— Ты мне доверяешь?

      Больно. Юнги сильнее руки на животе сжимает, зажмуриваясь. Кутается в одеяле, зарывается с головой, внутри только одним горя, чтобы эти проклятые боли прошли и он мог вдохнуть полной грудью не грязный феромоном, от которого уже тошнит, воздух. Смазка неспеша сочится по бёдрам, обжигает их, капает на простынь шёлковую, что пропиталась ею насквозь за короткий промежуток времени. Юнги очень любит шёлк. Любит холодную нежную гладкость ткани ощущать на теле, вот только сейчас она горячая, как и сам омега.       Сглотнув, Юнги рвано выдыхает, прижимая ноги к груди сильнее. Одного хочется, ясно и так всем. Хочется того, на что омега в силу своего прошлого поставил крест. Запрет, вето, что не нарушается до сих пор, держится с первой течки. Боится Мин, не может. Больно до безумия. Альфу хочется телу, оно уже всеми своими намёками, да что там намёками — прямым текстом доказывает это. Альфу хочется, который по телу касания пустит, что будут внутри ощущаться и помогут. Что позволит наконец-то расквитаться с инстинктом и облегчённо выдохнуть, после в глубокий и долгий сон, полный спокойствия, провалиться — единственное желание сейчас, к которому тягу омега питает безумную.       Юнги касается: водит по оголенной бледной грудной клетке, кончиками пальцев задевая соски будто ненароком, от чего негромко охает, внутри от стыда сгорая. Постыдно сейчас за такое, очень. Водит ещё. Задевает, губу закусив от того, насколько ему хорошо и приятно от таких действий. Поддаётся своим же действиям навстречу и краснеет (хотя, куда ещё сильнее), сгорая от извращенности собственной. Это помогает лишь чуток, ибо организму ласк мало. Всё, чем неконтролируемое желание можно было заставить исчезнуть, находится в родной квартире, в коробке под кроватью, далеко от него. Рука не вариант: маструбацией не удовлетворить всю жажду, без внутреннего проникновения не получится угомонить. Страдать остаётся только лишь.       Юнги промок. Промок от собственного пота, что стекает со лба к губам, заставляя соленость ощутить, подбородку и щекам. Промок везде, в прямом смысле этого слова. Промокли и простыни, и одеяло, в которое омега завернулся с ног до головы, ибо с самого детства считает это самым безопасным убежищем, и одежда, снятая с тела, стоило через порог спальни переступить, и оставлена на входе на полу.       Бергамот. Нотки яркие, смешанные со сладостью меда. Они тянутся по спальне предательски, наверняка выходят и за пределы запертой на замок изнутри комнаты, подставляя омегу сильнее, за что в свою сторону ненависть только возрастает. Закрылся тут, дабы никто не мог попасть, никому себя в таком жалком, шлюшковатом и беспомощном виде показать не хотел. Стереотипов об омегах слишком много слышал, слишком много видел. Следовать и прогибаться под этим до боли противно, Юнги готов сбежать на край земли, лишь бы вырваться, лишь бы вдохнуть свободу, лишь бы не циклиться на этой гадости, какой надоевшей гадостью феромон тянется вязко, заполняя все возможные уголки, как и боль внутри Мина.       Юнги вытирает слезы. Они поступили в огромном количестве за болезненные часы. Остатки о простынь достирает, она сырая от смазки, что с органа сочится, при прикосновению к которому боль по телу пропускает. Больно, ибо альфы нет. Феромона нет. Никого нет. Юнги один. Один, наедине со своими проблемами, страхами, загонами и предрассудками. Они частые гости разума, как к себе домой всплывают из глубин мышления, хотя, это и есть их дом — холодный, мраком покрытый, а неуверенность и потерянность раскидываются небесным черным полотном в разуме. Юнги слезы вытирает, рвано, беззвучно, дабы никого не привлечь, пусть и звучит как бред, вздыхая от безысходности и отсутствия телесного контакта и феромона того самого.       И вздрагивает, слыша как в его логово попытки ворваться совершаются.       Юнги в комочек сильнее сжимается, внутренне крича о том, что провалиться под землю хочет, исчезнуть. Пропасть, чтобы его никто не нашел до конца этой грёбанной течки. Зажмуривается до появления пелены искр и пятен перед глазами, дыхание подсознательно задерживает, стараясь незаметным стать, пусть и понимает, что весь дом уже знает, что у него течка, игнорирует поступающие всхлипы, ком поперёк горла и новую порцию слез, что в любой момент готовы пеленой покрыть глаза.       — Гнездишься? — голос на удивление ровный, неловкий, еле слышный, будто сейчас потревожить омегу сильно не хочет, и заставляет вздрогнуть и сглотнуть. Всё-таки открыл, хотя, чему тут удивляться — владелец дома имеет ключи от всех дверей.       «Не подходи, не подходи, не подходи… Не трогай меня, пожалуйста, я не хочу…. Пожалуйста, не нужно…. Пожалуйста…» — разрывает внутри себя трепетную тишину омега криком беззвучным. Сжимается, сглатывает истерику подкатившую.       — Ты меня боишься? — голос всё так же тих, но с ноткой волнения. Омега ощущает, как тот садится на уровне талии и тянет руку к одеялу в области головы, и отодвигается, не позволяя это сделать, сжимаясь сильнее.       — Не трогай меня, пожалуйста, — шепчет еле слышно омега, чувствуя очередной прилив смазки между ног, которые размягчает его. Хочется прильнуть, обнять, прижаться, получить большее...       Феромон альфы в нос забивается, заставляя в закусанное одеяло немо скулить от боли режущей без ножа. Не может держаться, альфа слишком сильно манит, ибо это первый, кто находится с ним так близко во время течки. Но это не единственная причина: Хосок слишком много сделал для Юнги, слишком хорошо относится и слишком дольго существует рядом, чтобы красные ниточки спелись воедино.       — Юни, почему ты так боишься? Я же тебе ничего не сделал и точно ничего не сделаю. Ничего не позволю без твоего разрешения. Слышишь? — Хосок ближе подсаживается и кладёт руку на предположительное расположение бедра, тем самым заставляя дрожь омегу подавить и слегка напрячься. — Сильно больно? — осторожно спрашивает альфа, начиная успокаивающе гладить сквозь одеяло. Голос на шёпот сменился, всё той же нотки бархата не теряя, что заставляет омегу трепет более сильный ощущать внутри.       — Да, — бессильно отвечает Юнги, слёзы вытирая и сильнее в руках сжимая ткань.       — Джинсовка. Она у тебя?       — Да, — и сильнее к груди прижимает её, феромон вдыхая, что немного боль унимает. Жаль, что он практически выветрился.       — Спокойнее?       — Немного, — Мин шмыгает носом и набирается смелости выглянуть из под одеяла одним глазом.       — Феромон на ней остался? — Хосок в ответ смотрит, но Юнги вновь под одеялом скрывается.       — Немного, — вздыхает омега, а после к груди вновь колени прижимая сильнее.       — Если настолько плохо, то источник феромона рядом — можешь воспользоваться, — пожимает плечами Чон и вздыхает. Больно видеть, как омега страдает.       — Мне страшно, — признается спустя пятиминутное молчание Юнги и выпускает из оков одеяла руку, ибо уже слишком жарко. А потом прикосновения на ней ощущает, от чего тело пропустит слабую судорогу от испуга, но Мин не убирает — ему приятно. Очень.        — Ты мне доверяешь? — Хосок подсаживается ближе, поглаживая большим пальцем кожу. Сначала думал, что этим спугнёт, но нет: Мин в ответ пальцы сжимает и в замок сплетает. Альфа ощущает сильный жар , а это еще только его ладонь. Она мокрая, разгоряченная, мягкая.       — Верю.       — А веришь в то, что я поступлю плохо, принесу вред?       — Нет, — более уверенно произносит Мин. Страх внутри и правда уменьшается. В голове всплывают воспоминания, в которых Хосок являлся человеком, который защищал его. Покрывал заботой и не позволял волноваться ни о чем. Настоящим быть позволял, не скрывать реальной сущности, своего характера и страхов.       — Может покажешься? Я же хороший, — Хосок еле слышно усмехается, садясь ещё ближе.       Сам себе кивнув, Юнги понимает, что всё равно уже. Страшно? Конечно. Но вот только, страх не из-за Хосока появился. Из-за прошлого, нити событий, людей вокруг. Хосок не виноват, что сейчас Юнги боится, значит ему можно доверять.       Стянув с головы одеяло, Юнги лицо показывает, что только сильнее от смущения перед Хосоком краснеет, вытирает пот выступивший и к груди сильнее прижимая джинсовку хосокову. Альфа по волосам чужим проводит, оголяя от влажных прядей лоб, и расцепляет замок кистей, тут же в миновых глазах ловя нотки разочарования, что не хотят быть скрытыми. Юнги глазами по комнате бегает, а после на альфе неуверенно останавливается.       «Я тебя не трону» — Хосок ближе садится и получает кивок. Мин садится, стыдливо обматывая себя одеялом ниже пояса сильнее. Сглатывает и получает прикосновения к спине, что пускает по телу дрожь, пускает и заставляет уже от слабости перед альфой упасть (а это лишь прикосновения). А после к груди своей прижимает, располагая руки на спине омеги влажной.       — Настолько плохо? — склоняет голову и получает кивок немой от омеги, после в ответ обнимает, сильнее прижимаясь. Юнги глаза закрывает, ибо тело в очередной раз удар пропускает болезненный.       Альфу хочется. Всем телом. Юнги готов себя за свои же мысли и желания убить. За развратные, не связанные, оборванные на самом интересном месте, оставляя лишь возможность самому додумывать, но голова работать от слова совсем не хочет. Альфу хочется. Истинного своего, что рядом с ним сейчас, гладит по спине нежно, себя в руках держа. Наверняка выпил огромное количество блокаторов, хотя сам не позволяет ими Мину пользоваться, ибо «это вред организму неимоверный» — повторяет изо дня в день, стоит заикнуться про злосчастное таблетки. Не важно — гон у альфы или течка у омеги — глотать лекарство будет лишь Хосок. Чонова сдержанность даже удивляет. До появления в его жизни Хосока и не верил, что такое бывает. А Хосок другой.       Поэтому хочется. Безумно.       Хосока хочется внутри. Чтобы он помог с болью справиться. Подарил поцелуи на теле, что ранее только на губах, ладонях, лице и шее ощущались. Хосок лишнего себе не позволял никогда, понимает, через что пришлось Мину пройти. Сейчас по волосам гладит, дарит в мокрую макушку поцелуи, к себе прижимает сильнее позволяя укрыться феромоном терпким и немного облегчить внутри боль.       — Хосок, мне плохо, — шепчет омега, голову поднимая, — очень.       — Феромона мало? — спрашивает тот у Юнги, в глаза заглядывая. Юнги девственник, из-за этого он так много и не хочет во время течки, ибо тело не получало ни разу тех самых ощущений. Но Мин девственник слишком много — ему двадцать два.       — Да, очень-очень мало. Я на стенку сейчас полезу, — омега к чужому лицу тянется ладонью, к щеке осторожно прикасается. — Я не прошу ничего рокового, правда, я молчать просто не могу, — и взгляд отводит, ладонь убирая от лица истинного.       — Позволишь кое-что сделать? — Хосок перехватывает запястье осторожно и к щеке своей подносит омеги ладонь. — Я не позволю себе лишнего. Ты же мне доверяешь.       Юнги кивает. Тянется к лицу чужому, к губам, которые своими накрывает. Целует трепетно, рот приоткрывая, позволяя альфе внутрь проникнуть, перейдя к самому яркому моменту. Нежности Мин любит, но сейчас ему этого не нужно. Иного хочется, что под запретом в голове до сегодняшней течки находилось.       Хосок в ответ целует, изучая рот чужой, пусть и наизусть знает уже как год. Сминает губы, что искусаны от внутренних болей и жажды, получает более смелые действия со стороны истинного, на что в поцелуй улыбается незаметно. Одной рукой шею горячую оглаживает, где когда-то поставил метку. По разрешению, конечно. Юнги хотел кому-то принадлежать, чтобы его не смел чужой альфа трогать, чтобы не страшно было на улице завести за угол и сломать психику за пару минут. Метка не сходила долгое время. Обычно, если мы говорим не об истинных, исчезает за месяца два, но эта долго держится. Скидывали сначала на то, что альфа просто имеет сильный феромон и укус был сильным. А там и течка, что первой рядом с Хосоком была. Заставила блокаторы глотать, а Юнги — страдать, ибо не мог сделать то же и не являться катализатором вреда здоровью альфы.       Хосок гладит по позвоночнику, на что получает тихие вздохи в поцелуй, говорящие о жажде большего. Ведёт изящными пальцами ниже, получая в ответ сжатую ткань на спине своей и негромкий ох. Осознание, что Хосок задумал совершить, мутно появляется в разуме. Альфа отсаживается назад, притягивая за собой. Юнги слушается, рядом располагается и поцелуй разрывает, стоит ощутить чужие пальцы уверенные вблизи заветного места, что сильнее смазку от повышенного возбуждения начало выделять. Хосок видит панику в глазах, дарит поцелуй в уголок губ и шепчет на ухо, чтобы омега расслабился. Юнги кивает, за шею обнимает и садится перед альфой, поджимая ноги под себя. Хосок вокруг колечка мышц водит, не спешит, ибо сейчас спугнуть резким действием — наименьшее, чего хочется. Смазку размазывает, после слегка надавливает, получая томный выдох с тихим ругательством на ухо, на что тихо усмехается.       Один палец. Юнги от неожиданности глаза распахивает и рефлекторно в пояснице выгибаясь. Предательски скулит в чужое плечо, обхватывает шею крепче и утыкается носом в кожу, глотая феромон всё в большем количестве, лишь бы получить желаемое. У него крышу сносит просто от одного пальца внутри, так стыдно за это. Будто он как непристойный омега, который готов стонать от такой малости за деньги. Хосок вводит палец полностью, поцелуй в разгорячённое плечо дарит. Юнги сжимается внутри рефлекторно, на что Хосок то ли усмехается, то ли умиляется. Мин неопытен, нетронут, поэтому хочется быть как можно более нежно и аккуратно. Хосоку дорого то, что именно он сейчас является тем самым, кому омега доверился. Ценит это до безумия.       — Стой, верни, пожалуйста, — Юнги сглатывает и подсаживается ближе, стоило потерять источник некого удовольствия внутри себя. — Пожалуйста. Мне хорошо было, — язык немного заплетается и он шумно сглатывает.       — Будет лучше, я обещаю. Только не напрягайся, — обжигает дыханием чужую мочку уха и подносит теперь уже два пальца, проводит между половинок, смазывая фаланги, и полностью вводит, ведь видит, как Юнги плохо сейчас, как он горит желанием побыстрее закончить и наконец-то облегчённо выдохнуть. Мин выгибается, рефлекторно приподнимается. Хосок в метку целует, гладит по ягодицам и спине, изредка еле ощутимо касаясь сосков, на что Юнги реагирует бурно. После внутреннего расслабления омеги, Хосок наполовину пальцы выводит, вновь погружая в чужое тело, стараясь заветный комочек нервов обнаружить.       Юнги сейчас уже готов кончить. Феромон необходимый лёгкие заполняет, пальцы, которыми альфа умело работает, умело заменяют член. Внутри двигаются равномерно, всё ещё ища простату. Омега в спине прогибается сильнее, резко как-то даже для него, стоило Хосоку задеть то самое. Перед глазами искорки от нового ощущения взрываются фейерверком, омега в плече чужом глушит стон и сильнее обнимает за шею, пряча раскрасневшееся лицо в руках. Чон позвоночник поглаживает, на поясницу надавливая, чтобы тот прогнулся, слушая стоны негромкие, которых омега всё ещё стесняется. Юнги следует указаниям, даря пару поцелуев в шею, стараясь хоть как-то отблагодарить ещё до окончания. Альфа простату задевает, стимулирует её более активно.       Юнги стонет. В плечо, навстречу двигается, стоя на коленях, желая ещё больше получить, ещё касаний простаты. Нравится ему, до безумия нравится. Вновь стонет, теперь уже в голос, случайно получилось. Хосок на это улыбается, осыпает поцелуями ухо омеги, ибо этого он и ждал. Ждал услышать, что Юнги хорошо сейчас и что он смог расслабиться. Более активно массирует чувствительный участок, тело большим количеством касаний покрывая.       — Хосок-а, я ещё хочу, ещё, — шепчет на ухо омега после воздух жадно глотая, — пожалуйста ещё.       И получает порцию желанного, стонет в горло, чуть голос не срывая: вторая рука к органу спускается, обхватывает и пальцем большим по головке проводит. Юнги сквозь ткань спину царапает, оставляя под одеждой красные линии и извивается покорно. Воздух глотает, стонет, теперь уже не стесняясь никого, ибо с Хосоком он в этом доме наедине. В стонах просит ещё, ласково чужое имя называет. Хосок поцелуями шею покрывает чужую, плечи, кусает за мочку уха, слушая всё большее количество вздохов томных и слов, что уши ласкают. Юнги глаза закатывает, двигаясь навстречу. Ему сейчас так хорошо.       — Хосок-а, — томный вздох над ухом и Юнги сглатывает, — Я скоро кончу.       — Посмотри на меня, — шепчет на ухо альфа и цепляет за подбородок Юнги, от плеча своего отстраняя. А после к губам покусанным припадает. Нежно целует, более яркие стоны в нем глуша, ибо ускорил движение внутри и на органе, до пика быстрее довести стремясь.       Юнги в родные объятия падает, после того, как с губ последний несущий имя альфы стон сорвался. Кончил. Дрожь по телу рассыпается бисером, каждый миллиметр тела покрывая, каждое нервное окончание. Попытки найти силы, чтобы крепче обнять альфу своего, тщетны. Хосок поцелуй в волосах оставляет, укладывает обессиленного на кровать, накрывая одеялом. Касается губами щеки, что всё ещё красная и горячая. Юнги глаза приоткрывает, смотря на Хосока, взглядом благодаря за сделанное.       — Останься со мной, — из последних сил произносит Мин, придвигаясь к альфе. Получив кивок, омега слабо улыбается и ложится рядом с истинным, голову на колени чужие кладя. Он знает, что Хосок наверняка его бы покинул, чтобы позволить отдохнуть, да и дела никто не отменял, поэтому попросил.       — Тебе понравилось? — Чон смахивает пару слез с глаз омеги, что выступили от переполнения эмоциями и новых ощущений, и одеяло поправляет.       — Спасибо, — слово из уст омеги душу греет. Всё, что он желал бы услышать в данный момент. Юнги пытается какое-то действие совершить, подняться и поблагодарить ещё, но не получается.       — Чш, всё хорошо, — Хосок спину оглаживает, второй рукой же ладонь минову держит, поглаживая тыльную сторону большим пальцем. Обволакивает невидимой аурой безопасности, защиты и тепла, после наклоняется и в висок целует. — Я рад, что тебе понравилось и легче стало.       — Я тебя люблю, — шепчет омега, сжимая ладонь сильнее. Голову он к альфе поворачивает, всё ещё на животе располагаясь. — Правда, — говорит так, будто самое сокровенное донести хочет, убедить.       — Я тебя тоже, — Хосок уголок губ приподнимает, в ответ смотря, и со своего истинного умиляется. — Очень.