Увидишь что-нибудь в темноте?

— Останешься сегодня на ночь? Стервятник внимательно смотрит на него своими глазищами и даже не меняется в лице. И на секунду Ральф сомневается, что тот понял вопрос, ведь минуту назад они говорили об удобрениях, в получении которых за счёт средств благотворительного фонда Стервятник попросил его посодействовать. Наверное, такие вопросы стоило бы задавать за закрытыми дверями, а не на пороге воспитательской комнаты, но Стервятник не хотел проходить внутрь, ведь он собирался лишь переброситься парой фраз о чём-то не столь существенном и уйти. Но Ральф не смог отложить это на более подходящий момент, ведь подходящих моментов со Стервятником просто не бывает. — Вы абсолютно уверены в том, чего хотите? — спрашивает тот, будто это не он юнец, который собирается вступить в интимную связь со взрослым мужчиной, а Ральф. Но его вопрос немного о другом, Ральф это знает, он понял это ещё в тот раз, когда Стервятник вынудил его надеть чулки. Ещё ни разу с тех пор, как их отношения стали настолько близкими, Ральф даже не видел Стервятника полностью обнажённым, и тот не позволял ему даже запустить руку к нему в штаны, хотя сам делал гораздо больше. И поначалу Ральф подумал, что он смущается, боится близости, хотя и трудно было говорить о смущении, когда Стервятник стоял перед ним на коленях. И только после Ральф понял, к чему всё это. Стервятник не боялся близости, но он чётко дал понять, как именно он эту близость себе представляет. Надо признаться, Ральф представлял себе всё иначе, но теперь расклад Стервятника его нисколько не заботит. Не после того горячего шёпота в губы, не после игр с запретом на прикосновения к интимным местам. Ральф назвал бы эти заигрывания излишне пафосным флиртом, если бы не вёлся на них, как подросток. — Ты что, пугаешь меня, Стервятник? — Конечно, нет, — Стервятник прикусывает свой ноготь, но тут же вынимает его изо рта, будто пойманный за вредной привычкой. — Но вы должны понимать, что я хочу… — Мы оба хотим одного и того же, — перебивает его Ральф. — Так останешься? — Хорошо, — кивает тот и бросает взгляд на свой обкусанный ноготь. — Я приду вечером. Они не встречаются до самого отбоя, и это, наверное, должно было помочь Ральфу не вариться в томительном ожидании, но не помогает. Каждую свободную минуту он думает о том, как будет раздевать Стервятника у своей постели. О том, как сможет касаться там, где раньше было не позволено. Ральф никогда бы не подумал, что может так страдать от одного лишь ожидания, но стоило признать, что Стервятник знал, как заставить его изнывать, и не показываться Ральфу на глаза было, пожалуй, не самой глупой идеей. Именно поэтому Ральф не курит в комнате по привычке, открыв форточку, а уходит на улицу — не может больше ждать, просто надеется, что, вернувшись назад, обнаружит Стервятника в своей комнате. Когда он возвращается, кабинет всё так же тонет в темноте и пахнет уединением, он точно такой же, каким Ральф его оставил. Он вздыхает и тянется к выключателю. — Не включайте. Ральф вздрагивает и сразу же находит Стервятника: тот сидит за его столом, и как только не заметил. Удивительно, что Ральф не почувствовал его присутствия сразу, ещё удивительнее, что он как будто бы и не ожидал от Стервятника подобного фокуса. Из-за того, что Стервятник расположился в его кресле, подойти к нему и просто обнять не получится. Ральф раздумывает, стоит ли поднять его оттуда и сразу увести в постель, но это слишком — пусть делает, что хочет, а если что-то пойдет не так, Ральф поможет. В конце концов, он же тут взрослый и опытный. Он садится на диван и закидывает ногу на ногу, выжидая. Они сидят молча некоторое время, смотря друг на друга. И Ральфу действительно сложно разглядеть Стервятника, чья фигура едва очерчена далёкими уличными фонарями, а Ральфа, должно быть, не видно совсем. Но говорят, у Птиц бывает хорошее ночное зрение. Будто в ответ на эти мысли Ральф замечает дёрнувшийся уголок губ — острозубую улыбку Стервятника. Ему становится жарко от одной мысли, что Стервятник видит его в темноте, а он его — нет. Ральф прочищает горло и собирается начать хотя бы разговор, но не успевает. — Могу я попросить вас раздеться? Ральф замирает на мгновение в задумчивости. Ему хочется уточнить: прямо сейчас? здесь? полностью? Но он не спрашивает, расстегивает манжеты, потом пуговицы на груди. Сняв рубашку, раздумывает. — Что насчёт тебя? — интересуется он. И Стервятник так же молча принимается расстёгивать одежду. Сердце Ральфа начинает стучать чуть громче, а глаза болезненно напрягаются в попытке разглядеть Птицу, но в комнате слишком темно, и тот слишком далеко, поэтому Ральф видит только отголоски его движений, и от этого мучительно сжимается что-то под рёбрами, а подойти ближе хочется нестерпимо сильно. Но Ральф принял правила игры, а потому не подходит, утопая в собственной фантазии. Он медленно снимает с себя всю одежду целиком под неотрывным, невидимым взглядом чужих глаз и садится обратно на диван, потому что стоять голым нелепо и неловко. Положить ногу на ногу теперь уже вряд ли получится. Ему всё кажется, что Стервятник видит его будто при свете дня, и это не смутило бы Ральфа, будь то действительно день, но в темноте, не видя своего ночного гостя, он сам словно выставочный экспонат. — Что теперь? — спрашивает Ральф, и ему вдруг кажется, что он требует инструкций, и от этого мочки ушей начинают гореть. — Хочу, чтобы вы ласкали себя, — отвечает Стервятник, и, чёрт возьми, будь Ральф проклят, если ему только показалось, что его голос дрожит! — А ты будешь смотреть, — и это даже не вопрос. — А я буду смотреть. Ральф с трудом сглатывает. Это уже слишком! Но рука сама тянется к возбуждённому члену. — Увидишь что-нибудь в темноте? — он скорее хочет поддеть этим вопросом или сбросить с себя хоть каплю напряжения, поскольку на самом деле не сомневается, что Стервятнику не нужно освещение. Но Стервятник наклоняется вперёд, складывая руки на стол, и щёлкает выключателем пыльной настольной лампы. Свет, которого обычно кажется чертовски мало, чтобы разглядеть хоть что-то вечером за работой, сейчас бьёт по глазам, заставляя Ральфа вздрогнуть от неожиданности. Глаза Стервятника мутные, не жёлтые даже, тёмные, будто коньячные лужицы, таких Ральф у него ещё не видел. Стервятник смотрит на него, чуть прикрыв веки, и Ральфу становится не по себе от этого взгляда. Он чувствует себя скованным по рукам и ногам, пальцы не слушаются. Он втягивает воздух сквозь зубы и пытается расслабленно откинуться на спинку дивана, но плечи сводит от напряжения, а пальцы лишь сильнее сжимают возбуждённую плоть. Стервятник смотрит не моргая, закусив нижнюю губу, а руки его аккуратно сложены на столе одна на другую, будто он примерный ученик на уроке. Взглядом Стервятник умеет прожигать насквозь, в этом Ральф уже успел убедиться не раз. Вот и сейчас он чувствует, как в лёгких искрит, и вот-вот запахнет палёной кожей. Прикасаться к себе вот так, глаза в глаза — слишком откровенно, настолько, что Ральфу хочется зажмуриться, только бы спрятаться от чужих глаз. Он поддается своей слабости, но это не помогает — теперь он чувствует плотоядный взгляд кожей ещё сильнее, и он на грани. Он готов кончить прямо сейчас просто от осознания того, что он сделает это под пристальным наблюдением Стервятника. И даже если это будет всё, что случится этой ночью, даже если Ральф так и не прикоснется к нему, это всё равно выматывающе откровенно. Ральф открывает глаза. Стервятник встаёт из-за стола. Рубашка на нём расстегнута, он снимает её и аккуратно вешает на кресло, идёт в спальню. Он бросает на Ральфа взгляд через плечо и это приглашение. Ральф тяжело поднимается на ноги и идёт следом. Он почти благодарен, что больше не нужно доводить себя руками до изнеможения. Свет в его спальне не горит, единственное освещение — всё тот же призрак лампы, оставленный за спиной. Ральф проходит в тесную комнатушку, где кроме кровати стоит лишь стул, на который он обычно вешает одежду или складывает книги, и он даже не удивлён, что на этом самом стуле сейчас совсем не книги, а пара презервативов и флакончик с неброской этикеткой. Постель Ральфа разобрана и ждать больше нет никакого смысла. Он тянет Стервятника за руку и прижимает к себе, целует, убирает его волосы назад и гладит плечи. Стервятник отвечает с такой готовностью, что Ральф едва сдерживается от соблазна усмехнуться — кого ты доводишь своими играми, Птица? Но когда Ральф опускает руку к его брюкам, тот привычным жестом отводит её. Стервятник необычайно горячий, не давая вздохнуть, он проникает глубоко в рот языком, хранящим горечь каких-то настоек, гладит грудь Ральфа и беззастенчиво сжимает его член. И только сейчас Ральф замечает, что на пальцах Стервятника ни одного кольца, а когти коротко острижены. Это так непривычно, что Ральф даже перестаёт целовать его, берёт его ладонь в свою и рассматривает. Стервятник улыбается, но это не смущённая улыбка или благосклонная реакция на интерес — это что-то хищное с нотками превосходства. Будто взгляд его говорит «я готовился, готовился основательно», и не пропадать же теперь таким стараниям — Стервятник касается губ Ральфа, мягко давит и проскальзывает двумя пальцами в рот. Ральф послушно обхватывает их губами, щекочет языком. А Стервятник смотрит на него, смотрит во все глаза, и Ральф готов сделать всё, что тот захочет, только ради этого взгляда. Они опускаются на кровать вместе, и Стервятник устраивается сверху, вытягиваясь у Ральфа на груди, словно кот. Он утыкается в шею где-то за ухом и горячо выдыхает, касается кожи самым кончиком языка. Ральф вздрагивает — кажется, Стервятник успел разыскать и запомнить его самые беззащитные места. Он вспоминает их первый поцелуй: какая-то невнятная возня в темноте учительского туалета, он даже плохо помнит, как до этого дошло, они оба были пьяны. Тогда Стервятник показался ему робким юнцом, самым хрупким на свете созданием, несмотря на то, как настойчиво он исследовал рот воспитателя языком. Хотя надо признать, нахальства Стервятнику всегда было не занимать, хоть он и сейчас — при свете дня в коридорах, при их вечерних разговорах наедине — бывает таким, как в тот пьяный вечер: слишком юным, слишком нежным, немного неуверенным в себе. Как же силён теперь этот контраст с тем Стервятником, который минуту назад уложил Ральфа в его собственную постель и бесстыдно касается теперь в самых чувствительных, в самых интимных местах. От этого контраста кружит голову и хочется раствориться в Стервятнике целиком, сплестись в объятия, которые невозможно разорвать, и позволить этому огню жечь себя, до боли, до откровенных стонов, до отказа от собственных запретов. Стервятник просовывает колено между ног Ральфа, и тот в очередной раз сжимает зубы от невозможности ощутить своего любовника всем телом. — Может, ты всё-таки разденешься? — хрипит он застрявшим в глотке голосом и пытается прокашляться. — Может быть, — уклончиво отвечает Стервятник. — Я не буду тебя трогать, если ты этого не хочешь, но не ляжешь же ты спать в брюках. — Не лягу, — улыбается Стервятник. — Но до сна ещё далеко. Ральф мученически закатывает глаза. Он даже при почти полном отсутствии света видел, как упирается в брюки вставший член, да там и видеть не надо было, чтобы это понимать. Ральф нервно облизывает губы, когда Стервятник скатывается с него. — Скажи, что не так? Я пойму. — Всё нормально, — отвечает Стервятник. — Просто я хочу, чтобы первый раз был именно так, понимаете? А потом уже можете и трогать, и смотреть, и всё что угодно. — Понимаю. Но мой член ты уже всячески облапал. — У вас не было особых пожеланий. — Справедливо. Ральф собирается притянуть Стервятника назад для очередного взрывающего мозг поцелуя, но тот выскальзывает из его объятий. Похоже, он всё-таки решил сжалиться над Ральфом — он расстёгивает пряжку ремня и снимает брюки. Ральф не может отлипнуть от него взглядом, сердце колотится у самого горла от мысли о том, что через минуту он сможет прижать его к себе и почувствовать всего, горячего, возбуждённого, везде, так близко. Но вопреки своему дикому желанию испепелить бледную кожу взглядом, Ральф всё же откидывает голову назад на подушки и зажмуривается. Он подождет. Стервятник хотел этого и он тоже хочет. Ральф лежит с закрытыми глазами, оглушённый грохотом собственного сердца, и пробует по колебаниям воздуха определить, где сейчас Стервятник и что делает. Он пытается почувствовать его тепло рядом, но все его чувства растворяются в воздухе оттого, что он сам горит всем телом. В груди сжимается так мучительно, что просто лежать невозможно, хочется двигаться, подставляться под руки Стервятника вот так — во тьме, интуитивно. Ральф вздрагивает, когда Стервятник касается его в паху, пальцы его холодные и скользкие, в воздухе пахнет ненавязчивой сладковатой отдушкой. Ральф с трудом сглатывает и открывает глаза. — Я могу сделать это сам, — говорит он. — Позвольте мне, — просит Стервятник. — Я хочу. — Ты уверен? — Не переживайте, у меня есть кое-какой опыт. От этих слов Ральф готов зажмуриться опять, чтобы в полной красе представить то, что сейчас у него в голове. То, откуда у Стервятника этот опыт. Очевидно, что не на Птичках своих он тренировался. Стервятник мягко трогает колено Ральфа, и тот разводит ноги шире. Он был готов к такому заранее, но когда палец проникает в него, это смущает. Смущает сильнее, чем Ральф ожидал. — Вообще, это необязательно, — произносит он пересохшими губами, чувствуя движения внутри предельно чётко. — Если ты не будешь торопиться и сделаешь всё аккуратно, то подготовка не нужна. — Нужна, — возражает Стервятник. — Поверьте, она вам пригодится. Он проталкивает внутрь ещё один палец, и Ральф на секунду сжимается от напряжения, но быстро берёт себя в руки расслабляется вновь. Это трудно назвать приятным, но это так остро и мучительно, что хочется большего. Глубже, сильнее. Ощущение такое, будто он вот-вот кончит от размеренных движений внутри и при этом он бесконечно далёк от оргазма. Стервятник смотрит на него так, что у Ральфа руки дрожат от желания схватить его и вжать в постель. И от желания выставить его за дверь немедленно, только бы он прекратил эту пытку. — Стервятник, — давит Ральф сквозь зубы. Стервятник улыбается. Так, словно перед ним не человек, признававшийся ему в чувствах, а свеженькая жертва, которая не может сбежать. Которую Стервятник сейчас разделает и съест с потрохами. Да, разделает, именно. Ральф, кажется, уже чувствует, как он взрезает его слишком чувствительную кожу своим взглядом, чтобы проникнуть дальше, под ребра. Стервятник вынимает пальцы, вытирает их салфеткой и тянется за презервативом. И в этом момент Ральф понимает, что тот имел в виду, настаивая на подготовке. Когда-то Ральф читал, что у античных статуй изображали скромные размеры гениталий, поскольку греки считали большой член признаком глупости. По этой логике Стервятник должен быть очень, очень, просто непомерно туп. Ральф сглатывает тугой комок, застрявший в горле. Он не может отвести взгляда: потому что видит наконец Стервятника полностью обнажённым, потому что предвкушает их близость, потому что он в лёгкой панике и одновременно в безумной агонии вожделения от понимания, что впечатляющий член Стервятника вот-вот окажется в нём. Ральф не может больше ждать, это выше его сил. Он тянет Стервятника к себе и прижимается к его губам, целует так откровенно, будто именно этим действием они должны слиться воедино. Стервятник в ответ целует дёргано, дико, он дышит нервно и пылко, сила воли в нём почти тает, и Ральф в очередной раз задается вопросом, почему Стервятнику так нравится тянуть. До скрученных в жгуты нервов, до боли в паху, до желания завыть от напряжения. Стервятнику приходится разорвать поцелуй, потому что ему неудобно. Он пристраивается так, чтобы не нагружать больную ногу, опирается больше на руки. Ральф видит, что ему нелегко и, наверное, даже больно, но он не говорит ни слова, он только разводит ноги и сам сгибает колени так, чтобы Стервятнику было удобно, помогает ему найти верный угол. Стервятник входит медленно, совсем чуть-чуть, не жалея смазки, но боль всё равно есть. Она пронзающая и резкая, но она быстро уходит, стоит Ральфу привыкнуть. Хотя привыкнуть к такому, кажется, невозможно. Ральф серьёзно сомневается, что сможет вынести это, но несмотря на все сомнения, его собственно тело уже не слушает доводы рассудка — оно подаётся навстречу, подстраивается, оно жаждет и горит. Стервятник целует его, урывками, мимолётно, где дотянется, и Ральф жадно ловит его дыхание, такое горячее, такое сладкое. Он глотает его, он дышит будто только им. Стервятник замирает и стонет, прикрыв глаза. Внутри всё пылает, жжёт и бьёт разрядами молнии, прошибая тело до самых висков. Ральф не хочет этой паузы, он хочет страсти, хочет агонии, пусть боли, но хочет нестерпимо. — Не останавливайся, — просит он, сам не верит, но просит. — Я… — Стервятник смотрит на него, и взгляд этот мутный, обжигающий, яркий, словно плазма в ядре солнца. — Вам хорошо? Не больно? — Ты серьёзно продолжаешь обращаться на «вы», когда твой член внутри меня? Стервятник криво улыбается. Его губы дрожат, Ральф видит — он на пределе. — Тогда скажи, чего ты хочешь, — говорит Стервятник. — Хватит играть в свои игры. Просто не останавливайся. До самого конца. От следующего движения Ральф вскрикивает — не от боли, скорее от неожиданности — потому что оно резкое, уже не осторожное, напористое, грубое. Ральф теряет чувство реальности и, кажется, Стервятник теряет его тоже. Он хмурит брови, наверное, от боли в ноге, но не останавливается. Он входит глубже, двигается быстрее и будто не обращает уже внимание на то, что ощущает Ральф, — он подчиняет его, поглощает, берёт его в диком, лихорадочном темпе, овладевает им полностью. Его телом и разумом, всем. Ральф уже не пытается двигаться вместе с ним, он полностью отдаётся ритму Стервятника, хватаясь одной рукой за его бёдра, а другой сжимая свой член. Он хочет кончить раньше него, он жадно впитывает в себя всю его страсть, сжимает зубы изо всех сил, но всё равно тихо стонет, утопленный в нарастающем шквале ощущений, захлебываясь чужим дыханием, жестокими глазами. Все его чувства сейчас между широко разведённых ног, разрывают его и заставляют мечтать прекратить это немедленно, потому что невозможно, невыносимо, всё так… так… Ральф не помнит, кто из них всё-таки кончает первым, он помнит только какой-то животный стон Стервятника на самом пике. Теперь этот стон не покинет его во снах, должно быть, никогда. Он вымотан, выжат и даже разбит, но стоит Стервятнику выйти из его тела, как Ральф тут же хочет его снова, несмотря на то, что это физически невозможно. Физически невозможно теперь для Ральфа не быть с ним одним целым. Утром Ральф чувствует себя неважно: спину ломит, ноги болят, будто он марафон накануне пробежал, но он готов хоть сейчас ещё на пару кругов, потому что Стервятник спал в его постели. Прижимался к нему, сопел между лопаток и всё время зажимал в угол, к стенке. Кровать у Ральфа небольшая, как у всех, никак не рассчитанная на двоих человек, но ему плевать. Как только выпуск отгремит, он купит себе кровать побольше. Им. Стервятник ждёт его из ванной, не сбегает, и когда Ральф выходит после душа, тот сидит на диване, курит и читает его книгу с того места, где Ральф оставил закладку. — Сделать вам кофе? — спрашивает Стервятник, не отрываясь от чтения. — Снова на «вы»? — Ну сейчас же мой член не внутри вас. Он поднимает взгляд на Ральфа, и тот понимает: это не объяснение, это — обещание. Ральф отнимает у Стервятника книгу и кидает её куда-то на стол.