Порох и мандарины

– Ваше сиятельство хоу Янь! – Главнокомандующий Мэн? Уже много лет Янь Цюэ вел почти отшельнический образ жизни. Положенным по рангу вышитым одеждам предпочитал скромное платье, резному головному украшению – простой узел, скрепленный шпилькой, пиршественной зале – киноварную комнату даоса, а именитым гостям – уединение своих покоев. Мало кто посещал его в усадьбе. Кто бы мог подумать, что на его пороге объявится командующий императорской гвардией? Да еще в эту пору. – Не так просто застать вас в столице... О да, много лет подряд хоу Янь проводил луну за луной в монастыре. Всем сердцем он желал достичь покоя – но увы, ему всего лишь удалось переплавить живую ртуть гнева в тяжкий свинец, грузом осевший на дне его души. Живой деятельный разум, которым он прежде так гордился, теперь не позволял даже приблизиться к состоянию отрешенности, раз за разом перебирая способы мести. «Отпусти», – советовал ему настоятель Вэнь и как человек, уже сделавший шаг к Небесам, и как друг, который понимал все тяготы его души. Но нет, он не мог, как ни старался. Лишь теперь перед ним замаячила возможность выдернуть застрявший шип раз и навсегда. – …Новый Год не за горами, и у меня к вам такое дело, что никак нельзя отложить! Мэн Чжи сверкал украшенными золотом доспехами и крепкими белыми зубами в улыбке, но в дом теснил его весьма споро. Хоу Янь, не водивший с ним близкой дружбы и давно не имевший общих дел, ощутил неудобство. – Скромный отшельник, избегающий мирской суеты, не знает, чем может быть полезен доблестному главнокомандующему, однако приложит все усилия. – Я бы предпочел поговорить с хоу подальше от чужих ушей – там, где нас не услышит этот ваш беспокойный Янь Юйцзинь, – сообщил Мэн Чжи доверительно. – Мой сын юн и беспутен, но неужели он что-то натворил? – удивился хоу Янь. – Тогда истинное благодеяние со стороны командующего сообщить его отцу лично об этом проступке. – Я что-то не так сказал? Ничего ваш мальчик не натворил, не думайте! – благодушно отмахнулся Мэн Чжи. – Малыш Юйцзинь добронравен, просто любопытства боги вывалили на него с Небес две полные чаши с верхом. А у нас с вами будет серьезный взрослый разговор. Без свидетелей. Он прошелся по комнате мягким неслышным шагом, приоткрыл занавесь у входа, удовлетворенно хмыкнул и опустился на подушки. – Сразу скажу, светлейший хоу: я солдат, человек простой, и уж с вашей прославленной проницательностью даже не мыслю состязаться. Но боги сжалились и наградили меня знакомством с несравненным талантом, главой Мэй из Цзянцзо. – Кто не слышал про этого господина, – вежливо ответил Янь Цюэ. Он пока не понимал, к чему клонит командующий. – Господин Мэй могуч разумом, но прискорбно слаб здоровьем. Нынче он вовсе слег с лихорадкой, оттого мне пришлось прийти к вам по его поручению и передать вам: «Новогодняя ночь холодна, но порох в этот холод вас не согреет». – Командующий Мэн, ваши слова темны. Что вы хотите этим сказать?! – Мне следует говорить дальше? Извольте, светлейший хоу. Пользуясь подсказками Мэй Чансу, я сам разрыл алтарь, с таким тщанием обустроенный монахами Сюаньтянь, и достал оттуда мешочки с порохом в количестве достаточном, чтобы и камни разметало, и площадь, и строения вокруг нее... Янь Цюэ почувствовал горькое веселье отчаявшегося. Столько сил потрачено, а его раскусили с легкостью! До этой минуты он был уверен, что в его замысле нет изъяна, но загадочный господин Мэй, даже ни разу не показавшись ему на глаза, разрушил безупречный план одним движением пальцев. Между тем Мэн Чжи продолжал: – …Мешочки закопали в жертвеннике, фитиль скрыли золой, несомненно, в ожидании мига, когда его величество бросит в чашу горящий талисман. Стоит ли мне прямо спросить, кто спрятал порох на помосте? О, хоу Янь прекрасно понял намек с первого слова, но не был готов сдаться сразу. Он возмущенно привстал, однако командующий гвардией рявкнул на него вполголоса: «Сядьте!..» – и он замер. Спасаться бегством от первого бойца Великой Лян не было никакого смысла – да и не сочеталось с достоинством почтенного хоу. – Оттиска вашей печати там нет, конечно же, – продолжал Мэн Чжи невозмутимо. – Досточтимый хоу может все отрицать, но известно, что святейший наставник Вэнь, настоятель даосского монастыря, дружен с вами – выдержит ли эта дружба императорское следствие? Смолчат ли те, кто содействовал доставке пороха в столицу вместе с новогодними фруктами? Служанка, подавшая к чаю императрицы коричные пастилки, так удачно приправленные травой жуанхуэй? Это всё, разумеется, просил меня передать вам господин Мэй. Советник Су – он же глава Мэй из Цзянцзо – явным и известным образом склонялся к посулам принца Юя. Пусть беспечный Юйцзинь неизменно отзывался об этом человеке с похвалой, но безжалостная натура пятого принца, скрытая под его обходительными манерами, предполагала, что и его советник не остановится ни перед чем, вербуя своему господину сторонников. Воистину, сбежать от молнии и попасть в пламя – желая смерти императора, столь обильно наделенного пороками, оказаться принужденным служить его сыну, который был точной копией отца в юности. – На этом, вероятно, послание от господина Мэй не заканчивается? – произнес Янь Цюэ почти без язвительности в голосе. – Такая проницательность несомненно требует награды. – Господин Мэй, – строго сказал Мэн Чжи, – прежде всего наказал мне не допытываться о причинах и обидах, подвигнувших вас на этот умысел. Просил только сказать, что понимает вас и что самые отчаянные поступки и самые необдуманные решения проистекают из привязанности. Не знаю, о чем это он, но другого послания у меня для вас не припасено! Действительно, командующий Мэн был пригоден для интриг так же, как камень для пращи пригоден к плаванию. Да и натуры этих двух людей, советника из цзянху и командующего гвардией, являли собой полную противоположность. – Что до меня самого, – продолжал Мэн Чжи, – я не привык рубить сгоряча, не разобравшись. Конечно, господин Мэй Чансу – человек ученый и дальновидный, ослушаться его я не посмею. Но и вы, ваше сиятельство, всегда были славны на всю столицу мудростью и благочестивым недеянием. Прошу простить невежественного солдата за прямоту, но объясните мне по-простому, что за гуй вас дернул решиться на убийство императора? Вы же презрели и возможное истребление вашей семьи, и казнь друзей, и те бедствия, что за этим точно последуют, как следует наводнение за ливнями! – Раз мой умысел открыт, к чему таиться? Что говорю вам, скажу и дознавателям, Мэн Чжи, – Янь Цюэ усмехнулся. – Дюжину лет назад пристрастность государя уже безвинно обрекла на смерть достойных: его сына, жену и друга. С тех пор все катится под гору. Ныне государство в упадке, при дворе беспорядок, во внутреннем дворце царит вероломство, гибнут лучшие, а худшие возвышаются. Если я могу положить конец нынешнему правлению, то сделаю это. Я немолод, потерял всех близких мне людей; я разочарован в жизни и не страшусь смерти. Как когда-то я не щадил себя, чтобы возвести императора на престол, так сейчас согласен заплатить любую цену за его гибель. Если он безжалостен – то и я ни перед чем не остановлюсь! Мэн Чжи посмотрел на него так, словно хоу вместо мягкой подушки нечаянно присел на спину голодному тигру и так и не понял этого. – Любую? – переспросил он, прищурясь. – Любую. – Но родную сестру вы все-таки пожалели и не пустили на церемонию, которая должна была обернуться бедствием? – Совсем-то злодеем меня не считайте, – поморщился Янь Цюэ. – Хоть между нами и рознь, такой смерти она не заслужила. – А Янь Юйцзинь, значит, заслужил... Что? Ну, сами понимаете, этот юный бездельник вхож во дворец, кто поверит, что он непричастен к злодеянию отца. Я вот на что простодушен, а с трудом поверил бы. – Для какой надобности вы примешиваете к этому делу Юйцзиня? – Хоу Янь постарался сохранить голос ровным, а лицо благожелательным. – Если вы что-то желаете потребовать от меня, говорите прямо, командующий. Я в вашей власти. Мэн Чжи вскочил на ноги. Лицо его перекосило неподдельное негодование. – Это я – примешиваю? А не вы сами забыли, что сын разделит судьбу отца?! Видно, гордость сиятельного хоу превыше и осмотрительности, и родительских чувств. Признание свое вы передо мной кинули, как купец – лучший шелк на прилавок. Ничуть не сожалеете, не стыдитесь, ничего не желаете изменить? Командующий шагнул вперед и сделал уж вовсе несообразное: вздернул его за плечи, поднимая на ноги. Хватка у него была железная, а мощь ци такова, что он и в воздух мог бы с ним вместе взлететь, нимало не затруднившись. Все, что его сдерживало – правила достойного поведения. Да и ту запруду река была готова прорвать. – Вас что, злокозненные хули-цзин подменили? – продолжил Мэн Чжи, едва ли трудясь понизить голос. – А еще говорят, хоу Янь славится своей мудростью, а ныне – и благочестивым недеянием. Но тот человек, которого я вижу перед собой, дюжину лет тайно лелеял обиду, измышлял хитроумный способ убийства, а о последствиях так и не подумал! – Разве я не понимал, что это худшее решение? Но хуже было не делать ничего вовсе. Свою посмертную судьбу, какой бы ее ни определили судьи Диюя, Янь Цюэ был готов воспринять со смирением. Раз недеяние, к которому он стремился столько лет, не дало ему покоя, значит, теперь следовало сделать, что должно, и принять последствия содеянного. От волнения речь Мэн Чжи утратила гладкость, и он заговорил совсем просторечными словами: – Где вся ваша мудрость? Преуспели бы вы в убийстве императора, так что же? Тем бы все и закончилось. Смертью одного человека, на которого направлен ваш гнев, и десятков невиновных заодно. Взамен его величества воцарился бы наследный принц, а весь дом Янь казнили бы за совершенное вами злодеяние. Ведь если глава Мэй раскрыл ваш замысел уже сейчас, то после разобрались бы и дознаватели Сюаньцзин, верно? Ваше имя было бы предано забвению среди прочих мятежников. Порадовало бы это души тех друзей, о позорной смерти которых вы сожалеете? Ни оправдания, ни успокоения им бы это не принесло. Что стало бы с вашими предками на Небесах? Стоит ли всем из рода Янь платить такую цену? Командующий Мэн явно говорил с голоса господина Мэй из Цзянцзо – потому что резоны, высказанные им, были неопровержимы и били точно в цель, что свидетельствовало о недюжинной проницательности. Но что до последнего замечания… – Вы ведь не о моей сестре сейчас говорите и не о том печетесь, что положение императрицы и поддерживаемого ею принца Юя пошатнется? – Разумеется, не о ней! – Мэн Чжи негодующе фыркнул. – Мне с женой боги не послали детей – но, будь у меня сын, я бы точно не скормил его своей мести, светлейший хоу! Вот тут несомненно прозвучал голос самого Мэн Чжи – и весь гнев хоу Яня на его бесцеремонность тотчас пропал. – Вас так заботит судьба этого ребенка, командующий? Темные глаза Мэн Чжи под нахмуренными бровями сверкнули: – Что здесь удивительного? Янь Юйцзинь – шалопай, но у него есть и талант, и сердце, и сыновняя почтительность. Если его жизнь не оборвется по вашей неосторожности, он еще составит славу семьи Янь. Может, для вас это и не самый важный довод, ваше сиятельство, но кто здесь тогда безжалостен? Разумные и неопровержимые доводы господина Мэя в устах Мэн Чжи вызывали у хоу Яня желание отстаивать свою правоту, в чем он наверняка преуспел бы, – но на этот упрек он, искусный переговорщик и знаток человеческой природы, внезапно не нашел, что ответить. – Мэн Чжи, я сожалею, неподдельно сожалею, – Янь Цюэ развел руками. Сейчас он видел всю свою опрометчивость и сокрушался о ней. – Но, увы, дерево уже стало лодкой: вы отыскали спрятанный порох, и мне не обелить себя. Можете вы спасти хотя бы моего сына? Мэн Чжи помолчал. – Я надеялся это от вас услышать, – произнес он наконец, задумчиво глядя в створ двери на зеленеющий вопреки морозам бамбук. – Что ж, молодой господин Янь – забота его отца, а с порохом солдату разобраться проще. Да был ли он, тот порох? – Выходит, командующий пришел не за тем, чтобы ради прежних заслуг преступника лично препроводить его в темницу? – спросил хоу Янь напрямую. Мэн Чжи был не из тех людей, которым нравится мучить, сказал бы прямо, если прибыл с биркой на арест. – Нет пределов тем безрассудным поступкам, которые мы совершаем ради родных и друзей, – Мэн Чжи ухмыльнулся, и на его выразительном лице облегчение отразилось столь явно, словно это его самого спасали от темницы. – Я рад, что сиятельный хоу меня понял и что родственные чувства возобладали в его сердце. – Вы заставили меня устыдиться собственного неразумия. – Пустое! – замахал руками Мэн Чжи. – В преддверии Нового года у меня и так достаточно хлопот, чтобы еще являть народу в качестве злодеев святейшего наставника двора и брата императрицы. Очень, очень много хлопот, просто голова кругом. Что там было с некими предметами, которым не место в алтаре? Я уже и забыл. Но если хоу Янь хочет отблагодарить меня за визит… говорят, вам доставили с юга лучших линнаньских мандаринов? Я бы не отказался попробовать.