Призрак

      «Инеж Гафа — опасна.»       Это самое главное, что стоило знать о Призраке, выискивающем информацию для Каза Бреккера. О Призраке, которая была его глазами и ушами на тёмных, залитых кровью, что уже никогда не смоется, улицах. Она была его правой рукой, и многие интересовались, что случится, если эту руку ему отрубить. Никто не признавал, что Бреккера стоит опасаться. Они попросту не хотели верить в то, что семнадцатилетний парень из Бочки способен обставить их в два счёта и за один вечер оставить без накопленных за долгое время средств. Но тем не менее, никто не рисковал испытать удачу и отобрать у него Призрака. Слишком велика вероятность поражения, да и сама девчонка, если верить тем, кому посчастливилось с ней встретиться, была не промах. Мало кто на самом деле хотел идти по тому пути, который в итоге неизбежно привёл бы к гостинам на дне морском в статусе корма для рыб. Бреккер дорожил ею. Это было видно слепому, слышно глухому и донесено даже до тех голов, в которых таились самые дерзкие и смелые планы на счёт Инеж.       «Она сможет перерезать тебе глотку, а ты и не заметишь.»       Инеж Гафа столь незаметна, что позавидует ей сама тень, сама ночь и сам Владыка Тьмы. А потому, если на то будет её желание, никто не заметит ни то что приставленный к горлу нож, но и её саму. И вряд ли найдётся кто-то, кто настолько же хорош в своём деле, как Призрак.       Информации о ней было крайне мало. Какое-то время девушка проработала в «Зверинце» под покровительством Танте Хелен. А позже, невесть каким образом, попала в шайку Бреккера. Это всё, что было известно семье Одри о сулийке, которую они так опасались.       «Она может узнать о тебе всё. Выудить любые твои грязные тайны из самого потаённого уголка твоей души. И вот тогда у тебя не будет пред ней преимуществ. Тогда ты останешься беспомощна, Одри. Тебя не спасёт ни клинок, ни пистолет. Если тебе доведётся встретить Призрака, то, возможно, в тот же день ты встретишь и свою смерть, — сделав небольшую паузу, отец подошел к ней вплотную, после чего произнёс уже куда тише. — Смотри в оба, Одри. Я не хочу хоронить своих детей.»       Одри была по-настоящему шокирована, когда отец осмелился сказать ей такое после семейного ужина. Она не представляла, что есть кто-то, кого они по-настоящему должны были остерегаться, и тем более не ожидала, что это будет семнадцатилетняя сулийка, отменно скрывающаяся в ночи и сливающаяся с темнотой. Она слышала о ней и о Бреккере с его командой, однако, никогда особо не вникала, а её и не заставляли знать всю поднаготную своих врагов.       Одри совсем не могла подумать, что до их семьи действительно кому-то есть дело, а если даже и было, то она не могла знать этому причины. По правде говоря, она вообще не имела возможности знать хоть что-то о деятельности отца и братьев. Они не позволяли женщине лезть в дела, которыми занимались. Со временем жуткий интерес к этому утих сам по себе: Одри понимала, что возможности узнать что-либо минимальные, а потому и перестала пытаться. По сути, это незнание и стало причиной тому, что она была совершенно не информирована об этих людях. Она всегда думала, что опасаться им нечего.       «Я обещаю, отец. Я всегда буду осторожна и предусмотрительна. Никто из их гнусной шайки не обманет ни меня, ни мою бдительность.»       И она лелеяла своё обещание, как самое дорогое в мире сокровище. Со временем Одри почти что стала собственной тенью, могла быть незаметной, если потребует того ситуация. Научилась различать любой, даже почти неслышимый шум. Стала осмотрительна настолько, что казалось, видела всё вокруг себя. И потому была уверена, что если когда-то за ней будет вести слежку сама Инеж Гафа, у неё будет преимущество в виде знания об этом. Это дорогого стоило в то время, а если конкретнее — жизни.       Искусство быть ниже травы и тише воды пригодилось ей и в других, менее значительных вещах. Но Одри всегда знала и помнила, почему ей пришлось научиться быть осмотрительной. И, признаться честно, порою даже грезила о том, чтобы встретиться с самим Призраком и застать её врасплох. Что может быть лучше, чем увидеть хотя бы тень недоумения и искреннего удивления на лице человека, которого тебя всегда призывали опасаться?       После их разговора тем самым вечером после ужина, когда остальные уже разбрелись по своим комнатам, слова отца крутились в голове ежедневно, помогая сохранять бдительность. Сам он уже почил, но Одри всегда держала при себе его советы. Но, как обычно и происходит, в один момент её жесткая броня, обтянутая терновником, дала трещину. От этой трещины пошла паутинка ей подобных, а потом броня раскололась вовсе. И больше Одри не могла себя защитить, не могла прокручивать наставление отца в голове на повторе. Первое время она словно видела его наяву — бранящего и ругающего её за неповиновение, за то, что не сдержала данное ему обещание, за то, что ослушалась. Но она ничего не могла противопоставить воспоминанию, что связывало их с Призраком хоть и непрочной, но уже существующей нитью.       Она четко помнит момент, когда её уверенность в своих силах на какое-то время пошла крахом. Отец ещё был жив, братья всё ещё не уехали из Кеттердама из-за животного страха, поглотившего их, а мать не сошла с ума, когда кроме «разочарования её жизни» у неё никого не осталось.       Обычно поутру, когда только начинали свою балладу птицы, всю семью будила мать, зазывая на завтрак. Это вошло в привычку, стало неотложным правилом каждого утра в их семье, но именно то, как начался новый день сегодня, поразило всех до глубины души. Не с приятного аромата, тонким шлейфом тянущимся из кухни в каждую комнату; не с нежного голоса матери; не с того, как копошились братья, пока спускались по лестнице на первый этаж; даже не с того, как отец мягко целует в лоб, вытягивая из сна.       Утро началось с воплей и криков, со злости и ругани. С проклятий в сторону каждого человека, чья нога хоть раз бывала на территории Бочки. Но самые гнусные и яростные проклятия приняли на себя Каз Бреккер и вся его команда.       — Да что он о себе, мать твою, возомнил?! — раздался крик отца из его кабинета.       Одри сорвалась с постели в тот же момент, когда окончательно пришла в себя после сна. Девятнадцатилетняя девушка, ничего не знающая ни о мире преступности, ни о мире больших денег, ни о мире револьверов и воровства. Умеющая лишь жить в тени своей влиятельной семьи и быть украшением на вечерах, куда отец тащил её за собой. Умеющая лишь понять, когда за ней ведётся слежка, хотя это умение ей ни разу и не пригодилось.       В тот момент, когда она увидела отца, что стоял, руками найдя опору в деревянном столе и склонив голову, она почувствовала себя абсолютно ненужной и бесполезной. Ведь не знает ничего, что могло бы помочь в данную минуту. Хотя, вряд ли вообще кто-то из присутствующих знал, что делать, если тебя грабит сам Каз Бреккер. Сомнений в этом не было ни у кого, ведь никто более не смог пробраться бы в их дом. Немудрено, ему это приносит огромное удовольствие — обставлять других, оставляя их без единого крюге в кармане.       Ей подумалось тогда, что, раз Бреккер узнал, где находится кабинет и как добраться до сейфа, то здесь была и Призрак. По коже прошел холодок, и она обняла себя руками, пытаясь отгородиться от всего мира.       «Сколько раз ты была здесь, прежде чем Бреккер обчистил наш сейф?»       «Долго ли ты просматривала каждую комнату?»       «Намеревалась ли ты пустить кровь каждому в этом доме?»       Вопросы эти крутились и в голове, и на языке, но некому было их задать. Одри представляла себе, как Призрак бесшумно передвигается по комнатам, исследует каждый закоулок дома, сохраняя его в памяти. Как она находит то, что искала, а улыбка растягивается на её лице, потому что она сделала своё дело. Но ощущения у Одри были двоякие. И пока она слушала несусветную брань отца на весь свет, она не понимала сама, восхищает или ужасает её работа Инеж.       «Ты ходишь по безумно тонкому льду.» — Подумалось тогда ей. Она восторгалась Призраком, потому что никто не мог сделать свою работу так, как сделала это она. И она была восхищена Бреккером, который, несмотря на свою хромоту, смог бесшумно проникнуть в дом, украсть целое состояние, создать видимость того, что всё именно так, как и было, а потом уйти. Но восторг этот перекликался с ужасом, что впоследствии, спустя несколько месяцев раздумий и уговоров, заставил Одри взяться за оружие. Вскоре она узнала многое, могла защитить себя и противостоять не только Казу и его шайке, но и самому Господу Богу. По крайней мере, так она себя ощущала.       После того ограбления возникла другая череда событий, приведших к тому, что Одри теперь имеет. Или не имеет. Она потеряла семью: отец предстал перед Господом из-за сердечного приступа; братья перешли дорогу не тем людям и сбежали из города, куда глядели глаза; а мать, не выдержав стольких ударов подряд под дых от злодейки-судьбы, не смогла терпеть свою же дочь — назвала Одри ничтожеством и разочарованием, сказала, что именно из-за неё семья погрязла в проблемах. И уже тогда было понятно, что она не в здравом уме.       Она потеряла свою веру. И кто бы что не говорил, для неё это было серьёзно. Семья их была крайне религиозна, в каких-то местах даже доходило до фанатизма. В те самые моменты, когда верование принимало вид фанатизма, никто, кроме самой Одри, не понимал, насколько глупы их действия. Она изначально не относилась к религии так же, как и члены её семьи, но никогда не придавала это огласке. А когда религия стала для неё не больше, чем простым дополнением к жизни, не имеющей особо никакой важности, она пришла к выводу, что отреклась от Бога из-за тех самых событий, которые и повели их семью к краху. Господь и вера стали не больше, чем средством утешения для тех, кто надеется на молитвы, не прилагая никаких усилий для получения результата.       Но если смотреть на ситуацию под другим углом, можно понять, что она обрела внутренний стержень. Потеряв семью, веру, большое состояние и авторитет среди других влиятельных людей, Одри сломалась. Но уже вскоре встала на ноги. Она собрала себя вновь из мелких осколков, а по тем, что не смогли встать на место, прошла голыми ногами, пока стопы покрывались густой кровью. И это тоже её закалило. Со временем она смогла заняться домом и всем хаосом, что происходил в то время, пока судьба давала ей пощечину день за днём, пытаясь опустить на колени. Но вместе с ней возрождалась из пепла и её ненависть к Отбросам.       «Из-за них мы потеряли всё.» — Говорила она себе, не допуская варианта, что вина может лежать и на ком-то другом, даже на её семье.       Росла эта ненависть до одного единственного момента. А после пошла на спад, как будто пробыв долгое время в тяжёлом состоянии, вышла в ремиссию.       Тёмные улицы Кеттердама встречали Одри с распростёртыми объятиями, принимая в свои мрачные владения. Чёрт знает, что вообще повело её выйти из дома в этот вечер, но родные стены резко стали душить, будто кто-то накинул на шею петлю и начал затягивать узел. Захотелось окунуться в вечернюю тьму, подышать свежим воздухом и размять ноги. Тишина была несвойственна для их района, но тем не менее, сейчас было как никогда тихо. И как никогда спокойно.       Одри ожидала всего, чего только можно было ожидать в такое время суток. Пьяных мужчин, желающих уделить внимание и требующих, чтобы она сделала это в ответ. Молодых людей, что могли уединиться за любым следующим поворотом в порыве страсти. И, разумеется, она ждала опасности. Смертельной угрозы, направленного на неё револьвера или приставленного к горлу ножу. В общем, всего того, что можно ожидать от Кеттердама с наступлением сумерек, хотя и в дневное время здесь отнюдь не безопасно.       Ожидала она и слежки. Но не думала, что сегодня с ней такое приключится. А если и думала, то не представляла, что услышит едва уловимый шум с крыш зданий. Сомнений в том, что это сама Призрак — лучшая подруга тьмы и ночи — не было. Только она предпочитает крыши тёмным поворотам, только она столь бесшумна, что за все полчаса прогулки, Одри заметила её лишь сейчас, и только она может загнать её в состояние той самой необъятной паники и замешательства.       — Госпожа Гафа, — решила заговорить Одри и удивилась тому, как спокоен был её голос, хотя внутри она уже была готова бить тревогу и уносить ноги из злосчастного переулка. — Решили составить мне компанию? — улыбнулась она. Оборачиваться не спешила, но понимала, что Инеж уже стоит у неё за спиной.       — Считайте, просто шла мимо, — неожиданно раздался позади приглушённый голос.       Одри обернулась, оглядывая ту, кого и впрямь смогла застать врасплох — в этом у неё не было сомнений. Оглядывая девушку, чьим умениям позавидовала бы сама тьма. Оглядывая ту, с кем напрямую был связан человек, оставивший её ни с чем.       — Что ж, раз никакого разговора у Вас ко мне нет, тогда, я думаю, Вам стоит отправляться туда, откуда вы выбрались. Нам следовало бы идти разными дорогами, госпожа Гафа, — заключила Одри с улыбкой.       Инеж покачала головой, прикрыв на мгновение глаза, словно в чём-то была с ней несогласна. Не согласиться здесь было не с чем, и Одри была уверена, что Призрак это понимала.       Сама же Одри сейчас очень хотела взяться за ножи. У неё было преимущество — неожиданность. Оставить Бреккера без его правой руки — что может быть лучше? Она не понимала, какое безумие сейчас обдумывает, но страха не было. Даже если Каз изрешетит её после этого пулями, это того стоило бы. Лишить его чего-то так же, как лишил когда-то он её семьи и её саму.       Ей понадобилось призвать всё своё железное самообладание, чтобы отказаться от этой идеи. Всё же, что бы она там не думала, жизнь была ей дорога.       Спустя несколько минут молчания они всё ещё смотрели друг на друга. Одна ожидала, пока уйдёт другая, но никто не собирался делать и шага. В конце концов, Одри приняла эту тишину как конец разговора и обернулась к девушке спиной, планируя идти и дальше своей дорогой.       — Советую отправиться домой, госпожа Конрой. Всякое случается на улицах Кеттердама. Что днём, что ночью.       Она не слышала, как Призрак исчезла, зато была уверена, что позади уже никого нет. Но наставление это, столь очевидное, прозвучало как гром среди ясного неба. Простояв не больше минуты на одном месте, Одри направилась в сторону своего дома. А через какое-то время, когда сердце перестало отбивать чечётку о рёбра, поняла, что слышит еле уловимый звук, доносящийся с крыш.

***

      День подходил к концу, постепенно передавая свои права в распоряжение ночи. Закатное солнце окрасило небо в оранжевые и красные цвета, но темнело довольно стремительно. А Одри с замиранием сердца ждала полного наступления темноты.       С недавних времён ночь стала спасением, благословением, блаженством. С тех самых, когда верная подруга самой Тьмы приходила навестить Одри и порадовать своим присутствием. Одного момента хватило, чтобы любовь к этому времени суток пронзила её целиком и полностью, словно стрела, на огромной скорости впивающаяся в сердце острым наконечником. Тепло разливалось в груди от одного лишь осознания того, что вскоре она почтит её своим визитом.       Стоя напротив зеркала и приводя себя в порядок перед сном, она мельком услышала шуршание за окном. Улыбнувшись, надела ночную рубашку, после чего распустила длинные каштановые локоны, дожидаясь, пока Призрак не захочет объявится по собственному желанию, а не быть обнаруженной ею.       — Я хотела дать тебе фору, но ты долго тянешь, — откидывая волосы за плечи, заявила Одри, тут же оборачиваясь. Инеж стояла перед ней с такой же улыбкой на лице.       — До сих пор не могу понять, как ты меня слышишь, — подала голос сулийка, заглядываясь на неё.       — Годы практики, реки крови, пота и слёз, — усмехнулась Одри, подходя ближе и укладывая руки на талии Инеж, желая притянуть её ближе. Оставив мимолетный поцелуй на её губах, она опустила взгляд на шею, тут же обнаруживая небольшого размера порез на ней. Небольшая красная полоса. Рана не была свежей, но когда они виделись в прошлый раз её там точно не было, а потому гнев закипел в ней так же, как кипит молоко, стоящее на огне. — Инеж, передай Бреккеру, что если он продолжит втягивать тебя в безумные дела, я не побоюсь собственноручно надрать ему задницу, — произнесла она, приподнимая подбородок девушки, чтобы детальнее разглядеть рану. В голосе отчётливо слышались злость и негодование. — Что произошло?       — Ничего из ряда вон, дорогая. Тебе не о чем волноваться, — перехватив руку Одри у своего подбородка, Инеж легонько коснулась губами её пальцев, оставляя нежный поцелуй. — Я бы сказала тебе, если бы произошло что-то серьезное.       Одри пришлось приложить титанические усилия, чтобы не начать расспрос с удвоенной силой. Также эти усилия распространялись на то, чтобы не пожелать Бреккеру сломать его вторую ногу, потому как в последнее время он стал кидать Инеж в такие условия, что пострашится любой, даже самый закаленный и с детства знающий лишь об искусстве убийства человек.       — Меня не будет пару дней, — прервала Инеж поток девичьих мыслей. — Говорить об этом не стоило, но я не могу оставить тебя в неведении, — Призрак отошла от Одри и встала у окна, всматриваясь в застывшее на её лице удивление.       — Мне стоит волноваться? — девушка села на край кровати, не отрывая взгляда от Инеж, выражение лица которой тут же стало отсутствующим.       — Раз уж на то пошло, тебе вообще стоит волноваться о ком-то лучше меня, — вырвалось вдруг у Инеж, и она тут же поджала губы, будто сказала что-то, чего Конрой не стоило знать.       Такая её реплика вызвала огромную волну негодования у Одри. Ей никогда не приходилось даже задумываться о том, что сулийка сомневается в себе. Никогда не представляла она кого-то на её месте. И никогда не видела и не знала человека, кто был бы лучше Инеж. Именно поэтому она не понимала, с чем связано такое высказывание. А потому и реакция последовала незамедлительно и в довольно резкой манере.       — Я понятия не имею, что творится у тебя в голове, но не думай, что я сомневаюсь в сделанном выборе, — начала Одри то-ли озлобленно, то-ли недоумённо. — Не думай, что я сомневаюсь в тебе, Инеж. Я даже не знаю, есть ли в мире кто-то лучше тебя. Поэтому прекрати себя топить. Никому ещё не удавалось переубедить меня в чём-то. Ты не станешь первооткрывателем, особенно в вопросе наших отношений, понятно?       Призрак, промолчав некоторое время, кивнула, понимая, что спорить смысла нет.       — Извини, — подала она голос. — А что касается моего отбытия, врать не стану, это будет опасно, — быстро перевела тему Инеж.       Одри давно избавилась от ненависти к Отбросам. Отравила её в тот же день, когда вернулась домой после первой встречи с Инеж. Отравила своими воспоминаниями о ней, об удивлении, что застыло на её лице, когда та обернулась, и о волнении, сочившемся в её голосе в последнем обращении к ней. Она закрыла эту ненависть за массивной дверью, запертой на множество замков. А на место этой ненависти пришёл страх. Страх никогда больше её не увидеть. Страх её потерять. Страх лишиться всего вновь, только теперь уже из-за слепых чувств. И он нарастал с каждым днём, а сейчас превратился в огромную снежную лавину, которая захлестнула Одри с головой. Но она не подала виду. Не показала ни свой страх, ни свои переживания. Запретила себе думать о плохом. Инеж вернётся, куда бы не уезжала. Инеж, её Призрак, справится со всеми испытаниями на своём пути. Рассечет их излюбленными кинжалами и сбросит на дно морское. И это то, во что она верила по-настоящему и искренне.       Вздохнув, Одри ответила:       — Будь осторожна. И вернись целой. Не по частям и, желательно, без новых шрамов. Договорились?       Инеж подошла к кровати и села рядом, кладя ладонь поверх ладони Одри и переплетая их пальцы.       — Договорились, — улыбнулась она, явно согласная на выдвинутые условия.       Одри положила голову на плечо Инеж и прикрыла глаза. Эта близость уже давно не вызывала в ней страха, наоборот — заставляла почувствовать себя так, словно после долгого и изнурительного путешествия она наконец оказалась дома. Одри сама не заметила, как Инеж стала её домом. Тем самым человеком, ради которого она готова и броситься под пули, и научиться печь яблочный пирог, который та до безумия любит. Всё равно и то, и другое было для неё одинаково сложно. Хотя, возможно, научиться готовить яблочный пирог было даже немного сложнее.       От Инеж не хотелось что-то утаивать или скрывать. Она за рекордный период времени стала самым близким человеком в жизни Одри, пока та даже не успела это заметить.       — Я люблю тебя, — прошептала Инеж, целуя её в лоб.       «Инеж Гафа — опасна.» — Твердил Одри отец.       — И я тебя. До безумия, — ответила девушка слегка тише, улыбаясь.       Осознание того, что это было их первое признание друг другу теплом разлилось по венам.       «Она сможет перерезать тебе глотку, а ты и не заметишь.» — Вещал он своей юной дочери.       Его голос эхом бился о стенки сознания Одри, но она понимала, что заглушить его будет не так уж и сложно. Нужно было просто прижаться плотнее к Призраку — к той самой девушке, которую опасалась вся её семья однажды, — и покрепче сжать её ладонь в своей. Ещё раз прокрутить в голове сказанное ею «Я тебя люблю» и вдохнуть полной грудью.       Так она и поступила.