* * *
Проснулась Вика от настойчивого тычка в щёку. Открыла глаза она после того, как тычок повторился ещё несколько раз. Пробубнив что-то невразумительное, литовка рассмотрела перед собой Аню и недовольно фыркнула. – Ура, она живая, – довольно заявила маленькая латышка, и в ответ раздался заливистый хохот Аниелы. – Да вы и мертвого из могилы поднимете, – проворчала девушка, садясь на кровати и протирая глаза, – Который час? – Уже полдень. Мальчики скоро вернутся со складов наших заботливых оккупантов, кушать будем, всё на свете проспишь, соня, – Лукашевич приблизилась и мягко потрепала подругу по и так растрёпанным волосам. Девушка охнула на это заявление и поспешила вскочить на ноги. Через минуту она уже привела себя в порядок, успев даже переплести плотную косу. К своей маленькой гордости, из всех девушек их отряда она одна могла похвастаться такой длинной косой, ибо ни у Галанте, ни у Лукашевич волосы не достигали даже плеч. – А Эдуард дома? – решила уточнить литовка, накидывая покрывало на идеально заправленную кровать. – Конечно, куда он денется, сидит, мастерит нам взрывчатку для миссии, – тут же отозвалась Аниела, а потом хитро прищурилась, – Слушай, Вик, как насчёт того, чтобы, пока наши братики-акробатики не вернулись, сходить в лес, может ягод каких наберем, земляника ещё не отошла, да брусника должна уже начаться, что думаешь? Лоринайтис на минутку задумалась, а потом её лико озарила такая же хитрая улыбка, что означало заинтересованность в деле. Полька всегда могла вертеть подругой, как хотела, порой уламывая её на совершенно безумные вещи, так что сбор ягод был вполне безобидным действом. – Ань, а ты дома побудь, если мальчики вернутся раньше нас, скажи им, чтобы они не беспокоились, – подмигнула девочке Аниела, уже хватая корзинку и подталкивая литовку к выходу, пока та каким-нибудь магическим образом не передумала. Через минуту девушки уже скрылись из виду, оставляя десятилетнюю латышку с улыбкой наблюдать за их уходом и безропотно ожидать возвращения со вкусными ягодами. Некоторое время подруги просто ходили по лесу, отдавшись разговорам ни о чем, расслабляя свои сознания. Потом они наткнулись на полянку земляники и занялись тем, чтобы собрать побольше ягод в корзинку. – Эй, Вик, а у меня больше, смотри! – с хохотом Лукашевич указала на более большую горстку ягод с её стороны условно поделенной корзинки. – Ты так в этом уверена? – литовка с улыбкой подскочила к подруге и высыпала на свою половину огромную пригоршню припасённой земляники. – Так нечестно! – в шутку возмутилась полька. – А никто правил не прописывал, – безапелляционно пожав плечами, проговорила Вика, кладя готовой вновь начать возмущаться подруге несколько ягод прямо в рот. Поляну огласил звонкий смех обеих девушек. Через полчаса таких же весёлых сборов, подруги повалились на траву, продолжая задорно хихикать. Корзина была наполнена наполовину, а учитывая соотношение размеров ягод и ёмкости, девушки были довольны проделанной работой. – Знаешь, о чем я думаю, Вик? – они уже некоторое врем лежали в тишине, обе задумчиво направив взгляды в небо, когда Аниела нарушила тишину. – О чём? – Виктория заинтересованно перевела взор на польку. Вместо ответа Лукашевич подняла руку так, чтобы надпись на запястье стала видна и ей, и лежащей рядом литовке. «Сморчки паршивые, смотрите на меня!..» То, что скажет её родственная душа перед самой смертью. Забавно, что судьба слишком жестока, чтобы можно было как-то опознать соулмейта до его смерти. – Может я уже встретила этого человека, может он где-то рядом, но я пойму это лишь когда его потеряю? Почему судьба так несправедлива? Я… я не хочу его терять, – выдохнула Лукашевич. – Ани… – Виктория приподнялась в траве и подтянула польку к себе, чтобы обнять её, – Значит так будет надо. Судьбу не переписать, как бы нам не хотелось. Эти слова дались девушке непросто, в сознании встала картина её собственного запястья с надписью «За тебя, Вика!», на глаза навернулись слёзы. Лоринайтис сглотнула их, считая, что не имеет права проявлять слабость. – Вик, – Аниела всё же что-то почувствовала, слишком уж хорошо знала подругу, она обернулась к литовке и повернула ту лицом к себе. Шатенка постаралась спрятать взгляд, но полька уже увидела блестящие глаза, – Ну ты чего? Прости, не стоило заводить эту тему… – Нет, что ты? Всё нормально, – Вика натянула слабую улыбку, а потом девушки крепко обнялись. Они уже не раз беседовали насчёт этой темы, больше никому не рассказывая о своих надписях, всё это было слишком личным, но друг другу они доверяли безоговорочно. Они ещё долго сидели так вместе. Лоринайтис заснула, сползая на колени Лукашевич, а та занялась плетением венков. К пробуждению подруги она как раз закончила второй, которым наградила пробудившуюся девушку. – Соня, ты выспалась? – мягко улыбнувшись спросила Аниела. Литовка сонно рассмеялась, поправляя венок и вставая с колен подруги. Девушка потянулась и взглянула на польку с видом довольного кота. – Пойдём домой? Мальчики, наверное, уже вернулись давно, – зевнув, предложила Виктория. Аниела кивнула, поднимаясь первой и поднимая подругу. Полька оглянулась и подскочила к оставленной ранее корзинке. С улыбкой вытянув оттуда несколько ягод и хитро подмигнув Вике, она закинула их себе в рот, показывая той язычок на возмущённый взгляд. Так, пересмеиваясь и перешучиваясь, молодые партизанки поспешили домой. Через порог они перевалились со звонким хохотом, однако, напоровшись на ледяной взгляд Николая и встревоженный Дмитрия, тут же умолкли. – Что-то случилось? – первой сориентировалась Виктория, вглядываясь в лица братьев и стараясь прочитать на них то, что их так обеспокоило. Парни напряжённо молчали. За это время Лоринайтис приметила, что гимнастёрка Арловского сияет не хватающим куском подола, а на запястье его старшего брата лежит плотная повязка как раз из этой ткани. – Что случилось? – в этот раз делая ударение на каждом слове, уже всерьёз встревоженная, настойчиво спросила литовка. – Они уже усилили охрану, – мрачно ответил Николай, – Мы успешно пробрались на склад, но едва не попались, когда уходили. Они нас не заметили, но Дима, пока мы скрывались, успел грохнуться и распороть себе руку. Сам украинец на этом моменте рассказа выглядел пристыженно, видно было, что он не хотел, чтобы Арловский, да и все остальные в последствии, как-то волновались о нём. В то же время он прижимал повреждённую руку к груди, стараясь укрыть её, что указывало на то, что Диме на самом деле больно. Вика заметила, как Николай бросил на брата обеспокоенный взгляд, видимо, старшему удалось неслабо перепугать Арловского, если тот до сих пор так смотрит на него. – И что мы теперь будем делать? – сглотнув, спросила Аниела. – Готовиться к диверсии с путями и не ходить больше в лес без крайней надобности, а значит до самой миссии больше ни ногой туда, – твёрдо отрезал командир, с видимым усилием отстраняясь ото всех и идя в свой привычный тёмный угол. – Мы думаем, что они могут начать засылать патрули в лес, поэтому очень обеспокоились, когда вернулись, а Аня сказала, что вы ушли за ягодами, ещё и не возвращались так долго, – пояснил Дима, голос его звучал не так звонко, как обычно, а немного приглушённо, а улыбка была напряжённой. – Простите, мы не знали об опасности, – покаялась Вика и за себя, и за подругу, ибо та в следующую же секунду прервала её: – Зато мы ягод набрали, кто хочет земляники? Дима слегка оживился, а из соседней комнаты выскочила Галанте. – Я! Я! Я хочу! – девочка налетела на польку, и они с украинцем на пару стали вымаливать у Аниелы побольше ягод. Лоринайтис же, наевшаяся ягод ещё на поляне с лёгкой улыбкой наблюдала за ними, прислонившись к стене.* * *
День быстро начал склоняться к вечеру, Аниела с Димой вновь расположились у окошка вместе с лампой и занялись игрой в карты. Николай куда-то ушёл, сам же нарушая свой запрет, но слышно было, что далеко он не сбежал, вероятно, оттачивал метание ножей за домом. Аня, игравшая с кончиком косы Виктории, заснула у той на коленях, так что девушка переложила девочку на печку, где та обычно спала. Дедушки латышки на месте не было, стало быть, старый эстонец всё ещё занят в том уголке, что они отгородили под его мастерскую. Эдуард фон Бок в молодости был инженером и потому в их отряде он исполнял не силовую, а именно оружейную роль, с чем всегда справлялся великолепно. – Привет, как тут дела? – Лоринайтис решила заглянуть к старику. – И тебе привет, дочурка, – Эдуард добродушно улыбнулся девушке. Он всех соотрядников звал либо дочурками, либо сыночками, только Аню родной кровинушкой и внучкой. Никто не был против, ведь они и правда стали настоящей семьей за всё время, что жили вместе. У каждого за плечами здесь была тяжёлая история, приведшая их к такой жизни. Историю фон Бока Вика однажды слышала от него самого: «У меня была дочь, красавица неописуемая, я ею гордился, любил её очень. Но выросла пташка, улетела из гнезда. Влюбилась она в латыша и увёз он её к себе из родной Эстонии. Она ему дочь родила, Аннушку, жили, не тужили. А потом пришла она, окаянная, война. Много жизней она порушила и дочь мою мимо не обошла. Погиб её латыш при бомбёжке, от соседей узнала, что не только мужем, но и родственной душой он ей был, ибо слова заветные сказал. С ума от горя моя девочка чуть не сошла, но в себя прийти так и не смогла: заболела, и быстро её муж в могилу за собой утащил. Аннушка одна осталась, я примчался, как узнал, да забрал латышечку мою с собою, вот и живём мы теперь споро с вами вместе. Я дело делаю, снаряды мастерю, а Аннушка по дому помогает. Хорошо же живём?» Лоринайтис всегда с тоской вспоминала историю бедной дочки Эдуарда и жалко ей было, как погибших, так и живых. Каждый раз после этой истории она отвечала эстонцу, что да, хорошо они вместе живут, но на душе не переставали скрести кошки. – Что тебя тревожит, зайка? – добродушно спросил фон Бок. – Эдуард, скажите, а вы своего соулмейта встречали? – немного задумавшись наконец спросила девушка. – Откуда ж мне знать, ведь она, стало быть, живая моя родственная душа, чувствуют люди и без слов, как связь обрывается, да только слова понять помогают, что к чему и кто был суждён судьбой. Вот у Кольки то нет больше души его, то сестра была, что погибла. Оттого он и хмурится всегда. У остальных живы, потому вы молодёжь такая вся беззаботная. Да только надолго ли, война, она, знаешь ли, не будет смотреть, кто с кем связан, всех скосит. – А что становится с соулмейтами, которые умирают? – немного посидев в молчании, Вика решилась вновь задать вопрос. – Слышал я легенду одну о двух душах, что любили друг друга до беспамятства, но потеряли друг друга в жестокой войне. Судьба наградила их за связь такую крепкую ангельским обличьем и разрешила им делать метки людям, чтобы хотя бы посмертно они узнавали, кто им родной был. И все, вознёсшиеся на небеса, живут там со своими парами под крылом у этих двух ангелов, познавая там счастье, которое не успели отыскать на земле, – лицо Эдуарда стало отстранённым, похоже он задумался о том, хорошо ли его дочери с мужем на небе. Вика мягко погладила старика по плечу и оставила его наедине со своими мыслями, позволяя поразмышлять в тишине и спокойствии.* * *
– Бита! – недовольно возгласил Дмитрий, фыркая и убирая карты в стопку. – В дураках останешься, ты смотри, – расхохоталась Аниела, кивая Арловскому, чтобы ходил он. Николай, как всегда, с бесстрастным видом выложил перед полькой сразу четыре короля. Лукашевич тут же умолкла, лихорадочно ища у себя козыри, а смеялся уже Дмитрий, одобряя действия брата. Даже Вика не удержалась и хихикнула пару раз. – Предательница, – заявила Аниела на литовку, загребая карты. – Да ладно тебе, Ани, – мягко улыбнулась Лоринайтис и потрепала подругу по волосам в ободряющем жесте. Полька тут же смилостивилась над Викой, а потом хищно улыбнулась Арловскому. – Ну давай, Коленька, что, больше красивых карт нет? Белорус хмыкнул и подкинул девушке козырного туза. Полька взвыла: был конец игры и нагребать даже козырей не лучшая идея. Собственно, подкинув в конце шестерку, которую Аниела в итоге всё же отбила, Арловский первым вышел из игры. – Талант не пропьешь, – со знанием дела объявил Дмитрий, а потом расхохотался, хлопая брата по плечу. Николай кивнул брату с затаённой улыбкой в глазах, а потом отполз от честной компании, позволяя тем сосредоточиться на продолжении игры. Через несколько конов Вика заставила украинца нагрести своих карт и тоже вышла из игры, оставив Аниелу с Димой наедине. Таким составом они играли практически каждый вечер, ибо были заядлыми картёжниками, в то время как Лоринайтис и Арловского они втащили в игру только в честь предстоящей уже завтра операции. – Ну что, дорогой мой друг, готовься, сегодня я покажу тебе, не надейся выйти чистым, ты не твой братец, – злорадно предупредила Лукашевич. – Но и я чего-то да стою, – хмыкнул парень, уверенно отбивая карты соперницы. – Ах ты ж жук! – На себя посмотри! – Наглый засранец! – Кто бы говорил! – Тише вы, перебудите всех, – наконец прервала их Виктория, понимая, что те вот-вот перейдут на повышенные тона. – А он всё равно жульничает, – обиженно заявила Аниела, ища в глазах подруги поддержку, но получила лишь то, что литовка под возмущение обоих забрала карты. – Спать всем, вставать уже через несколько часов, нам бодрыми надо быть, – осадила картёжников Лоринайтис, первой уходя в спальню, подавая остальным пример. Лукашевич с недовольством поползла за ней, а мальчики, слегка задержавшись, вскоре тоже ушли спать.* * *
Подруги продвигались сквозь лес аккуратно, стараясь остаться незамеченными. Решено было установить две точки подрыва, чтобы поезд был сбит наверняка. На ближнюю, как на более опасную из-за охраны, должны были выдвинуться Дима и Коля, а девушки отправились на дальний фронт. Вышли они уже достаточно давно, ещё с первыми лучами солнца, а теперь оно поднялось достаточно высоко и близилось к полудню. – Вик, давай привал, – полька, как менее крепкая и выносливая, была уже на издыхании. Лоринайтис сочувственно оглядела подругу, а потом кинула взгляд на карту. Собственно, времени у них было с запасом, а идти оставалось совсем немного. Литовка и сама чувствовала, как подкрадывается усталость, потому согласно кивнула. На губах заиграла добрая усмешка при виде того, как Аниела с облегчённым выдохом валится в траву. Виктория тоже опустилась на траву и открыла свой рюкзак. Немного покопавшись там, она вынула завёрнутый в салфетку ломоть хлеба. – Будешь кушать? – Давай напополам, – не поднимаясь, отозвалась Лукашевич. Шатенка мягко улыбнулась и, расстелив салфетку на стволе поваленного дерева, разломила ломоть на два куска, один из которых уложила на импровизированный столик, а второй взяла себе. – Стой, падла, мы ещё сами не ели! – воскликнула вдруг полька, когда поднялась из травы и потянулась к хлебу. – Кто там? – взволнованно подскочила Вика. – Да муравей, на мой обед позарился, – недовольно фыркнула Аниела, забирая хлеб из опасной зоны и начиная трапезу. Лоринайтис облегчённо усмехнулась: – Крошка, а ведь мясо, ты бы не гнала его, вдруг сытнее было бы? – Фу, Вик, скажешь тоже, – хмыкнула полька в ответ. – А что? Я истину глаголю, – в шутку возмутилась Виктория, вгрызаясь в свой кусок хлеба. После лёгкого перекуса и небольшого отдыха, Вика первая поднялась с земли: – Ладно, пора идти дальше, установим взрывчатку, тогда и отдохнём хорошенько, пока будем поезд ждать. Лукашевич тяжело вздохнула, но не согласиться с подругой не могла: делу время, потехе час, а от их действий могут зависеть судьбы других людей. Нельзя рисковать, когда на карту поставлено такое. Они шли вперёд, прорываясь сквозь кусты и траву, доходившую порой бедным девушкам не то что до пояса, до груди. Молодые партизанки вывалились из очередного кустарника и их взглядам открылась насыпь железной дороги. А ещё двое немецких солдат. – Чёрт, – успела шикнуть Вика, затаскивая подругу за огромный булыжник, приваленный к дереву. Испуганно сжавшись, обе девушки прекрасно поместились в своём маленьком укрытии. – Вик! Здесь же не должно было быть охраны! – полька кричала шёпотом, а в обычно радостных глазах блестела приближающаяся паника. – Тише, – Лоринайтис, сама еле сдерживая страх, зажала рот подруге. Собственное прерывистое дыхание казалось слишком громким, но задержать его не получалось, как литовка не старалась. Она аккуратно выглянула из-за камня: немцы не успели их увидеть, но, вероятно, им что-то послышалось, ибо выглядели они напрягшимися. Проскользнуть обратно в кусты незамеченными теперь не представлялось возможным. – Они хорошо вооружены, а у нас только одна винтовка, Ани, к тому же другие сбегутся сюда, как только услышат выстрелы, – напряжённым шёпотом сообщила свои соображения Виктория, отпуская уже умолкнувшую Лукашевич. – И что делать? – сглотнув, спросила полька. Лоринайтис крепко задумалась, мягко обнимая и прижимая к себе подругу. Положение было тяжёлым, но она хотела бы верить, что не безвыходным. Внезапно литовка заметила надпись на запястье Аниелы. Всё резко встало на свои места, а в голову пришла мысль, что делать дальше. – Возьми из моего рюкзака побольше снарядов, вот, – Вика стянула со своих плеч сумку и распахнула её, позволяя ничего не понимающей польке исполнить указание, сама помогая ей, ускоряя процесс. Когда на дне рюкзака литовки осталось немного, а у Лукашевич уже наоборот некуда было пихать, Лоринайтис притормозила процесс. – Этого хватит, чтобы они не заподозрили ничего, если будут осматривать вещи, – кивнула Вика, осматривая результат их деятельности. – Вика, что ты придумала? – голос Аниелы ломался от напряжения и плохого предчувствия. – То, что спасёт тебя и нашу операцию, – литовка закусила губу, понимая, что сейчас ей придётся убеждать подругу в том, что этот план единственный верный в их ситуации. – Вика, нет, пожалуйста, не говори, что… – Именно, дай мне винтовку, я придержу этих и дам тебе возможность уйти незамеченной. У тебя есть опыт установки взрывчатки, пройдёшь как можно дальше от этого места, не думаю, что они растянули охрану настолько, там уже никого не будет. Взорвёшь дорогу, как мы и собирались, вернёшься домой. Вот карта, будешь ориентироваться по ней. Давай, всё получится, Ани, – Лоринайтис старалась быть спокойной ради подруги, но страх сжимал её сердце. – Нет, Вик, я не смогу без тебя, пожалуйста, – Лукашевич чуть не плакала, стискивая рукав литовки. – Ты сильная, ты всё сможешь, Ани, – Виктория положила польке руки на плечи, крепко стискивая и улыбаясь как можно убедительнее. – Вика… – Я тебя люблю, ты лучшая, – не смея больше тянуть с прощанием, Лоринайтис быстро чмокнула Аниелу, оставляя у той на щеке свою слезинку, и быстро выскочила из-за камня.* * *
Девушка пробиралась сквозь лес уже целый час, не смея останавливаться, хотя ноги подламывались, а спина ныла от большого веса перегруженного рюкзака. Запнувшись о какой-то корень, полька повалилась на землю. Сил, да и желания подниматься не было. – Вика… нет… – Аниела закрыла уже давно мокрое от незамеченных ею ранее слёз лицо и разрыдалась со свей силы, выпуская в тихом вое всю свою нескончаемую боль, сжимающую сердце. Она уже знала, что память об этом дне не оставит её никогда. Каждый момент, каждая секунда навечно застряли в её голове. То, как Вика сказала три самых главных слова и поцеловала её, то, как она выскочила из их укрытия, оставляя польку под защитой, а сама стремясь навстречу смерти, то, как она выкрикнула ту самую фразу, что начертана на запястье Лукашевич с рождения, «Сморчки паршивые, смотрите на меня!...», прерванное выстрелом, после которого алый цветок расцвёл на груди отчаянной девушки. Аниела не могла заставить себя убежать, сердце умоляло рвануть к Вике и если не спасти её, то лечь рядом с ней, но разум оказался сильнее. Полька проскользнула в кусты, как и обещала Лоринайтис, никем не замеченная, и сквозь них уже наблюдала за развернувшимся действом. Её прекрасная, смелая, любимая Вика успела уложить одного солдата, второй пронзил её сердце, но на последнем издыхании умирающая успела хотя бы ранить своего убийцу. Мысль, что если она останется на месте до тех пор, пока не прибудет подмога немцам и её не схватят, то жертва Вики будет обесценена, заставила Лукашевич, скрепя сердце бросить поле боя. И вот теперь она пробиралась вдаль и вдаль, подальше от гибельного места. Солнце стояло в зените и уже собиралось начинать клониться, а значит поезд вскоре поедет через станцию. Стоило быстрее установить взрывчатку на дороге, но полька могла только горько завывать и тщетно стирать с лица слёзы. Неожиданно вдали раздался гудок паровоза. Аниела подскочила, как ужаленная. – Нет! Поезд! – девушка испуганно оглянулась: дорога была за рядом кустов, охраны там было не видать, да и они уже нашли бы её, если бы были здесь. В мгновение ока Лукашевич долетела до путей. Ей показалось, что она слышит, как грохочут колёса поезда где-то уже совсем недалеко. Паника накатила на польку, а не прекращающиеся слёзы закрывали обзор, но руки знали своё дело, потому ловко скинули с плеч рюкзак и начали разгружать почти полный запас снарядов. Девушка умело заложила под рельсы взрывчатку и отвела бечёвку в сторону. Тем временем поезд уже был виден на горизонте и приближался с огромной скоростью. Аниела отскочила от путей подальше, держа в трясущихся руках край бечёвки. Поезд всё приближался, время для польки замедлило свой ход, и она не могла понять, почему поезд так ползёт, почему он не спешит к своей смерти, как Вика, как её милая отчаянная литовка. Вот паровоз наехал на участок рельс, под которым Лукашевич заложила взрывчатку. Она дождалась первых вагонов и выдернула бечёвку. “Кажется, я стою слишком близко…” – успела подумать Аниела, а потом прогремел взрыв, и она упала в темноту.* * *
– Ани! Ани! Аниела! – девушка не помнила, как добралась до их дома, в её голове всё ещё стоял гул и звон от контузии, но кто-то упорно тормошил и звал её, и спустя пару минут она смогла сосредоточить взгляд на этом человеке. – Дим… – севший голос предал польку, а к глазам снова подкатили слёзы, хотя, казалось бы, она плакала достаточно, чтобы их не было ближайший год. – Ани, что случилось? Почему ты одна? – украинец смотрел на неё беспокойными глазами. Вместо ответа Лукашевич разрыдалась: в голове всё ещё стояла картина умирающей Вики. Дмитрий прижал подругу к себе и начал гладить её по голове и плечам, без слов понимая, что случилось непоправимое. – Дим… она отвлекала, на себя отвлекала их… и они её убили… прямо в сердце… а она… Дима, я люблю её, мы судьбой связаны, мирозданием, душами… – полька говорила, захлёбываясь в своих слезах. – Ну-ну, тише, успокойся, давай, объясни всё по порядку, – парень пытался хоть как-то успокоить безутешную девушку. Из-за угла выглянула заплаканная Аня. Посмотрев на старших, смышлёная латышка всё поняла, пряча лицо в руках. Дедушка мягко увёл её обратно. Сквозь пелену слёз Аниела сумела заметить малышку и в её голове что-то щёлкнуло. Собравшись с силами, она слегка отодвинулась от украинца и оглядела его. – Дим, да ты весь в крови… – ошарашенно выдавила полька. – Это Колина, нас накрыли, когда поезд как раз подъезжал и мы собрались его взорвать. Ко взрывчатке нас не подпустили, и мы упустили поезд. Они подозвали подкрепление и нам пришлось вырываться оттуда с боем. Колю сильно ранили, – парень старался говорить ровным голосом, но Аниела хорошо знала друга и видела все его переживания. – Как он? – дрожащим голосом спросила она. – Поправится. Он сильный, не сдастся так просто, – надежда в голосе Димы была такой сильной, а вот твёрдой уверенности Лукашевич не услышала. – Если он не слишком сильно хочет к Ане, – пробормотала девушка то, что не решился бы сказать украинец, зато она сейчас очень ясно понимала, как тяжело всё это время было Арловскому продолжать жить, потеряв связь. Дмитрий только тяжело вздохнул, вновь обнимая польку и гладя ту по голове. – Что мы теперь будем делать? – с отчаянием спросила Лукашевич, сжимая кулачки на гимнастёрке друга. – Я не знаю, Ани, я не знаю…* * *
Вечер начал опускаться на лес, обволакивая сумраком всё вокруг. Только в маленьком домике, скрытом кустами, на окне стояла зажжённая керосиновая лампа. Рядом со светом сидела девушка со старой потрёпанной тетрадкой. Она читала стихи, написанные её родственной душой до войны. Всё там казалось таким красочным и нежным, но на глаза каждый раз наворачивались слёзы, а вместо счастья окутывала тоска. – Ани, может в карты сыграем, не мучай ты себя, отвлекись, – к польке подошёл Дима с явным намерением вытащить подругу в настоящий мир. – Не хочу, – безразлично протянула Лукашевич, – Да и карт нет, их Вика тогда забрала. От одного упоминания этого имени сердце снова и снова сжимало от горечи, но полька больше не плакала: не было сил. Дима тоже поник, со вздохом садясь рядом с Аниелой. – Её не вернуть, ты же знаешь, такая судьба… Лукашевич предпочла промолчать, лишь сжимаясь в клубочек, желая отгородиться от боли и в то же время раствориться в ней. Сочувственный взгляд украинца только всколыхнул очередную рану на сердце девушки, и она тихо заплакала, спрятав лицо в своих коленях. Понимая, что сделал только хуже, парень покинул подругу, оставляя ту наедине со своими мыслями. Отплакавшись, Аниела так и осталась сидеть, спрятав лицо. Дёрнуться и посмотреть вокруг себя её заставил шорох, будто кто-то вновь сел рядом. Она хотела уже попросить Диму не лезть к ней, когда поняла, что это его брат, и слова мигом застряли в горле. Раньше она не любила спорить с Арловским, потому что побаивалась его хмурости, теперь же они были в одной лодке, и ей было просто неловко обращаться к нему, ибо она понимала, что он чувствовал и продолжает чувствовать большую часть времени. – Тебе ещё рано вставать, – выдавила Лукашевич через минуту молчаливого разглядывания белоруса. Тот всё ещё был бледнее обычного и выглядел болезненно. С его ранения прошло всего несколько дней, и он не успел оправиться окончательно. – Я в порядке, насколько это возможно, – Николай слабо пожал плечами, а полька подумала, что она впервые за несколько лет в одном отряде находится с этим парнем наедине. Некоторое время они молчали, каждый думая о своём. – Как ты справляешься с этим? – спросила Аниела, чувствуя, как предательски дрогнул её голос. Арловский повернул голову к ней и долго давил на девушку своим тяжёлым взглядом. Потом горько усмехнулся: – С этим невозможно справиться. Можно принять это в свою жизнь и каждый новый день встречать с мыслью, кого потерял. А справиться и забыть нельзя. – Их нельзя забывать, – печально кивнула Лукашевич, направляя тоскливый взгляд в пол. Неожиданно свет исчез. Девушка вздрогнула, оглядываясь: лампа потухла. Полька хотела возмутиться этому факту, но Арловский неожиданно зажал ей рот и потянул вниз с подоконника. В отсвете луны, чей свет немного проникал через окно, глаза Николая показались Лукашевич напряжёнными и даже слегка напуганными. – Они нас нашли, – проговорил он, и тут же девушка сама услышала, как кто-то проламывается сквозь кусты, окружающие их дом. Паника тут же как цунами обрушилась на польку, и она едва удерживала её при себе. – Соберись! – шикнул на неё парень, стискивая зубы от боли из-за резких движений. Аниела тут же закусила губу и со слабо заметным спокойствием закивала, стараясь отогнать свой страх в дальний угол. – Разбуди остальных. Пусть живо возьмут самое необходимое. Уйдём через задний ход. Если сделаем всё быстро, они не успеют нас окружить, – тихим, но чётким шёпотом проинструктировал польку Николай. – Они видели лампу? – Скорее всего. – Тогда они догадаются, что мы ушли, будет погоня, у нас трое далеко сейчас не уйдут. – Значит скинем один балласт. Аниела не видела, но могла с полной уверенностью сказать, что глаза Арловского блеснули мрачной решимостью. – Ага, разбежался об стенку, Димка тебя из-под земли вытащит и повторно закопает за это, о брате подумай, башка дурная, – зло прошипела девушка, оканчивая разговор своим уходом: стоило и правда быстрее всех разбудить. Она слышала, как за её спиной недовольно, но понимающе вздыхает Николай. Дмитрий и Эдуард сориентировались быстро, Аню пришлось тормошить, но это на себя взял её дедушка, в то время как украинец подхватил пару сумок (они и так собирались в ближайшее время уходить) и помчался за братом. Лукашевич же знала, чем ей заняться. Она забежала в уголок мастерскую старого эстонца и достала неиспользованную в недавней диверсии взрывчатку. Она спрятала её у себя под фартуком, а бечёвку отвела в руки. Все остальные тем временем собрались и находились возле заднего хода. Аниела видела, что ни почти паникующий Дима, ни обеспокоенный фон Бок, ни сонная и ничего не понимающая латышка не знали о её плане, и только Николай смотрел на неё, обо всём догадываясь. И он печально кивнул девушке на прощание, понимая, почему и зачем она так поступает. – Прощайте, – тихо пробормотала полька вслед своей уходящей семье. Когда немцы очень тихо, как они думали, подкрались к дому, а потом резко выломали дверь и ворвались в помещение, они увидели только молодую девушку, совершенно напуганную и ошарашенную их вторжением. В темноте нельзя было рассмотреть мрачного блеска её глаз. – За тебя, Вика! – воскликнула дева, давно зная, что скажет эту фразу, и бросилась навстречу вошедшим солдатам, одновременно выдергивая бечевку. Взрыв был достаточно мощным, чтобы разрушить небольшой домик и унести жизни всех, кто в нём находился, на пару секунд освещая все окрестности и даря свет четырём беглецам, которые мысленно и со слезами на глазах прощались с ещё одним членом семьи. А на небесах тем временем встретились две души, которые ждали друг друга с тех самых пор, как одна из них произнесла заветную фразу. Теперь между ними не было ни единой преграды, и они могли слиться в едином танце и до конца мироздания шептать друг другу слова любви.