Мороженое и папочка

      На улице уже несколько дней стоит нескончаемая жара. Шастун же лениво валяется на диване перед вентилятором в одних шортах и жадно поедает мороженое в надежде хоть немного охладиться. От высокой температуры в помещении мороженое медленно, но уверенно таяло, а потому совсем скоро несколько прохладных молочных капель упали на его голую грудь. Это не осталось без внимания Попова, и тот практически мгновенно оказался перед Шастуном, глядя на белые кляксы. Он чуть неловко взглянул исподлобья в изумрудные глаза, которые непонимающе таращились в ответ, и мягко прикоснулся тëплой ладошкой к торсу младшего. Шастун смотрит на него искушающим взглядом, не упуская ни одного действия, внимательно наблюдает, следит. Ему интересно, что собирается делать Попов.       Тëплые губы Арсения мягко прикасаются к вздымающейся от тяжелого дыхания груди и сияющие голубые глазки с интересом наблюдают за реакцией парня. Контрастно горячий язык накрывает собой запачканную продуктом питания кожу и проводит плавную мокрую дорожку до ближайшей такой же капли, неспеша вылизывая и еë.       Мороженое, всë то время находившееся в застывшей в воздухе руке Шастуна, быстро тает и второпях стекает тонкой целеустремленной струйкой по увешанной браслетами руке. Парень тихонько матерится под нос, боясь, что мороженое испачкает недавно купленный диван, и приподнимает руку.       Попов моментально припадает языком к сгибу локтя и проводит вверх, до самого запястья, слизывая на пути стекающий молокопродукт. Он повторяет такой же жест и с другой стороны руки, совсем скоро оставляя еë почти полностью чистой и мокрой. Грубо выхватывает из руки вафельную трубочку, еле удерживающую в себе пломбир, и с интересом хитро щурится на Шастуна. Тот кидает в ответ вопросительный взгляд.       Арсений совсем по-детски тыкает почти растаявшим мороженым во вздернутый носик Антона легонько и мило улыбается, сразу прильнув всë еще тëплыми губами к испачканной коже и задерживается всего на пару секунд, прежде чем отстраниться и вновь заглянуть в играющие зелëные глазки.       Шастун, не вырывая трубочки из руки Арсения, хватает его за запястье и небрежно пачкает пломбиром свои губы, ведь, — раз уж мужчина так тщательно слизывает весь продукт с его тела — то почему бы и нет? И всего через пару секунд по его губам нежно пробегается вечно горячий юркий язычок, оставивший голодного к поцелуям Шастуна без чувства удовлетворения. Поэтому Антон решает, что вытянуть свой длинный язык вперед, измазав его пломбиром из руки Попова и не сводя с него мечтательного взгляда, — хорошая затея.       Тот глядит на неприлично призывную картину широко раскрытыми глазами и нервно улыбается, пока Шастун не укладывает на его шею свою руку и не притягивает к себе, затем чуть притормаживая. Попов ведь знал на что шел, когда начинал эту игру, так пусть теперь и продолжает, и действует более решительно, и не стесняется, — думает Антон. Арсений, наконец, смущенно приоткрывает свой рот, когда ему в лицо ударяет горячее дыхание парня, и прикрывает веки. Скоро их языки сплетаются в не самом обычном поцелуе, по вкусовым рецепторам пробивается сладкий привкус, дурманящий в сочетании с горячими прикосновениями.       Только вот, сейчас касания кажутся особенно горячими, пробивающими приятно жгучие дыры изнутри, а не из-за действительно горячей температуры кожи, созданной благодаря жаре на улице и в помещении. Прошибали током в груди и по всему телу, отдаваясь мурашками в пальцах и спине.       Нежность мешалась со страстью, страсть — с нежностью:       Арс, хоть и пытался быть более раскрепощенным, не мог изменить своей нежной натуре, мягко налегая на губы Шастуна. А тот напротив, — действовал с нотками грубости, требовательности, но все же боясь задеть, вероятно, либо напугать любимого такими откровенными действиями, сохранял тонкую нерушимую грань.       Кажется, Антона больше не волновало то, что диван может испачкаться. А Попов даже и забыл о том, что в его руке до сих пор находится мороженое, и потому забвенно прошелся тающим продуктом по оголенной спине Антона совершенно нечаянно, что завело их обоих, потому как Шастун бесцеремонно коротко простонал в поцелуй, резко дернувшись от контрастного с его телом холода. И только пломбир исчезает с его кожи куда-то на стол, Попов резко отстраняется от пьянящих губ, переворачивает парня на живот, жадно целует спину, мокро проходясь по каждому сантиметру кожи. Антон прогибается под умелыми руками и горячими губами, рукой нетерпеливо сжимая подушку.       И когда руки Попова нарочно задевают домашние шорты за резинку, слегка оттягивая их вниз, Шастун буквально тает как то самое мороженое. Он приподнимает таз и виляет бедрами перед Арсением, и совсем скоро наконец не выдерживает, переворачиваясь на исцелованную спину и заглядывает в глаза-океаны напротив, притягиваясь к мужчине за поцелуем. Впивается в губы жадно, по-собственнически, грубо и спешно, бессовестно проталкивая язык внутрь. Взвизгивает прямо в поцелуй, когда тяжелая мужская рука ложится на полу-вставший орган, проводит вверх-вниз и снова вверх, вновь задевает резинку шортов и ведет вверх по чуть очерченным кубикам мягко и плавно. Совсем не как хочется Шастуну. Он хочет от своего мальчика грубости, но не получает еë. Это мучительно.       Шастун берëт ведущую позицию в свои руки и в ответку повторяет действия Попова, только быстрее, нетерпеливее и напористее. Отрывается от сладких губ, чтобы стянуть с мужчины майку, а за ней и шорты. И, закусывая губу, ладонью касается набухшего члена, сжимает совсем несильно и чувствует, как орган набухает в его руке ещë больше. Наблюдает за эмоциями Попова, видит блаженно закатанные глаза, обкусанные губы и стиснутую челюсть. Наслаждается этим видом. Надо ведь было родиться таким красивым...       На горячую кожу торса приземляются капли мороженого, идут дорожкой к вставшему члену, а затем капают и на него, что заставляет Арсения вцепиться в ткань подушек обеими руками, изогнуться дугой от спектра ощущений и проскулить. Шастун вновь убирает продукт на уже запачканный сладким мороженым стол и спешно прислоняется нетерпеливыми губами к торсу, проводя языком по оставленной дорожке до члена. Во рту мешается солоноватый вкус кожи и сладость пломбира. Жаркий язык ведëт от основания к головке и дразнит, проходя обратно и слизывая мороженое, но всë же сам парень не может больше терпеть измученных всхлипов спереди и вбирает покрасневшую головку в рот. Не двигаясь дальше, касается языком уязвимой уретры с выделившейся капелькой смазки, обводит по кругу, слышит чувственный звенящий стон и решает идти дальше, обхватывая губами ствол до половины. Слегка втягивает щëки и сжимает член у основания, начиная понемногу шевелить головой взад-вперед, в то время как стоны только усиливаются. Подавленные, смущëнные и негромкие, но зато частые-частые, как и сбитое дыхание. Когда член входит дальше, Попов хватает парня за загривок и несильно надавливает, однако Шастун сопротивляется, контролируя процесс самостоятельно.       Во рту снова остается одна головка, а Арсений жалобно стонет, желая большего от парня. Но тот вновь играет с особо чувствительной уретрой, плавно проходясь по дырочке языком, затем снова обводя еë по кругу, отчего Попов вновь дугой гнется, ощущая нереальный кайф. Сердце бьëтся нереально быстро, дыхание спирает, а стоны сами вырываются из груди наружу. Он чувствует, что ещë одно такое движение, и бешеный оргазм тут же накроет его, но Шастун словно читает открытую книгу, вовсе высвобождая член изо рта, теперь водя по длине языком, вылизывая выступающие венки. Это ужасно бесчеловечно. Арс ведь уже был готов к кульминации, а его так безжалостно обломали. Сердце до сих пор билось как сумасшедшее, не давая Попову нормально вдохнуть кислорода в лëгкие. А член изнывал, пульсируя и дрожа от неполученной разрядки.       Шастун оставляет Арсения одного на диване всего на пару секунд, пока достает тюбик смазки и презервативы, и Попов в это время нормализирует дыхание, боясь прикоснуться к собственному члену, — даже забавляет немного.       – Ты отлично справился, – улыбается Антон, оказываясь рядом, и Арс одаривает его губы жарким поцелуем. После отрывается и переворачивается, вставая на колени, показательно выпятив ягодицы перед парнем. И тот желанно поглаживает одну половинку, наблюдая, как старший извивается под его рукой.       Антон выдавливает немного лубриканта на ладонь и растирает по пальцам. Аккуратно надавливает одним пальцем на сжатую дырочку, нежно толкаясь внутрь, и когда Арс расслабляется и впускает его в себя, горячие стенки сжимаются вокруг пальца. Шастун вводит его глубже, одновременно с этим перебирая яички другой рукой, и совсем немного шевелит пальцем, оглаживая бархатные стенки, пытаясь растянуть место для второго. Попов откровенно наслаждается, не сдерживая коротких стонов.       Требуется совсем немного времени, как второй палец проникает внутрь к первому, толкаясь в одном размеренном ритме вперëд. Шастун на мгновение разводит пальцы в стороны, и Арсений шипит сквозь зубы от не особо приятных ощущений, сдавливая пальцы внутри.       – Прости, солнце, расслабься, – хрипящим голосом произносит Антон, поглаживая Попова по спине.       Он мигом сводит пальцы обратно и почти полностью их высовывает, но Попов, сам не понимая зачем, подаëтся назад, насаживаясь на них сам чуть ли не по основание. И всë же, не рассчитав свои возможности, от такой длины ему становится вновь не по себе, хотя совсем скоро она и оказывается приятно возбуждающей.       Дыхание вновь спирает в горле, а стоны становятся беззвучными. В нëм оказывается третий палец, с которым он чувствует, как из его члена вытекает смазка, и терпеть становится невыносимо трудно, внутри слишком пусто.       – Давай уже... – скулит Попов, подаваясь телом назад, вновь насаживаясь на пальцы парня.       Шастун мучает его пару секунд, прежде чем пальцы выскальзывают наружу. Он быстро открывает презерватив и раскатывает его по члену, нанося поверх смазку. Одно спешное движение и головка оказывается у входа в анус. Опять играет, опять дразнит, опять издевается. Ублюдок. Чуть не срывается вместе со стоном с губ.       Арс ощущает себя натянутой струной, что вот-вот порвется под таким напором, и потому сам (опять!) двигается назад, уже не особо понимая происходящее. В глазах мутнеет от, кажется, полностью переполняющего возбуждения и до сих пор неудовлетворëнного ощущения заполненности внутри. Шастун, гад, ловко увернулся. Почему нельзя просто уже трахнуть, блять?       Но, видимо, он достаточно наигрался в свои непонятные игры, раз нарочно громко изданный стон из груди Арса заставил Антона одним почти плавным движением наконец войти. И у Попова точно из глаз уже вылетают искры прямиком на подушку под ним, когда слишком ловко, первым же спешным уверенным движением, Шастун попадет точно в самую чувствительную его точку, отчего Попов блаженно громко стонет, на этот раз не специально, — просто не смог держать в себе этого удовлетворения. Он, наверное, никогда в жизни так громко не стонал, что через пару толчков даже стыдится себя и затихает. Антон замедляет и без того не самые быстрые движения и перехватывает мужчину поперëк груди рукой, наваливаясь на его спину и дыша в ухо слишком горячо и сладко шепча:       – Даже не смей сдерживать себя, – аж как-то строго произносит он на удивление спокойно, хотя в его голосе не скроются нотки некой разочарованности. Только не от Арса.       Он поднимается и прижимает рукой, всë еще лежащей поперек груди мужчины, его спину к себе вплотную.       И ускоряет толчки, проходящие невыносимо приятно по той же точке. Но Попов и сам затеял свою игру, не слушаясь парня и намеренно тихо загнанно дыша, пытаясь не издать ни звука, хотя прекрасно понимал, что очень скоро не выдержит. Ведь это, блять, невозможно просто вытерпеть. Однако Шастун по-прежнему читает его как раскрытую книгу и потому ускоряет движения, и точные попадания становятся почти ежесекундными. Скотина. И Попов опять сдерживает на языке рвущееся наружу слово, вместо него наконец наслаждая слух младшего протяжным плачущим от наслаждения стоном. И Арс чувствует, что разрядка слишком близка, уже искры с новой силой падают из глаз, а тело упало бы, если не тяжелая рука, удерживающая его крепко.       – Анто-о-он... Ах-х-х... Бля-ять, пожа-алуйста, мх, быстрее... – издаëтся почти неловко громко и только раззадоривает Шастуна. Он будто только и ждал, когда Арсений произнесëт это.       – Не заслужил, – невыносимо спокойно, сука ты такая, произносит Антон своим я-тут-папочка тоном, сжимая ноющий член у основания, и продолжает, на самое ухо шепча: – Не послушался, плохой мальчик.       Плохой мальчик. Блять. Только от этих слов, произнесëнных в таком тоне, Попов готов кончить, не касаясь члена и даже не трахаясь. Но не даст ведь, сука. А Попов уже успевает пожалеть о том, что сдерживался, о том, что не послушался, о том, что разозлил(?). Хотя о последнем даже почти не жалел. Мысли путались в один огромный ком, постоянно приходя к тому, что безумно хочется кончить. И Арсений даже не понимал, что делал, желая только достичь оргазма. Понял только тогда, когда с его губ сорвалось «Папочка», сопровождаемое таким протяжным ноющим стоном. И он даже не знает, как это вообще вышло, хорошо это или плохо, и поможет ли ему?       Видимо, очень даже помогло, потому что с его члена тут же слетела тяжëлая рука, а под ухом слышался непривычный высокий такой стон, кажется, самый восторженный, что Попов когда-либо слышал из уст своего парня. И этот стон только усилил крышесносный оргазм Арсения, сопровождаемый созвучным стоном и судорогой, прошибающей измученное тело. И только когда он свалился на диван и пролежал на нем пару секунд, заметил, что парня пробило такой же судорогой, и что он некоторое время ещë продолжал блаженно стонать где-то поблизости.       Отдышавшись, наконец, Попов разворачивается к повалившемуся рядом Антону и мягко-мягко утыкается в его губы своими, а вскоре отстраняется от того, что и без этих горячих губ в комнате невыносимо жарко.       – Есть мороженое в твоем присутствии очень опасно, – усмехаясь, произносит Шастун и целует Арса в лоб.       – Но, согласись, очень приятно, – самодовольно лыбится Попов, смотря в родные зелëные глаза.