Монетка

В замке провернулся ключ с тугой чередой щелчков и, навалом на старую дверь плечом, тихий скрип обнаружил пришедшего. Григорий, оглянувшись на полумрак коридора, сдвинул с носа полицейскую фуражку, закидывая ее на стоящую на привычном месте вешалку вместе с кожаной курткой. Сквозняком повеяло и излишне громкой тишиной. — Игорь, ты тут? — прокричал вглубь помещения Измайлов, сложив руки в рупор, проходя внутрь размашистым шагом, — Я ключами твоими открыл, что за кирпичом лежали, я на обратном положу, — свои забыл. — пояснил Гриша уже тише, отмечая, что повеяло не сквозняком, а в квартире было просто холодно. Игорь сидел к нему спиной за разваливающимся, рассохшимся со временем, некогда крепким столом. На нем скопилось много пыльной макулатуры, дела все же не книги, а на фоне возвышались мусорные Альпы из наваленных беспорядочно и хаотично чашек. Осколки от лопнувшей лампы лежали собранными в совок, но не убранными. Кому звезды на небе, а кто-то может скучать и по маленькой лампе, не зажженной в доме. Дверь от туалета прикрывала вновь посыпавшуюся стену, но это Измайлов заметил вскользь, может, так и раньше было. У Игоря он не был, мог поклясться, со времён своего студенчества, но здесь все оставалось, как прежде, как будто вернулся домой. Только мукой и пельменями на кухне не пахнет. Измайлов машинально закрыл окно, отодвигая штору в сторону. — Ты чего? — аккуратно тронул за плечо Грома Гриша. Тот не вздрогнул, лишь тряхнул головой, выпадая из прострации. Вопросов глупых задавать не стал по типу «ты тут как», да «откуда». А о вопросе по контексту ситуации догадался. — Я вещи вот разбирал, — прокашлявшись, чтобы голос не слишком хрипел, отозвался Игорь, разворачиваясь к пришедшему всем корпусом. — искал тут по делу, ничего особенного, не обращай внимания, — пояснил Гром, — ты чего? — А я это, ну, пожрать. — пожал плечами Измайлов расслабленно, заваливаясь на диван, как если бы к себе домой, — У тебя ж вроде холодильник не виселица для мышей, а мне до моего колодца, — под укоризненным и проницательным взглядом он все же сдался, — Прокопенко сказал, нет, ну, и пожрать тоже… — Я имею ввиду не в Москве, ты должен был уехать, — это Гром помнил хорошо, он должен был увезти папку дел для передачи в столицу. Там, он больше чем уверен, они будут закинуты в дальний ящик, что на замок, как правило, запирается. Ни больше, ни меньше. — Да я тут вещи одну интересную нашёл, касаемо Олега Волкова, покажу сейчас, но сначала поесть! — объявил Гриша, отмечая, что Гром хоть и сразу поднялся, но объявил: — Я не хочу. — Ты когда ел последний раз? — Вчера ел, — пожал плечами Игорь. Он был без футболки, оттого легко было можно сделать вывод о съехавших за непродолжительное количество времени килограммах. В сочетании с его высоким ростом это выглядело отвратно, особенно в очертаниях выпирающих рёбер и тазобедренных костей. — Ну, и? — со смешком саркастическим поинтересовался Гриша, блестящий взгляд метая в Грома, — Уже «Сегодня», причём три часа, давай поднимайся, да рассказывай как дела? — Да нормально, — без особого энтузиазма отозвался Гром, доставая из холодильника начатый сыр и непочатый батон финского сервелата. — Вот и что ты сейчас делаешь? — Вру. Очевидно. — с флегматичной усмешкой сказал Гром, поднося карманную зажигалку к газовой конфорке и водружая чайник. — Мне тоже его не хватает, Игорь. — выдохнул Измайлов, опуская взгляд на вытащенные с верхней полки бокалы, что лежали на своём привычном месте, будто всех лет этих и не проходило. Сказал, не ожидая, что от этого Грома так резко дёрнет, будто от выстрела, — Честно. Всем. — Сказал бы ты мне это год назад, не поверил бы… — усмехнулся Игорь. В усмешке смешалась непонятная гамма чувств, отражаясь нечитаемым выражением лица. — Я до сих пор не верю, наверное. — Ты ещё молодцом, Гречкин он вообще вон. — махнул рукой Измайлов, пытаясь закрыть свой пролёт. Кирилл, действительно, загремел сначала в диспансер, но это было больше заслугой не отсутствия Хазина, а вытекающим из находки иных поставщиков и подкидным делом. Грязно и неприятно, а после ещё и инцидент с этой сбитой девчонкой, — Титов звонил недавно, я не стал брать, он потом вообще с радара пропал. — как будто косить начала чума, да только были уже все три всадника апокалипсиса. Неужто сама смерть? Даже забавно. — И от этого ни разу не легче, на мне его дело. Гречкина. — фыркнул Гром, растирая запястьями усталые от ночной работы глаза. Он прерывался на пару часов и снова заседал за ноутбук. Зато голова была идеально и без нареканий пустой. — Так, Игорь. — серьезно произнёс Измайлов, касаясь плеч Грома с целью обращения внимания на себя, заставил смотреть, — Чего он бы сейчас сказал, глядя на это? — Не знаю. — Знаешь. — «Хули грустим, чего ждём, дела сами себя не сделают»? — предположил Гром. У Хазина это было одной из частотных фраз наравне с «Все-все» и «Люблю смотреть, как другие работают». — Иго-о-рь, ну, вспомни, как я впервые его в отдел привёз! Это становится двадцать пятым кадром. — Гриш, — протянул, особенно манерно выделяя гласную и «р», Хазин, — я кажется в машине телефон оставил. — Плохой предлог, Петя, — засмеялся непродолжительно Измайлов, кидая небрежный взгляд на ладони Пети, что сжимали серебристый корпус телефона, — в руках ты его забыл. — Я не хочу, — наконец-то откровенно выцедил Хазин, мотнув головой совершенно недоверительно, будто заходит в Калининградское здание Гестапо недалеко от Христа Спасителя, нежели в обычное здание с не менее обычной стеклянной дверью. — мне не нравится. — Давай-давай, — подгонял Измайлов, вынуждая парня идти первым, — я Игорька знаю давно, хороший парень, сработаетесь. — Это вон тот с недовольным хлебалом? — покосился Хазин в ту же сторону на которой подзадержался взгляд Измайлова. Была открыта в ожидании дверь Прокопенко, а первых стол в отсутствии за ним зрителей, наполнился увесистой кучкой по пятьдесят рублей. — Петя, есть слово «Лицо», — неодобрительно мотнул головой Измайлов. — Да у него не лицо, выражало то хлебцо, чем мы сели на крыльцо, — Петя хотел уже было прикурить сигарету, как не заметил, что тот самый мужчина, на которого он пялился минуту назад, обошёл его сзади и выдернул из губ зажатую сигарету. Была бы его воля, снял бы ламинированный знак с двери, да тыкнул бы в его наглую рожу. Тогда, впрочем, Хазину было не до смеха, ибо он курил Mackintosh и было даже жаль так глупо и бездарно смятого табака. Он закатил глаза, не щёлкая портсигаром более. Смотрел в чужие глаза. — А этого за что задержали? — спросил быстрее, чем Гриша успел все прояснить Гром. — Дядь, да иди ты нахуй! — Хазин выплюнул бесцеремонно, вскидывая руки на груди. Взгляд его приобрёл оттенки нетерпения и вызова. Думать не конёк этого товарища, едко пронеслось в сальной коробке. — Игорь это… — Да вижу, что хам и грубиян, его на сколько, на двое? — спросил у слегка опешившего от ситуации Измайлова, будто Хазин здесь на манер лишь настенного барельефа, ещё при нем его же начали бы обсуждать! — На какие двое? — возмутился Хазин. — Петя… — попытался осадить его Гриша, не давая всплеснуть руками и придерживая в районе груди широкой ладонью. Тот повёл шеей, оттягивая, как показательно, воротник бадлона. — Положенные. — выцедил, глядя в глаза, Гром. — Игорь, Петя, парни! — Гриша, не лезь, это видел, урод? — ксивой махнул Хазин, отмахнувшимь от Гриши. — А это видел, хамло? — он указал на часы, чтобы Петя свёл руки меж собой и потерял ориентацию. С кем уж тогда сначала его Гром перепутал, он бы и не ответил, но в дальнейшем не прогнуть свою линию было уже глупо и не нужно. — Ты че мне наручники?! Эй! Дядь! — Игорь… — Помолчи, Гриш, наручники хорошие, на Гречкине проверял, сейчас мы его… — но Гром не успел закончить. — Дашь ты мне сказать или нет?! — перебил уже во всеуслышание Григорий, что встала оглушительная тишина, — Он вообще-то твой напарник, с Москвы перевели! Со знакомством! — желчно проговорил Измайлов, закатывая глаза. — Чего?! Этот?! — перевёл взгляд Игорь на пытавшегося открыть наручники парня, что ехидно ухмыльнулся. — Сюрприз! А че ты, дядь, такой грустный, хрен сосал невкусный? Что-то дежурное, ежемесячное, что наслаивается друг на друга и заливается силикатным клеем. Слои уже не отодрать друг от друга. Просят календари, в клочья рвутся дни. На губах непроизвольно появилась тёплая ухмылка. — Вот, ты уже улыбаешься, — отметил с положительной нотой Измайлов. — ты снова на «Нокию» телефон сменил? — бросил короткий взгляд на упомянутый предмет он, что лежал в вазе под конфеты и фрукты, а сейчас вибрировал призывно. Но Гром не хотел отвечать. — Не хочу, чтобы сюда была хоть какая-то возможность отправки сообщений. — К слову о работе, помимо интересных новостей… Где у тебя чай? — приложил запястье к подбородку в раздумьях Гриша, выключая плиту, только начиная слышать накрапывающий свист. — Нет чая. Только какао и кофе, вроде. «Да, Игорь же, как и Петя, не пил никогда чай» мысленно хлопнул себе по лбу Измайлов. Однако факт какао сразу выдавал для кого и для какого особого случая эта большая банка была куплена. А кофе, что так приторен даже в трёх ложках сахара, не кажется сладким на вкус. — Так что за новости? — Во-первых, вот, — он протянул Грому папку на контракт с компанией Августа Ван Дер Хольта и с увесистым чеком на покупку зажигательных смесей и обородувания, также там лежали по просьбе Игоря пробитые материалы касаемо Олега Волкова. — как и просил, плюс, выплывшее интересное, за что можно Гречкину даже спасибо сказать, его имя там фигурирует… — А во-вторых? — У тебя появится напарник. — Что? — произнёс отрешённо Гром, смотря сначала мимо собеседника, а потом его недовольный взгляд остановился прямо в глазах напротив. — Я говорю… — Ты не думай, что я глухой, — едко выцедил Гром, — нет. Не будет у меня напарника. Не хочу я ник… — Игорь! — перебил, сматерившись, сопутствуя удару по столу, Измайлов. — Возьми себя в руки, так нельзя, ты себя в зеркало давно видел? Тебе отвлечься надо, а Дима Дубин — хороший парень, реально хороший. — Я не хочу. Как ещё сказать? — это вышло уже более устало, чем недовольно. Игорь откинулся назад. — В письменном виде в добровольном уходе. — Давай бумагу. — парировал в такт издевательскому тону Гром. — Игорь, дай ему шанс. И себе тоже дай. — закатил глаза Гриша. — Мир не замкнулся, как бы это признать тебе, и мне, и всем не было тяжело. Так бывает. Не за просто так тоже, — возможно это было лишним, но Гром и без него все прекрасно понимал, — ты посадил Горюнова по максимуму, да, это мало, но ты ничего не сделаешь больше, знаешь чего бы он хотел! Господин Петербург смеялся видимо не только изумительной погодой градин изорванного неба, где Гром в летних кедах, а воды по щиколотку, но и ударившим по голове давлением. Работать было невозможно. Ещё и Хазин постоянно что-то под руку говорил. Гром слишком сильно надавил на ручку, что ее пластиковый корпус треснул. Двадцать один градус и тщедушная суббота. Ее хочется в датированном календаре вырвать сразу, как кончается пятница. Одним рывком, вместе с воскресеньем, чтобы поднял взгляд, а там уже понедельник. Игорь жил на работе. Игорь жил работой. — Что тебе надо вообще от меня? — закатив глаза, спросил Игорь, не слушая, что там такого говорил Хазин абсолютно, — Ну, чего ты хочешь, чтобы я тебя больше не видел?! — Совсем не получится, — мягко и с издевательской улыбкой протянул Петя, ноги свесив с подлокотника прославленного дивана. Сегодня он не в привычных шмотках, а просто в футболке и на фоне моды больше, чем из реальной надобности в бронежилете. Он лениво болтал ногой, что-то печатая в телефоне. Игорь и не просил ему помогать. Не мешал ты только. — напарник, но на сегодня я, думаю, ты можешь кое-что сделать, чтобы это организовать… — И? — Игорь был весь во внимании, утопая в дурацкой долгой специальной паузе. — Выпьешь со мной кофе? — неожиданно, сквозь ухмылку выдал Хазин, переворачиваясь на живот, подкладывая руки под голову. — Не смешно. Вообще нет. — усмехнулся вразрез сказанному Игорь. — Я серьезно. — пожал плечами Петя, — Кофе, шаурма, ой, прости, шаверма, — специально оговорился парень, — как кончится дежурство, а? — И зачем тебе это? — устало поинтересовался Игорь, но искренне радовался, что Петя иногда может не язвить, а вполне адекватно вести диалог. С недавнего момента адекватный был он с натяжкой, — Я не похож на бабу с которой это можно провернуть, только кино не хватает. — Во-первых, потому что и ты, и я будем голодными после, — загнул показательно первый палец неуёмный Хазин, — во-вторых, еда сближает людей, — он загнут ещё один палец, — в-третьих, пора начинать хотя бы попытаться нормализовать отношения, а не собачится с поводом и без? — Странно слышать это от тебя, а не ор на весь отдел про обход за километры и чуть не разметку территории. — Брось, по пятьдесят, а соберём на бесплатный кофе и лаваш без картошки, — он улыбнулся секундно, — я узнал, я — молодец. — сам не похвалишь, так никто не похвалит. Это вызвало у Игоря не раздражение, а какое-то уютное чувство, что иначе быть не может, — Надоело ребячество это, да и делить нечего нам. — А как же, что ты самый лучший? — А я самый лучший, поэтому и делить нечего! Так что? — нетерпеливо спросил Хазин, требуя ответа здесь и сейчас. Нехитрая манипуляция, что может породить множество глупостей, что будут вспоминаться или с ностальгично улыбкой или не вспоминаться совсем. — Бог с тобой, серьезно, — махнул рукой Игорь, кивая головой и опуская взгляд обратно в бумаги, — я хочу дописать отчёт в одиночестве и такое чувство, что ты меня бы связал и все равно уволок. Хазин с улыбкой заметил, что Игорь не оставил без внимания, как усиленно он теребил верёвку за своей спиной, до этого практикуясь от безделья в узлах, и ещё шире улыбнулся. — Сука… — неожиданно произнёс Игорь, когда Хазин уже стоял в дверях. Он мгновенно обернулся через плечо. — М? — Ты меня развёл, как лоха, я даже не в рабочее от тебя же не отделаюсь! — засмеялся с удовлетворением Игорь, ибо это случилось впервые за долгое время с ним, вот не надо было отвлекаться, действительно же, сущая глупость! — Спокойно, сейчас я ливаюсь, выдыхай, Игорек! — С тобой-то выдохнешь… — буркнул, но разделяя задор парня, Гром. Поинтересовался же ещё насчёт картошки, будто делать ему нечего было… А даже и приятно. — А вообще, ты не спрашивай, ты просто приезжай. Когда захочешь. В шесть, в пять, в два. В мае, октябре, январе. Когда захочешь. От этого несколько даже температурило первое время, стабильными тридцать семь и четыре, потому что даже сам себе Игорь никогда не говорил, что хотел и даже не думал. Какие-то километры оказались для него не ближе трёх аршинов земли. Дважды, как известно, не предлагают. Никогда не поздно же просто сказать: «привет, я скучаю»? Как-то западло было осознавать, что не просто может, а практически всегда преследует это самое «Поздно». Самое поганое услышать на это тишину и осознавать, что человек на это ничего не скажет не потому что ему все равно, он не хочет и просто смеялся, а потому что не может. Его нет. Не позвонить, не потребовать встречи, не увидеть даже мельком кроме как на айфоне в видео. Рука не поднимается сбросить к заводским, да и надо ли оно? Там и музыка, он часто слушал «Порнофильмы». Странно скучать по тому, кто никогда и другом-то особо назваться не мог, но был уже больше, чем «Своим», хоть никогда своим и не был. Он не скучает. Он просто иногда хотел бы знать, как у Пети дела, вскользь, мельком… — Я за ним скучаю. Удивительно, но, действительно, похоже, скучаю… Гриша хмыкнул, опираясь поясницей на столешницу, сжимая двумя руками горячую чашку, но чай горло обдавал холодом. Такое ощущение, что само естество и звон тишины в гомоне канонады мыслей выедают естество чайной ложкой. — Ты чего такой довольный-то? — спросил Измайлов, садясь на переднее сидение приоткрытого приветственно чёрного Grand Cherokee. — Да вот к Ромке съездил в часть, — Хазин убрал с лица солнцезащитные очки, опуская козырёк, чтобы солнце по глазам не било. Выпали небрежно деньги, о которых он забыл, но махнул рукой. Потом соберёт. Убавил рукой магнитолу, что заиграла громко, стоило только тронуться с места. — Петя, чего ты никак не угомонишься? — спросил непонимающе Измайлов, прикладывая страдальчески руку ко лбу, — отстань от парня, ты его как нашёл-то вообще?! Он же в реку швырнул симку и полгода просто глухо. — Как-как, я что зря погоны ношу? — ухмыльнулся истинно по-скотски Хазин. Вот вынь ему и положь, иначе положит сам, но уже никому это не понравится. — Ты ГНК-шник, а не сыскарь, — подметил не без ехидства Гриша, открывая бардачок и тут же его закрывая, увидев содержимое. Большой белый пакет. Хазин засмеялся, покосившись краем глаза и с большим медовым наслаждением произнёс: — ФСКН, — только черные полосы и останутся однажды, ведь все белые снюхались клиентурой. — Одна суть. — Как отдаст мне два ляма за две недели, так пусть хоть на все четыре стороны, отстану, — вскинул руки в капитулирующем жесте Петя, возвращайся их на руль. — Два ляма? Это с какой радости? — Да просто захотелось. Решил, что так легко соскочить выйдет, нет, не выйдет… От меня так просто никто не уходил, — вслух рассуждал Хазин, дергая рычаг переключения скорости назад. — Ты говоришь, как будто тебя променяли на друга побогаче, ты же прекрасно знаешь, что он от этого уехал всего, а не от тебя, теперь вон людям помогает, а где он тебе так их найдёт? — спросил Измайлов. — Захочет — наварит, — безразлично повёл плечами Хазин, будто и вправду все равно, равнодушно. Ему это совсем не шло, но тем не менее он вообще всего предпочитал держать именно это амплуа. — Ты такая погань, Петь, — выплюнул буквально Измайлов, испытывая стойкое желание оттереться на то, что Хазин всем своим видом олицетворял, мол, какой есть, — этот долг реально-то хоть есть? — Я влетел, конечно, но не так, это за моральный ущерб. — Ты собственноручно его на иглу сажаешь, опять. Ведь тебе он не нужен, может, второй раз и не спрыгнуть, — озвучил главную вращающуюся мысль Гриша. — Бывших наркоманов по определению не бывает, а так, да он на меня плевал, чего бы и мне не наплевать?.. — И не только в деньгах этих гребанных дело. — Я за ним скучаю. Понимаешь?! Просто… Скучаю. Я же понимаю, что он мне этого не простит, да и не надо. Но я отыграюсь, чтобы хотя бы мне стало легче. Смысл грустить по человеку, если он о тебе даже и не думает? Думать только на похоронах будут, по определению, либо хорошо, либо никак. — Я тоже, Игорь. — поднимает Гриша с шумным плеском остатков чая в раковину взгляд, — Я тоже за ним скучаю…