(Не) болезнь

Я не любил много чего в этом прогнившем мире, собственно, поэтому и хотел ускорить таймер жизни к заветной цифре ноль. Но мой таймер шел предательски медленно, иногда мне казалось, что его нарочно кто-то останавливает, чтобы продлить мои многочисленные страдания. Останавливает грязными, холодными руками. Такими, какие были только у него. Само собой, он был тем еще педантом, во внутреннем кармане черного плаща всегда находился антисептик и пачка влажных салфеток. С отстойным, честно говоря, запахом. Каким-то мятным или ментоловым. Я ненавидел этот запах. Возможно, из-за него. Мне никогда не нравился шикарный вид на уютную дыру, которую все зовут домом, Йокогаму, потому что такие панорамные окна находились именно у него в кабинете. Мне и не давали особо рассматривать пейзажи. Только ворсинки на безвкусном красном ковре, а если повезет, то узоры простыни или поверхность темной стены. Я хочу позволить себе умереть, чтобы не позволять делать с собой иное. То, что он делает. - Мне доставляет неудобство количество бинтов на тебе, - эмоция «огорчение» проскакивает на бледном лице, но такому поверят только в самом дешевом театре. Мори Огай умел врать, но для меня не было разницы, где ложь, а где правда. Смысл понимания уже стёрся. - Их количество прямо пропорционально часам, проведенных здесь, - хочу улыбнуться хоть как-то едко, но получается только приподнять брови, а уголки рта успевают лишь дрогнуть, чтобы губы непроизвольно поджались. Я не боялся его. Не боялся того, что он делает с без пяти минут совершеннолетним ребенком. Больше всего я боялся, что это никогда не закончится. И того, что я привык(ну). - Кажется, не замечал за собой привычки выдернуть из твоего запястья побольше вен, - огорчение удается сыграть уже куда лучше, но всё равно, конечно, паршиво. Он и не старается. - Кажется, Вы просто не улавливаете причинно-следственной связи, - а вот с моей стороны – улыбка уже как улыбка, а лицо напротив неконтролируемо мрачнеет. Мое единственное оружие – тянуть время за разговорами. Однако считать выигрышем то, что этим я только продлеваю свое нахождение здесь, не стоит. - Закрой дверь, Дазай-кун. Я – Дазай Осаму, младший исполнитель Портовой Мафии. Мне 17 лет, и я ненавижу Мори Огая. Не могу определиться, что считать более унизительным: то, что это происходит по крайне сомнительному согласию или то, что я возвращаюсь сюда каждый раз с еле контролируемым чувством рвотного рефлекса. Иногда мне кажется, что тошнит меня не от н е г о. Я добровольно переступаю порог, позволяю обнять себя за плечи, сказать несколько мерзких фраз и слабо самому усмехнуться в ответ. Борюсь с очередным позывом сблевать, заменяя его легким страхом. Страхом того, что в каком-то неловком жесте чужой ладони у собственного живота, я ловлю успокаивающую эйфорию. Слишком не честно считать больным только е г о. Спасением было то, что каждый раз зрительный контакт поддерживать было не обязательно – как я говорил ранее, лицо всегда устремлялось в одну из поверхностей, так что взору могли попасться только длинные пальцы со злосчастным запахом ментола. Огаю, я уверен, тоже были ни к чему эти пошлые формальности. Он делал так, как нравится. Я – делал так, чтобы не сломаться окончательно. Пытался извлечь выгоду или толику удовольствия. Огорчением же становился тот момент, когда не приходилось настраивать себя на выдержку волей – всё проходило, ну, скажем, нормально. Со временем даже без стыда можно было позволить хриплому дыханию обжечь измученное не только шрамами горло, потому что отклик организма на стимуляцию нервных окончаний – это тоже нормально. Ведь когда привыкаешь к хаосу – хаосом он уже не кажется. - Тебя устраивает твоя позиция в Мафии? – он уже – как с иголочки, а я пока не научился менее расторопно приводить в порядок свою одежду, чтобы уйти как можно, как можно скорее. Привести в порядок с е б я. - Вы смеетесь, - решаю не скрывать изумления с полу вопросительной интонацией, слишком резко натягивая на себя пиджак. Треск ниток так схож с треском собственных нервов сейчас. - О, нет-нет, - смеется. Надо же. – Мне не хочется прогнозировать, что ты устроишь переворот ради места под солнцем получше. Тогда я не понимал, действительно ли он этого опасается или снова это игра в актера. Воспоминание об этом разговоре, кстати, осталось со мной надолго. Как и мысль о возможном месте нового босса. - Предпочту место под землей, - тактичная улыбка, знаменующая желание завершить на этом диалог. Огай понимающе принимает подобное предложение. Я – Дазай Осаму, один из пяти главных исполнителей Портовой Мафии. Мне 20 лет, и я по-прежнему ненавижу Мори Огая. Я всегда ухожу от него ближе к полуночи, чтобы потом обязательно вернуться. А возвращаясь, не замечаю, как улыбаюсь уже совсем не натянуто, когда он желает мне доброго вечера.