С высоты вечности

— Лари, Лари, ну почему, почему, почему, а? — шепчет Йул, с досадой топая ногами. Маленькие пятки с силой взбивают прибрежный песок. — Потому что имя — это самое-самое важное, — тихо отзывается Лари. Густые ресницы отбрасывают тени на зарумянившиеся щеки. — Так я о том и говорю! Что не тааак? — вокруг ее стоп уже крутится маленькая песчаная буря. А Лаириэль словно и не замечает. Она расчесывает волосы задремавшей в тени ивы Тиллинель. — Йуллийель, — в шепоте Лаириэль сквозит досада, ей не хочется отвлекаться, но она хорошая девочка, а потому делает и говорит правильные вещи. — Это совсем-совсем не наше дело. Пожалуйста, посиди тихо, хотя бы немного. Девочка сосредоточена на процессе, губы чуть шевелятся — то ли считает, то ли произносит заклинание. Не разобрать. Драгоценный гребень из бивня древнего мумака ныряет в густые каштановые локоны, выныривает, легко скользит по ним, словно лодочка по волнам. Йул завороженно смотрит на красивый гребешок. Лаириэль называет его Заль-Фарах. Так звали купца из Харада, преподнесшего его в дар принцессе Дейла. Даже у гребешка было имя! — Лари, ну хотя бы придумать имя я могу? — Йуллийель мало что не позволялось в этом мире, и говорить правильные вещи она совсем не согласна… когда с чем-то решительно не согласна. А уж тем более молча чего-то ждать… Спящая Тиллинель глубоко вздохнула, ресницы ее затрепетали. Лари быстро убрала волшебный гребешок и укоризненно посмотрела на Йул: — Ну вот, я же говорила. Йуллийель надулась и собралась было ответить, но вмешался Анариндил, появившийся на вершине камня, за которым они укрывались от посторонних взглядов. — Вы как там? Обсохли уже? А мы вас ждем обедать… Его звонкий голос окончательно сносит ленивый полуденный морок, в котором пребывали последние полчаса принцессы и Тиллинель. — Не подглядывай! — отозвалась Йул, ныряя в жемчужно-белое платье, сохшее на солнышке после их эпичного полета в воду и погони за Тиллинель. — Очень надо! — фыркнул Даня и нарочито отвернулся. — Так вы скоро? Есть хочется! Тиллинель резво вскочила на ноги — она, в отличие от девочек, категорически не собиралась раздеваться, чтобы высушить свое платье и одежда высохла прямо на ней. Эльфийка была несколько дезориентирована, как это часто бывает при внезапном пробуждении, но быстро взяла себя в руки: — Лари! Ты что, усыпила меня? — с подозрением посмотрела она на свою воспитанницу, удивленно проводя рукой по идеально сухим и гладким волосам. — Я? — глаза Лаириэль распахнулись, на лице нарисовалась обида. — Как ты могла такое подумать? «Вот ведь хитрюга!» — восхитилась Йул, глядя на Лари. Тиллинель фыркнула, посмотрела на Лари с подозрением, но промолчала, сделав вид, что поверила. Она прекрасно знала свою воспитанницу. И то, как ловко та умеет прятаться за правильные слова… **** Тиллинель маялась без сна уже какое-то время, не находя причин своему странному состоянию. Весь вечер ее терзала какая-то необъяснимая тревога, пульсировала в висках, не давала покоя. Ей не нравилось то, что она так расклеилась, что снова заснула днем на ровном месте, а еще этот необъяснимый голод… Тело словно жаждало чего-то эдакого, но желания свои она никак не могла осознать. Хотя… Тиллинель повернула голову, посмотрев на спящего мужа. Однозначно, его нужно разбудить и может быть он поможет утолить этот внезапно разыгравшийся аппетит. От подобных мыслей бросило в жар. Тиллинель буквально подскочила в кровати и, не обуваясь, выбежала из комнаты. Щеки горели, в груди разливался жгучий стыд. О, Элберет, что с ней происходит? Когда она успела превратиться в столь развращенное, ненасытное существо? Она же проходу не дает Эйтару последние дни. Разве так можно? А точно ли нельзя? Кто бы объяснил… Да кто же объяснит? Тиллинель прошла по коридору и остановилась у прохладной стены, увитой стеблями плюща. Прижалась к отполированному до шелковистой нежности камню, словно хотела слиться с ним, отобрать часть живительной прохлады, заледенеть… Хаос внутри чуть успокоился. Тиллинель принялась перебирать в мыслях тех, кому можно поведать о том, что ее терзает. И какими же словами описывать все это? Чтобы все понятно, но без осуждения. Почему ее должны осуждать вопрос даже не вставал. Она бы на их месте осудила. Да! И в который раз острой пикой кольнуло в сердце: ах, если бы только Луинэль была рядом. Все было бы иначе. Лучше. Правильнее. Мудрее… Как же ее не хватало. «Наше детство закончилось именно тогда», — сказал кто-то из мальчишек… Тиллинель почему-то не могла вспомнить, кто именно. Леголас? Эйтар? Лантир? Какая, в сущности, разница — это был бесспорный факт. Для самой Тиллинель тот день стал катастрофой, поделив жизнь на «до» и «после». — Почему, почему ты не удержал ее? — рыдая, упрекала она Эйтара. — Ты мог бы! Только ты и мог бы! Но ты даже не старался… Как, наверное, больно ему было слышать подобное. Она обзывала его бесчувственным эльфом, ужасным сыном. Он не оправдывался, не спорил, лишь уходил в себя, как обычно… И она, как обычно, даже не пыталась его понять, лелея жалость к себе, на годы затаив обиду. Именно тогда их детский союз начал распадаться, они сильно отдалились и каждый пошел своей дорогой, не желая оглядываться, не смея задать самые важные вопросы. Было странно… Но они так жили. Плывя по реке времени, не упуская друг друга из виду, но стараясь не приближаться. И когда ее подхватил дикий водоворот болезненной неразделенной влюбленности, ему оставалось лишь обреченно наблюдать, как ядовитые темные воды тянут ее на дно. Прийти на помощь он не мог, потому что она бы ни за что эту помощь не приняла. Каким-то образом он знал это. Тиллинель могла лишь догадываться, что чувствовал все эти годы Эйтар, чья преданность не подвергалась сомнению ни на миг… — Просто он слишком хороший, — босая Тиллинель медленно брела по ночному замку, вдоль галерей, среди увитых растениями колонн. По разгоряченным щекам текли слезы, она не старалась их унять. — Слишком хороший… А я как змея в его сердце. Умом она понимала, что неоправданно строга к себе, но из души рвалась болезненная нежность и досада, что не может, не умеет, не имеет никаких сил выразить свои истинные чувства… Рассказать самому родному существу во всех существующих мирах, как сильно она любит его. Да, он чувствует и все понимает. Понимает даже больше, чем другие, чем даже она… Но ей самой ужасно хотелось поведать это простыми и правильными словами, наблюдая, как яркая радость озаряет его лицо. Сердце затопила холодная грусть. Тиллинель никогда не считала себя слишком одаренной и учиться не то чтобы любила. То, чему учил ее отец — притворяться, терпеть боль и сражаться — было просто. И тут ей не было равных. Луинэль смогла убедить, что это не то, к чему нужно стремиться. И что Тиллинель способна на большее. Луинэль учила беречь, чтить и создавать. На это требовалось много времени, еще больше — душевных сил. Но это было захватывающе. Тиллинель каждую минуту ощущала себя нужной. И важной… Освоить удалось не так уж и много, обучение оборвалось на полуслове. В тот день, когда корабль, отбывающий из Серых Гаваней, унес Луинэль. Навсегда. Походив по галереям замка и приведя мысли в порядок, Тиллинель все-таки пришла в себя и успокоилась. Луинэль не одобрила бы этого погружения в жалость к себе. Что было, то минуло. Если подумать, все сложилось не так уж и плохо. То, что осталось в прошлом, изменить не сумеет никто. Но то, что происходит сейчас и то, что последует за этим, вполне в ее власти. И время еще есть… — Если не пытаться, не пробовать снова и снова, ничего же и не получится… — выдала Тиллинель в ночную тишину банальную мудрость, достойную уст самого Гендальфа. Рассмеялась этой мысли и решила уже возвращаться в постель, под бок к любимому, как вдруг ее скрутил невиданный доселе, прямо-таки животный голод. Отрадно было то, что именно этот голод интерпретировался однозначно и Тиллинель знала, что с ним делать. В кухне замка она ориентировалась превосходно: вон там, в остывающей печи, стоят маленькие крынки, в которых топится молоко, поспевающее как раз к завтраку. А на полке над ней, завернутый в белоснежное полотно, так же ждет утра ароматный, румяный, с хрустящей корочкой хлеб. Тиллинель захлебнулась слюной от одного только запаха. В кухне было тепло и пусто. Тиллинель достала молоко, аккуратно отрезала от хлеба огромный кусок и устроилась у окна, сквозь которое просачивался свет предрассветных сумерек. Вгрызаясь в ароматную хрустящую корочку, запивая ее сладким молоком, она пребывала в предрассветной неге, не задумывалась о странном желании поесть среди ночи, ни о том, что за один час настроение ее изменилось несколько раз с отвратительного самобичевания до полного, абсолютного принятия мира, растворенного в счастье. Может быть просто потому, что она никогда не умела долго и много думать. А уж тем более анализировать свою собственную суть. Сейчас было все просто и ясно — она дома. Дома. В тепле, в сытости, в безопасности. Рядом с тем, кто ее любит и кого любит она. А что ей еще нужно для полного счастья? Белый вертлявый комок под боком? А вот и он, легок на помине — мелкая пушистая бестия. Отыскал-таки дорогу на кухню. Лоссэ, обрадовавшись ей, кинулся в ноги, выпрашивая ласки и молочка. — Как ты попал сюда, маленький? — усмехнулась Тиллинель. А в следующую секунду чуть не подавилась, услышав рядом: — О! Я смотрю, у нас троих ночной дожор, — задорный голос Ольвы Льюэнь перечеркнул сытую умиротворенность, в которой Тиллинель пребывала только что. — А я-то думаю, кому он так обрадовался, аж кубарем с лестницы скатился. Ольва тоже была у себя дома. В тепле и безопасности. Но Тиллинель хорошо понимала, до какой степени Ольву напрягает ее присутствие. Хотя стоит ли удивляться? Тем временем Владычица тоже добралась до еды. В отличие от Тиллинель, ничего отрезать не стала, а вкусно оторвала кусок хлеба, окунула в молоко, вгрызлась в ароматный мякиш и с удовольствием зажмурилась: — Поверить не могу, что неделю назад смотреть на еду не могла. Сейчас есть хочу постоянно. Такой прожорливый этот малыш. Ежеминутно чего-то требует… Тиллинель оцепенела. Нет… ничего же такого не может быть. Она медленно переводила взгляд с молока на хлеб. Когда, в какой момент жизни она в принципе ела такую простецкую еду, да еще и посреди ночи? — Послушай, если я тебе помешала… — нахмурилась Ольва, не понимая столь странной реакции на свои слова. Тиллинель резко вскочила и бросилась вон. На пороге затормозила, повернулась, склонила голову, приложив ладонь к груди — просто так убежать было весьма непочтительно, и понеслась вверх по лестнице, сверкая голыми пятками. Неважно. Ольва Льюэнь и так не самого высокого о ней мнения, хуже уже и не будет. *** Ветка озабоченно посмотрела ей вслед, после чего произнесла: — Встреча в верхах прошла в конструктивной и дружественной обстановке. Наедине и без свидетелей мы друг друга не поубивали. Это прогресс. Работаем над собой. Растем… Лоссэ жалобно поскуливал, не понимая, что сейчас произошло. И почему его прекрасная и добрая хозяйка убежала, оставив его умирать от голода? — Лоссэ, — позвала щенка Ветка. — Не плачь, сегодня я твоя мама. Иди ко мне, молочка налью. Два раза просить не пришлось, Лоссэ, вращая во все стороны хвостом, радостно кинулся в объятия прекрасной и доброй Владычице Зеленолесья. *** Синувирстивиэль разбудил суматошный стук в дверь. Ей не впервой было просыпаться среди ночи, откликаясь на любой зов нуждающихся. Нынешний королевский статус нисколько не умерил того, что являлось ее сутью — в этом была вся целительница Зеленолесья. Лучшая целительница. Она легко встала, накинула шелковый халат поверх ночной рубашки и быстрым шагом подошла к двери. — Виэль! — ворвавшаяся в комнату Тиллинель дышала часто, словно загнанный зверек. — Что случилось, девочка? — целительница озабоченно смотрела, как тайли ее дочери пытается подобрать слова и как у нее ничего не получается. — Так, успокойся, присядь сюда. Тиллинель присела на диван и обняла себя руками. Ее пробивала мелкая дрожь — ночная прогулка по холодному замку дали-таки знать о себе. Виэль, посмотрев на посиневшие маленькие ступни, которые Тиллинель тщетно пыталась отогреть в густом ворсе ковра, неодобрительно вздохнула и накинула ей на плечи шерстяной плед, лежавший тут же. Тиллинель подняла на нее благодарный взгляд, подобрала ноги и свернулась на диванчике под пледом, словно кошка. — Я не знаю, что со мной происходит, — начала объяснять Тиллинель. — Что-то совсем не так. Наверное, заболела. Или отравилась. А еще я, кажется, схожу с ума… Виэль рассматривала эльфийку внимательно, чуть склонив голову. Та смотрела с опаской и затаенной надеждой убежать, как это частенько бывает с теми, кто раньше никогда и не болел толком, а вот зачем-то приходится обращаться к целителю, потому что «что-то не так». — И как именно ты сходишь с ума? — Ну… в общем… — щеки Тиллинель стали пунцовыми. Видно было, как отчаянно она подбирает нужные слова, и как у нее ничего не получается. Она коротко всхлипнула, словно маленький ребенок, и виновато уставилась на Виэль. Та решительно подошла и поставила Тиллинель на ноги — плед, соскользнув с плеч, упал на ковер. Синувирстивиэль дотронулась пальцами до ее висков, аккуратно обвела линию бровей, надавила на затылок, после чего загадочно улыбнулась и уточнила: — И давно ты сходишь с ума, Тиллинель? Подозреваю, дней пять уже? И с этими словами положила ладони ей на грудь и чувствительно так сжала. Тиллинель, и близко не ожидающая ничего подобного, возмущенно вскрикнула и отшатнулась. В глазах ее плескалось такое детское недоумение, смешанное с обидой, что Виэль почувствовала себя неловко, словно ребенка напугала. Она вскинула руки в успокаивающем жесте и улыбнулась: — Да рассыпет Элберет звезды над твоей головой, дорогая, — голос Виэль был спокоен и торжественен. — Понятно, что вы с Эйтаром ничего не заподозрили, никакого опыта у вас не было и быть не могло. Но чудеса случаются. Тиллинель молчала, огорошенная свалившейся на нее информацией. Отчаянно желала, но опасалась поверить… И все же Синувирстивиэль произнесла фразу, которой славят семейную пару, приведшую в мир нового эльфа. И она не могла же шутить подобными вещами… — Чудеса случаются, — завороженно повторила Тиллинель и разрыдалась. Виэль с пониманием дела усадила рыдающую Тиллинель на диван, заново укутала ее пледом и начала давать указания кому-то за пределами королевских спален. Через некоторое время в руках Тиллинель появилась чашка с заваренным в ней чем-то, с сильным привкусом аниса и кориандра. Она постепенно приходила в себя, в голове прояснялось, мысли выстраивались в совершенно ином порядке. Теперь, зная, чем обернулось ее давешнее недомогание, она по иному оценивала все то, что говорила и делала последние несколько дней. За что-то было все еще стыдно, а что-то казалось невероятно смешным. Снаружи меж тем окончательно рассвело, солнце начало свой путь по небосводу. Скоро всех ждали к завтраку, и Эйтар, наверное, уже ищет ее… — Виэль, Виэль, мне надо идти… — Ну куда? Лаириэль в соседней комнате, а Эйтар скоро будет здесь, уж поверь. Теперь вы будете беспрерывно чувствовать друг друга. И их… — Их? — недоверчиво пролепетала Тиллинель. Никогда в жизни на нее не сваливалось одновременно столько хороших новостей. — Да, ты пока не можешь этого ощутить, но их у вас двое. И один — точно мальчик, насчет второго… пока рано судить. Тиллинель стало страшно. Она вывернулась из кокона пледа и выпрямила спину: — Виэль. Послушай… сохраним это в тайне. Не надо никому знать, что у нас близнецы. Пока. Вообще… — Это странно, но ладно, — пожала плечами Синувирстивиэль. Спорить с беременной эльфийкой не стоило, тем более с той, кто вынашивает близнецов. Вероятность подобного чуда даже в эпоху Новой Зари исчезающе мала. Что же, пусть все радуются малому, а Тиллинель с Эйтаром сами разберутся. Погруженные каждая в свои мысли, они не сразу заметили Лаириэль, выплывшую из своей спальни. Девочка переводила удивленный взгляд с мамы на тайли, после чего просияла и выдала: — Вы уже все поняли, да? Мама! Я же говорила, что у меня получится. Тиллинель опасливо покосилась на королеву Дейла. В глазах у Виэль удивление сменилось каким-то благоговейным трепетом. — Лари, ты о чем? — шепотом произнесла Тиллинель. Лаириэль не стала объяснять. Она подошла к Тиллинель и запустила руки в ее густые распущенные волосы, вытянула из лавины локонов тоненькую косичку, о существовании которой даже Тиллинель не догадывалась. В косичку была вплетена шелковая ярко красная нить. Тиллинель сидела неподвижно, не смея даже глубоко вздохнуть, пока Лаириэль аккуратно выпутывала нитку из ее волос. И думала о том, как удивил ее один момент: сразу после свадьбы, еще по дороге в Дейл, Лаириэль отчего-то воспылала страстью к ее волосам. Говорила, что Заль-Фарах тоскует без работы и что самой себе расчесывать волосы скучно. Волосы у Тиллинель с тех пор лежали идеально и Лаириэль прикасалась к ним постоянно. Несколько раз во время этого действа эльфийка засыпала, как и тогда, на берегу… И даже заподозрила неладное, но… — Я прочитала этот заговор в старой книге, в библиотеке Дейла, — объясняла Лаириэль, скручивая длинную нить в руке. — Он хороший, светлый. Люди им пользуются, чтобы в семье было много детей. Мама сказала, что вряд ли это может сработать на эльфах, но я точно знала, что сработает. Она ловко сплела из нити нечто наподобие браслета и завязала его на запястье Тиллинель: — Названия заговора никто не помнит. Я назвала его Нить Элберет. Лаириэль с гордостью осмотрела свою работу и подмигнула Тиллинель: — Она должна оставаться здесь, разорвать ее нужно во время родов. И все-все будет хорошо… Ошарашенная Тиллинель подергала нить, та оказалась очень прочной. — Да рассыпет Элберет звезды над твоей головой, — услышала она древнее чествование из уст своей юной воспитанницы и, закрыв лицо руками, вновь разрыдалась. **** Ветка, спустившись к завтраку позже всех, застала местную публику в состоянии крайне приподнятом. Подозрительно оглядев присутствующих, она присела рядом с Трандуилом и шепотом спросила, по какому поводу праздник. Он указал взглядом в сторону Эйтара и Тиллинель, глаза которых лучились невероятной радостью. Радость эта, словно солнечное сияние в ясный день, озаряла всех присутствующих. — Ри, это то, о чем я подумала? — спросила она, хитро прищурившись. — Как там у вас говорят? Они привели в мир нового эльфа? — Невероятно, но им удалось, — отозвался Трандуил, явно опьяненный этой чудесной новостью. — Что же такого невероятного? — усмехнулась Ветка. — Маленькому Принцу нужна компания. А беременность — дело заразное. Она посмотрела на Тиллинель и взгляды их пересеклись. Ветке ненароком показалось, что Тиллинель тщетно пыталась притушить сквозящее в глазах торжество. «Ну да, уела, что уж... Разлучить вас теперь не сможет никто», — с досадой подумала Ветка. Похоже, осталась она без телохранителя... И, посмотрев на Трандуила, которому последний месяц доставалось от нее по полной, чуть слышно произнесла: — Беременная Тиллинель. Ой, ой. Бедняга Эйтар, крепись…