Утро вместе и вафли

Как хорошо вернуться домой. Конференции были полезными и логичными, но всё равно мало привлекали Сенку. Он провёл семь дней в кругу самых выдающихся учёных планеты, с которыми его познакомил Ксено, представив его как своего любимого ученика, совершенно игнорируя наигранные жалобы Сенку, что он так никогда его до этого не называл и сейчас пытается заработать себе репутацию хорошего учителя за его счёт, почти не приложив к этому рук; но единственное, чего он по-настоящему хотел, — вернуться домой. Ему предлагали остаться, признав его выдающиеся способности и глубокие познания в космической отрасли, но Сенку мягко, как его долго учил один болтливый человек, отказался, сославшись, что обратный билет из Хьюстона был у него на руках. Именитые учёные, насладившись своими речами и выступлениями, собирались обсудить самые смелые теории за бокалами неких химических соединений, и только после этого разъехаться по разным уголкам планеты, до следующей подобной встречи. У Сенку же были другие планы. Конечно, в последний вечер ему не удалось избежать застолья, и тех теорий о покорении глубокого космоса, о которых они всю ночь с Ксено кричали в баре, на утро не вспомнил ни один из них, а все исписанные салфетки не смог бы прочесть ни один криптоаналитик, но последний вечер в штатах был довольно неплох, однако это не смогло бы заставить Сенку изменить его решение вернуться в Японию. Как хорошо вернуться домой. К своему менталисту. Который сейчас колдовал им завтрак на кухне, подпевая играющей на радио песне Лилиан Вайнберг, притом же парадируя её голос так, что отличить смог бы только настоящий фанат или имеющий острый слух человек. Он даже пританцовывал. Одетый только в одну растянутую футболку, раньше принадлежащую Сенку, но полностью перешедшую в собственность Гена, с поблёкшей формулой эквивалентности массы и энергии, сползающую с одного плеча и открывающую расцветшие с ночи яркие засосы; ноги его оставались оголёнными, и Сенку даже не был уверен, надето ли на нём бельё (но собирался это проверить опытным путём); он ступал босыми ступнями по холодному полу, совершенно не испытывая дискомфорта, была бы такая возможность, он бы всегда ходил босиком, а Сенку только бы и делал, что любовался им, таким свободным и таким красивым. Его появления в дверях кухни Ген не заметил, продолжая готовить им на завтрак вафли. Он всегда готовил их, когда один из них возвращался домой после долгой поездки. Как-то он упомянул, что для него вафли и их приготовление ассоциируются с домом и возвращением, Сенку это запомнил, как и другую тысячу мелочей, которую говорил его менталист в редкие моменты откровенности. И теперь вафли стали их небольшой традицией. Когда Ген захотел купить вафельницу, Сенку сделал ему вафельницу, предугадав желание, и намного лучше тех, что предлагал рынок (с хвалебных слов Гена). К сожалению или счастью, Ген готовил им вафли очень часто. У них было много разного джема на любой вкус, мёда и шоколада для вафель. Запасы исчезали со скоростью света и также быстро пополнялись, потому что Ген был невероятно внимателен к потребностям Сенку, и не было ни одной сферы, где эта предупредительность бы дала сбой. В ответ Сенку старался всегда иметь в холодильнике хотя бы одну бутылочку колы (собственного изготовления, лилового цвета, как любил его менталист). Для любителя сладкого, каким Ген перестал себя считать после того, как они с Сенку съехались, он поставил на стол несколько пиал с особенно сладким джемами и топлёным шоколадом. Конечно же, он знал о потребности Сенку в сладком, чтобы восстановиться после долгих научных дискуссий. И эта предупредительность — и желание порадовать его — вызвали широкую, совершенно не поддающуюся контролю улыбку, с которой Сенку и подошёл к своему менталисту. Слегка напугав, Сенку обнял Гена со спины, сомкнув израненные наукой ладони на его животе, и губами прижался к оголённой шее в приветственном поцелуе. — Сенку-чан, он ещё не сошёл, не надо его обновлять! — притворно недовольно сказал Ген, всем телом поддаваясь ближе к Сенку. Ладони Сенку поднялись чуть выше. Самыми кончиками пальцев он коснулся затвердевших сосков, и тут же опустил обе ладони вниз, положив их на талию и оглаживая её, лаская, как делал это ночью. Ген не сдержал немного разочарованного стона, который повторил, когда мягкие губы исчезли с его шеи. — Как хорошо, что ты носишь закрытую одежду, — усмехнулся Сенку, довольно улыбаясь, смотря на яркие следы на бледной коже. — Напомни мне, из-за кого я и начал её носить, Сенку-чан? Мне стало так сложно объяснять всем, откуда у меня эти следы, — он жалобно вздохнул и покрутил плечом, привлекая внимание Сенку к оставленным им засосам. Знай он Гена хуже — точнее, никак, — мог бы и обмануться, подумав, что он не получает от наличия на своём теле этих меток удовольствия больше, чем сам Сенку. — Даже моя менеджер уже устала постоянно краснеть и просить гримёров прятать их под тоннами косметики. — Лжец ты, менталист. — Каждое моё слово чистая правда! — заспорил Ген, наливая тесто для новой партии хрустящих вафель. — Да, по отдельности. Но когда они все вместе… Ты прекрасно владеешь своим языком, — проговорил Сенку и оставил ещё один яркий поцелуй на ключице. Ген громко вскрикнул и пихнул Сенку плечом, сделав вид, что отталкивает его, но лишь теснее прижался к нему и положил свою левую руку поверх его сцепленных в замок. Ладонь у него была холодная, словно лунный свет. Тепла он искал в касаниях Сенку и всегда его находил, а Сенку же щедро с ним делился. Решив сменить стратегию, Сенку опёрся на второе плечо Гена, покрытое мягкой тканью футболки, и с любопытством заглянул. Ловкие пальцы менталиста запустили процесс вновь, привычно проскользнув кончиками пальцев по маркировке — движение было столь неосознанным, что вызвало улыбку на губах учёного. Рядом с прибором уже стояла заполненная хрустящими вафлями тарелка, все они выглядели идеально и аппетитно, словно сошли со страниц рекламного буклета. Во многих вещах, в которые входило и приготовление вафель, Ген доводил свои навыки до совершенства. Ещё одна черта, которая сразу же привлекла Сенку. Нежность наполнила его сердце, и он потянулся вперёд, собираясь взять податливые искусанные губы в плен. Тонкие, испачканные в уголке джемом, они манили прикоснуться. Однако губы Сенку ощутили только вкус вафли, ловко к ним прижатой. — Вкусно, Сенку-чан? — с игривыми искорками в глазах и с дьявольски невинной улыбкой спросил Ген. — В этот раз я сделал тесто по новому рецепту. Оно должно быть ещё слаще. Сенку задумчиво облизнул губы, краем глаза замечая, как Ген проследил это движение, и как в глазах напротив появился голодный блеск, никак не связанный с завтраком. Вафля и правда оказалась слаще предыдущих, она была настолько сладкой, насколько и любил Сенку. Он ел очень много сладкого, и Ген старался всегда аккуратно накормить его столь необходимым для поддержания умственной деятельности на приемлемом уровне. — Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил его Сенку. Ген замер, выражение лица его стало совершенно ошеломлённым. Сенку, воспользовавшись этим, забрал из его ослабевшей руки вафлю и поднёс к его губам, предлагая попробовать самому. Ген послушно надкусил и прикрыл глаза от наслаждения. Ему тоже нравилось сладкое, вот только глядя на то, сколько его может незаметно употребить Сенку, он перестал считать себя сладкоежкой, а все сладкие подарки поклонниц уже давно отдавал своему учёному. Видеть, как сладким наслаждается его возлюбленный, Гену нравилось больше, чем наслаждаться самому. Вафельница издала предупреждающий о готовности звук. Ген только собирался отвернуться, как липкие пальцы цепко ухватили его лицо, а губы всё же оказались в плену других. Поцелуй был сладким и страстным. Он был наполнен теми чувствами, которые так и оставались невысказанными между ними вслух — они и так понимали друг друга с полувзгляда, им не нужны были слова, хватало и этого. Ген давно разучился доверять словам, а Сенку всегда был больше человеком действия. — За вафли, — закончил свою мысль Сенку, широко улыбаясь. И он видел, как засветился от счастья Ген, как улыбка, едва заметная, но самая настоящая, преобразила его. Кажется, эту улыбку видел только он, и он не собирался ей делиться. Во всём, что касалось Гена, Сенку был до ужаса собственником. Вспомнив о вафлях, Ген заторопился поднять крышку и высвободить новых созданий из горячего плена. И если он думал, что Сенку, заполучив таки поцелуй, отстранится от него, то он ошибся. Сенку продолжал прижиматься к нему, делясь ночным теплом, прогоняя стужу утра из его тела. Песня, звучавшая из колонок, сменилась. Заиграло что-то энергичное, танцевальное. Ген изящно задвигался под музыку. Движения его тела были плавными, тягучими. И в свой танец он незаметно вовлёк и прижимающегося Сенку. Игриво двигал бёдрами, покачиваясь из стороны в сторону, притираясь, вынуждая Сенку двигаться вместе с ним. И на губах его явно появилась самодовольная улыбка. Притаптывая, Ген идеально попадал в ритм. Сенку не мог не взглянуть на эти любимые длинные стройные ноги, которые любил ощущать сомкнутыми на своей талии. И прямо сейчас они тоже могли там оказаться. Сенку вскользь коснулся шеи Гена губами, поднялся выше и оставил страстный поцелуй за его ухом, в чувствительном местечке. Ген привычно вздрогнул в его руках и застонал. — Сенку-чан, когда ты стал таким ненасытным? Руки его, занятые перекладыванием вафель, замерли. — Ты улетишь через два дня. — Я быстро вернусь. Ты и не заметишь, — беспечно отозвался Ген, убирая последнюю вафлю и выключая самодельный прибор. — Всего несколько выступлений в Европе, пара шоу — и я дома. — Замечу, — прошептал Сенку, уткнувшись в тёмные, немного отросшие волосы на затылке. — А? Что ты сказал, Сенку-чан? — переспросил Ген, оборачиваясь к своему возлюбленному. — Дома будет слишком тихо. Сенку отвёл взгляд. Но Гену не нужен был зрительный контакт, одного языка тела было достаточно, чтобы всё понять. Он выучил его очень хорошо. Однако будь между ними всё так просто, им бы быстро наскучило. Да и Ген не из тех, кто не доигрывает свою роль до конца. — Но ты же говорил, что в тишине тебе работается лучше? Что-то изменилось? — Не заставляй меня это говорить вслух. Ты и сам всё прекрасно знаешь, менталист. Щёки его слегка заалели, но объятие оставалось крепким. Своего менталиста Сенку не собирался выпускать из тёплого кольца своих рук, каким бы раздражающим он бы временами ни был. — Я тебя тоже, Сенку-чан. А теперь — завтрак! Воспользовавшись тем, что Ген отвлёкся на сентиментальные мысли и снизил бдительность, не замечая того, куда устремилась рука Сенку, учёный решил проверить свою гипотезу: — И всё же ты не надел бельё!