Ответа не будет

      — …Дюбуа? Доктор Дюбуа?       Сморгнув марево воспоминаний, она обращает взор к секретарю, что приносит ей чай. Именно такой, какой она любит: чёрный, с малиной и мятой. Неподвижно и отстранённо доктор прослеживает путь до самого угла стола, где кружка располагается донельзя неуместно — нет ни ощущения затаившегося желания изучить, нет токовых импульсов доселе невиданного возбуждения. Настоящие живые пальцы не держат кружку за ободок; настоящие живые пальцы, полное отсутствие элегантного глянцевого блеска поверх чёрного.       — Когда вы будете готовы принять следующего пациента? Мне попросить его подождать ещё пять минут?       «Попроси подождать вечность», — хочется сказать и не утаивать горечь, однако Ниннон Дюбуа просто кивает два раза и тянется за чаем, попутно невольно бросая взгляд в ежедневник, который можно было давно выбросить. Весь исписан, исчиркан и изрисован. Чем ближе к последней странице, тем больше пространных психоделичных каракуль, точно являвшихся когда-то отражением целой прорвы переживаний. В потайном кармашке кожаного переплёта — фотография и небольшая потёртая записка. Поэтому, видимо, ежедневник всё ещё жив, ведь некуда такие ценности прятать.       — Я угощу его своим фирменным печеньем. Уверена, его это отвлечёт.       Что хочет пусть делает, хоть к чёрту посылает! — но можно лишь снова кивнуть с отработанной вежливой улыбкой, через которую хоть что-то увидеть не способен даже социальный корректор. Ниннон не пробует чай ровно до того момента, как за секретарём закрывается дверь. А затем ей приходится поморщиться в невероятно красочной брезгливости. Прескверное пойло, заваренное не той рукой.       «Ты всё ещё будешь помнить, просто потому что из себя не представляешь ничего особенного».       Облизывая губы, она оборачивается, затем и вовсе поднимается из-за стола, чтобы подойти к окну, воззриться вниз, на окончательно увядший Детройт. Это отсюда началась долгая и печальная история? Оказывается, достаточно было просто приехать, рассмотреть без всякой доскональности внешние фасады, чтобы создалось понимание личностного излома. Глубоко и через тупую боль вобрать грудью воздух. Не затаиться змеёй, как обычно, а увидеть родные края.       Разделить существенное по-настоящему, да?       — Но это никак не даёт ответа, почему он приносил мне чай, — одними губами шепчет Делара Озен — не Ниннон Дюбуа, но именно Делара, — в глазах которой засверкала загнанность и потерянность.       На счастье, пациент приходит только через десять минут.