Медь в ореоле

— Мой лимит на общение с мерзкими богачами исчерпан, — недовольно произносит Серёжа и плашмя падает на кровать, не удосуживаясь даже стянуть с себя пиджак. Олег усмехается. Ему все эти сборища тоже не по душе, но Серёжа обязан появляться на них хотя бы пару раз в месяц. Он ведь и так уже прослыл «зазнавшимся малолеткой» из-за своей неподкупности и непоколебимых идеалов, не стоило усугублять ситуацию. Конечно, в лицо Разумовскому такое никогда не скажут. Он всё-таки гений, он отгрохал многомиллиардную компанию. А ещё у него есть Олег, который всегда следует за ним по пятам и одним только взглядом, кажется, способен испепелить любого, кто посмотрит на Серёжу как-то не так. Самому Серёже, в общем-то, чужое мнение абсолютно до лампочки. Ему для полного счастья надо немного: ноутбук, горячий капучино с солёной карамелью и, самое главное, два тёплых тела под боком. Но мнение самого Разумовского насчёт светской жизни ожидаемо не учитывается, потому что «бизнес должен приносить деньги и связи, Серёж, а если ты продолжишь держаться особняком, то рано или поздно о тебе все забудут». Поэтому приходилось периодически собираться с духом, напяливать на себя неудобный костюм и выходить в свет, чтобы провести несколько часов среди фальшивых улыбок и никому не нужной лести. Серёжа старался не жаловаться. В конце концов, рядом с ним всегда был Олег, и один только этот фактор способен был заставить Разумовского найти в себе силы вообще на что угодно. Даже на светскую вечеринку. Однажды, кстати, с ними за компанию пошёл Игорь. Игорю не понравилось. — Не моё это, ребят, я лучше в ларёк за шавермой схожу и подожду вас спокойненько дома. У Игоря был выбор. Серёжа ему почти не завидовал. — Я приготовлю тебе ванну, — произносит Олег и выходит за дверь. В соседней комнате включается вода. Не холодная и не горячая, а лишь на пару градусов горячее отметки «тепло». Именно такая, как нравится Серёже. Разумовский продолжает лежать с прикрытыми глазами, пока чужие сильные руки не тянут его на себя, заставляя сесть. С него снимают пиджак, неторопливо расстёгивают пуговицы на рубашке и кожаный ремень, стягивают брюки и нижнее бельё. — До ванны сам дойдёшь или мне тебя донести? — в голосе Волкова слышится беззлобная насмешка, и Серёжа отчётливо видит перед собой очертания мягкой улыбки, хотя глаза его всё так же закрыты. Разумовский пару мгновений не реагирует на вопрос, просто лежит весь такой идеальный — аки произведение искусства — на тёмно-синих простынях, оттеняющих молочную кожу, затем поднимает вверх обе руки. Олег улыбается. Ну, кто бы сомневался. Волков подходит к широкой кровати, легко подхватывает Серёжу, чьи руки моментально обвиваются вокруг его шеи плотным кольцом, и несёт его в сторону ванной. Когда Разумовского опускают в нагретую воду (она действительно идеальной температуры), он уже готов взять и растаять, подобно забытому на солнце мороженому. Вода шипит и пахнет каким-то ароматическим маслом. А мягкая пена — мелькает вдруг мысль на самом краю поплывшего сознания Серёжи — подозрительно напоминает по запаху лавандовый гель для душа Игоря. Волков мстит за взятый без спроса шампунь, не иначе. На плечи ложатся уверенные ладони, разминающие напряжённые мышцы. Разумовский стонет протяжно и хрипло, и он почти уверен, что Олег ухмыляется. Волков вдумчиво выводит на его коже круги, надавливает сильно, но аккуратно. По спине пробегают мурашки. Олег ведёт руки выше, большими пальцами растирает загривок, затем линию челюсти и острые скулы. Серёжа поджимает пальцы на ногах, чтобы не стонать слишком громко, и думает о том, что его сердце прямо сейчас остановится, потому что это, блять, просто слишком. Олег стягивает неприметную резинку, до этого момента удерживающую волосы Разумовского в аккуратном пучке. По плечам, точно лавовый водопад, рассыпаются рыжие вихры. Серёжа расслабленно выдыхает, избавившись от сковывающего натяжения. Волков тянется за гребешком, преспокойно лежащем на тумбочке, после чего, начиная от кончиков, бережно расчёсывает волнистые локоны. Олегу волосы Серёжи нравятся. Всегда нравились. Даже в не самый удачный период их с Разумовским жизненного пути, когда Волкову пришлось оставить Серёжу одного и уехать в Сирию, а Серёжа, цыплёнок придурочный, взял и обрезал свою шикарную гриву. «Чтобы не мешалось», видите ли. Когда Олег вернулся и увидел неровные края самодельной стрижки, чуть было не поседел. Но потом, едва подавив желание пустить скупую мужскую слезу, взял себя в руки и отвёл Разумовского в парикмахерскую. У Серёжи после неё волосы были короткие, ухватиться за них во время секса — как нравилось им обоим — было практически нереально, и Олегу оставалось только вздыхать, с тоской разглядывая рыжие пряди, некогда бывшие бурной огненной рекой. Но Серёже шло, правда шло. Густые локоны топорщились в разные стороны, создавая некое подобие одуванчика, на солнце переливались красиво, становясь то медными, то почти золотистыми. Волкову действительно нравилось, кто бы что ни подумал, но стричься Разумовскому он больше не разрешал. Даже кончики подравнивал самостоятельно. Маски с маслами и витаминами сам наносил. И заплетал Серёжу Олег всегда сам. Серёжа шутил, что Олегу бы дочку. Волков давал ему подзатыльник и говорил, что второго ребёнка он не потянет. Однажды Разумовский застыл перед зеркалом, разглядывая своё отражение. Тело длинное и поджарое, на животе едва-едва проступает пресс, выпирают тазовые косточки (на них обычно всегда алеют засосы). И волосы. Длиннющие, явно ниже лопаток, лицо обрамляют с обеих сторон и струятся, стекают вниз по плечам, играя бликами в свете настольной лампы. Серёжа был восхищён. Будто не он это вовсе, а самая настоящая Венера, прекрасная и неповторимая. Олег тогда долго стоял в дверном проёме, не издавая ни звука, чтобы не спугнуть ненароком момент самолюбования Разумовского. Может, до него наконец-то дойдёт, насколько он на самом деле красивый. — С кокосом или с хвоей? — неожиданно спрашивает Волков, выдёргивая Серёжу из ненавязчивых воспоминаний. — Ммм… С хвоей, — отвечает он заторможенно, запрокидывает голову и смотрит Олегу в глаза затуманенным взглядом. Волков улыбается и целует Разумовского в кончик носа, затем возвращает его голову в прежнее положение и просит зажмуриться. На макушку льётся тёплая вода, волосы становятся тяжёлыми и липнут к шее, к плечам. Раздаётся щелчок открывающегося шампуня, и ванная комната стремительно наполняется запахом еловых веточек. Пальцы Олега неторопливо массируют нежную кожу головы, заставляя Серёжу буквально мурлыкать. Волков смывает шампунь аккуратно, стремясь избежать попадания пены в глаза, после чего наносит бальзам на всю длину рыжих прядей, не затрагивая корни. — Олеж? — М? — Зачем ты такой хороший? Олег смеётся рокочуще, и от этого звука у Разумовского дыхание перехватывает, хочется раствориться в нём без остатка, подобно крохотной капле дождя, что сливается с океаном в единое целое. На волосы снова льётся вода, на этот раз более прохладная, смывая бальзам и фантомные остатки чужих прикосновений. — Вставай, — командует Олег, и Серёжа подчиняется. Дрожащими руками опирается на бортики ванны, вертикальное положение удерживает разве что чудом: ноги не слушаются совсем, колени подкашиваются, будто ватные. На него моментально накидывают огромное полотенце, в которое при желании можно было бы завернуться втроём, и укутывают по самые уши, заставляя мимикрировать под гигантский буррито. — Пойдём. На спину ложится тяжёлая ладонь, уверенно ведущая в сторону спальни. Разумовского усаживают на невысокую табуретку. Волков вытирает Серёже волосы небольшим махровым полотенцем, когда хлопает входная дверь. «Игорь», — думают оба и улыбаются. От Игоря пахнет уличной сыростью и горьким американо. Игорь стоит в дверном проёме и смотрит внимательно, с хитрым прищуром, на губах его играет привычная ухмылка. — Поможешь? — интересуется Волков, указывая взглядом на фен и расчёску. — Только руки помою, — кивает Гром и растворяется в глубине ванной комнаты, чтобы вернуться к ним уже через пару минут. Теперь уже Олег скрывается в ванной, намереваясь принять душ, пока Игорь будет заниматься Серёжей. Олег не будет торопиться. Даст этим двоим побыть друг с другом наедине. Когда Гром касается макушки Разумовского, пропуская мокрые пряди сквозь пальцы, Серёжа ластится едва ли осознанно. Их совместное существование стало настолько привычным и правильным, настолько гармоничным, что никто из них, случись вдруг что, уже не смог бы жить как-то иначе. Это как лишиться лёгких и сердца одновременно. Смертельный расклад, под каким углом ситуацию ни рассматривай. Без шансов на выживание. Лишиться кого-то одного — больно и страшно, на грани желания свернуть себе шею самостоятельно. Лишиться обоих — это тотальный пиздец. Финальные титры, если хотите. И смерть покажется благом. У них как-то раз зашёл разговор на тему того, что с ними будет, если кто-то из них вдруг лишится сразу обоих. Сошлись на том, что у Серёжи просто остановится сердце, Олег застрелится из собственного пистолета, а Игорь сопьётся, после чего, скорее всего, спрыгнет с моста. Волков и Гром потом ещё полчаса отпаивали Разумовского чаем с пустырником, пытаясь понять, какого хрена они вообще разговаривают о таких вещах ночью. Впрочем, больше данную тему никто из них не затрагивал. Направляя поток горячего воздуха на влажные локоны, Игорь как-то незаметно окунулся в воспоминания. Когда в его жизнь вошли Серёжа и Олег, волосы первого уже были чуть ниже лопаток и больше, в общем-то, не росли. Волков решил остановиться на этой длине, чтобы не погрязнуть в заботе о шевелюре Разумовского окончательно. Серёжа против не был. Если Олегу так нравится возиться с его волосами — на здоровье, никто ж не запрещает. Позволить оккупировать свою голову — это вообще наименьшее, что Серёжа может сделать для Олега. У самого Олега, кстати, к моменту встречи с Игорем из отличительных черт можно было выделить только затравленный взгляд, мешки под глазами из-за вечных кошмаров и подрагивающие пальцы рук. Разумовский с этим справиться не мог, потому что Волков не позволял вмешиваться в своё душевное состояние принципиально. Ну, а Гром привык решать проблемы быстро и с огоньком, поэтому с принципами Олега особо не церемонился. Когда Олег выходит из душа, Игорь почти заканчивает сушить Серёже волосы. На Олеге только полотенце, обмотанное вокруг бёдер, волосы его мокрые и топорщатся в разные стороны, а капли воды, срываясь с потемневших прядей, стремительно скатываются вниз по плечам и груди, очерчивают мышцы пресса и исчезают под полотенцем. Волков прекрасен. И он отлично знает, какое впечатление производит на Грома и Разумовского. А даже если бы и не знал, то догадался бы по двум похотливым взглядам, блуждающим по его телу.  — Твоя очередь. Игорь шумно сглатывает. Запоздало припоминает, что человеку после выдоха нужно снова сделать вдох, и кивает чуть заторможенно. Подходит к Олегу вплотную, передавая расчёску, и снова уходит в ванную комнату, мягко огладив чужое запястье кончиками пальцев. Волков усмехается. Цепляет из прозрачной вазочки, стоящей на кофейном столике, одну из множества одинаковых чёрных резинок и заходит Серёже за спину. Косу заплетает медленно, максимально оттягивая завершение любимого ритуала, любуется плавным переливом из насыщенной бронзы в огненно-рыжий. Гром из душа буквально вылетает, ни о какой сексуальной медлительности и речи не идёт. Целует сразу обоих, мажет губами по чужим губам, плечам и шеям — везде, куда способен дотянуться. Разумовский заливисто смеётся, Волков же просто хмыкает многозначительно и загадочно ухмыляется, как умеет, пожалуй, только он. На кровать падают вместе. Серёжу подкидывает выше остальных, отчего он даже непроизвольно вскрикивает, приземляясь сразу в гнездо из четырёх рук. Все полотенца летят куда-то в сторону. Поцелуи везде: на щеках, на шее, на ключицах и даже на ладонях. Касания быстро смешиваются в единое целое, но Разумовский всё ещё в состоянии различить руки Олега — парадоксально изящные и неизменно внимательные — и руки Игоря — большие, чуть грубые и бесконечно горячие. Серёжу ведёт от такого контраста, хочется скулить и молить о большем, но горло его пересыхает мгновенно, и из него вырывается только сдавленный хрип. Разумовский чувствует ладонь Волкова, медленно скользящую вниз по животу, и прогибается в пояснице, когда эта самая ладонь сжимается на его члене. Олег обводит большим пальцем головку, размазывая предэякулят, несколько раз ведёт рукой вверх-вниз, вытягивая из Серёжи приглушённые стоны один за другим, после чего, переглянувшись с Игорем, переворачивает Разумовского на живот. Серёжа оказывается зажат между Громом, лежащим под ним, и Волковым, нависающим сверху. Олег целует его в макушку. Перекидывает косу через плечо, оголяя бледную шею, и припадает губами к загривку. Серёжа чувствует влажное прикосновение горячего языка и недовольно шипит, когда на его коже смыкаются зубы. Место укуса Волков тщательно зализывает, словно извиняясь за излишнюю грубость, ведёт рукой от колена до ягодицы, посылая по всему телу электрические разряды. Игорь не отстаёт: сжимает в ладонях бока, скользит по рёбрам лёгкой щекоткой, задевает мозолистыми пальцами соски, заставляя Разумовского запрокинуть голову и зажмуриться, чтобы не застонать слишком громко. Гром тянется вверх и осторожно прикусывает тонкую кожу над кадыком. Губами обхватывает чуть сбоку, точно там, где лихорадочно бьётся пульс. Втягивает нежную плоть до упора и увлечённо посасывает, оставляя в этом месте засос, который позже расцветёт великолепным лилово-алым цветком. Игорь мягко обхватывает руками лицо и утягивает Серёжу в головокружительный поцелуй. Серёже нравится, когда так. Когда много и сразу, когда без внимания не остаётся ни единый участок тела, когда все мысли в голове перемешиваются, а кровь набатом бьёт по вискам. Восхитительно. Когда Олег внезапно пропадает и спину обдаёт прохладой, Разумовский невольно ёжится и жмётся к Игорю ближе, пытаясь восполнить недостаток тепла. Ненадолго, впрочем, потому что уже через секунду он чувствует на своих бёдрах сильные руки, стягивающие его ниже и вынуждающие разместиться у Грома между ног. Волков покрывает поцелуями спину Серёжи и звонко шлёпает его по заднице, прежде чем наклониться к покрасневшему ушку и прошептать безгранично смущающее: — Позаботься о нём, пока я буду тебя подготавливать, ладно, солнышко? От этого тона — глубокого и бархатистого — у Серёжи внутри всё сжимается. Он коротко всхлипывает и послушно кивает, через плечо оборачивается, получая в награду смазанный поцелуй. — Умница. Игорь смотрит на этих двоих, растрёпанных и целующихся, таких возбуждённых и едва не задыхающихся от предвкушения, и, кажется, забывает даже моргать, потому что это откровенный пиздец. Он когда-нибудь привыкнет к тому, что с Волковым и Разумовским не может быть как-то иначе? Гром надеется, что нет. Тонкие губы Серёжи накрывают головку члена, и Игорь перестаёт думать о чём-либо вообще. Олег отходит к прикроватной тумбочке, чтобы взять оттуда смазку. Быстро находит необходимую вещь, оборачивается на кровать и замирает — любуется. Разморённый Игорь стонет глухо и неосознанно, практически рычит, руками хватается за изголовье кровати. Серёжа же старательно работает языком, берёт почти целиком, послушно расслабляя горло. Волков подходит сначала к Грому, ловит пальцами его подбородок и впивается в приоткрытые губы, сразу же проникая внутрь языком. Обводит кромку ровных зубов, с чужим языком сталкивается и легонько кусает, заглушая стон Игоря собственными губами. Гром отвечает не с полной отдачей, инициативу перехватить не пытается, но это лишь из-за того, что он вообще сейчас плохо соображает. Разум медленно тает, перед глазами всё расплывается, и почему у Олега мозг остаётся включённым — неясно. Волков возвращается к Разумовскому, ведёт рукой по напряжённой спине, в очередной раз вызывая мурашки. Осторожно давит на поясницу, заставляя Серёжу прогнуться. Когда внутри него оказывается сразу два пальца, Серёжа пытается застонать, но предсказуемо давится и выпускает член Игоря изо рта. Губы у Разумовского влажные и раскрасневшиеся, абсолютно блядские, по подбородку стекает слюна, в помутневших глазах стоят слёзы, и Гром захлёбывается собственным стоном, потому что на это просто невозможно смотреть. Смотреть Игорь не прекращает, ага. — Продолжай, Серёж, — учтиво напоминает Олег, после чего Серёжа вновь берёт в рот, начиная ритмично двигаться. Внутри Разумовского довольно быстро появляется третий палец, и в этом нет ничего удивительного. Серёжа и так уже был прекрасно растянут, всё-таки секс у них регулярный, но подготовкой они никогда не пренебрегают. Волков растягивает его ещё пару минут, чтобы уж наверняка, затем тянет Разумовского на себя, вынуждая встать на колени. Обнимает одной рукой поперёк живота, удерживая шатающегося Серёжу в вертикальном положении, покрывает колючими поцелуями шею и плечи. И на лежащего Игоря смотрит многозначительно. — Он готов. Гром поднимается с кровати, шатаясь не меньше Разумовского, и аккуратно меняется с Олегом местами. Волков ложится на то место, где только что лежало горячее тело, лопатками притирается к измятым простыням и смотрит на то, как Игорь целует Серёжу. Чувственно и неторопливо, будто дегустируя самое дорогое и изысканное вино, оттягивает и посасывает нижнюю губу, сцеловывая тихие всхлипы. Гром наклоняет Разумовского вперёд, и Серёжа на Олеге буквально растекается. Тычется лбом во внутреннюю сторону бедра, цепляясь пальцами за согнутые в коленях чужие ноги, дышит шумно и часто, пока в него медленно входит Игорь. — Сделай нашему волку приятно, ну же, родной, — глубоким тембром шепчет Гром, склонившись над рыжей макушкой. Серёжа заторможенно кивает, двигается чуть вперёд и осторожно облизывает член Олега по всей длине. Волков роняет вздох облегчения и откидывается на подушки, неожиданно осознавая, насколько сильно он был возбуждён всё это время. Разумовский уже вовсю орудует языком, покачиваясь взад-вперёд из-за частых толчков в своё тело, дышит через раз и едва ли осмысливает происходящее. Ему просто хорошо. Так хорошо, как бывает только с Олегом и Игорем. Их спальня наполняется стонами и шлепками, ритмичным постукиванием кровати о стену и сбивчивыми выдохами. Все трое — взмокшие и уставшие — удерживают себя в сознании разве что чудом. В какой-то момент Гром замирает, невесомо оглаживает впалый живот Разумовского и накрывает его член широкой ладонью, после чего продолжает двигаться в многократно ускоренном темпе, подстраивая движение руки под ритм собственных бёдер. Серёжи надолго не хватает: он кончает буквально через минуту, прогнувшись в пояснице и застонав в полный голос. Гром изливается в размякшее тело несколько толчков спустя. Разумовский лежит на Олеге, а Игорь упирается дрожащими руками в кровать, сохраняя равновесие просто титаническими усилиями. Оба не двигаются — переводят дыхание. Ещё возбуждённый Волков пытается выбраться из-под двух тел, но стоит ему пошевелиться, как Серёжа и Игорь приходят в движение. Гром моментально слезает с Разумовского и двигает его чуть в сторону, освобождая себе место, падает аккурат возле Серёжи, вынуждая Олега развести ноги ещё шире. Когда на его член ложатся две разные ладони, что сразу начинают двигаться синхронно друг с другом, Волков только стонет протяжно, обессиленно прикрывая глаза. Вдвоём они быстро доводят Олега до разрядки.

***

Они лежат на перестеленной кровати, напрочь убитые, но зато чистые — Олег предсказуемо не успокоился, пока не заставил их снова принять душ. Жмутся друг к другу: Серёжа в центре, Олег и Игорь по бокам. Проваливаясь в сон, Волков думает о том, что завтра надо будет приготовить спагетти в томатном соусе.