Тайна

Шрамы ныли на погоду. Казалось, будто внутренности кто-то пытается намотать на сверло и давит, давит, давит. Обыкновенно такие дни Олег предпочитал проводить в своей квартире, борясь с желанием пустить пулю себе в башку, чтобы это все прекратилось. Останавливало только осознание несовершенства своих анатомических познаний и Серый. О том, что скоро снова начнется его персональный ад, Волков понимал задолго до появления грозовых туч на горизонте. Они, по правде говоря, не так уж редко там мелькали, но его «волчьи палачи» появлялись примерно раз в полгода. Сначала терялась концентрация, поврежденная рука вздрагивала чаще, чем обычно, даже если ничего сложного ей не выполнять. В эти моменты хотелось выть и бежать как можно дальше. Жаль только, где бы он ни был, погода всегда доставала. Олег шерстил сайты с прогнозом погоды и высчитывал дни, когда ему нужно будет пропасть, раствориться в своих тайных делах, чтобы Сережа ничего не узнал. Не нужно ему думать еще и об этом. Потом Олег выкатывал Разумовскому требование не беспокоить его несколько суток с запасом в пару дней до и после, на случай если метеорологи ошибутся, и исчезал, надеясь, что Серый со своей дурной башкой ничего не натворит. Обезболивающее помогало хорошо если на пару часов. Их Олег выбивал себе, чтобы поспать. Возможно, что-то более сильное могло утихомирить боль, но Волков опасался незнакомых таблеток, где побочки больше, чем показаний. Валера, конечно, могла бы помочь с подбором лекарства, только вот она была совсем из другой породы людей, нежели сам Олег. Жалеть же начнет, а там и тренировки прахом, и его тайна. Единственным решением проблемы для Олега стала однушка на окраине, где советский шкаф маскировал оружейный сейф, а единственным развлечением был телевизор с десятком каналов. Ни интернета, ни телефона, никакой связи с внешним миром. Свой телефон он тоже отключал и забывал в прихожей. Олег вообще почти не двигался эти дни, изредка выползая в кухню, чтобы залить в себя чай и забросить пару кусков чего-нибудь. Жрать тоже не хотелось. Ничего не хотелось, только замереть, окуклиться и переждать, пока все не закончится. Еду Волков буквально запихивал в себя, чтобы слабость еще и от голода не добила окончательно. Обычно всё начиналось глубокой ночью, когда будто током прошибало правый бок и Олег просыпался, чтобы еще несколько дней почти не смыкать глаз под бормотание телевизора. Как хорошо, что теперь почти все каналы круглосуточные. Копошение людей на экране отвлекало и периодически помогало провалиться в какой-то анабиоз. Сейчас был точно такой же отвратительный день. Может уже и не день — за временем Волков следить переставал, а за окнами можно было разглядеть только однообразную хмарь, становящуюся темнее по ночам. Впрочем, в окна Олег не смотрел уже очень долго. Он лежал, зажмурившись, уткнувшись лбом в подушку, и глубоко шумно дышал сквозь зубы. Думалось почему-то о собаке. О том, что Серый был прав и заводить ее, наверное, не стоит. Если каждый раз, ловя метеозависимость, он оставлял бы пса на Серегу, тот разбаловал бы животину так, что никакая дрессура не поможет. Марго и то характер испортил, позволяя будить себя в три утра, только чтобы подкинуть еды. Хотя Марго все равно была хорошей птицей. Мысли о чем-то теплом и родном уводили уставшее сознание от однообразной боли, которая, благодаря чьим-то не очень метким рукам, захватила всю верхнюю половину тела и, как бы Олег ни лег, не утихала. Иногда Волков представлял её огромным живым покрывалом с десятком рук, которое со всех сторон обнимает, стягивает и впивается когтистыми пальцами в самые больные места. Замок входной двери щелкнул, но Олег, несмотря на обыкновение реагировать на каждый звук, даже не дернулся. Все равно, кроме него, в квартиру могла попасть только консьержка в случае крайней необходимости. Ей он соврет, что затемпературил. О том, что это за крайняя необходимость, Олегу даже предполагать не хотелось. Дверь в коридоре аккуратно прикрыли, замок щелкнул еще два раза, закрылся. Послышались осторожные шаги. Как бы Волкову не было плохо, теперь он насторожился. Ноги явно не шаркали, как у тети Кати, да и привычного «Олежа?» так и не прозвучало. Он оперся на локти и приподнял голову над постелью. Плечо тут же прострелило болью, и Волков рухнул обратно мордой в подушку, тихо заскулив. В следующий миг ему на голову опустилась чья-то ладонь, мягко зарывшись в волосы. Олег вывернулся, поблагодарив судьбу, что шею пулями не задело, и встретился взглядом с единственным, к чему сейчас был не готов. На него то ли встревоженно, то ли испуганно смотрел Серый. — Уйди к черту, — просипел Олег, обратно утыкаясь в подушку и обнаруживая, что совсем не узнает свой голос. — Там Лера сбегает на свои соревнования, — совершенно буднично, но негромко начал Сережа, погладив его по голове, — думал ты ее погоняешь перед отъездом. Не знал, что ты вот так. Олег уловил только общий смысл сказанного, стараясь продышаться после резких движений и не застонать. Вместо этого вышел глухой всхлип. Выглядеть настолько жалко перед самым близким человеком Олег не привык. Очень хотелось исчезнуть, а еще чтобы Сережа погладил его. Снова. — Что я могу сделать? От этой фразы у Олега защекотало в горле. Он больше всего на свете не хотел, чтобы Серега все это видел, чтобы он сидел здесь вот так, даже не спрашивая, что с Олегом, чтобы он снова не вспоминал ВСЁ. — Олеж? Теперь выть хотелось не от боли, а от нежности, которую он различил за довольно привычной интонацией. Олег, так и не повернув головы, хлопнул ладонью где-то рядом с ухом и почувствовал, как сильные руки Серого поднимают его же ослабшую тушу, стараясь как можно осторожнее касаться плеч и груди. Разумовский скидывает подушку на пол, устраивая голову Олега у себя на коленях. Тот шумно втягивает воздух, все еще стараясь не показывать, насколько жутко ноют пять темных отметин на его шкуре. Но с Сережей вдруг становится легче, его теплые руки ворошат волосы, чуть касаясь, оглаживают шрамы. В конце концов Сережа нависает над ним, осторожно обнимая и щекотно утыкаясь носом куда-то в ухо, шепчет: — Почему ты не говорил мне? Если бы Волков сам знал. Он зажмуривается и одним движением переворачивается на спину, выворачиваясь из объятий и сам почти повисает, обхватив Серого за шею, прижимаясь ближе к жаркому рыжему теплу, снова пряча лицо с почему-то мокрыми глазами. Его подхватывают, обнимают все так же аккуратно, но крепко. Олег чувствует, как губы касаются его виска, и будто бы успокаивается. Ему все еще больно. С Серегой в принципе больно почти всегда. Но сейчас он здесь, со слабым, самому себе неприятным Олегом. Бормочет что-то про врачей и клиники, а Волков не понимает, как он мог забыть, что с Сережей что угодно переживать легче. — Я всегда буду перед тобой виноват, — будто уловив его мысли, негромко говорит Разумовский, — Но от всего, что встанет у нас на пути, я смогу тебя защитить. И Волков ему верит.