Заяц и его волк.

      Когда Разумовского валят на пол, а Гром кидает чертов стакан в рожу того подражателя-бандита, весь мир кажется рушится на миллион кусочков. Казино накрывают, но все только продолжается. - Это были подражатели, - начинает Гром, обращаясь к Стрелкову, - нескольким удалось уйти, остальных взяли. Стрелков отключает запись на своем айфоне, поправляя галстук. Хвалит Грома, посмеиваясь. К Игорю подходит Разумовский. Тот самый, рыжий филантроп, тот, кто пытался отвлечь подражателей. - Вы мне.. вроде как жизнь спасли, - тихо говорит рыжеволосый, складывая руки в замок, переплетая свои пальцы. Игорь оборачивается, убирая бутылку. – Хотел отблагодарить.       Игорь встает, осматривая Разумовского. Худой, бледный, а рыжие волосы врезаются в глаза. - Да ладно, - мужчина вздыхает. – ты тоже красавчик. По-мужски выступил. Они жмут руки. Рука Разумовского сухая, но теплая, не такая как у Грома. Его руки большие, слегка потные, но постоянно холодные. Пробегает какой-то ток и они оба дергаются.       Мужчина отпускает теплую руку Сергея, уходя, а вот Сергей смотрит на свою руку, чувствуя непонятное чувство.. Гром уходит, неужели это их последняя… мирная встреча? - А.. Игорь! – доносится от Разумовского, и Игорь моментально разворачивается. – Ты… не мог бы провести меня до дома? Игорь хмурится, думая о том, где живет Разумовский и где живет Гром. В разных местах, но так уж и быть, ради приличия он согласен это сделать. - Да.. Хорошо. – в голове появляются причины, почему Сергей просит его провести до дома, первой из которой является то, что его спустили с лестницы, а второй… что он боится Чумного.

***

      Они идут молча. Разумовский покашливает, от неловкости, а Игорь иногда поглядывает на бледное лицо Сергея, которое освещается рыжими и желтыми цветами фонарей. Волосы горят на фоне ночного Питера.       Вообще-то до огромной вышки «Вместе» им очень далеко, поэтому Гром молча ведет его к себе домой. Разумовский не сопротивляется, кажется. Он и не спрашивает, куда они идут, а вот Игорь думает о том, что будет давать пожрать Разумовскому. Давать ему сливки не очень, потому что он… миллиардер, кто он там ещё… Ай, плевать.       Они входят в район, который освещается одним фонарем. - Миленько, - говорит Разумовский, оглядываясь, поближе прижимаясь к майору. - Ночью тут ходить нельзя, - произносит Гром, открывая подъездную дверь и впуская худого паренька внутрь, - Ты это… голоден может? А то я могу.. за шавой сходить, если хочешь? Разумовский смотрит на Грома с удивлением. Шава? Что это? -Чт-то это? – Гром начинает смеяться c Разумовского, пока они поднимаются на верхний этаж, - Нет, правда. Я никогда не ел… Мужчина смотрит на Сережу с удивлением. Он ведь... миллиардер? Может купить себе все, что захочет, но никогда не ел… шавермы? - Ты никогда не ел шаурму? – парень отрицательно качает головой, проходя в темный коридор, оглядываясь, - Ладно… Так мне сходить..? Сергей, уже разувшись, топает исследовать дом. На вопрос Грома не отвечает, тем самым бесит его, заставляя мужчину прикусить щеку. Не хочет шаверму, ну и не надо… Зато денег не потратит на него.       Он хлопает дверью, что с потолка начинает сыпаться белая известка, прямо на чистые волосы. Чёрт, ну как обычно. В его квартире почти никто не бывает, ну только Дубин однажды, но больше никого. Гром – волк одиночка, не доверяющий людям, Прокопенко и его жена – исключение. Гром снимает рубашку, даже не смущаясь голубоглазого Разумовского. Его белая рубашка, которую ему дали, покрылась кровью, вперемешку с алкоголем, который он случайно пролил на себя. Если бы не Чумной, который угрожал всему Питеру, Игорь не побывал бы на таком… элитном мероприятие. Жалко, что Пчелкина была на мероприятии, черт бы её подрал. Хитрая журналюга. Вспомнив Юлю, мужчина усмехнулся, вытирая свой живот. Сергей трогает большую боксерскую грушу, проводя по неё своими тонкими пальцами. Она пыльная, потому что, пока майор колошматит грушу, с потолка падает чертова известка. Рыжеволосый хмыкает, убирая руки за спину и продолжая рассматривать интерьер. Заметив на стене огромную карту Питера и фотографии каких-то богачей, Разумовский достает свой телефон и включает фонарик, а то лампы Игоря не хватает чтобы рассмотреть. Как только белый свет падает на фотографии, парень начинает рассматривать их. Там есть Гречкин, та женщина... он не помнит, как её зовут, да и не обязан, вроде как. А чуть дальше, возле парнишки из детского дома, висит фотография Сережи. Вокруг него какие-то бумажки налеплены. Аккуратным таким почерком, будто Гром выводил каждую буковку и именно на его фото. - Ты подозреваешь меня, Игорь? – как-то неуверенно произносит Разумовский, бегая глазами от портрета Чумного, до своей. Игорь выходит в своих серых штанах, с голым торсом и пару заклеенных, на лице, пластырями, утирая пот полотенцем. – С чего бы это? Гром проходит к Сергею, наконец-то оставляя полотенце в покое. - Ну как, - начинает Сережа, начиная светить в лицо майору, - я ведь основатель «Вместе», на моей платформе появился Чумной и он продолжает выкладывать ролики… Голубые глаза изучают лицо Грома. Оно не злое, не серьезное, а такой… расслабленное, он лишь чуть хмурит брови. Гром понимает, что парень догадывается, что и он в списке «подозреваемых»… Не то чтобы на первой строчке, но и не в самом конце. Да-а, Разумовский гений, несомненно, но он все ещё социофоб, который не стал бы угрожать миру и все такое... Но ради безопасности, Гром повесил его в кружок «подозреваемых», по-крайней мере, чтобы хотя бы уберечь его от сумасшедшего психа в маске птицы.       Гром потирает шею, отходя от миллиардера, направляясь на кухню. - Ты ведь не можешь отследить маньяка-поджигателя? - Не могу, - говорит Разумовский, неловко проходя вглубь квартиры и устраивая свою худую пятую точку на диване, - я за свободу слова, как никак.       Игорь закатывает глаза. Свобода слова? В 21 веке только свободы слова не хватало, итак черти что происходит в городе, стране, мире. Скажешь, что-то, что нельзя и тебя упекут на 15 суток. Наверное, Разумовский так пытается мир спасти, да только это не хорошая идея. Ему то ничего не будет, а вот другим… Хотя и им ничего не будет, так как сеть не показывает, кто написал те или иные слова. С какой-то стороны это хорошо, если честно. Хоть приводов за это будет меньше. Гром смеется своим мыслям, а Разумовский дергается. Тишина не напрягает их, наоборот успокаивает их двоих: начавшего трястись, непонятно от чего, Разумовского и до безумия итак спокойного Грома, что тащится в зал с маленькой аптечкой.       - Болит че-нибудь? – он плюхает задницу на стул перед диваном, раскрывая аптечку и смотря на Сережу, который как загнанный заяц трясется при виде волка… Волк. Он считает Игоря волком? Гром смотрит на Сережу по-доброму, ну ладно, пытается смотреть. – Сереж, ты чего трясешься, как заяц?       Разумовский смотрит отстраненно, кажется до него только дошло, что было. Его чуть не убили, только настоящее осознание до него дошло только сейчас. Он вздрагивает, чувствуя холодную руку на своей шее. - Разумовский, ты бледнее чем обычно, я не хочу хоронить твой труп, нас не так поймут, - рука Грома холодная, но приятная. Приятно охлаждает горячую шею Сережи. В голову бьют «нас не так поймут» и Разумовский тянется к Игорю, утыкаясь своим холодным носом куда-то в ложбинку между ключицами. Гром застывает. И че это значит? А хер его знает. – Разу-у-у-умовский… Дай я обработаю твои раны, засранец, а потом будем обниматься, если ты… этого так хочешь.       Для Игоря непривычно выражать какие-то чувства к другим людям, а вот Сереже явно не хватает всей этой эмоциональной херни, как думает Гром, когда он отодвигается от мужчины, снимая пиджак и рубашку, оголяя свои худые ключицы, руки. Он не настолько худой, как представлял себе Игорь. Тот его вообще записал в «типичных анорексичек», но на деле, Разумовский был стройным, но в меру. Но откормить бы его, до румяных щечек…       Игорь смачивает тряпку теплой водой и начинает оттирать кровь с бледной-бледной кожи, которую еле-еле освещает желтый, почти янтарный свет от лампы. Грому хочется что-то спросить у «зайца». Он уже прозвал его зайцем и не будет стесняться, чтобы звать его так, но только если он не запретит, а то мало ли….       На теле уже виднеются фиолетовые пятна – синяки, сильно его спустили. Гром боится смотреть на спину, ожидает увидеть огромную гематому на половину или больше половины спины. Рука с тряпкой, касается спины и рыжеволосый шипит, прикрывая глаза и сводя брови к переносице. Болит. - Эй, дать тебе анальгин или.. – он оборачивается на свою аптечку и осматривает её. Нет там анальгина, окей. Стоит купить. – ладно, анальгина нет… Сильно болит?       Разумовский ведет плечом, открывая глаза и смотря голубыми, темно-голубыми глазами в карие глаза Грома. Губы у него пересохшие, потрескавшиеся и тонкие, будто тонкая-тонкая линия. - Нет, - отрезает Сергей. – не болит.       Врёт. Но Игорь закрывает глаза на враньё рыжеволосого. Завтра разберется. Он протяжно стонет, вытирая последний порез. - Облокотись на спинку дивана, я тебе раны обработаю, - строгим тоном отрезает мужчина, вставая со стула и направляясь за ватой. Он оборачивается и видит Разумовского, который послушно опирается на спинку, закинув голову назад. Ну ебаный. У него тонкая шея, красивая к слову... Хочется положить руку и…       Гром дергается, ударяясь бедром об угол стола. Задумался. О Разумовском, что ж. - Ай, - шипит хозяин дома, потирая через штаны удар. Разумовский поднимает голову, пытаясь сфокусировать свой взгляд на силуэте майора. - Ты как?       Игорь задерживает дыхание, когда Сергей спрашивает о самочувствие. Как он? А хуй знает, если честно. Вечер вышел ужасным, а ещё и Разумовский тут, красивый весь такой, развалился на диване. Как он? Хуево! Он хочет ответить своим привычным тоном ему, но останавливается, забирая ватку и возвращаясь к расположившемуся герою его мыслей проблем. - Все ок, сам не уследил, - рука тянется к новой баночке перекиси и открыв её, он смачивает вату. Перекись охлаждает руку, почти сразу высыхая.       Сережа смотрит за тем, как вата прикасается к его ранкам. Он не шипит, не жмурится, смотрит на это все со спокойным лицом, что бесит Грома. Он как кукла, - бесчувственная и скучная! - Ты че смотришь, будто тебе не щиплет? Или ты ща в обморок грохнешься? – Гром убирает руку с ваткой, меняя её на другую и прикладывая её к щеке, а рыжеволосый молчит. Опять.       Ладно, вот теперь молчание его раздражает. Хочется заставить Разумовского хотя бы шипеть от прикосновения мокрой ваты, но он лишь закрывает глаза, когда майор прикасается к его груди. Придурок что ли?       Он молча заканчивает обработку и сгребая всю вату, тащит её в урну на кухне. Надо бы мусор вообще вынести, но как-то не до него, вроде. Гром возвращается на диван к Разумовскому. Садится рядом и смотрит куда-то перед собой. Ждет первый шаг Сережи. Он ведь полез к нему обниматься, а не майор, ему вообще хорошо…       Разумовский не сразу лезет на колени к майору, примерно через пять минут их просиживания задницы, он наконец-то залезает на Грома, утыкаясь носом в его шею и чувствуя грубые мужские руки на своей больной спине. Болит, но виду подавать не будет, конечно. Упрямый.       - Чего молчишь, заяц? – шепот проходит по комнате, но для Сергея это не шепот, это привычный разговорный тон, - я тебя обидел что ль? Разумовскому хочется врезать Игорю за то, что не дает нормально расслабиться.       - Нет, - наконец-то выдавливает он, прикрывая глаза, крепче прижимаясь к мужчине. От него пахнет каким-то дешевым гелем для душа или это хозяйственное мыло? Но запах успокаивает… - Не обидел, просто… - Просто? - Не знаю, я устал, - как-то грустно произносит Сережа, поднимая голову и смотря на Игоря. Их лица так близко, что оба чувствуют теплое дыхание на щеках. – С тобой так… уютно. А ещё у тебя губа разбита и ты её не обработал.       Ну умеет же Разумовский сломать все к чертовой матери! Гром спихивает тушку Сережи на диван, резко вставая и направляясь в ванную. Не сказал бы он, что губа разбита, тот бы даже не обратил, если бы они поц- они сделали бы что? Поцеловались? Ха-ха, Игорь, как смешно. Просто прекрати думать об этом. Разумовский, наверное, гетеро, да и ты вроде бы тоже. Ну Пчелкина тебе нравится, но не то чтобы сильно и не то чтобы это была любовь… Сложно короче, эта ваша любовь, хрень та ещё.       Гром вытирает губу ваткой, а после зализывает её и шикает, чувствуя горькую жидкость на языке. Дурак, господи. Разумовский в это время, неуютно ежится на диване, не ощущая тепло от хозяина квартиры. Хочется позвать его, чтобы пришел, обнял, поцеловал в лоб и укрыл от самого себя, но он молчит, доставая телефон и смотря на время. Час ночи, черт.       Игорь возвращается через пять минут. Кровь стер с лица, волосы зачесал. - Час ночи, Игорь, тебе завтра не на работу? – рыжеволосый, чьи волосы сейчас в ночь выделяются очень ярко, двигается, чтобы Игорь сел и он садится рядом, смотря на зайца. Кажется, у Пчелкиной не так ярко волосы будут выделяться, как у Разумовского. Игорь смотрит долго на Сережу, заставляя того взволноваться. Что происходит? Прокопенко только знает. – Игорь… Ты почему так на меня смо…       Он не успевает договорить, как чувствует на своих губах губы Грома. У него они теплые, мягкие, чуть пошловатые и без ранок, в отличие от Сережи. Руки тянутся к шее Разумовского. Он поднимает парня и усаживает на свои колени. Черт.       Игорь целует жадно, не давая Разумовскому и слово вставить. Тонкие пальцы вцепились в волосы Грома, пытаясь отодвинуть его, чтобы прекратить эту похабщину, потому что… «Потому что» что? Разумовский забыл, пока Гром съедал его губы, лечил его губы, давал дополнительный воздух ему… Он уже не так сопротивляется, наоборот, обнимает за шею, трется, выгибается. Их даже не смущает, что Разумовский сейчас почти полуголый, Игорь в принципе тоже, но это обычная его одежда дома, когда нету блядского Разумовского, с блядско-тонкой шеей и блядским стоном, когда рука Грома ложится ему на спину. Болит все-таки, чертов лгун.       Они отсоединяются с громким чмоком. Игорь отводит взгляд, прикрывая рот предплечьем, а Сережа смотрит на него с открытым ртом. - Что… Что это было? – неуверенно, чертовски неуверенно спрашивает Сережа, пытаясь выцепить блуждающий взгляд Грома. – Игорь, посмотри мне в глаза. А он не хочет. Боится быть отвергнутым, наверное. Хотя почему боится? Все так и будет. Сейчас он посмотрит на Сережу, а тот плюнет ему в лицо, встанет и уйдет, а после расскажет всему миру, что известный майор Гром, тот самый, который спасал банк от тех маньяков и ещё кучу всего, - гей, кажется. Сейчас весь мир рухнет, ну и к черту его. Он поднимает свой взгляд, утыкается в голубые глаза Сережи и тонет. Они до безумия красивые, особенно в темноте. Думает, что сейчас он правда встанет и уйдет…       Сережа действительно встает, но лишь чтобы положить свои вещи на прозрачный столик и усесться на бедра майора снова, утыкаясь носом ему в щеку. - Ты… - начинает было Гром, но теплые руки Разумовского накрывают губы мужчины, а сам он легко улыбается. - Чш-ш-ш... Все нормально, волчонок, - он смеется, прикрывая глаза. Впервые за последние месяца он смеется так… искренне. Птица, что все это время стояла у входной двери, раздраженно выдыхает и растворяется, впервые за последние 19 лет его жизни. Кажется, он больше не появится на пороге. Засядет в голове Разумовского, мечтая вылезти и стать единым с ним, но Гром не позволит. Больше никогда.