Ночной визит

      Юрка лежал в темном гостиничном номере. На этот раз детей поселили всех вместе, четыре кровати стояли вдоль стен. Юрка лежал с открытыми глазами и всматривался в темноте в очертания кроватей, его охватил приступ тревоги и тоски. Он встал и направился к двери, но остановился на голос Серкова:       - Василич, ты куда намылился? Кого сегодня осчастливишь ночным визитом?       - Иди нахуй, - огрызнулся Юрка.       Со своей кровати заржал Прико. Игорь лежал в задумчивости и молчал, этот мальчик вообще никогда не подхватывал общего веселья и даже улыбался редко.       - Кузя пил сегодня со Славкой. Наверное, уже в отрубе, так что не утруждайся, ложись обратно.       - Сказал, отъебись. Я в туалет иду.       - Дрочи здесь, все свои, - не унимался похабничать Серков. Прико опять прыснул от смеха.       Юрка проигнорировал очередную Серёжину глупость и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.       В коридоре было тихо. Группа выступала в этом городе уже шестой день подряд. Сегодня все умаялись особенно сильно, поэтому на ночные гулянки и развлечения не осталось ни сил, ни желания. Старшие были заселены по двое. И только Кудряшов, пользуясь положением, взял себе одноместный номер, чтобы лишний раз избежать человеческого общества. Но когда дверь в его комнату открылась и в свете дверного проема он узнал широкоплечий Юркин силуэт и очертания его взъерошенных волос, по телу прокатилась теплая волна радости. На мальчике была просторная длинная футболка и трусы-боксеры. Он прикрыл дверь и прошел вглубь комнаты. ***       За 23 года у Кудряшова, конечно, сложился в мыслях образ идеального парня. Но вся эта шушера зарождавшегося шоу-бизнеса не отвечала его строгим требованиям. Парни вели себя неестественно, сами не могли разобраться в своих желаниях и истинных целях, поэтому приходилось иметь дело с невзрачными экспонатами, которые довольно быстро исчезали из его жизни и мгновенно забывались. Когда Кудряшов впервые в жизни увидел Юрку, не выспавшегося с поезда, с красной обводкой вокруг припухших губ, он почувствовал какой-то толчок внутри. Кудряшов знал, в чем бывает причина такой припухлости на губах, но, несмотря на собственную нескромность, поразился своей догадке. Мальчик был тогда одет наполовину в казенные интернатские вещи, наполовину в одежду Кузнецова, которая была ему неимоверно велика. «Такому бриллианту нужно дать достойную огранку», - решил Аркадий и впоследствии сдержал свое слово, создав его бесподобный стиль. ***       - Шатунов, ты чего не спишь? Завтра начинаем работать рано, ты же знаешь, первый концерт уже в 10 часов, - воспитательным тоном проговорил Кудряшов.       - Аркаш, можно я полежу с тобой? Че-то мне неспокойно на душе.       Аркадий сразу осекся, внутренне укорил себя за строгость. С этим мальчиком следовало быть более чутким, но Аркадий еще не мог до конца к нему привыкнуть.       - Ложись, конечно. Расскажешь, что случилось?       Юрка залез к Аркаше под одеяло, лег набок, спиной к нему, уложив свои круглые, крепенькие холмики ягодиц в сгиб Аркашиного тела, как бы повторяя его форму.       - Ну так что у тебя произошло? – со слегка сбитым дыханием спросил Аркадий.       - Как объяснить... Сейчас лежал там в комнате с пацанами… Там кровати стоят так же, как в нашей спальне в «инкубаторе». И меня охватило чувство, что я снова в детдоме и что буду там жить до конца своих дней. В одиночестве и страхе. И такая тоска накатила, чуть не заревел, прикинь… - уже улыбаясь, закончил свое объяснение Юрка.       - Почему ты не пошел к Кузнецову? – спросил Аркадий, не показывая эмоций.       - Он сегодня пьяный, - ответил Юра с сожалением. – Я не люблю, если он пьяный, когда мы с ним вдвоем, он становится словно чужим и незнакомым… На меня это давит, я не могу расслабиться.       Кудряшова умилил этот Юркин оборот «когда мы с ним вдвоем». Это не одно из тех многочисленных циничных мальчишеских словечек и не сухой энциклопедический термин, а что-то глубоко личное и важное для него. Кудряшову пришла в голову мысль, что Юрка, наверное, долгое время даже не имел четкого понятия, как называется то, что совершалось между ним и Кузей изо дня в день в той его ранней юности, да так и пронес сквозь время размытость этого понятия. «Кузнецов, конечно, безумный! – пронеслось у Аркаши голове. – Но зачем Юра пришел сегодня ко мне? За тем же самым? Не похоже. Он так умиротворенно лежит и почти засыпает. Отработал сегодня четыре концерта, потом еще в бассейн сходил. Конечно, после бассейна хочется только поесть и лечь спать…»       Пока Аркаша был погружен в свои размышления, Юрка почувствовал его твердость, которой - они понимали оба - было не избежать. Аркаша хотел опустить руку вниз, чтобы поправить и не смущать Юру. Но Юрка остановил его, даже не поворачивая головы:       - Пускай… Оставь так.       - Это потому что ты прижался.       Юрка молчал и не менял положения.       - Прижмись еще сильнее, – Аркаша обнял его и положил руку на Юркину грудь поверх футболки, немного сместил центр тяжести, слегка накрыв собой приятное, мягкое, крепко сбитое Юркино тело, но так, чтобы ему было нетяжело. У Юры появилось ощущение, словно он в убежище.       - Так ты пришел ко мне, только потому что Кузя сегодня пьяный? – с некоторой грустью в голосе спросил Кудряшов.       - Ну почему же… - у Юрки не было ответа. – Просто пришел.       Юрка любил Кузю всей душой, но сейчас ему казалось, что чувство покоя и защищенности в объятиях Кудряшова по яркости сравнимо с первым оргазмом, испытанным в паре. Он положил свою ладонь поверх Аркашиной руки и через минуту уснул безмятежным детским сном.