Асцелла

Вальбурга даже не подумала затушить сигарету, когда Белла — до безобразия брюхатая, иначе не сказать — вывалилась из гостевого камина: живот всё же перевешивал. Белла орала, как чокнутая, или не «как» — уже тронулась умом. Вальбурге было глубоко наплевать на душевное здоровье дорогой племянницы. По-хорошему, леди давно хотелось оттаскать малолетку за космы: не уследила за Регулусом. Впрочем, из воплей Беллатрикс вырисовывался новый, возможно, ещё более серьëзный повод опробовать на девчонке старое фамильное проклятие медленного яда, разливающегося по венам: эта дрянь спала с Сириусом. Более того — не просто спала, а ещё и понесла: не от убеждëнного же педика-мужа и не от Тëмного же Лорда она могла это сделать, спорить было не с чем. — Значит, будет девочка, — верный Кричер принëс Вальбурге огневиски. — Скоро? — От силы месяц ещё на сносях ходить, — процедила мадам Лестрейндж, поглаживая живот. — Опять пинается, с-с-сука! — А ты ори побольше, вообще начнëт стучать, как в барабан, — огрызнулась Вальбурга, закуривая новую сигарету — уже четвëртую за это утро. — Дай Мерлин, чтобы здоровой родилась, с такой-то мамашей. — Отец не лучше, — злобно ответила Беллатрикс, и, кажется, будущая Блэк-младшая вознаградила мать особенно чувствительным пинком. Вальбурга удовлетворëнно ухмыльнулась. — Ты говоришь о моём сыне и моей будущей внучке, выбирай выражения. И, пожалуй, присядь — я вызову семейного целителя и Ориона из Министерства. Кричер, принеси тот огневиски, который я берегла на случай возвращения Сириуса, у меня появился повод получше. *** Младенцем девчонка, родившаяся из чистого упрямства в конце ноября (то ли сама захотела избавиться от стервозной матери, то ли Белла выпила какое-то зелье, но ребёнка Лестрейндж не доносила, произвела на свет восьмимесячной, как сказали в Мунго) напоминала Сириуса так, что Вальбурге впервые за столько лет хотелось плакать: те же не по возрасту осмысленные глаза оттенка грозового неба, те же пробивающиеся уже в полгода тëмные волосы, даже манера шевелиться каждую минуту бодрствования и то была абсолютно Сириусовской. Беллатрикс даже не поинтересовалась, как назвали её дочь — а назвали её в семейных традициях, Асцелла Вега Блэк. Ей, кажется, шло. Восемнадцать лет назад Вальбурга в последний раз держала на руках настолько маленького ребëнка; дочерей у неё и вовсе никогда не было, а с племянницами леди Блэк не возилась — безумной, страстной любовью она воспылала только к сыновьям, до этого момента дети вызывали у Бурги только раздражение. В общем-то, когда Беллатрикс попала в Азкабан (а Андромеда вообще сбежала ещё давным-давно), Вэл поняла, что не сильно ошибалась в своём мнении по поводу дочерей Сигнуса. Последний, к слову, известие о бастарде старшей дочери, ещё и от беспутного кузена, воспринял в штыки: Беллу он, кажется, лишил наследства; на Асцеллу и вовсе не захотел взглянуть. Вальбурга не настаивала: Айси отлично себя чувствовала и с одним дедушкой, сидя у Ориона на коленях и ловя маленькими ручками колечки дыма из его трубки. Дрю заглядывала «проведать» — не то внучку, не то старших Блэков. Асцелла вежливо говорила «здравствуйте» и шла к гобелену, пытаясь уложить в голове, почему обе её бабушки носят одну и ту же фамилию. Вальбурга не ругалась, когда внучка утащила её бордовую помаду и старые духи. В общем-то, это было не самой большой платой за то, чтобы мрачный дом со скрипучими полами («Юная леди, не бегайте на пятом этаже, доски совсем прогнили!») вновь оглашался детским смехом. В тот же день они с пятилетней Асцеллой выбрали подходящий по возрасту аромат и розовый блеск в Косом переулке. Иногда Вальбургу пугало, насколько девочка походила на отца: ни разу не встречавшись с Сириусом, она так же вскидывала голову, хохоча, так же подпрыгивала, усаживаясь на метлу, и всё же это было совсем другое, нежели её, Вальбурги, любимые мальчишки. Орион, сильно сдавший первое время после пропажи Регулуса, будто бы стряхнул с себя слой пыли: по всей видимости, он получал своё удовольствие от «искусства быть дедом» — учился плести косы, читал внучке книги и носил её на плечах, показывая в тысячный раз каждую комнату в особняке. Каждую, кроме сыновних спален. Вальбурга поняла, что что-то пошло не по плану, когда заглянула в незаконченный рисунок Асцеллы: девочка почему-то нечасто их показывала, и пожилую леди разобрало любопытство, что же такого можно скрывать в пять с половиной лет. Оказалось — на рисунке, помимо совершенно обычных фигурок взрослых, держащих за руки каракатицу-автопортрет (точно такие же леди Вэл хранила и за авторством Сириуса, и от Регулуса), обнаружились три призрачные фигуры, нарисованные пунктиром и подписанные в соответствии с именами на родовом древе. Бурге очень хотелось придушить собственными руками обоих нерадивых родителей. Вместо этого она, скрипя зубами, отправила сову Нарциссе. — Девочке нужно общение, в четырёх стенах она у нас чахнет, — зачем-то сообщила Вальбурга, протягивая младшей из племянниц (бледной копии Дрю, ни капли от Блэков) жутковатый рисунок с призраками собственных сыновей. Асцелла в это время со странным блеском в глазах щëлкала пальцами над ползающим по каминной полке пауком — выглядело жутковато. Ещё хуже стало, когда девчонка добилась своего — слабенькой огненной искорки. Членистоногое свернулось и отдало Мерлину душу. Драко получил черенком метлы по лбу и громко ревел. Асцелла показывала ему язык, прячась за длинной чëрной юбкой леди Блэк. Больше попыток познакомить ребëнка с чистокровными сверстниками Бурга не предпринимала, вместо этого озаботившись хорошим домашним учителем — Асцелла начала мелко пакостничать, к гордости Ориона — магическим образом без всякой палочки. Однажды Вальбурга заметила внучку выходящей из спальни Сириуса с какой-то добычей. Орион запретил вмешиваться и «по секрету» принëс любимой девочке какую-то маггловскую штуку из Министерства. Трофеем Асцеллы был кассетный плеер — несколько месяцев потом она ходила по дому со странными наушниками на голове — от мандрагор такие вряд ли защитили бы, но из них играла музыка. Слишком похожая на ту, что слушал на полную громкость десять лет назад Сириус. И только когда Асцелла спросила, каким же был её отец, Вальбурга поняла, что никогда его по-настоящему не знала.