***
Бэкхён улыбается словам своего друга, Кёнсу, убирая прядь непослушных волос за ушко. Как бы Чанёлю хотелось сделать это за него, чёрт. Пак никогда бы не подумал, что он из тех, кто может вот так исподтишка следить за другим человеком, вздыхать и провожать взглядами, но всё, видимо, когда-то бывает в первый раз. Боже, и как его угораздило? Всё же было нормально, жил себе, горя не знал. Учился сносно, в квиддич любимый играл. На выходных гонял с друзьями в Хогсмид, по понедельникам умирал от вечного недосыпа и вливал в себя килолитры кофе, за обедом болтал с друзьями с разных факультетов. Наверное, как раз в этот момент. Потому что если раньше его действия ограничивались лишь взглядами в сторону компании симпатичных парней из Слизерина, то теперь с ними приходится говорить каждый божий день. И всё прекрасно, Паку грех жаловаться, все их друзья – прекрасные люди, с которыми интересно говорить, во всех отношениях приятно общаться, но… С Бэкхёном не хочется просто общаться. Его, такого милого и щупленького, смешного временами и безумно красивого, хочется прижимать к себе и ворковать рядом с краснеющим ушком. Да, чёрт возьми, Пак Чанёль, великолепный охотник, талантливый маг и надежда всея Гриффиндора, влюбился в парня из Слизерина. Сраные Ромео и Джульетта, Шекспир был бы в восторге. Но что-то всё же пошло не так, видно, потому что Бэкхён на него почти не смотрит теперь. Если поначалу хоть спокойно наблюдал, то сейчас просто холодно игнорирует, когда не обжигает шипучими злыми взглядами. Чанёль пытался. Чанёль правда пытался пробить эту холодную стену. Но проклятая природная застенчивость, замолчавшая ещё в детстве, решила вновь поднять голову от подушки именно во время его первой такой нелепой влюблённости, поэтому сказать больше двух слов Бёну у него не выходило никак. Не краснел хоть, и то хлеб. И что он теперь делает? Ничего. Подарочки подкладывает иногда. Ну как иногда. Пол Сладкого Королевства уже скупил. А в остальном… то же, что и раньше. Смотрит. Наслаждается видом улыбок со стороны. А так хотелось бы вместе… – Ёль! Дело плохо. Так Сехун зовёт его только когда очень злится, а Чанёль вновь витает в облаках и игнорирует попытки друга изложить суть проблемы. – Да? Что? Прости, я… – Когда ты скажешь ему? – О устало кладёт руку на плечо Пака, кивая в направлении учеников в противоположном конце коридора. – Кому? Ты о чём? – Хорош комедию ломать! Ты прекрасно знаешь, что я о Бён Бэкхёне. – Тише ты! – Чанёль испуганно зажимает Сехуну рот, оглядываясь и проверяя, не услышал ли объект их обсуждения своего имени. – Что я должен ему сказать, по-твоему? – угрюмо спрашивает Пак, ковыряя носком ботинка старое пятно на старинном полу. Возможно когда-то оно было чьей-нибудь кровью. – Слушай, Бён, ты меня, конечно, ненавидишь, но, понимаешь ли, тут такое дело, я в тебя вроде как влюбился, так что не мог бы ты разненавидеть меня и согласиться начать встречаться, а? Сехун ржёт, не сдержавшись, но одёргивает себя, кашляя и исправляя друга: – Ну зачем? Ты мог бы просто по-человечески поговорить с ним. Мало ли, какие у него там обиды? А вдруг всё несерьёзно? Может, ты ему просто нравишься, но по какой-то причине свои чувства он может выразить лишь так. – Ты с метлы упал, Се? Мы не в книжке какой-нибудь. Это чёртова реальная жизнь, здесь так не бывает. – Чанёль, ало, приём? Ты маг, сечёшь? Как думаешь, считали ли все наши ученики из обычных семей, что хоть что-то подобное, – он взмахивает палочкой, оставляя за ней искристый флёр, – возможно? Да эти стены, – рука О проходится по гладким, отполированным множеством ученических спин камням, – вообще видели больше невозможного, чем весь мир вместе взятый. – Вообще-то существует теория, что этот Хогвартс далеко не первый. К тому же стены перестраивали и меняли несколько раз. Вспомнить хотя бы Битву за Хогвартс от 2 мая 1998. А о чём это вы вообще, ребят? Красивый молодой человек с правильными чертами лица и шевроном Когтеврана на мантии приближается к переговаривающимся пятикурсникам, мягко улыбаясь разгорячённым выпадам Сехуна. – И тебе здравствуй, дорогой Чунмён, – О недоволен тем, что его воодушевлённую тираду прервали сухими фактами. – Я всего лишь пытался доказать нашему лопоухому твердолобому другу, что нет ничего невозможного в их с Бэкхёном разговоре по душам со всеми вытекающими последствиями. На красивом лице Кима отражается понимание, а затем сочувствие. – Признаться бывает так сложно. Не грусти, Чан-и, всё обязательно образуется. Но я согласен с Се, вам нужно поговорить наконец. А то волками друг на друга смотрите. – Волками? Никогда я на него так не смотрел! Просто… ну не могу я взять и заговорить с ним, это… это же Бэк, а что, если я глупость сморожу? Или что ещё хуже? Чунмён смеётся. – А ты думал, Крис сразу с Тао общий язык нашёл, да? Сехун тоже прыскает в кулак, а Чанёль пожимает плечами, понимая, что эти двое явно располагают недоступными ему сведениями. – Ну-у-у… – Чёрта с два! В первый раз, когда они столкнулись в обеденном зале, Тао оступился, а Крис при виде него растерялся и брякнул «Вам жаль?». Этот уникум не смог выбрать между «Мне жаль» и «Вам больно». Чанёль с Сехуном заливаются хохотом, а Чунмён, улыбаясь, прерывает их. – Но и это не всё! После их первого поцелуя Крис так ошалел, что чуть не упал с башни, куда эта парочка забралась «в поисках романтики». Представь эмоции Тао! Вот ведь дурака кусок… – Кто дурака кусок? – сзади на двоих умирающих от хохота друзей вешается Ву, подошедший откуда-то из-за угла, и это, кажется, окончательно добивает их психику. Весь коридор начинает коситься на «бешеных гриффиндорцев». Слизерин с другого конца коридора смотрит презрительно. – Да никто, пошли уже, у нас с вами сдвоенная история магии. – Я собираюсь спать, – зевает Крис, на что тут же получает подзатыльник от Чунмёна. Двери класса закрываются за компанией друзей, отрезая их от внимательного взгляда щупленького паренька из компании слизеринцев.***
–Что? Опять? – Кёнсу смотрит на горящие от восторга глаза друга. Бён кивает, прижимая к груди маленький свёрток, заполненный сладостями. – А записка? – Есть. – Это уже шестая! – Седьмая вообще-то, – поправляет Бэкхён и тут же краснеет до кончиков ушей. – О-о-о, – До поддевает друга. – Кто-то считал? – Он так мне нравится, – смущённо, почти шёпотом поясняет Бэкхён. – Разумеется, он тебе нравится, каждый день новые подарки! – Нет, дело не только в этом. Конфеты – это замечательно, конечно, но знаешь… Он ещё ни разу не выбрал те, что мне не нравятся, к примеру. А ты ведь знаешь, какой я привереда. – Что, совсем ни разу лакрицы или мармелада в сахаре? Бён с гордостью, как будто это его личное достижение, мотает головой. – Он словно знает меня отлично, словно знакомый какой-то. А записки… Я таю, стоит мне прочитать их. – Наш ледяной Бён Бэкхён тает после каких-то любовных записочек? Ой, только мелким не рассказывай, а то на смех поднимут. Бэкхён возмущённо пихает друга локтем, после чего тот начинает демонстративно ойкать и кривиться от боли. За углом один Пак Чанёль еле сдерживает радостные торжествующие вопли. Оказывается, ему не нужна никакая магия, чтобы завоевать чужое сердце. Теперь дело за малым, надо как-то рассказать Бэкхёну, кто является отправителем всех этих сладостей и автором записок. Однако Чанёль Бёна явно недооценил.***
–Ты не найдёшь его. – Найду. Точно найду. Профессор Флитвик сказал, что… – Бэк, я тебя умоляю, пойдём отсюда, ты сидишь в пыльной библиотеке уже три дня, и всё без толку! Пошли хоть на воздух выйдем. – Я просижу тут ещё хоть неделю, если это поможет. – Пропустишь Хогсмид?! – Что угодно, если это даст мне шанс поймать его. – Бэк, ну правда, ну сам он может подойти. Добивается, так пусть добивается как подобает – лично. Что это за игры с записками и подарочками? Кто так вообще… – Нашёл! Вот оно! Кёнсу тут же затыкается, склоняясь над плечом друга, чтобы тоже заглянуть в книгу. Бён и правда сидит в пыльной полутёмной библиотеке уже несколько дней без продыху после уроков, сгорбившись над ветхими фолиантами, а всё потому что профессор Флитвик сболтнул, по просьбе самого Бэкхёна, разумеется, что, дескать, существует такое заклинание, которое позволяет определить автора того или иного рукописного документа. Но ясное дело, ни о каких документах дело не шло, все они были Бёну до одного места. Это был всего лишь предлог для профессора, а настоящая причина лежала сейчас аккуратной стопочкой в крепко заговорённой шкатулке под подушкой. Каждую записку от анонимного воздыхателя Бэкхён бережно хранил, распрямляя и складывая в свой тайник. Кёнсу, конечно, не раз ржал над своим другом за такую излишнюю чувствительную щепетильность, но, тем не менее, знать, кто же так ретиво ухлёстывает за Бёном, хотелось всем, и До, на позициях лучшего друга, пуще других. Затаив дыхание, оба друга согнулись над пожелтевшими страницами, изучая заклинание и соответствующий ритуал с его произнесением. – Memoriae chartam*, – медленно проговаривает Бэкхён, пробуя на язык новое заклинание и перекатывая по нёбу звуки. – Звучит воодушевляюще. – Ой, заткнись, скептик. Нормальное заклинание. Где там записка? «Где там». Как будто не он пятьдесят раз проверил, что она лежит на безопасном расстоянии от края, её не придавливает никакая тяжёлая книга, и Кёнсу не сел на неё случайно. Бён бережно поднимает бумагу, кладя прямо перед собой, и шёпотом проговаривая заклинание несколько раз для тренировки, попутно взмахивая палочкой. Когда результат его полностью устраивает, он медленно выдыхает, и, наконец, негромко, чтобы мадам Пинс не услашала, вслух произносит. – Memoriae chartam. Несколько белых искр опускаются с кончика палочки, достигая поверхности листочка, и погружаются в него, а спустя несколько секунд лёгкий беловатый дым начинает подниматься над бумажкой, клубящийся и мерцающий, полупрозрачный в свете жёлтых библиотечных ламп. Бэкхён уже было пугается, что поджёг лист искрами, и сейчас им надают по шапке за несоблюдение правил поведения в школьной библиотеке, как вдруг замечает, что дымка, клубясь над запиской, начинает медленно складываться в фигуру человека. Сначала проявляются очертания головы, потом плеч, туловища, ног, но и на этом трансформации не заканчиваются, следом за общими чертами проступают всё более и более мелкие: крупный нос, лучезарная улыбка и закушенный кончик пера сидящего по-турецки, по-видимому, на кровати парня, сильные руки и чуть оттопыренные в стороны милые уши. Когда заклинание заканчивает своё действие, искрами складываясь над дымчатой моделью, Бёну не нужно смотреть на сияющие буквы, чтобы знать ответ. Эту записку, как и все предыдущие, ему прислал Пак Чанёль.***
–Ты должен подойти к нему. – Я знаю. – Нет, Ёль, ты должен поговорить с ним. – Я знаю. – Поговорить и признаться в чу… – Знаю я!!! Лицо Пака выражает одновременно страдание и раздражение. Все его друзья в последнюю неделю словно сговорились. Каждый считал и считает своим долгом спросить, как там у него продвигаются отношения, напомнить, что в непонятной ситуации лучше действовать, чем просто плыть по течению (Чанёль, кстати, категорически не согласен, ему гораздо больше по душе спокойно оставаться в стороне). Это всё, конечно, приятно, круто, что они так заботятся о нём, но всё же, чёрт, это весьма действует на нервы, тем более что Пак отнюдь не бездействует. Ну, почти. Формально, да, они с Бэкхёном так друг с другом ни разу и не говорили, хотя виделись уже миллион раз в компании друзей и просто в коридорах, а один раз даже почти наедине шли от квиддичного поля к замку, когда большая часть их «шайки», как окрестил её Исин, усвистала далеко вперёд, уйдя из зоны досягаемости их криков. Ни единого слова они не проронили в адрес друг друга. Но Чанёль нашёл выход. Он ведь не пальцем деланный какой-нибудь, он ого-го, что может. До сих пор считает записки гениальнейший из своих идей. А какими их ещё считать, если Бэк загорается каждый раз, словно рождественская гирлянда, стоит ему получить очередной подарок? Паку в радость. Он пишет на всех этих листочках от чистого сердца, правда пытается подмечать милые детали в Бёне, описывая их с максимальной любовью и нежностью, и никаких проблем у него это, в общем, не вызывает, потому что по скромному мнению Пака Бэкхён просто состоит из милых особенностей. Затруднения вызывает только выбрать что-то одно для написания очередного письма. Но так, как не перестают напоминать ему друзья, не может продолжаться вечно. Да и Чанёлю самому в душе, конечно, хочется отринуть все сомнения, и наконец иметь право обнимать маленького Бёна прямо в коридорах у всех на глазах, играть в гляделки за обедом, как делают это Крис с Тао, ну и… да, целоваться в тёмных углах тоже было бы весьма неплохо, что уж тут… Он поговорит. Конечно, он поговорит, иначе Тао прокапает ему таки мозги насквозь. Хотя, конечно, причина вовсе не в этом. Ему действительно нужно расставить все точки над «i» в их взаимоотношениях. Даже если Бён пошлёт его после этого куда подальше. Пусть пошлёт, зато Чанёль перестанет слепо надеяться. Молчание, конечно, – золото, но далеко не всегда.***
Случай представляется в погожий весенний денёк. Климат Англии нельзя назвать особо солнечным и благоприятным, однако иногда природа делает вот такие «подарки» всем на радость. Студенты всей гурьбой выбираются из душных классов, стараясь каждую свободную минутку провести на зелёных лужайках возле озера. Хоть здесь, вдали от старых стен, уже нет того строгого учительского надзора и определённых правил рассадки, ученики всё равно собираются группами, щеголяя красными, зелёными, синими и жёлтыми шевронами. Каждый занят своим: когтевранцы на скорость вспоминают заклинания в той или иной области, пуффендуйцы ласково воркуют над зелёной травой, счастливо смеясь и радуясь хорошей погоде – у них всегда праздник жизни. Слизеринцы пафосно поправляют дорогие солнечные очки, подаренные, наверняка, именитыми родственничками, а гриффиндорцы дурачатся на траве, подначивая друг друга и истерически хохоча на каждое нелепое движение. Существуют, в прочем, и другие. Крис с Тао живо спорят о преимуществах маггловского образования перед волшебным: Хуану, остро отстаивающему свою отцовскую «неволшебную» половину, закопать думающего только о солнечных бликах в его волосах Криса ничего не стоит. Рядом Сехун сидит с двумя их когтевранскими товарищами, приобнимая своего «Лу» за талию. «– Перестань липнуть ко мне, я никуда не денусь. – Но, Лу, тебя же ветром унести может, пушинка…» Смешные. Бэкхён тихонько разглядывает страницы какой-то маггловской книги, данной ему Тао для очередного сеанса «развеивания тупых стереотипов», но в книгу на самом деле почти не смотрит, потому что Чанёль, разумеется, сидит неподалёку, а значит внимание Бёна не может быть отвлечено ни на что другое. Теперь, только теперь Бэк видит все эти маленькие тайные сигналы, что Пак посылал ему всё время их знакомства, но к которым Бён оставался безнадёжно глух. Лицо Чанёля становится мягче, когда он смотрит на Бэку и думает, что этого никто не видит, он невольно стремится оказаться как можно ближе к нему, насколько то позволяет поза, однако стоит Бэкхёну хоть немножко повернуть в его сторону свою голову, как Пак мгновенно отворачивается, да так резко, что Бёну порой довольно трудно сдержать смех. ДиО рядом откровенно пялится на Кая, пока тот что-то негромко цитирует ему вслух, а изредка отвлекающийся от разговора с Луханем Сухо поправляет неточности, отчего Чонин, конечно, бесится, но долго злиться на Чунмёна не способен никто, поэтому он тут же оттаивает. – Стоп, погодите-ка, а почему «Сухо»? – вдруг спрашивает Минсок, пребывая, очевидно, в каких-то своих мыслях. – «Сухо» по-корейски – «защита». Меня так Лу назвал, когда я отогнал от него пристававших идиотов на первом курсе. С тех пор и дружим, – улыбается Чунмён, а Лухан радостно вспоминает прошлое. Чанёлю хочется пищать от восторга. Бэкхён рядом, такой расслабленный и улыбающийся, не колючий, как раньше, а словно оттаявший. Будто хорошая погода принесла тепло и в его сердце. Может быть, это записки Пака так на него повлияли? Чанёлю, если начистоту, страшно. Потому что прямо сейчас он внутреннее подбирается, чтобы совершить самый героически-геройский подвиг в своей жизни. Бэкхён кажется таким спокойным, но что, если он опять замёрзнет, как только Пак отважится заговорить с ним? Как ему в таком случае вообще подойти к столь щепетильной теме? Спасает как всегда случай. Всех их зовут играть в какую-то новую межфакультетскую заварушку, и большинство с энтузиазмом соглашается. Чанёль тоже было поднимается с земли, но ловит красноречивые взгляды Таорисов и в одну секунду решается: – Бэкхён, останься, пожалуйста, я хочу кое-что сказать тебе. Бён не выглядит особо удивлённым, хотя сам считает счастьем то, что ему удалось не завизжать от восторга в первую же секунду. Он послушно усаживается на траву подле Пака. Чанёль глубоко, очень глубоко вздыхает. – Я… Бэк внимательно смотрит на нервничающего едва не до желудочных колик парня. – Наши отношения… кхм… они не были такими уж гладкими. Э-э-э… Я… по мне не скажешь, но я иногда действительно бываю стеснительным человеком… Своим молчанием я, видимо, оттолкнул тебя… Возможно, могло казаться, что я презираю тебя, потому что мы из разных факультетов, а все знают, что Гриффиндор ненавидит Слизерин за лживость и корыстность, и холодность и… – до Чанёля медленно доходит, что его признание в симпатии свернуло очень не туда, и он впервые при Бэкхёне очень ярко краснеет, пунцовея буквально всей головой. – То есть нет, я так не думаю, Слизерин – прекрасный факультет, и мне он нравится, хоть тут и учится множество избалованных придурков и… Лицо Бэкхёна вытягивается. Это явно не то, что он ожидал услышать. Неужто всё, чего он добьётся от Чанёля – это жалкие оскорбления в адрес своих однокурсников? – Мерлин, ах, как же сложно! – бурчит Пак себе под нос. – Я вовсе не думаю так о тебе, ты другой и … В общем! Я вёл себя так безразлично по отношению к тебе, потому что ты… потому что мне… ты мне… – Ты тоже мне не безразличен, – Бэкхён наконец может улыбнуться открыто. Мерлинова борода, какой же этот Пак идиот, это же надо… – Что? – ну точно идиот. – Как ты…? – А ты думал, ты один можешь проворачивать такие лихие планы? Я тоже, знаешь ли, не горный тролль какой-нибудь. Через записку узнал, что ты и есть автор. – Как? – гриффиндорец ахает. Как так, столько в времени Бэкхён был в курсе его чувств и… молчал? – Поцелуешь – расскажу. В глазах Бэкхёна яркие-яркие искорки. Ему явно весело и хочется играть. Чанёлю очень сложно противиться этим чарам, но он настолько ошарашен всем происходящим, что двигаться быстро пока не получается. Медленно-медленно, затаив дыхание, Пак наклоняется к чужому лицу. – Ну и тормоз, – беззлобно закатывает глаза Бэкхён и мгновенно притягивает Ёля к себя за мантию, впечатываясь в чужие губы. Они могли бы слышать, как ДиО радостно шмыгает в платок, как Минсок клянётся, что они знатно погуляют на их свадьбе, и как Тао торжествующе кивает воссоединению двух одиноких сердец, но они слишком заняты. Губы Бэкхёна такие вкусные, что отрываться от них и что-то говорить кажется почти кощунством. Однако как бы ни было прекрасно целоваться, теперь Чанёль знает: в молчании не всегда так уж много золота.