0.
22 мая 2021 г. в 21:54
Примечания:
приятного чтения ♡
Всë было как всегда: пузатая луна, студëная земля, а по виску — жемчужина пота. Строительство новой казармы после событий в Тросте временно приостановили, и Микаса с Энни перенесли свои ночные тренировки туда, где от всего Кадетского училища их оттесняли сложенные высокими стенами брëвна. Девушки шутливо называли их в честь самих Стен и в зависимости от того, где ночевала охрана, губами друг другу за ужином подавали знак: «Сегодня за Марией».
И «сегодня за Марией» они сошлись позднее, луна закатилась дальше, тени растянулись шире. Ни словом, ни кивком в качестве приветствия они не удосужились и взялись за дело. Парадокс, разделëнный на двоих, что как негласные соперницы с первого года обучения они помогали друг другу совершенствоваться. Просто они довольно скоро выяснили, что тренироваться в одиночку не столько эффективно, сколько с кем-то, кто эту надобность бы разделял. И если Энни даже при Шадисе заинтересованность в драке не проявляла, то наедине с Микасой показывала не только хорошие умения в этом, но и желание становиться лучше. «Просто ты единственная годишься мне в соперницы», — безэмоционально поясняла она, игнорируя слабую улыбку Микасы в ответ. Правда, та, в отличие от Леонхарт, не осознавала полностью, почему в борьбе с титанами так важны навыки рукопашного боя, но чувствовала, что пригодятся.
Случившееся в Тросте сказалось на Микасе серыми впадинами под глазами и мыслями, убегающими куда подальше от Энни, что держала еë ноги, пока Аккерман качала пресс. В поединках, понимала Леонхарт, этой ночью смысла не будет, поэтому обоюдный выбор пал на недолгие простые упражнения. Энни не спрашивала — знала, что причина опоздания Микасы в наматывании кругов по территории училища. Знала, потому что сама была занята тем же.
Движения Аккерман были до раздражения ритмичны и неустанны, лишь едва слышимое порывистое дыхание выдавало не первый десяток минут тренировки. Микаса никогда не знала меры, и Леонхарт всегда вовремя останавливала еë на перерыв рукой, положенной на рельеф живота, прячущийся под впитавшей пот майкой, больше годной на тряпки (и, если вы никому не расскажете, то это был один из поводов объединения сильнейших кадетов).
В этот раз, стоило внутренним часам Энни забить в преддверии отдыха, она рукой не приникла к чужому прессу, а сдавила ею колено Микасы, села на еë щиколотки, придавливая их к земле почти, наверное, до будущих синих отметин. Спасибо Аккерман скажет как-нибудь потом — спасибо за то, что, зная, как нагрузки вымещают навязчивые воспоминания о смерти и новой жизни премного любимого Эрена Йегера, Леонхарт разрешила ей перетрудиться.
— Не холодно в этом тряпье? — нарочито лениво изронила Энни, уместила согнутые руки на коленях брюнетки и положила на них подбородок максимально скучающе.
Не прерываясь, Микаса показала на шарф.
— Если бы сейчас стояла жара, как в двадцатых, ты бы всë равно его носила.
Микаса непроизвольно вспомнила рассказы отца — настоящего отца, первым умершего отца — о климатическом буйстве его детства, когда всë полугодие солнце палило так, что хоть Стены удлиняй и в купол перестраивай. Урожаи иссохли, торговые лавки опустели, люди загибались от солнечных ударов. Особенно на окраинах Марии что еда, что вода, что свободный тенëчек (например, под молодым дубом, близ которого из последних сил росли фиолетовые или синие цветы — Микаса забыла их точные краски) приравнивались к золоту. Сейчас ни Марии, ни отца, ничего из этого воспоминания не было.
— Хочешь обсудить погоду? Не похоже на тебя. — Предплечьем, на котором холмиками выступали мышцы, Микаса скоро-наскоро вытерла пот, скопившийся в ложбинке под носом. — Ты выглядишь несобранной. Поменяемся?
Согнутыми локтями пережав колени Микасы туже, Энни, опомнившись, расслабилась. Пора привыкать, что в талантах Микасы, помимо мастерского начищения рожи кому бы то ни было, числилась способность немного читать Энни (и, если вы никому не расскажете, то это был один из поводов их объединения).
Светлый пучок подпрыгнул — Леонхарт мотнула головой. Микаса то ныряла в тень брëвен, то выныривала из неë; то приближалась, то отдалялась от маски безразличия на лице Энни. Взгляда они не отводили даже при соприкосновении кончиками носов. Кажется, раз не стали мериться силами физически, то решили побороться хотя бы так.
А потом Микаса резко вырвала ноги из ослабшей хватки и сомкнула их вокруг шеи Леонхарт. Та среагировала непозволительно поздно, обнимая в сопротивлении бëдра, перекрывающие дыхательные пути, лишь тогда, когда Микаса впечатала еë лопатки в промëрзшую землю и села ей на грудь. Дышала она грузно и часто, о чëм свидетельствовали густые облачка пара, срывающиеся с покусанных губ.
Это странно, что в такой позе Энни ощутила себя в безопасности?
Еë глаза были раскрыты предельно, и их льдистая голубизна таяла под натиском серых колец радужки Микасы.
— Ты не дала мне отпор сейчас. Что-то случилось, — подтвердила свои догадки Микаса, но спрашивать, что именно, не рискнула. Энни сомневалась, что ей это любопытно, да и вряд ли Леонхарт бы вывалила правду, что теперь Эрена, оказавшегося титаном, придëтся либо убить, либо забрать на Родину. К отцу.
Разговор был окончен. Микаса собиралась встать, но перегруженные мышцы живота стянуло, как будто открывая в них новое сердцебиение. Признак боли проявился только в нахмурившихся бровях, Микаса осела обратно, откинулась, упëрлась выпрямленными руками в таз Энни и прогнула спину так, чтобы недовольный пресс потянулся и притих. Мокрая майка задралась, оголив сверкнувшие белым кубики.
От невыносимо контрастного с уличным холодом всеобъемлющего тепла Энни прильнула ближе к разгорячëнному спортом телу брюнетки. Мурашками, как сотнями копий, поразило заднюю часть шеи. Она задержала дыхание, как бы сильно ни хотелось и дальше вдыхать запах дождя, дерева и пота — запах Микасы.
Весь день Энни помогала разгребать трупы павших в битве за Трост. Сил, чтобы думать и разгребать ещë и свои такие же мëртвые и изуродованные желания, в ней не осталось.
Она провела языком сквозь ткань пижамных штанов Микасы там. Аккерман, как по велению сигнальной ракеты, свела ноги, и Энни пришлось силой развести их обратно, чтобы смочь совершить вдох, который всë равно прозвучал задушенно.
— Что ты делаешь? — хрипло-хрипло вырвалось у Микасы.
Наконец-то свинцовая грусть выветрилась из еë глаз, сделавшихся очаровательно круглыми.
Энни пожала плечами, уперевшимися под колени брюнетки, ведь не знала верного ответа. Или хотела не знать.
— Прости. — Вернув голосу металл, режущий похлеще лезвий для титанов, Энни попыталась (для виду) выползти из захвата. Как же хорошо, что летний мороз не давал румянцу жизни на еë щеках.
— Погоди.
Энни ожидала проклятий, удара (то есть всего того, что мечтала сделать с собой сама), но не смущëнного касания к еë пробору в волосах, откуда Микаса вытянула комочек земли и, раскромсав в кулаке, выкинула его.
Аккерман сдвинулась подальше, найдя себе место на активно вздымающихся рëбрах Энни. Она смотрелась меньше удивлëнно, чем неверяще, и Энни даже думать не хотела о том, что в этой неопытной, травмированной голове сейчас происходит. Надеясь, что туда не взбредëт мысль продолжить. Что угодно, но не это. Потому что Леонхарт не сможет отказать, и будет очень, очень плохо.
Хотя, казалось бы, что могло быть хуже, чем сейчас?
— Я видела, — неуверенно начала Микаса, завозившись с торчащими ниточками шарфа, — как Имир делает Кристе... это.
Энни фыркнула.
— Проще сказать, кто их за этим не видел.
Микаса шутку не оценила и уже вовсю мяла красную вязь на шее.
— Имир любит Кристу. Это значит, ты меня?..
— Нет, — больно лихо обрубили еë. — Чего ты хочешь? — «И чего хочу я?»
— Я не знаю, — понизилась до шëпота Микаса, и Энни вдруг увидела над собой не уверенного жëсткого бойца, а потерянную девушку.
Такую же.
Микаса даже не различала своих чувств к Эрену, Энни права? Леонхарт горько усмехнулась.
— Я не знаю, — повторила Микаса немного твëрже и задрала голову к глубоко-синему небу. Шарф свесился чуть набок, приоткрывая кусочек бледной кожи, за которым проглядывалось сглатывающее горло. Энни сглотнула тоже. На языке завертелось желание сравнить глаза Микасы со штормовым морем, но Аккерман бы не поняла; она не знала ни моря, ни счастья, ни Энни. — Но тебе необязательно было останавливаться.
— Хочешь узнать, чего хочешь? — серьëзно спросила Энни, стараясь держаться ровно, помня, что над ней враг, смысл жизни которого она вынуждена будет забрать и передать на съедение. У этого смысла был крикливый нрав, самоубийственная цель и огромные, полные распустившейся зелени и жизни глаза. Энни этой жизни в них завидовала.
Микаса вспыхнула. Это означало «Да».
— Точно? Ты готова? Мне нужно, чтобы ты сказала.
Пожалуйста, скажи «Нет».
— Да.
Энни с нереалистичной для своего образа аккуратностью перевернула их.
— Подожди, приподнимись.
Она стянула свою монотонную толстовку. Микаса расценила это за призыв осыпать неумелыми поцелуями еë ключицы, но Энни, сжимая губы от ухмылки, остановила еë, оттянув за шарф. Аккерман стушевалась, не зная, куда себя деть и что делать. Энни же расстелила толстовку на земле и только тогда за хрупкие плечи опустила Микасу на спину. Под еë затылком, находящимся в опасной близости к ряду брëвен, Леонхарт расправила капюшон — жалко было угольным, прекрасно укороченным волосам мешать землëй. Сама, пачкая колени, опустилась лицом напротив аккерманского живота. Микаса вместо неë смотрела на далëкое, но казавшееся близким небо, послушно выполняя молчаливые просьбы, диктуемые ледяными касаниями: щелчок в коленную чашечку значил расставить ноги пошире, поглаживание по внутренней стороне бëдер призывало расслабиться, а приподнятая зубами майка и тычок носом в пупок еле различимо просили довериться.
Своë же успокоение Энни нашла в чужом теле, в чужом человеке. Необъяснимо гладко и привлекательно обтягивали бëдра примитивные пижамные штаны. Ноги Микасы были стройны, но Энни всë ещë чувствовала отголоски силы, с которой они обвивали еë шею, заставляя задыхаться по двум причинам. Энни вобрала в рот шнурок и потянула за него, медленно распуская маленький бантик. От Микасы послышался протяжный выдох.
— Можно я сама? — всë ещë прячась от зрительного контакта, попросила она.
— Конечно.
Нервно приподнимаясь, Микаса стащила свои штаны вниз. На уровне икр Энни остановила еë руки.
— Оставь, а то холодно будет.
— А тебе?
Энни в одном спортивном топе и шортах поëжилась, но махнула рукой и скользнула ей по правой ноге Микасы. Кожа здесь была такой чистой и нетронутой, не успевшей покрыться шрамами... Жаль, освещение поскупилось на детали. Толстовка, к счастью, была на размера три больше нужного, так что земли Микаса касалась лишь пятками. Чтобы и этого избежать, Энни легла на живот и закинула ноги Аккерман себе на спину.
— Так комфортно? — тихо осведомилась она.
— Да, — на выдохе утвердила Микаса и от неожиданности закрыла рот рукой, когда Энни припала к ней языком: на грани кромки белья, по низу живота Микасы, она вывела мокрую линию, на которую специально подула, чтобы увидеть, как крошечные точки мурашек засеивают ляжки брюнетки, поднимая волоски. Слюна переливалась.
Вместо женского белья на Микасе были удобные для солдатского образа жизни короткие обтягивающие шорты чëрного цвета. Энни подавила смешок — на ней были такие же. Они похожи.
Микаса прикрыла глаза, и Энни воспользовалась моментом, чтобы избавиться от кольца. Украшая горячими поцелуями бока отвлекающим манëвром, она с неуместным волнением дëргала и дëргала блестящее серым кольцо, никак не желающее отлипать от потного пальца. Наконец, Энни убрала его в карман шорт и подивилась тому, как еë руки, запачканные невидимой кровью неправильных жертв, красиво смотрятся на талии Микасы.
Ночь холодила беспощадно, но тепло нашло свой источник. В книжках писано было, что в такие моменты становится жарко, однако Энни ощущала скорее тепло. Оно поднималось к горлу от груди, скручивалось в животе, исходило от податливого тела под ней и являлось именно теплом.
— Всë хорошо? — приподнялась на локтях Микаса. Еë волосы наэлектризовались и забавно подлетали.
Энни дала положительный ответ и, получив такой же на вопрос, можно ли идти дальше, избавилась от последнего элемента одежды Аккерман ниже пояса. Та повелась на рефлексы и хотела свести ноги, но Энни поцелуем сначала в правую, затем в левую коленку попросила их развести обратно. Возможно, Леонхарт стоило меньше палиться и посмирить рвущуюся нежность, но она делать этого не стала.
Снимая бельë брюнетки, Энни не могла не заметить, как потянулась за ним густая прозрачная нить, одним своим видом вынуждающая тугой комок слюны ухнуть по глотке. Энни почувствовала яркий, давно не испытываемый импульс между ног. Часы ожидания закончились.
Еë язык широко прошëлся по половым губам и юрко раздвинул их. Сверху раздалось оханье, от которого Энни неконтролируемо закатила глаза поглубже под веки. Солоноватая, отдалëнно отдающая металлом влага размазалась по губам, и Энни по-хорошему не должна была получать столько удовольствия от этого. Она ненадолго отстранилась, добавила своей слюны и придвинулась вплотную.
Микаса была невероятной. Еë бëдра дрожали, едва сдерживаясь, чтобы не сомкнуться. Еë глаза отражали луну и, каждый раз падая вниз, судорожно искали другой объект наблюдения. Еë руки не находили себе места и сжимали края толстовки. Пот тонким ручейком сбегал со лба и пропадал за шарфом, который вскоре отлетел прямо на землю за ненадобностью. Она вела себя тихо, так тихо, что Энни вслушивалась в малейший шорох и усиливала движения языка уже невольно. Микаса была до того невероятной, что рядом с ней Энни ненадолго могла отпустить ношу убийцы и сделаться обычной, понимаемой кем-то (и если вы никому не расскажете, то это был главный повод их объединения).
Полноценно Микаса расслабиться не могла. Она как будто оцепенела, и то, чем они занимались на улице вместо тренировки, разгоняло кровь по венам, выделяя тепло практически в размерах, способных восстановить плюсовую температуру. Слишком непривычно, слишком странно, слишком приятно, просто слишком.
— Нравится? — шумновато хлюпая и восстанавливая дыхание, решила уточнить Энни. Лишившись ласки еë рта, Микаса захныкала и вильнула бëдрами, но Леонхарт опять потребовала обличить ответ в форму слов.
— Нравится, — сконфуженно призналась брюнетка, и высохшая полость рта вызвала короткое откашливание.
Энни кивнула и почувствовала, как же чертовски затекла шея.
— Ты в порядке? — вмиг посерьезнела Микаса.
Внезапная идея, имеющая крупный риск окончиться провалом, затянула узел внизу живота вдвое туже.
— Ты не против, если мы перевернëмся? — шепча такое совсем глухо, Микаса зацвела багровыми пятнышками.
Энни не без удивления заняла место Микасы, ложась на спину. Шейные позвонки благодарно хрустнули.
— Так ты не против?
— Нисколько.
Микаса приняла ту же позу, с которой всë началось. Несмотря на помявшуюся майку, ощущала она себя более чем обнажëнной. Бескожной. Небо было просторным, гипнотизировало тьмой, разрезанной редкими всполохами звëзд. Секундный ветер остудил кипяток в мозгах и на коже. Микаса не могла сконцентрироваться на чëм-то, кроме языка, вернувшегося к ней горячим и скользким.
Закалëнные вечными тренировками мышцы удачно справились с усиленной нагрузкой. Поддерживая бëдра на весу, чтобы не доставлять дискомфорта Энни, Микаса удивительно быстро поймала ритм, плавный и удобный обеим. Внизу было влажно и нарастающе. Энни сбивалась, не поспевала, но пыталась быть полезной, нужной. Сместившись с особенно чувствительной точки, она языком проникла глубже. Микаса выразительно ругнулась, позволила себе распустить волосы Энни и зарыться в них пятернëй. Горло саднило от сдерживаемых стонов. Капля пота отделилась от кончиков чëрных волос, щекотливо пересекла позвоночник и исчезла у копчика. Делать это под звëздами было красиво до тошноты.
Камушки под толстовкой мешались, но игнорировались. Носом Энни утыкалась в урезанные чëрные волоски на лобке. Она усердно двигала и языком, и шеей, несмотря на уставшие челюсти. С уголков губ по щекам и дальше, вниз, скатывалась влага. Тяжесть Микасы на еë груди. Мокрые звуки поцелуев в интимное. Энни не могла не посмотреть наверх, и среди всех звëзд ярче всего смотрелась Микаса, которая тоже посмотрела на неë и более взгляда не уводила. Леонхарт бросил в дрожь факт, что Микаса не представляет под закрытыми веками кое-кого другого, а смотрит прямо на неë и наслаждается тем, что делает ей это именно Энни. Ох.
Пока язык проникал всë глубже, пока Микаса обернулась и увидела, как Энни нетерпеливо поглаживает себя через ткань, напряжение копилось, копилось, копилось и достигло грани. Микаса толком не распознала момента, но сжала мышцами изнутри чужой язык, дрожащей волной прогнулась в пояснице и, больно зажмурившись до белых всплесков под веками, обмякла. Она выставила локти и рухнула на них, горячим лбом утыкаясь в блаженно прохладную землю. Наконец-то расслабилась.
Краем глаза Энни запечатлела, как Аккерман сжималась не только сама, но и сжимала отброшенный шарф. Было бы здорово, если бы он разошëлся по швам от того, с какой силой Микаса в него вцепилась. Но этого не произошло. Аккерман села на живот Энни, переводя дыхание после труднодостижимого удовольствия. Она покрутила плечом, развязно растëрла свою влагу по подбородку Энни и потянулась, чтобы распутать волосы за еë ухом. Там же она оставила призрачный поцелуй, неуверенный и пробный, но настоящий.
— Ой, прости, ты же... — Она стала торопливо спускаться и тëплыми пальцами цеплять резинку шорт Леонхарт.
— Нет.
Микаса заступорилась и посмотрела с неприкрытым вопросом.
— Не надо, — повторила Энни.
— Но...
— Нет.
— Тебе не понравилось?
Возбуждение Энни ноющей жаркой тяжестью скопилось внизу.
— Нет. — Металл в голосе заскрежетал неискренностью, недоговорëнностью.
Леонхарт встала, прикрывая мокрое пятно на шортах. Луна успела опуститься низко. Энни помогла плохо соображающей Микасе подняться и сама натянула на неë штаны, резко притянув за шнурки к себе и заставляя еë столкнуться с собой бëдрами. Микаса тихонько охнула, ведь чувствительность ещë не сошла, но Энни не сделала ничего, кроме того, что сплела ей прежний аккуратный бантик.
— Но я видела, ты... трогала себя.
— Я думала, нашей целью было узнать, чего хочешь ты, — твëрдо посмотрела в глаза Микасе Энни.
Аккерман захотела отшатнуться, но еë прижали за шнурки.
— Поэтому это мой вопрос: тебе понравилось?
— Наверное. — Микаса метнула взгляд на шарф у их ног. — Ты была очень чуткой, Энни.
— Не тебе одной разрешено заботиться о других, — хмыкнула Леонхарт и про себя добавила: «Разреши кому-то позаботиться и о тебе».
Рукава толстовки, извалявшейся в пыли, она завязала на шее. Вспотевшая спина отзывалась при каждом шевелении неприятным холодком. Солнце не спешило вставать, но девушки всë равно потратили много времени и завтра обязательно будут жалеть, что не выспались для очередного изнурительного тренировочного дня.
По крайней мере, Энни будет.
— Пойдëм, а то простудимся. — Она дëрнула шнурки, таща Микасу за собой.
Микаса быстро захватила шарф. Снова сделалось холодно. Засунув руки в карманы, Энни незаметно вернула кольцо со скрытым шипом на палец и почувствовала облегчение возвратившегося чувства вины, идущего в комплекте с украшением.
— Извини, — по пути набралась храбрости Энни так тихо, но так громко в сладко спящей тиши казарм. Примеси металла в голосе больше не было — чистое раскаяние. Леонхарт думала о долге, о том, как выкрадет Эрена, лишит Микасу его и, возможно, переломает ему все кости или съест сама — как получится.
— За что? — Микаса обернулась через плечо с оттенком хмурости на лице.
За то, что она не хочет забирать у тебя Эрена, но сделает это. Однако какой вообще смысл? Энни давно хотела побывать с Микасой, но дыра в груди забрала долгожданный трепет и всякое возбуждение. Хочет она чего-то или нет — удовольствия для Энни не бывает. Зияющая пустота, которую кристаллической защитой не заполнишь.
Микаса не может разглядеть, что нравится кому-то кроме. Энни ей не враг и даже не конкурентка, а подозрительный уровнем близости непрошибаемый кристалл.
Микаса для Энни враг по сути, но не по сердцу, в клапанах которого вина перевешивает привязанность и всë смешивается в страх.
Микаса боится утратить. Энни боится приобрести. Разные.
Почему Микаса жертвует себя Эрену? Почему Энни жертвует себя Микасе? Похожие.
В равной степени не виноватые.
— Всë хорошо? Тебе не за что извиняться.
Ответа не последовало.
Всë было как всегда: уставшая Микаса заснула лицом к стене, за которой спал Эрен, а Энни койкой ниже смотрела на дно кровати Аккерман и ворочалась до рассвета.
Примечания:
спасибо за прочтение ♡