***
— И кто же это? — в лукавых глазах Мори играет неприкрытое любопытство вперемешку с лёгким изумлением. Сцепленные пальцы прячут ухмылку на бледном лице. — Неважно, — Чуя отводит взгляд и поджимает губы, с раздражением чувствуя, как на щеках разливается предательский румянец. — Так у вас есть что-нибудь? — Ты же знаешь, лекарства в таком случае бессильны. Выхода только два. Изо рта вырывается грязное ругательство, и Накахара вскакивает, опрокидывая кресло на пол. Ноги сами несут к дверям, дабы поскорее избавиться от пристального взгляда, буравящего спину. В груди разливается горькое чувство отчаяния и обиды. Почему он?***
Полумрак и тишина спальни приносят облегчение. Но только кратковременное. На задворках разума, в самом потаённом углу, куда каждый раз так страшно забираться, кружит одна единственная мысль, не дающая покоя ни телу, ни душе. Челюсти сами разжимаются, выпуская на свет очередную порцию лепестков, тут же покрывших опостылевшим алым цветом белые простыни. Сил сопротивляться почти нет. Даже боль и горечь куда-то пропали, оставляя тело совершенно опустошённым. Брошенным и позабытым даже собственным хозяином. Кончики пальцев слегка немеют и подрагивают, но Чуе плевать. Он давно перестал ощущать что-либо, кроме пустоты. Еда — и та потеряла вкус, заставляя просто запихивать себя внутрь по привычке. Завтра снова его увидишь.***
— Решил сдаться, слизень? — в звонком голосе Дазая сквозит злорадство. — Признайся уже ей, наконец. Хотя бы перед лицом смерти покажешься с гордо поднятой головой. — Кому «ей»? — невольно слетает с ослабевших губ, отчего внутри всё обрывается. Зачем? — А, так ты по мальчикам? — свободный от бинтов глаз расширяется, а спустя мгновение губы едва заметно вздрагивают и кривятся в странной ухмылке. — Вот так новость! Чуя молчит, чем вызывает ещё одну волну острот со стороны напарника, но на сей раз мажущих мимо цели. Стрелять попросту некуда. Кашель больше не мучает, лепестки теперь падают беспрерывным потоком, оставляя под ногами багровую тропинку. Изуродованную шею, сквозь кожу которой уже пробиваются первые цветы, прикрывает шарф. Скоро их стебли перекроют доступ кислороду. Впрочем, какая разница? «Последняя стадия — цветение», — раздаётся в голове вкрадчивый голос Мори, разрушая тишину внутри. — «У тебя в запасе ещё несколько дней. Так что решай поскорее». Но решение было принято ещё в самом начале. Накахара прикрывает глаза, совершенно не слушая Осаму, голос которого отчего-то вдруг стал таким неестественно громким и... Дрожащим? Радуется скорому избавлению от надоевшего напарника, наверное.***
— Идиот, признайся уже ей или ему, или в кого ты там влюблён! — крик Дазая эхом разносится по залу. Чуя пытается сосредоточить взгляд, но видит только размытое чёрное пятно впереди. Пришёл поглазеть напоследок? Вокруг горла стягиваются стебли, переплетаясь между собой и разрастаясь всё сильнее. Воздух пока проходит, с трудом проталкиваясь в трахеи. — Чуя, прошу тебя, — слабый голос Коё заставляет сердце слегка сжаться, но не более. — Господин Накахара, — даже Акутагава решил почтить его своим присутствием. Может, всё-таки… Но Чуя грубо обрывает слабый голосок, не оставляя тому ни капли надежды. Никогда. Пусть эта тайна отправится в могилу, коли судьба уготовила ему такую участь. Всяко лучше прилюдного унижения и косых взглядов до конца жизни. — ЧУЯ! Чьи-то руки хватают и с силой трясут его. Пелена перед глазами слегка рассеивается, позволяя рассмотреть искривлённое от ужаса лицо напарника. Пальцы вдруг сами тянутся к бледной коже, покрытой бинтами, позабыв про клятву, данную себе ещё в самом начале. Может, всё-таки… На щёку падает что-то мокрое. Голубые глаза расширяются от изумления и недоверия. Ладонь накрывают холодные пальцы, отчаянно сжимая и притягивая поближе к влажной щеке. Губы шепчут три заветных слова, думая, что в последний раз. Стебли на шее ослабляют хватку, пропуская воздух в лёгкие. — И я т-тебя.