Кисти. Краски. Синяки

Олег макает кисточку в прозрачный стакан, наполненный до краев. Вода сразу вихрем закручивается, окрашивается в зеленый и немного переливается на свету. Олег улыбается и тут же морщится от боли — разбитая губа кровит немного. Олег слизывает краешком языка терпкие капли с металлическим привкусом. Подносит кисть к холсту и ведет осторожно, продолжая начатую линию. Его пальцы аккуратно перехватывают кисть у самого наконечника, уводя изгиб вверх. Замирают. Олег прикрывает глаза, рисуя тот образ Сережи в голове. Когда они несколько дней назад выходили прогуляться и купили мороженое. Восстанавливает в памяти такой яркий момент: широкая Сережина улыбка, развевающиеся на ветру огненные волосы и зеленый свитер, который Олег подарил на прошлый день рождения… — Привет, волчонок! — раздается сзади громкий голос. Олег вздрагивает резко от неожиданности. Кисть в пальцах ставит кривой мазок, уводя линию не в ту сторону. — Я напугал тебя? Ох, прости? — звучит и правда как вопрос, не извинения. Сережа никогда не извиняется. Олег знает — ему и так жаль. Наверное. — Меня рисуешь? — Сережа подходит сзади, кладет руки на плечи, немного сжимая. Олег закрывает глаза, стараясь подавить не пойми откуда взявшуюся дрожь. Очки на носу слегка съезжают, и Олег чувствует, как Сережа тянется своими пальцами к дужке, чтобы их поправить. — Красиво, волчонок! Очень красиво! Голос у Сережи какой-то неискренне-веселый. Но Олег правда надеется, что Сереже нравится. Это первый раз, когда он рисует только его. Вне конкретной обстановки и на абстрактном фоне. Олегу нравится то, что выходит из-под его кисти. Но без одобрения Сережи он никогда рисунки не заканчивает — смысл? Сережа часто говорит, что это пустая трата его денег на краски. Сам отбирает каждый рисунок на начальных стадиях. Изучает пристально, водит глазами по холсту и хмурится. А Олег мнется у входа в спальню обычно, обхватывая себя руками за плечи, и надеется, что обойдется без неудобных вопросов. — Только, знаешь?.. — висок Олега обжигает дыхание. Шепот у Сережи какой-то странный — с нотками раздражения. — Руки свои контролируй в следующий раз, — Сережа подхватывает черную прядь волос Олега и заправляет ее за ухо. Проводит указательным пальцем по скуле, немного задевая кожу ногтем. — Не собираюсь терять деньги из-за твоих косяков на холстах. — Да, хорошо, — у Олега голос едва-едва слышный, но Сережа ухмыляется и прикусывает мочку. — Молодец, волчонок, — шепчет Сережа. Затем убирает руки с плеч Олега, и тот старается выдохнуть как можно тише. Выдохнуть облегченно. — Не засиживайся сегодня. Мне не нравится, что ты уже которую ночь приходишь в кровать поздно! — должно бы, наверное, звучать как просьба. Но Олег знает — приказ. За эти несколько лет выучил уже. — И побрейся, наконец. А то у меня уже раздражение пошло. И это — тоже приказ. Олег знает — обязан. Ослушается и снова будет слизывать с губы кровь. Олег просто уже привык. Олег просто любит Сережу и принимает, что у него любовь такая. Своеобразная. Олег знает — Сережа его тоже любит. Просто иначе не умеет. Сережа ему говорил, что просто хочет Олега оградить от всего этого ужаса в мире. Сережа клялся ему, что он сделает все, чтобы Олег был счастлив. Сережа рассказывал, через какие ужасы прошел, и реальность обрисовывал — все плохие и хотят Олегу зла, и только Сережа его защитит. Только Сереже он и нужен. Такую жесткую и чистую правду. И Олег верил и верит, что все так и есть. Олег однажды вышел в магазин, чтобы красок купить, потому что Сережа в командировку уехал. Олег давно не выходил в город — всегда смотрел на него сверху из их квартиры, а гулял в скверике рядом с их жилым комплексом. А тут ему нужно было срочно, потому что заказ горел. Он и Сереже ничего не сказал — тот бы ругался сильно. Кричал, а может и не только. Так что Олег сам решился. Оделся, нацепил свои очки и осторожно, дергаясь постоянно и оглядываясь, — пошел. Вот только вышло как-то хреново все. Так, как Сережа всегда и предупреждал. Какие-то парни, странные вопросы и их непонятная одежда, будто выцветшая и оборванная. Олег помнит, что тогда и понял, почему Сережа ему выходить запрещал. Потому что хотя у Олега очков больше и не было, зато появились фиолетовые огромные синяки на теле, окровавленные губы и нос. И пропала кредитка, которую он у Сережи из стола вытащил. И Сережа тогда раньше приехал. Увидел весь этот ужас и кричал долго, громко. Залепил пощечину Олегу. Говорил, что сам виноват — надо его, Сережу, слушать. Спрашивал, понял ли он, почему Сережа всегда говорил, что только ему Олег и нужен. А Олег взгляд отводил, стараясь не смотреть на это полное злобы лицо. В глаза с праведным гневом. Потому что и так стыдно было, а чувство вины изнутри сжигало. Олег ощутил в тот момент то самое чувство, которое не ощущал до этого, — привязанность. Он буквально кожей почувствовал сильное натяжение ниток призрачных между ним и Сережей. И понял, что каждое слово — правда. Олег раньше слышал Сережу, но не слушал. Они познакомились в университете, и Олег тогда испугался своих чувств. А Сережа саркастично ухмылялся, смотря на неуклюжие попытки Олега взгляд отвести и сделать вид, что не смотрит на него в раздевалке или даже просто на паре. Сережа с такой уже саркастичной улыбкой его в первый раз и поцеловал. А потом заявил — больше Олег не уйдет. Теперь ему принадлежит, теперь Сережа о нем будет заботиться. Научит всему. И Сережа научил. Много чего показал, рассказал. Сережа дал ему отдельный кабинет в своей квартире, краски и мольберты. И Олег творил там днями напролет, а Сережа только ухмылялся поначалу. Потом картины начал рассматривать пристально. На людей, которых Олег рисовал. Чаще всего — каких-то известных, которые его впечатлили. В меньшей степени — обычных знакомых. Потом Сережа стал отбирать картины. Запрещал рисовать кого-то конкретного. Олег пару раз спросил, почему, но Сережа огрызнулся только и ушел. А потом вернулся с планшетом и информацией по каждому. У Олега тогда что-то на грани с истерикой было — такое разочарование он ощутил. Потерял веру в людей, когда смотрел на тот ужас, который ему Сережа показал. Убийства, насилие, наркотики… А Сережа у уха приговаривал. Мол, смотри, каких тварей рисуешь, не стыдно тебе? И Олег тогда рвался картины порвать все и сжечь, да Сережа не дал — сказал, сам избавится. Олег сидел на коленях, крепко прижав руки к лицу, и пытался истерику сдержать, а Сережа его обнимал со спины, поглаживая по голове. Говоря, что только ему, Сереже, Олег и нужен. И Олег поверил тогда, что Сережа — единственное хорошее, что в мире есть. И только Сережу и рисовал с того момента. Олег смотрит сейчас на синяк под глазом и думает, что заслужил. Сережа не зря говорит, что нужно делать и как поступать. А Олег может ослушаться, и тогда Сережа показывает в действии. Наглядно. И Олег понимает и больше не делает. Сережа кивает и обнимает. Сережа принимает извинения, принесенные Олегом, и целует его в макушку. Олег смотрит на линию, которую поставил от неожиданности. Она делает идеальный рисунок неидеальным. Это плохо, так быть не должно. Олег тянется к белой краске, чтобы закрасить. В Сереже нет неидеальностей. Рядом с ним тоже быть не должно. Поэтому Олег закрашивает. Поэтому Олег старается быть хоть немного лучше для него.

***

Олег считает свои синяки и думает, что, наверное, это плата за идеальность Сережи. Сережа не хочет, чтобы было хоть что-то в его жизни, что ему бы не соответствовало. А Олег не соответствует. Олег слишком увлекается чем-то, забывая наставления Сережины. Сидит, например, подолгу за своими картинами, а Сережа просит — сиди меньше. Олег забывает его слова, нарушает составленное Сережей расписание. И конечно же, его за это ругают. Заслуженно. Олегу кажется, что любви в этом мире в принципе не существует. Потому что то, что сам Олег чувствует к Сереже, — любовью и не назвать. Какая-то привязанность болезненная. Олег знает — без Сережи не сможет. Не продержится и дня без его поддержки. Помнит все ещё тот день, когда Сережа ему пощечину первую залепил. Олег тогда нарисовал впервые за долгое время не только Сережу. На картине рядом с ним изобразил какого-то мужчину, одного из акционеров компании. А Сереже это не понравилось — решил, что Олег его в чем-то упрекает. Кричал долго, сильно. Снова про грязь людских душ говорил. И когда Олег оправдаться попытался — сильно ударил по щеке. Олег тогда замер, а Сережа, покраснев, ушёл. Чай тогда заварил любимый Олега. Будто прощения попросить пытался. А Олег знал — ему и правда жаль. И Олег вину чувствовал — он же Сереже обещал не рисовать никого, кроме него. Даже себя не рисовал — не достоин. На его картинах могли быть только идеальные души, а таким был только Сережа. Неоднократно это доказывал. Олег смотрит на кожаный диван. Резкое желание сжечь его к чертям, а потом снова — стыд. Вина за такие мысли. Потому что то, что с ним на этом диване Сережа делал, — тоже вина Олега. Потому что когда он за этими чертовыми красками вышел — его вина. И что его избили и обворовали — тоже. И все, что было на этом диване, — полностью заслуженное. Наказание, которое Олег должен был понести. Урок, который был обязан усвоить. — Ты хоть понимаешь, что они сделать с тобой могли?! — кричит Сережа, тряся Олега за плечи. Олег задевает рукой пузырек с зеленкой, и тот разбивается: яркая лужа растекается посреди бежевого ковра. Сережа смотрит на это, и Олег видит, как у него от гнева ноздри раздуваются. — Ты одни проблемы доставляешь! Тебя даже на пять минут оставить нельзя — ты дел таких наворотишь, что я потом снова разгребать буду! Олег дрожит, судорожно сжимая в пальцах кофту Сережи. Руки его лежат на Сережиных боках, стараясь не причинять боли. Олег знает — держать руки рядом с собой нельзя. Сережа ещё сильнее бесится, если видит, как Олег ковыряет ранки ногтями. Поэтому Сережа всегда руки Олега заставляет класть либо на плечи себе, либо на бока — так контролирует будто его дрожь. На самом деле Олег знает — Сережа делает это, чтобы границу не перейти. Не накричать сильнее нужного. Не причинить боли больше необходимого. — Ты вообще хоть малейшее представление имеешь, волчонок, как они могли с тобой поступить? — Сережа приближается близко-близко. Носом соприкасается с Олегом. — Вообще понимаешь, что крупно тебе повезло?! Олег не отвечает. Заставить себя рот открыть не может — будто кто-то держит за горло. Сережа хмыкает. Сжимает сильно плечи Олега. До боли, до красных точек под веками. — Раздевайся! — Сережа отходит к дивану. Снимает свой пиджак чёрный и откидывает его на стол осторожно. Будто вещь дорогую, хрустальную. С Олегом так никогда не делает. — Быстро! Олег осторожно ставит ноги на пол. Дрожь от страха все тело бьет жутко. Но Олег знает — нельзя ослушаться. Сережа и так злится. Идеально-красивое лицо перекошено от гнева. Правильного, реального, заслуженного. Поэтому Олег, стараясь не упасть, держится руками за край тумбы, на которую его Сережа практически загнал. Как пришел и увидел синяки — сразу кричать стал, пошел на него, как бык на тряпку красную, и в стену почти вжал. Но комод помешал, и Олег прямо на него и приземлился. Олег осторожно расстёгивает рубашку. Пальцы дрожат, пуговицы не поддаются. — Да сука! — шипит Сережа. Подлетает к Олегу. Бьет по рукам и сам хватается за рубашку. Разрывает с силой в разные стороны. Ткань трещит, пуговицы рассыпаются. Сережа на диван его остервенело толкает. Олег падает сильно, так, что дух выбивается. Но понять ничего не успевает. Сережа нож откуда-то достаёт и распарывает штаны. Прямо на Олеге. Олег чувствует холод металла кожей, остроту лезвия, оставляющего на ягодицах и бедрах царапины кровавые. — Я покажу тебе, волчонок, почему так переживаю! — шипит Сережа прямо в ухо. В нем такая неприкрытая агрессия, что Олегу до жути страшно. Как никогда. И снова стыдно, снова чувство вины. — Только я тебе это покажу. Потому что ты мне веришь! — кусает сильно за горло. Будто вампир, который крови хочет. — Потому что только я имею право к тебе прикасаться! Покажу тебе, чего те твари от тебя хотели!.. Олег до сих пор помнит тот день. В памяти навсегда отпечатался. Сережа тогда его впервые насильно взял. Олег бы сказал, что изнасиловал. Но это не так. Олег этого внутренне хотел. Хотел очиститься, вину загладить. Поэтому это даже по обоюдному… Олег думает, что бы делал, не встреть Сережу. Жил ли бы хорошо? Или сгнил где-то? Сережа ему многое дал. И Олегу его никогда не отблагодарить. Олегу надо хотя бы постараться быть для Сережи идеальным. И он даже знает, когда это произойдет. Как только Сережа разрешит рисовать Олегу самого себя. А когда разрешит рисовать их вместе — то точно все. Олег смог, достиг. А сейчас он никто. Не достоин. Олег думает, что никогда не будет…

***

— Привет, волчонок! — раздается сзади. Громко и очень весело. Олег сегодня не вздрагивает. Мешкает, окуная кончик кисти в воду. Поворачиваться?.. — И так встречаешь после долгой разлуки? Не повернешься даже быстро? Олег выдыхает и откладывает кисть. Тянется к очкам, передвигая их с носа на голову, и, наконец, оборачивается. Чтобы в следующий момент отпрянуть, опрокинув мольберт с холстом. Олег не падает по чистой случайности — цепляется штаниной за кресло. Снова приземляется задницей на комод, стоящий у стены, и смотрит широко открытыми глазами на Сережу. — Как тебе? — Сережа расставляет руки в стороны и медленно ведет их вверх. — Ну, не молчи, волчонок! Олег смотрит на черный бронированный костюм. На железную маску в правой руке Сережи. На длинные черные перчатки, внутри которых какие-то прозрачные вставки. Олег смотрит на человека, которого сегодня днем по новостям показывали. Который сжег какого-то миллионера у его же дома. Сережа делает шаг вперед — к Олегу. Олег жмется к стене — страх всепоглощающий кладет на его широкие плечи свои темные костлявые руки, утягивая в бездну. Олег очень хочет закрыть глаза и подумать, что это просто сон. Что все это — его больная фантазия. — Нарисуешь меня, Олеж? — Сережа тянет его имя приторно-сладким голосом. Произносит его впервые за много месяцев. Олег знает — это значит, что Сережа злится. Внутренне бушует, что ответа не слышит. — Отвечай! Крик Сережи оглушает Олега, и тот не видит, что он уже близко. Олег дергается, пытаясь уйти. В легкие забивается запах гари. Сережа им буквально весь пахнет. — Надо отвечать, когда тебя спрашивают! — шипит Сережа в ухо. Его щека плотно прижата к щеке Олега. Запах горелого идет даже от кожи и волос, и Олег дыхание задерживает. Морщится, стараясь сглотнуть как можно тише. Тошнота подступает к горлу огромным комом. — Или это значит, что не нравится? — Зачем ты… — хрипит Олег. На вопрос не отвечает. Задает свой. Адреналина в крови больше, чем здравых мыслей. — Зачем ты его убил? — Потому что иначе с такими нельзя, волчонок! — Сережа смеется прямо в Олегово ухо, обдавая горячим дыханием. — Потому что это ты понимаешь, когда я тебе говорю или тебя наказываю… — пауза. — Редко. А с такими… — Сережа снова смеется. — Таких даже могила не исправит, а я смогу! — Сережа, — Олег очень хочет испариться. — Сереж, они же не стоят твоей свободы. Они же не… — Никто не узнает, Олеж, — шепчут в ухо. Потом по волосам носом ведут… Олег чувствует сухие губы на своей коже. Чувствует поцелуй, который Сережа оставляет на скуле. — Ты ведь никому не расскажешь, да, волчонок? — Сережа зубами поддевает кусочек кожи и кусает. Сильно, но не до крови. — Нет, — выдыхает Олег. Воздуха не хватает. — Не расскажу, — и Сережа снова оставляет поцелуй на месте укуса. Проходится по нему языком. Размазывает слюну по щеке и ведет мокрую дорожку вниз — к губам. Он словно пробует кожу Олега и его самого на вкус. Языком скользит сначала по верхней губе, прикусывает ее, оттягивает. Затем к нижней спускается — к ране ведет. И кусает ее. Снова. Только теперь намного сильнее — до крови, срывая новую корочку, которая только образовалась. И по ней скользит языком с напором, выдавливая терпкие капли. Олег смотрит на этот обезумевший взгляд, на эти красивые глаза, устремленные прямо на рану. Смотрит на широкую улыбку и на язык, окрашенный его, Олега, кровью. Смотрит, как Сережа облизывается и сглатывает, словно отхватил кусок чего-то очень вкусного. — Я в тебе и не сомневался, волчонок, — шепчет Сережа. — Все это ради тебя. Олег закрывает глаза, когда Сережа сминает его губы жестким поцелуем. Душа в этот момент рвется окончательно. Ради него… Ему кажется, что он сам себя уже теряет. Уже потерял. Не тот это уже Сережа. Не тот это уже Олег.

***

Олег смотрит из-за угла, как Сережа костюм свой надевает. Штаны сначала, потом защиту… На голой груди его куча ран. Олег их не помнит. Они недавно появились. Красные, свежие. Видит, как Сережа по одной из них проводит, нажимая, а потом с пальца кровь слизывает и громко стонет. Словно от удовольствия, наслаждения неземного. С Олегом так никогда не стонал. Олег смотрит, как Сережа достает маску свою, любуясь ей. И не сразу замечает, что Сережа улыбается широко, злобно. Смотрит в зеркало, но взглядом — на Олега за дверью. — Что ты встал там, волчонок? — и снова этот приторно-сладкий голос. У Олега внизу живота все в узел связывается. От страха. Но он его гонит подальше — Сережу не надо бояться. Он как лучше хочет. — Иди сюда. Олег осторожно приоткрывает дверь. Она скрипит сильно, громко. Олег морщится, а Сережа еще сильнее ухмыляется. Тянет руку вперёд, к зеркалу. Но Олег снова чувствует это натяжение между ними. Словно Сережа нитками его к себе притягивает. И Олег подходит, вставая чуть позади. Сережа не поворачивается. Смотрит на него через зеркало. — Хватит дрожать! — снова властным своим голосом. Олег только сейчас замечает — у Сережи новая причёска. Совсем свои волосы отстриг, оставив только длинную челку. — Я не сделаю тебе больно. Олег знает — это правда. А даже если и сделает — за дело, заслужил. Олег опускает глаза в пол. Смотрит на свои ботинки, не в силах глаза снова на Сережу поднять. Он все ещё привыкнуть к этому костюму не может — слишком пугающий. Даже эти штаны, которые почти не отличить поначалу от обычных, — ужас такой наводят, что кровь в жилах стынет. — Чего у тебя взгляд такой затравленный? — удивляется Сережа. — Прекрати уже бояться этого костюма. В нем же я, а не какой-то маньяк. Олег не смотрит. Пытается, но не получается. Страх верх над ним берет. Ему кажется, что этот чёрный костюм — не из этого мира. Из какого-то потустороннего, мистического. — Я Чумной Доктор, который выжжет эту заразу дотла! — смеётся как сумасшедший. Олег вздрагивает — фразу эту по телевизору слышал в гостиной, когда Сережа там смотрел на самого себя. — Ну, как тебе? Олег не отвечает. Сережа рядом с ним цокает и роется в чем-то — Олег слышит, как шуршит ткань. Как что-то открывается. Потом закрывается. Прямо как его сердце. Сердце Олега. Прямо как его душа. Душа Сережи. — На, смотри, — Олег замечает руку перед собой. С телефоном. Экран темный, не включён. Олег забирает его из рук дрожащими пальцами. — Пароль — дата, когда ты сделал самую большую глупость в своей жизни. Звучит двусмысленно. Олег знает — если введёт не ту дату, то снова Сережа злиться будет. Слишком тонкая грань. Любая неверная дата — и Олег может вниз сорваться. Олег судорожно вспоминает все. В голове только одно — когда начали их отношения. Дата, когда Сережа выдал, даже не спрашивая: «Ты — мой, и это не обсуждается!». Олег тогда не ответил ничего — слов не было, даже мечтать не мог… Судорожно выдыхает. И вводит дату, когда на улицу вышел. Когда избили и обокрали. Когда Сережа… Правильно. Сережа улыбается самодовольно — гордится, что Олег знает свою ошибку. И как только Олег экран разблокирует — сразу фотографии людей видит. Мертвых. Которых Сережа убил. Тела их обугленные, а рядом — их фото при жизни. Олег каждого из них поименно знает — каждый из них был сволочью. Тварью. Которая по земле ходить не должна была… Олег пугается. Так нельзя говорить. Неважно, какой человек — любое существо на жизнь право имеет. — Каждый из них причинял тебе боль, — Сережа подходит к Олегу совсем близко. Олег ощущает этот отвратительный запах. Который теперь уже — запах Сережи, впитавшийся в их постель. В их квартиру. В них двоих. — И каждого из них я наказал. А ещё этим запахом пропитывается Олегова душа. Теперь это уже их общий запах. Просто их. — Я стал таким ради тебя, — шепчет Сережа. Шепот его причиняет боль даже физическую, не только моральную. — За то, что они сделали с тобой. Все их смерти — мой подарок тебе, — он раскидывает руки в стороны, затем оборачивает вокруг Олега. Обнимает. Олегу кажется, что его сама тьма обнимает. — И он ещё до конца не готов. Можно ли винить себя в том, чего не совершал? Олег теперь точно знает. И боится, потому что упивается тем, что они мертвы…

***

Сережа переворачивается на кровати и стонет немного. У него затекла шея, и теперь она жутко болит. Он морщится. — Волчонок, подай таблетки, — стонет Сережа. Но в ответ тишина. — Ты спишь, что ли? — Сережа руку кладет на другую сторону кровати. И подскакивает резко, ощущая под пальцами только простыни холодные. Видит откинутое в сторону одеяло. Взгляд цепляется за… «Прости, Сереж, не ради. Я не могу так больше…» Сережа огромными глазами смотрит на маленькую записку на соседней подушке. Написанную чисто, красиво. Этим островатым почерком Олежи, который он из тысячи узнает. Сережа смотрит на эту записку, и гнев внутри него пылает слишком сильно. — Олег, это, мать твою, не смешно! — орет на всю квартиру. Но вокруг — тишина. Ни шороха, ни звука. — Если, блять, уехал… — говорит сам себе. Хватает телефон с тумбочки, вбивает номер, стуча сильно по экрану, а в ответ — гудки протяжные. — Ты снова решил пострадать хуйней, да? — рычит Сережа в трубку, когда автоответчик пищит, записывая. Отпинывает в сторону одеяло, потому что к компьютеру подойти мешает. — Решил в страдальца поиграть, да?! Можешь домой не… Осекается. Телефон из рук трагически не падает. Сережа сам на отбой нажимает, сам на кровать кидает. И сам практически бежит к шкафу, в котором дверца приоткрыта. — Сука, — шипит. Уже не гнев внутри — страх. Ужас, сжигающий его так же, как сам Сережа людей тех. — Блять! Сережа скидывает вещи из шкафа в одну огромную кучу. Все вниз летит, полки стремительно пустеют. Но внутри Сережи пустеет быстрее. Он рукой по нижней полке бьет, она открывается. И тоже — пустая. Пистолета нет. Глушителя тоже. — Сука ебаная! — и вот теперь Сережа визжит. Визжит так, как никогда не визжал. За голову хватается, лицо в гримасе боли морщит. Потому что уверен — все. Сережа в ванную бежит. Потому что знает — Олежа слишком экспрессивен. Олежа слишком впечатлителен. Олежа любит сцену из какого-то там своего обожаемого фильма, где главный герой в ванной застреливается. Где вокруг крови куча, а во лбу — дыра. Как в той детской сказке — только вместо звезды горит черная точка, уходящая своей темнотой глубоко в череп. Сережа дверь распахивает так сильно, что плечо болью прошибает. Будто в него стреляют. А он не замечает — внимание все к руке свисающей приковано. Бледной, в которой пистолет. За один из пальцев зацепился и не падает поэтому. Сережа впервые в своей жизни, наверное, пугается чего-то. — Волчонок! — грудь распирает чувство, которого не было никогда. Такое противное, склизкое. Вокруг внутренностей оборачивается котом Чеширским. А сердце — в вакуум. И сжимает будто цепями. — Ты что наделал?! Сережа на колени падает перед ванной. Смотрит на эту бледную руку и хватается за нее, будто за круг спасательный. Пистолет с грохотом падает на кафель, отбивая посмертный ритм. Задавая новый отсчет. — Нахуя, волчонок? — Сережа губы к руке прижимает. Целует ее, шепчет в нее. — Они тебя довели, да? Они тебя… «Это ты его довел. Ты!» — шепчет голос в подкорке. Отдается страшными ударами по черепу, оставляя после себя отвратительный запах. Запах гари. — Я накажу их всех, слышишь?! — Сережа глаза закрывает. Ему на Олежу посмотреть надо — а он не может. Потому что чувство это склизкое всего его тогда утащит в пучину ненужных мыслей. — Каждого, кто тебе больно сделал… «Себя накажи! Или слабо?!» Сережа глаза открывает, наконец. Встречается взглядом с пустыми остекленевшими глазами напротив и вздрагивает, будто от пощечины. Потому что теперь уже точно понимает — все. Конец. Его остановка, которая стала решающей. Последней на пути следования поезда. Последней для его… «Для твоей души?! У тебя ее нет!» Красная кровавая дорожка из дыры во лбу идет ровно между глаз, спускается по носу, проходится по губам и стекает на горло по подбородку. Сережу мутит — он кровь ненавидит. Ненавидит эту человеческую составляющую, которую так романтизируют. И эта кровавая линия будто лицо Олежи делит. Словно показывает, что бывает, когда… «Когда героя из себя строишь, да?!» — Волчонок, они все поплатятся, — шепчет Сережа, глаза Олеже закрывая. Шепчет так, как никогда не шептал. Потому что мерзкое склизкое чувство уже иглы в сердце всаживает. — Ради тебя я каждого из них убью. В память о тебе! «Себя убей в память о нем! И то больше пользы будет!» Сережа руку снова обнимает, прижимаясь к холодной коже своими сухими губами. Роняя обжигающие слезы. Плача, наверное, впервые в жизни. А в кабинете Олега рисунок с Сережей в костюме Чумного Доктора. Красивый такой, будто фотография. Реалистичный. И маленькая подпись в углу: «Быть может, мы встретимся идеальными иначе?..»