Евклид

— Они могли бы хоть подушку оставить, — пробормотал объект. Перл ничего не ответила. Смысла отвечать не было, объект и не ждал какого-либо отклика. Он просто говорил в пустоту, лежа плашмя на бетоне в центре круга, подложив одну из своих длинных костлявых рук под голову. Примерно неделю назад один из врачей решил, что он может использовать свою койку, чтобы выбраться из соляного круга. И хоть он утверждал, что не может, они все равно забрали ее. — Видите ли, в чём суть, — продолжил он, уныло обращаясь к низкому серому потолку. — Соль — это всего лишь кучка мелких кристаллов, и у нас, если так можно выразиться, на неё что-то вроде аллергии. Но она нас не убивает. Вот вы, например, можете есть устриц? Лицо Перл оставалось безэмоциональным как кусок камня, но объект даже не смотрел в ее сторону. — В общем, это все равно, что обложить вас кругом из устриц и крикнуть «Ага, попался!...» — он немного приподнялся на локтях. Под этими плоскими, тусклыми лампами любое проявление цвета казалось неестественно ярким, лихорадочным, чужеродным. Грязно-серый универсальный комбинезон объекта содержания обесцвечивал тон его лица, и он уже выглядел весьма болезненно. Она вспомнила, как подметила еще несколько месяцев назад, какими странно розовыми были его веки по сравнению с бледной кожей лица — красноватые, как у белого кролика. Но теперь уже розовый цвет поблек, как старая бумага, потускнел до того же бескровного болезненного оттенка, как и вся его остальная кожа. Над левым глазом у него был свежий синяк, в середине которого виднелся воспалённый красный рубец. — Видите ли, в чём вся суть... — повторил он. — Ваша подруга, там, в Вестпорте... агент Штучка, просто хотела защитить своего ребенка от того, о чем, скажу начистоту, она вообще не должна была знать. И теперь они, ну, они не хотят, чтобы я куда-либо уходил отсюда. А иначе бы… Кондиционер беззвучно загудел, пощелкивая в своем монотонном цикле, всасывая рециркулированный воздух через вентиляционное отверстие с тройной фильтрацией где-то под потолком. Перл увидела, как объект бросил короткий взгляд на него, чуть поморщил нос и уставился на нее. Врачи проверили его глаза — с переменным успехом, он был не в восторге от данной процедуры, — и она знала, что он не очень хорошо ее видел с такого расстояния. По крайней мере, когда она сидела на своем посту у двери. Он сел как следует, слегка поморщившись. — Вас всегда было семеро, да? По одному на каждый день недели, я полагаю, у вас такая фишка. Двое просто смотрят телевизор всю дорогу, один из них читает — большой любитель винтажных автомобилей, интересный товарищ. Каждый раз с новым журналом. Я пытался поболтать, спросил, не одолжит ли он мне один почитать. Не особо разбираюсь в машинах, но это хоть немного интереснее, чем тот ящик, но увы... — он взглянул на яркий, мерцающий прямоугольник маленького телевизора на угловом кронштейне. Тот неизменно стоял на беззвучном режиме, всегда показывал странные шоу на скучные, нейтральные темы, просто чтобы было хоть что-то. — Удивительно, да? Единственная, черт возьми, вещь, которую они не стали отнимать — это то, без чего я и так прекрасно обошелся бы. А, и еще тот парень, который перед тобой тут дежурит... Он осторожно коснулся рубца над глазом. — ...довольно вспыльчивый. — Абрахамс. Объект моргнул, переведя на неё взгляд уставших зелено-голубых глаз. — Простите?... — Чарли Абрахамс, — сказала Перл. Она слабо удивилась сама себе — прошло много времени с тех пор, как она в последний раз реально почувствовала какую-то ощутимую эмоцию, которая смогла бы как-то содрогнуть штиль в её пустынном разуме. Тонкая, едва ощутимая нить гнева завязалась узелком где-то в ее животе. — Чаки. Засранец класса Кетер. Они говорили ему миллион раз, что трогать кого-либо внутри защитного блока противоречит протоколу. Но Чарли никогда не связывается с чем-то реально опасным, нет, не с Чаком-Уебанком, он к нему даже близко не подступится. Он любит наезжать на кого-нибудь послабее него самого, на того, кто не сможет дать отпора и кого можно легко прижать к стенке, пока никто не видит. Объект аккуратно потрогал края ушиба на лбу. Его длинные пальцы были похожи на белые соломинки, костлявые и бесцветные. На тыльной стороне его ладони был пластиковый шунт капельницы, закрепленный пластырем. Санитары пробовали найти вены на его предплечьях, но, по их словам, они вообще не могли понять, где у него нужные им вены. Перл дежурила в аварийной палате в ту ночь, когда они ткнули наугад и вместо этого попали в артерию. После этого они стали использовать его ладони. Там хотя бы легче было заметить его синюшные вены под выцветшей тонкой кожей и попасть куда надо. — Думаю, он немного слаб на слух. Она фыркнула. — Ты так думаешь? — Я знаю этот типаж, — устало сказал объект. — Не выводи его из себя лишний раз. Он все равно что неандерталец со значком и разрешением на ношение огнестрельного оружия, — это была самая длинная фраза, которую она когда-либо произносила в этой камере. Он кашлянул. — Кстати, о значках... Перл замерла. — Да, я знаю, знаю, ты ничего не можешь сделать. Они всегда говорят, что поищут его, и я знаю, что ничерта они не поищут, а забьют на просьбу, едва выйдя за дверь. Гадко от этого. Как будто я ребенок, и они не хотят, чтобы я закатил истерику, — он шмыгнул носом, с трудом встал, пытаясь потянуться. — Как будто я могу здесь что-то им сделать. Перл пронаблюдала за ним. Всякий раз, когда он лежал, легко было забыть, насколько он на самом деле высокий. Но она была не из тех кого было легко напугать, а большой рост еще не означал опасность. Он был худощавым, как спичка, у него начиналась одышка даже при банальном вставании с пола, на его длинной шее виднелся полузаживший след от ожога. — Просто не вижу смысла в этом всем. Он ничуть не опасен, он даже в общем-то и не волшебный. Это просто значок, ты прикалываешь его, и всё. Я просто хотел бы- Он сглотнул. — Просто хотел бы чтобы мне его вернули. Она сжала губы в тонкую полоску — это было уже необычно сильным проявлением эмоций для нее. Она хотела сказать ему: «Оставь попытки уговорить нас, чем больше ты будешь болтать о своей безделушке, тем больше они будут думать, что это ловушка и ты хочешь использовать его для побега или еще чего похуже». Но она не сказала этого. Привычка держаться отчужденно — держать рот на замке на всякий случай, чтобы не сболтнуть случайно чего-то лишнего — уже слишком крепко засела в ее разуме за все это время. — У вас есть все остальное, — сказал объект. Он поднял веки, и на мгновение взгляд его сухих поблескивающих глаз встретился с ее. Зрительный контакт заставил Перл внезапно почувствовать себя уязвимой, как будто она зашла слишком далеко, даже просто сказав пару коротких предложений, как будто это стало для него рычагом воздействия, за который он тут же ухватился, как утопающий за спасательный круг. Он не пошевелился, только снова шмыгнул носом и потер его большим пальцем. — Одежда, телефон, набор со снаряжением... моя палочка, даже очки. Вообще все. Я просто хочу... ох, ну вот, приехали. Он сгорбил свои высокие плечи, сложив ладони у лица, грязные пепельно-светлые волосы спадали на его пальцы вялыми прядями. — Вот черт. У тебя случайно салфетки не найдется?... Перл встала. Она увидела, как кровь блестит на его большом пальце, стекает тонкой темной полоской по верхней губе. Она четко чувствовала ее запах в стерильном, отфильтрованном воздухе, точно так же, как в комнате отдыха тем вечером, и в тот день, когда он единственный раз пытался сбежать. Его кровь была красной, но запах был резко диссонирующим, от него веяло некой сладко-сахарной нотой, далекой от тяжелого, удушающего металлического привкуса, с которым Перл была, черт возьми, слишком хорошо знакома. — Мне не нужен здесь один из... них, если ты об этом сейчас думаешь, — резко выпалил он, но его голос был приглушен рукой, закрывающей нос. — Просто салфетка. По протоколу Перл следовало бы сейчас прикоснуться к микрофону на плече, сообщить в тихий шорох помех, что у SCP-1594 произошел еще один случай эпистаксиса- что у объекта опять пошла кровь носом. Не для его блага, а для санитаров, ну и для себя самой, ведь если кто-то проверит записи с камер... Объект молча смотрел на нее, почти все его лицо было скрыто за скрюченными ладонями, на которых поблескивала тягучим сиропом его собственная кровь. Перл прочла те немногие части его досье, к которым ей был разрешен доступ. Она знала, что агент, поймавший его, устроил ловушку и заманил его, словно животное, привлеченное приманкой. Но глаза, которые сейчас смотрели на нее, были глазами уставшего, замученного, разумного человека, который был совершенно беззащитен. Доктора. Ох, они будут очень, очень заинтересованы. Они будут делать себе в блокноты всякие заметки, пока санитары будут прижимать его к невидимому барьеру над кругом из соли, который он не в силах пересечь. Они будут строчить, пока его не накачают наркозом, а затем сбегутся, как муравьи на мед, заберут образцы крови из его носа, рта и бог знает откуда еще. Они проверят его на антикоагулянты, антитела и все прочее, до чего только додумаются их извращенные, лишенные морали мозги. Они, может, даже снова попробуют применить на нем нитрит серебра, который так же «эффективно» помогает ему от носовых кровотечений, как человеку смачный удар дверью по руке помогает от бумажного пореза на пальце. Перл присутствовала при всем этом в прошлый раз — дерьмовая у нее удача попадать на такие события. По ее спине пробежал холодок. Она осознавала, что ведет себя глупо. Он был объектом, не человеком. Он был ростом под семь футов, и ей сказали, что он может запросто принять облик любого члена персонала, с которым ему довелось побыть на близком расстоянии достаточно долго. Его поймали, когда он пробрался в спальню семилетнего ребенка посреди ночи, и если он был Зубной Феей, то тогда уж она, офицер службы безопасности Второго класса Перл Хаген, была Пасхальным Кроликом. И дело было даже не в том, что он выглядел как человек, что у него были конечности, глаза и волосы в (почти) правильных местах. Дело было в его поведении, в том, как он разговаривал. Она почти никогда не отвечала, но он все равно говорил с ней. К этому моменту она была почти уверена, что он видел в ней что-то вроде стены с ушами, что-то, что и не должно было его слушать и как-то реагировать. Она просто стала для него более адекватной альтернативой разговорам с самим собой. С докторами он вел себя крайне зажато. Отвечал на их вопросы с сарказмом и уклончивостью, а иногда и вовсе молчал как рыба. Перл уже достаточно скомпрометировала себя за прошедшие месяцы, держа при себе тот странный факт, что порой, когда здесь не было никого, кроме нее самой, бесстрастной и безразличной ко всему, он тихо разговаривал с ней обо всем подряд. Он никогда много не выдавал, но всегда возвращался в своих монологах к одной и той же теме. Он говорил о своей работе, о своих друзьях, о своем мире, о своем доме. О своей жизни там. Рука Перл легла чуть ниже плоского черного квадрата ее микрофона на плече, пальцы были слегка приподняты, готовые нажать на кнопку в любую секунду. Объекты почти всегда хотят сбежать. Некоторые просто оказываются более хитрыми, чем другие. Самые опасные — те, кто достаточно умен, чтобы рассуждать вслух. И если ты ослабишь бдительность, если поверишь их словам хотя бы на секунду, они воспользуются твоей слабостью любым доступным им способом. Это было прочно вбито в ее сознание годами и горьким опытом. Она видела много ужасных вещей, и так же много ужасных вещей делала своими собственными руками. И одна лишь мысль о том, чтобы пойти против установленных в своей голове порядков, заставляла испарину выступить у нее на лбу. Не обманывай себя. Ты делаешь это не по доброте душевной. Ты делаешь это, потому что не хочешь просто стоять и смотреть на все эти процедуры. Она опустила руку, оставив микрофон нетронутым. — Извини, — глухо отозвалась она. — У меня ничего с собой нет. Пару мгновений объект смотрел на нее. Внешне ничего не изменилось — он все так же был в круге, зажимая кровоточащий нос липкой костлявой ладонью, она все так же была на своем посту. Физически они не тронулись с места, но что-то незримое между ними только что переменилось. Фигуры на шахматной доске их взаимоотношений сделали небольшую перестановку, и они оба это почувствовали. Это подарило Перл какое-то странное удовлетворение. Она будто сбросила со своих плеч целую скалу, и по железобетонной стене ее вечной отчужденности прошла тонкая, но четкая трещинка. — Ладно, — осторожно сказал объект. Он шмыгнул носом, затем отпустил его мягким, осторожным движением и, увидев что кровь больше не течет, снова начал медленно и неуклюже садиться на холодный бетонный пол. Перл вздохнула. — Ну так… как тебя зовут?