Развязанные ленты.

Вы не знали, миледи, что в жизнь можно упасть как в колодец? Вы не знали, миледи, что розовые ленты и весело шуршащие фантики, закружившись хороводом на ветру, покинут вашу жизнь? Вы не знали, пожалуй, миледи, что есть наше существование, и почему вместо легких платьиц нужно носить доспехи. Зачем, вы спросите? Кто знает, каким оружием пользуется это клыкастое, темное... Единственное. Кто знает, что за зверь эта жизнь... Отчаянно хочется в ворох кружевных дней пусть даже с навязчиво-сладким вкусом и безмятежным, легким, чистым воздухом, что на закате красит в розовый пушистые бока зефирных облаков. Так удивительно видеть отражение собственных глаз в рапире, поблескивающей начищенной сталью. Металл такой холодный и жестокий для ее нежных пальчиков, казалось бы... А глаза потускнели. Или это делает свое дело серая сталь, в которую она битый час всматривается? А у Сиэля в глазах была синяя сталь. Она прекрасно помнит. Так удивительно видеть раскромсанные розовые платья. Ошметки ткани как клочки бумаги белые от пепла по краям, жженые - все в темных пятнах, с краешками, похожими на верхушки деревьев, стоящих в ряд в сосновом лесу. Вот так вот, рваной линией. На этой бумаге были утопические строки о счастье, бантиках, каких-то детских глупостях, о чае и том, зачем говорят: "подсластить жизнь". И поэтому кто-то так безжалостно ее изорвал. Рука дрогнет, слеза опустится на металл, разбившись о поверхность. Нелепо так. Капелька. И словно ножки - брызги в сторону. Леди Элизабет усмехается – руки в крови, она сжимает лезвие. Занести пальчик над слезинкой, ждать, пока капля крови не решит составить соленой жидкости компанию. А слезы - это то, что осталось от хрустальных замков, знаете ли. Солнце в этом мире беспощадно, и плавит даже этот воздушный хрусталь. Или это сам материал слишком хрупок? Взволнованная Паула принесет по приказу госпожи из чулана старый граммофон. Старая пластинка закружится, и снова тот по-детски восторженный, счастливый вальс обманчивой пеленой иллюзий кружит перед глазами. Это больно. Милая леди поднимется с кровати, когда пластинка заиграет. Широкий подоконник. Граммофон рядом. Черные блестящие дорожки на пластинке. Последняя розовая ленточка. Она повяжет ее на источник звука, что уже затих. Бантиком. Посмотрит в окно, легко спрыгнет с подоконника и аккуратно столкнет старый граммофон вниз. Там где-то, внизу, он разбился на странные осколки. Так разбиваются судьбы? Отчаянно хочется назад. Но это невозможно. Маркиза Элизабет Миделфорд прекрасно понимает это. Куда-то уходит время и забирает с собой прошлое. London bridge is falling down. Falling down, falling down... Снова взглянуть вниз? Легко оттолкнувшись. Лишь шаг – и за прошлым. Улететь наперегонки с карамельным теплым ветром. Розовому платью – принять алые брызги и пятна. Лондонский мост падает, видишь? Нет больше ни Лиззи, ни Элизабет. Есть то, что в розовом платье с рюшами и в собственной рубиновой крови. Упавшее, разбившееся существо, сломленное, но державшееся до конца, чтобы уйти с порывом ветра, чтобы уйти вместе со старым вальсом, чтобы не маяться от бессмысленной пустоты, от мира, утратившего цвет небесно-голубого неба. Так разбиваются души. London bridge is falling down, my fair lady...