***
Джузо похлопывает по пыльным папкам на столе, завалившим весь экран. – Работу домой тащишь, Оливия? – подмечает он. – Как и меня. Она поджимает губы. Ей не хочется говорить о работе, заполонившей всю её жизнь. Ей хочется отдохнуть, расслабиться. Снять нервное напряжение, если можно так выразиться. Он же сам предложил выпить. Затем наблюдать, как он набивает морду балансирующему на грани с беззаконием уроду. Затем: «Может быть ещё?» Ей никто никогда не наливал в баре за свой счёт. И не заказывал такси. Не накидывал тяжелый плащ – «осень же, дубак, а ты вырядилась». Не соглашался проводить до дома – «твои парни в стельку, а по трущобам бродят всякие». Как это понимать? Как это расценивать? Как сопоставить в голове каждый ход? Для других она больше директор, а потом уже всё остальное. Директор с псами на поводке, ублажают её, небось. Ролевые игры. Ошейники. Фиксаторы. «Что-то Кронен частенько в вашем кабинете, – с колкостью. – Отчёты разбираете?» Да, конечно, безудержно ебут друг другу мозги – своими загонами на правильность выполняемого долга. Джузо садится на кожаный диван, проводит по подлокотнику. Замирает в привычной позе. Только иногда поворачивает голову на шум за соседней стеной. Пристроившись рядом, Оливия забирает сигарету с шутливым: – Выходи тогда на лоджию. Он не отвечает. Не закуривает заново. Дисциплины в нем достаточно, но многое требует шлифовки.***
– Что-то вы зачастили сюда, господин Инуи, – встречает всё та же грудастая стриптизерша. – Я даже не успела соскучиться. Они вновь заходят в стрип-бар, но уже не по работе. – Выпьешь? Знак бармену. Пододвинутый стакан. – А сам не хочешь? – Женщины и алкоголь сводят мужчин с ума, – вяло говорит Джузо. – Вдрызг я не понравлюсь твоим шавкам из EMS. А Оливия опустошает стакан – почему бы и нет, у неё выходной. Она тут в стрип-баре с боевым экстендом, и им обоим неинтересно. Наблюдают за другими людьми внимательным пристальным взглядом – она пьет, он только курит.***
Джузо снова провожает ее до дома – погода позволяет это сделать пешком. Он как рыскающая акула в своей среде обитания, проводит по всем извитым улочкам, показывает места: вот тут тир, можно как-нибудь забежать, вот тут работает Джерри, он с женой держит магазин, не смотри на меня так, не в твоей юрисдикции этих ловить. Коротает дорогу не самыми смешными байками, не выпуская изо рта сигарету. Скуривает полпачки при ней. Цыкает на лающих собак. Видимо ему нравится жить здесь – в этих неприглядных трущобах, где к нему каждый житель ровно «решала Инуи, по работе забежал». Он же не цыпленок и не легавый – не будет своей пушкой трясти без веского дела, мазать глаза, прессовать неожиданными наскоками. – Я бы пригласил тебя в кино, но ты знаешь. Цензоры. На экранах одна хрень, – произносит Джузо ужасно постным голосом. – Есть такое, – кивает Оливия. Ей сейчас хорошо, как-то спокойно. Неприятное рабочее дерьмо из головы выветрилось прохладным воздухом. Она опять приглашает зайти. – Я так и не нашел в твоей квартире лоджию. А на лестничной клетке соседи не очень, – он вновь закуривает на её диване. Она не торопится забрать сигарету. – Но ты всё равно бросай это пассивное курение. У Оливии трогает губы усмешка. Понятно с ним, но с таким кушем можно и потерпеть. Он хорошо выполняет свою часть договора. Исполнительный. Дерётся на отточенном рефлексе: принимает стойку и раз-два-три – стопа-пах-кадык. Наручники противоэкстендовые надень – и так выкрутится, завалит. Доведет до писка маленькой сучки на голову его превосходящего бугая. Прекрасный кандидат, но со своей моралью и принципами. – Шумные у тебя соседи, – немного помолчав, замечает Джузо.***
Оливия считает тир – неплохой идеей. Нравится ей всё это: галерея, деревянные мишени, крепкий ствол в руке. Чуть ощутимый запах пороха. Настоящий тир. С настоящими пушками. Что только не найдешь в этих отдаленных районах. Перебросившись с хозяином парой фраз, Джузо выбирает между винтовкой и пистолетом. На дробовик не обращает внимания. – Какой больше симпатизирует? – буркает. – А я хотела посмотреть на тебя в деле. – Оливия облокачивается на стену. – Хорошо, наверно, стреляешь. Джузо только хмыкает, виду не подает. Оставляет оплату хозяину и встает перед мишенями, зажав в руках пистолет, как делали все в академии. Прямо как коп, который за свою долгую службу сточил несколько сотен карандашей, а выстрелил – единожды, в труп, от страха. Пуля уходит правее, за дернувшейся кистью. Что он там плел про оружие, которое всегда попадает в цель или не может существовать? Джузо бычится, крепче сжимает рукоятку – ершистый тип, даже разобиженный и раздосадованный. Это секундное удовольствие – его таким лицезреть. Он снова сосредотачивается и на этот раз выбивает все мишени. И с холодным равнодушием кладет пистолет обратно на место. Словно сейчас не из боевого оружия палил, а так, пневматика, леди на потеху. – Душный ты, Джузо, – не удерживается от комментария Оливия. Хозяин что-то кидает на своём и ныряет под прилавок. Достает оттуда здоровую плюшевую зверюгу. Болотно-серую. С длинным хвостом и совершенно не милой мордахой. – Кокодрило, – улыбается во все зубы мужик. – Гранде. Оливия отворачивается, раздраженно стучит каблуком. Какие еще призы. В трущобах и в тире, где развлекаются последние отморозки. Понтуются друг перед другом, оттачивая свои навыки, которые так аккуратно раскладывали и затем впихивали ей в академии. Вдруг пригодится. Социология. Поведенческий анализ. – Крокодилы – это хорошо, – сложенная вдвое тушка игрушки болтается у него подмышкой. – Тебе будет. Джузо больше не насупившийся – бодрый, довольный собой. Опрокинул все мишени, добыл крокодила. Весело. Как в луна-парке. – Да, буду с ним спать, – громко и едко шутит Оливия.***
– Фактически ты опаиваешь меня на мои же деньги, – чуть расстроенно заявляет она, поправляя длинный плюшевый хвост, свисающий с соседнего стула. Джузо этому крокодилу даже свое любимое место освободил у стенки. Теперь слева от неё сидит – зыркает сощуренной мордой за барную стойку, пока ей повторяют. Хрустят подтаявшие кусочки льда. Громко долбит по ушам музыка и танцует до этого постоянно маячившая перед лазами стриптизерша. – Ещё бы я на тебя бесплатно работал. Она прижимается к его плечу. – Ты так только со мной? Покупаешь выпить, – устало трёт лицо, – внимание проявляешь. – Внимание? – произносит он с острым сочувствием. Насупившись, Оливия фыркает сама на себя. Солдафон до мозга костей, эта пушка соблюдает устав, как она – закон. Не подобраться. Не раскусить. Он не играет с ней, а выпивка – не примитивная форма кадрежки. – Почему ты приходишь сюда? – Потому что здесь все бухие. Им плевать на меня, а я могу отдохнуть. И вот, – кивает он на девиц, – красиво танцуют. – Тебе какие нравятся? – уязвлено спрашивает Оливия, подперев щеку костяшками кулака. Джузо шарит в кармане, ища зажигалку. Пытается закурить, вхолостую щёлкая колёсиком. – Все нравятся, – отвечает он, продолжая вытрясать огонек. Да, конечно, – подергивает плечами в такт музыке Оливия и неподдающемуся колесику. Он выглядит здесь завсегдатаем. Но, если многие уже лежат, уткнувшись башкой в стол с видом «всё, после выступления выносите на носилках», Джузо пырится в сцену и торжествующе затягивается, вскинув голову. – Похоже на скрытый фетиш, – вдруг хохочет она и тихо добавляет: – У меня тоже есть один, может быть, тебе расскажу. – Нет. Это не в том смысле, – принимается юлить он, но быстро отворачивается. – А да не важно. Оливия, подбадривая, пихает в бок: – Откуда ты знаешь эту стриптизершу? – Решал её одну проблему. – И чем она тебе заплатила? – крутит пальцем по краю и скорее не пьёт, а греет стакан ладонями она. Неприятно скрипит. – Купюрами. Если он вообще что-то с неё взял, – раздраженно думает и подзывает бармена. Глухо стучит стекло перед крокодилом, льется алкоголь. Оливия с усмешкой – этот парень не будет пить – пододвигает к Джузо, выразительно наблюдая за его удивлением, за подхваченной пальцами сигаретой. Она решает взять на слабо, раз он так ершился в тире, когда не попал. А тот не говорит ничего. Не ведёт себя с заискивающей пошлостью перед ней. Не отказывается с полутонной жёсткостью в голосе. Не уходит. Не отгораживается. Неловкая тишина между ними – вакуумом в оживленном баре. И больше ничего. Он берет стакан и выпивает.***
Джузо натаскивает на себя роль неохотно – именно роль, как исполнитель. Холодный, неповоротливый, неживой. Делающий то, что от него требуется. Игрушка для утех. С ним она тот же директор, те же пыльные бумажки, тот же приказной тон, тот же договор. А он ему следует строго по пунктам. И трахает её руками, не раздев и сам не раздевшись. Как в подсобке, в кабинке туалета перепих, перекус на ходу. Он зажимает ей рот, она вгрызается в пальцы. Тяжело, возбуждённо и слегка суматошно. Она упирается спиной в его напряжённый живот, а он давит. – Так. По вкусу моё исполнение или именно я? – шершаво усмехается Джузо над ней. – Директор. Не лихорадочный и беспорядочный, шарящий руками по спине, ласкающий невпопад. Вполне умел. Вполне конкретен. Не то, что попытки в нелепый псевдофлирт. Знает: когда-куда-зачем. – Да какая… разница, – рычит она на полном серьёзе. А он прижимает сильней, как клещами за шею, рассчитав до секунды асфиксию до первого спазма. Меланхоличный, будто с десятым за ночь заказом – положен пустой запасной обоймой в карман. Фальшивка. Подстава. Совершенно трезвый, прозрачнее стёклышка. – Сколько… в тебя нуж… залить? – откашлявшись, разочарованно тянет Оливия. – Тц. Ты знаешь этот трюк, – не утешает, не возражает. Двумя пальцами на корень языка. Вот куда пропадал на несколько минут. Оба пили – понарошку. Чтобы никто не подловил поплывшим, готовеньким. Или каким-то еще. Он мысленно уговаривает – останови. А она: не останавливайся. Сомкнутыми глазами. Алым отсветом удушья на скулах, где он жестко, с напором. И внизу – мягко двигая шершавыми пальцами. Он её ублажает, не давит коленом, раздвигая ноги как шлюхе. Не тянет за волосы или грубо кусает. Только держит возле спинки дивана, пристроившись сзади, и ведет широкой ладонью вверх – стальные костяшки скребут по натянутой ткани, – затем вниз. Никуда не деться. Дыхание на затылок – горячее, глубокое, ритмичное. Она отнимает руку от своей шеи и кладет позади наугад. На холод и металл. Замершую пушку, её служебную собаку. Он скорей всего не в восторге, но терпит, напирая озлобленно рамой. Не отвлекаясь. Оливия кончает от Джузо. Феерически остро и не менее странно. А Джузо, словно уже утолив на этом своё пристрастие, отпускает, позволяет уткнуться в сгиб локтя, перевести дух. Уволакивает себе на грудь и лежит под ней как дурак. Даже не пытается притвориться, что ему хорошо. От мальчиков по вызову проку больше, а берут они меньше. И не наливают они в баре. Не стреляют для неё в тире. Не провожают до дома, прикрыв от косых взглядов плащом. С упорством следака. – Я не прожгу диван, не волнуйся, – он закуривает. Медленно затягивается. Еще медленнее выдыхает. – Отдышись. Все папки провоняли сигаретным жгучим дымом. Паскудная смена. И вечер. И ночь. Досмотрели представление стриптизерши. Вымокли под осенним крупным дождем. Поцапались с водителем, точнее, только она. Встретили соседей, они удивленно смотрели – Оливия уже поняла, что тогда слышал Джузо за стеной. В её районе оверэкстенды – дурной вкус, плохие манеры. – Неплохо отыграл свою часть договора, директор? – возвращает свой напускной бархатный тон. – Мне даже понравилась роль. Надетая на него без «или-или». – Неплохо. Дотянувшись до сброшенной на пол болотной надменной зверюги, Джузо мочалит крокодила в руках. Не зря диван весь проверил – крутится-вертится на нем как свой. Кажется, он с первого прихода всё рассчитал, обследовал местность, пути отступления. Профдеформированный до мозга костей. – У-у, какая серьезная леди, для неё мало тебя, «кокодрило гранде», – утомленно подначивает он её, всучивая игрушку. Точно между ними было ровно ничерта. Всё-таки он немного пьян, ему не удалось прочистить до конца желудок. – Ты хмурый, хитрый и жесткий. Для леди такие по душе до первого секса. Потому что набит синтепоном. Серый нос тычется ей в разгоряченную щеку. Прямо хмурый и хитрый, как револьвер под ней – сам себе на уме. Мягонький. Искусственненький. И пустой. Так процесс больше результата нравится ему, значит? – Нет, буду спать с крокодилом, – с такой же издевкой повторяет Оливия и ощущает расслабленный выдох. – Он не твердый и не мягкий. Мне в самый раз.