***
Уходя, Осаму забывает обо всём. Уходя, он позволяет подчинённому вздохнуть. Акутагава постоянно вертится около неё. Пытается быть прекрасным подчинённым. Спокойная улыбка, тёплый взгляд, предназначенный лишь для Накахары, выполненная вовремя работа. Всё что нужно, чтобы его не отталкивали. После ухода наставника, он дышит, ласково-ласково смотря на чужие руки и желая прикоснуться к ним без перчаток. Слова Осаму более не всплывают в памяти, потому что всё кажется куда более радостным нежели тот вердикт, которым его наградили. Не может же он быть настолько плохим, чтобы помимо грязи и боли в его жизни не было чего-либо? Рюноске на это надеется, невольно вздрагивая, когда девушка поднимает голову от листов. Её взгляд меняется. Она выдыхает и кладёт бумаги на стол. Значит всё хорошо? Сейчас она отпустит его, возможно скажет что-нибудь тёплое вслед. Это было нечасто, но вполне достаточно, чтобы почувствовать себя счастливым. — С тобой всё в порядке? Ты выглядишь каким-то нервным, — говорит она, нахмурившись и посмотрев на него. — Я понимаю, ты можешь чувствовать себя нехорошо, но всё-таки… Не забывайся, ладно? Акутагава кивает, когда Чуя осторожно касается его плеча и просит отойти на шаг. Почему-то это не обижает, но где-то под ребрами что-то содрогается. Нет, его же не отвергают? Она же не откажется от него? Губы Накахары трогает улыбка и все волнения покидают его. В голову приходит мысль о том что она очень похожа на солнце. Прекрасная… Вот бы подобраться поближе, и прикоснуться. Жалко что нельзя… Чуя отпускает его. Развернувшись, с его губ невольно срывается чертово слово, о котором он подумал. «Солнце». Девушка хмурится, недобро посмотрев в спину мальчишки. И что на него нашло? Наверное это просто гормоны. Чёртов дазай, оставил его именно сейчас! Почему он не объяснил ему что такое взросление? Он же совсем не понимает, что происходит с его телом. Так он ещё и её родственная душа! Вьётся рядом, чуть ли не ластится и смотрит влюблённо, словно щенок. И ладно бы, если можно было хоть к чему-нибудь придраться. Накахара растеряна. Что же ей делать с ним? — Ты что-то сказал? — спрашивает она, ту же касаясь плеча мальчишки. Нет, она всё слышала, тот считает её солнцем? Нет, почему он так отчаянно цепляется за неё? Наверное поздно говорить о чём-то. Он влюбился в неё и теперь ни за что не отцепится. Накахара грустно вздыхает, разворачивая того лицом к себе. Она должна была сделать всё, чтобы он не влюблялся в неё, хотя... Чужие чувства так приятны, особенно учитывая то, насколько они чистые и невинные. — Будь осторожнее со своими желаниями. Они могут сбываться... — Тогда я буду счастлив, — чуть ли не пищит он, широко распахнув глаза и едва удерживая себя от того, чтобы на несколько мгновений прижаться к ней. Пока нельзя, иначе она может разозлиться и тогда Осаму окажется прав! Нет, ни за что! Рюноске сделает всё, чтобы остаться рядом. И тогда, быть может, он перестанет быть тем ничтожеством, которым его прозвали. И тогда его не будут считать бременем. Мечты, мечты... И что только на него нашло? Наверное это просто его естество, которое по горло сыто грязью и хочет чего-то светлого. Он вздыхает, пытаясь осознать как это всё понимать. Как злую шутку или всё-таки что-то менее болезненное. Не получается, но так хочется чтобы это не было забавной для неё игрой. Чуя снова отстраняет его от себя уже окончательно отпуская. И что же ей теперь делать со своим подчинённым?***
Поцелуй в лоб, ласковое поглаживание по голове, мягкая улыбка. Мальчишка смотрит на неё восторженными глазами. Едва поднимает уголки губ, почему-то не понимая, что именно идёт не так. Может быть ему это просто приснилось? Нет, вряд ли, тем более, рассемон уже укусил его пару раз за руку, чтобы он успокоился. У Накахары взгляд тёплый и Рюноске очень хочет думать о том, что на него сморят искренне, о том что после её касаний не будет больно. Он ведь этого заслуживает, правда? Чуя же не играет? Нет, она не способна на такую подлость по отношению к нему! Мальчишка закрывает глаза и ластится к ней. Чувствовать её руки приятно. И пусть они в перчатках, это ничего не меняет. Когда-нибудь она обязательно подпустит его поближе, нужно просто подождать. А он будет рядом, будет пытаться приблизиться, будет добиваться взаимности. У него ведь получится, да? — Хватит на сегодня... — спокойно говорит Чуя, и Рюноске словно просыпается, зная, что она говорит это себе. — До завтра... — До завтра... — вторит он, с тоской посмотрев вслед начальнице и почему-то невольно вздрагивая. Завтра задание, которое почему-то заставляет его тревожиться. Но почему? Что особенного в поимке человека? Что такого может произойти? Акутагава ничего не понимает, а потому лишь обречённо выдыхает, прикасаясь ко лбу способности. Нет, он просто себя накручивает. Всё будет в порядке, он справится и его снова приласкают. В конце концов, мысль об этом всегда помогает ему. Думать о том, что что-то пойдёт не так не хочется, тем более когда есть более приятные мысли. И всё сводится к ней. К его милой родственной душе, за которую он будет держаться, пока ему это позволяют. А потом.... О том что произойдёт потом, Рюноске и думать боится, ведь тогда... Всё окажется бессмысленным. Все его попытки стать лучше сойдут на нет, тогда он снова утонет в чём-то жестоком и безобразном. Чуя же не столкнёт его в пропасть? Не заставит ли пожалеть о своей привязанности? О его слепой вере в каждое её слово и действие? Нет, надо успокоиться и поберечь остатки своих нервов.***
Чужой смех заставляет Рюноске вздрогнуть. Мерзкий кошак оказался под крылом его старого наставника. Такой светлый и наивный... Ну и мерзость... Проигрывать ему слишком унизительно, но... Это повторяется раз за разом. Он понимает, что подводит всех, но разве он может что-то противопоставить обнуляющей способности Осаму и физической силе Ацуши? Где-то в горле комом встаёт зависть. Рюноске наблюдает за Ацуши, зная что ему любой ценой надо победить его. Рюноске зажмуривается, замечая как ласково обращается с ним наставник. Его крепко прижимают к груди, бесконечно говорят что-то тёплое и ласковое. То, чего он никогда не слышал от неё... Он невольно прикусывает губу, жалея о том, что не может разрубить Ацуши на куски и выбросить в залив. Слишком быстро затягиваются чужие раны. Обыденное задание превратилось в настоящие испытание на прочность его нервов и тела. Испытание, которое оказалось ему не по силам. И внезапно, после долгого отсутствия, ощущение собственной ничтожности волной обрушивается на него, когда он летит с взрывающегося корабля в воду. Неужели он и правда лучше? Почему ему достался именно этот противник, которому он и навредить существенно не способен? Жаль что это никого не интересует. Ему не простят этого поражения, ему ничего не простят. И Чуя тоже не простит. Лишь посмотрит на него разочарованно. Или на его безжизненное тело, если окажется слишком поздно. На мгновение этот вариант начинает казаться чем-то менее болезненным. Потому что тогда он не почувствует её отторжения, более не услышит насмешек в свой адрес...***
Как жаль, что они успевают. Противный писк приборов и яркий свет заставляют поёжиться. Выжил. Рядом слышится какое-то копошение. Наверное, это врач. Рюноске выдыхает, и широко распахивает глаза. Это совсем не медицинский работник. Это он. Тот, кто так спокойно пророчит вечное одиночество. Он ведь неправ! Или уже нет? Мальчишка путается, обращая взгляд в потолок. Нет, не этого ему хотелось при выходе из комы. Поздно. Дазай-сан уже заметил то что он пришёл в сознание и довольно усмехается. Почему-то хочется обратно, в бессознательное состояние. Лишь бы не слышать всего того, что сейчас на него польётся. Осаму обманчиво мягко проводит по его руке с отметкой и улыбается шире. Всё такое же ничтожество. Бесхребетное и никому не нужное. И имени Чуи на своей руке ни разу не достойное. — Ты всё ещё думаешь о взаимности, да? — тихо спрашивает он, зная что сейчас ему ничего не ответят, но смотреть в чужие глаза так приятно, особенно видеть в них тревогу или страх, смотреть как гибнет надежда и рушится что-то жизненно необходимое. — Не волнуйся, совсем скоро это будет лишь в твоих мечтах. Вряд ли она полюбит тебя после серии провалов... Ты и так уже пал ниже некуда, удивительно что она ещё не велела выпустить тебе пулю в висок. А зря... Проблем бы было гораздо меньше. Дазай стискивает его руку, впиваясь ногтями в буквы на руке. Никогда. Почему же Рюноске не понимает этого? Почему смеет смотреть с надеждой в её сторону? Он же всё знает, он же не глупый, чтобы так просто думать о взаимности из-за имени на запястье? А нет, оказался тем ещё идиотом. Хотя, так будет гораздо приятнее. Он посмотрит на слёзы в его уголках глаз, услышит его плач. Как когда-то недавно... — Ацуши гораздо лучше тебя. И не только физически... — отбрасывает чужую руку, накрывая ладонями чужие щеки. — Совсем скоро я познакомлю его с ней... Устрою несколько встреч... А потом она будет видеться с ним чаще и в её жизни для тебя будет отведено столько места, сколько ты заслуживаешь. Хотя, мне кажется что и этого для тебя будет слишком много. Рюноске вздрагивает. Разве он мог и подумать о том, что их будут нарочно разлучать? Наверняка потом взаимная любовь с чёртовым Накаджимой и доказательство правоты наставника? Чем же он провинился? Почему с ним так поступают? За что так подло? Где-то под рёбрами бешено бьётся окровавленный кусок мяса. Они и его растопчут. Разорвут, сделают всё, чтобы он об этом пожалел! И... Чуя ведь не поймёт что к чему! А потом просто появится в объятиях этого кошака и будет ласково обнимать его в ответ. Или же нарочно будет подыгрывать Осаму с самого начала считая это чем-то очень забавным. В любом случае, он понимает, что наставник всегда приводит в исполнение свои угрозы. Как жалко... — Они будут любить друг друга словно настоящие истинные. А ты будешь лишь видеть то, как она счастлива без тебя... Первое время это будет довольно болезненно, но потом ты обязательно привыкнешь, может быть даже плакать перестанешь, и смиришься, — он смеётся, мягко проводя по чужим щекам и отстраняется. — Никто не заслуживает такую родственную душу как ты, и ты не заслуживаешь чьей-либо любви. Не бойся, всё произойдёт быстрее, чем тебя выпишут. Он скрывается за дверьми палаты, заставляя мальчишку мелко задрожать от осознания правдивости чужих слов. Неужели он и правда настолько ужасен, что не имеет права даже на надежду? Верить чужим словам не хочется. В конце концов, разве Дазай-сан в праве распоряжаться его чувствами? Разве он имеет право называть их недостойными чего-либо кроме насмешек? Неужели именно это он получит за свою преданность и искренность? Нет, этого не будет! Не будет... Рюноске уже сам ни в чём не уверен. Потому что этому кошаку будет достаточно улыбнуться пару раз, и с ним будут разговаривать мягче. Глупо отрицать то, что он в каком-то плане действительно очарователен, но... Слишком тяжело признавать чужое превосходство, особенно когда его доказывают разлукой. Хочется заорать до сорванных голосовых связок и расцарапать себе лицо. Рюноске переворачивается на бок и окончательно понимает всю мерзость ситуации в которой он оказался. Наверняка они продержат его здесь около двух недель. Всё-таки повреждения он получил серьёзные. А значит... Он ничего не сможет сделать для того, чтобы этого не произошло. Значит... Его просто поставили перед фактом. Он будет один и его чувства никого не волнуют. Не то чтобы он в непонимании... Рюноске знает, что плевать все хотели на его желания, но разве... Конечно... И нечего мечтать о том, Осаму ошибётся. Нечего думать о том, что она не поддастся. А перед глазами вспыхивает чужая снисходительная улыбка, где-то на затылке ласковое касание. А под лёгкими идут трещинами собственные иллюзии. Неосторожное движение, и они вопьются в терзаемые Рассемоном органы. Вот утеха, как будто ему вечно голодной способности не хватает! Выздоровление из чего-то привычно-радостного, становится необратимым и горестным. Хочется оставаться на этой больничной койке и ни за что не возвращаться обрано. Жаль, что нельзя...***
Мириться с тщетностью своих усилий не хочется. Быть может, у него есть хоть какой-нибудь шанс? Вряд ли ему позволят такую роскошь. Наверное, двух с половиной недель Осаму более чем хватило, чтобы Чуя и Ацуши полноценно могли называть друг друга влюблёнными. Он зажмуривается и стискивает зубы. Наверняка скопилось бумаги. Надо будет начать и по частям относить этот завал Накахаре-сан. Видимо, по имени он тоже больше не может её называть. А ведь в этом тоже было что-то светлое, что-то тёплое, дающее нерадостной жизни хоть каплю краски. Теперь же всё придётся замазать и покрыть штукатуркой. Привычно приподнять уголки губ, закрасить мешки под глазами, а сами глаза закапать, чтобы не было видно красных белков от долгого плача. Если Чуя и правда влюбилась, то больше ничего не остаётся. Её бесполезно убеждать в обратном, бесполезно что-то ей доказывать. Но так хочется... Вот только ничего от этого не поменяется, наоборот, он может только испортить с ней отношения. Он вздыхает, обессиленно посмотрев в даль коридора. Она у себя, дверь её кабинета приоткрыта. Надо будет наведаться туда с бумагами в конце дня. Заодно окончательно убедиться в том, насколько напрасны его надежды и узнает насколько болезненным будет увиденное. А пока время привычной рутины. Он немного успокоится, забудет о том что противнику отдали и одобрение наставника и любовь его половинки. Он успокоится, а потом, если увидит их, наверняка не заплачет. Бумажная волокита помогает прийти в себя. Рассемон тихо урчит, устраивая свою голову на столе. Рюноске улыбается, спокойно смотря на способность. В такие моменты он ни разу не похож на монстра что уничтожает всех снаружи и его изнутри. Облизывая губы, мальчишка поднимается на ноги и взяв часть бумаг. Надо наведаться к ней. Увидеться с ней, возможно, рядом не будет этого паршивца. Возможно, она порадуется его возвращению. Ха-ха. Вот это шутка. Он стучится в чужую дверь, ожидая привычного отклика, разрешения войти. Услышав заветный отклик, он входит, осторожно, заглядывая внутрь кабинета. Чуя спокойно смотрит на него и склоняет голову набок. Ацуши стоит сбоку от неё, и смотрит на него с каким-то непониманием. Словно ждёт от него угрозы. Но Рюноске лишь укладывает бумаги на стол, зная что в его руках слишком много документов. Нужно подождать, пока она отпустит его. Он невольно вздрагивает, но продолжает не обращать внимания на присутствие кошака. Наверное он помешал им... Но ничего, он не отнимет у Чуи много времени. Главное удержаться, главное не смотреть в лицо Ацуши, не видеть чужой ревности, лишь бы не вспоминать о том, что в отличии от него, Накаджима имеет на неё право. Он вздыхает, и с её кивка, разворачивается, уходит из кабинета и позволяет себе вздрогнуть. И правда, как же красиво они смотрятся вместе. Он позволяет себе всхлипнуть, и запереться в кабинете. Слишком странно, слишком больно. Он тихо зовёт к себе рассемон, и подходит к окну. Окровавленные ошмётки сжимаются, выдавливая солёные капли из глаз. Почему он всё-таки оказался прав? Способность оборачивается котёнком на руках своего носителя. Надо успокоиться. В конце концов, Чуя выглядит такой счастливой... Можно воспринимать её отторжение приказом. Тогда станет легче...***
В какой-то момент, он приходит домой потрёпанным. Стаскивает с себя брюки и усевшись на полу, заправляет нить в иголку. Надо зашить рану. Он обливает бедро спиртом, а потом дезинфекция иглы. Болезненный стежок. Он зажмуривается, осторожно продолжив шить. Он недовольно шипит. Эта блохастая дрянь опять потрепала его. И ведь из-за чего? Потому что он выполняет свою работу? Потому что он ежедневно приходит к ней с бумагами? Потому что он должен это делать? Как жаль... Это довольно больно. Хочется закутаться в плед и заплакать. Неужели ему мало? Он ведь уже даже не претендует... И всё равно... К чему можно было приревновать? Он вздыхает, не слыша осторожного щелчка двери. Чуя гравитацией открыла её. Чужие шаги заставляют мальчишку вздрогнуть. Он завязывает узелок на ранке и оборачивается, не веря своим глазам. Чуя! Она пришла навестить его! Но зачем? Наверное, будет ругать. И как удержать себя в руках, когда тебя буквально будут просить уйти. А может она не за этим? Тогда вряд ли бы Чуя явилась сюда. В конце концов не стоит ждать чего-то хорошего от её прихода... А хочется. Хочется чего-то более светлого, нежели зависть, осевшая где-то глубоко внутри. Зависть вязкая, тяжёлая и чёрная-чёрная. И правда, самая настоящая отрава. Лишь бы солнышко её не заметила. Как смешно... Он теперь и "своей" назвать её не может... Просто родственная душа. Счастливая и яркая... Без него. — Ацуши потрепал тебя, да? — присаживаясь на корточки, шепчет она, разглядывая шов на чужом бедре. Она всё чувствует, слышит как участилось чужое дыхание, видит яркие пятна радости в чужих глазах. Чуя знает, по ней тоскуют, и тоска эта принадлежит самому преданному созданию из тех, кого она знает. — Прости, он всё ещё немного дикий, но я обязательно его приучу... Рюноске распахивает глаза. Тёплое и искреннее сожаление, без нотки надменности, без фальши... Убрав иглу, он позволяет себе улыбнуться. Чуя и правда солнце. Глаза ему выжжет, а он и противиться ей не станет. Ему хочется чтобы она побыла с ним подольше. Вот только... Её довольная улыбка затмевает всё. Он вздрагивает, чувствуя её руки на своих плечах. Как когда-то недавно, когда Рюноске считал, что его подпустят поближе. А теперь это ближе существует лишь в снах и мечтах. Интересно, а что у неё под перчатками? Наверное там просто чистые руки... Или же на них нет и живого места? Рюноске отгоняет навязчивые мысли, осторожно обнимая родственную душу и на мгновение, где-то вы мыслях называет её своей. Как бы потом не пришлось дорого расплачиваться за небольшое цветное пятно на фоне грязи. Чуя целует его в макушку и отстраняется. Прощается, потрепав мальчишку по голове и уходит, закрывая за собой дверь. Замок щёлкает, он облегчённо выдыхает, посмотрев куда-то в сторону. Тепло. И пусть его не любят, с ним всё равно ласковы, его не считают ничтожество, достойным лишь портить всё, к чему он только подумает прикоснуться. Чуя не кроет его презрением, Чуя не отталкивает его, она позволяет ему быть подле.***
— Почему ты так долго спишь? — спрашивает Ацуши, недовольно нахмурившись, и видя как тот выгибается в спине и спокойно выдыхает. — Потому что во снах есть есть солнце. Яркое и тёплое. А ещё там нет Дазай-сана... — довольно отзывается он, поднимаясь с кровати. — Ну или он там мёртв... Хотя, вид его вывернутых кишок вообще ни к месту... Ацуши хмурится, а потом смотрит в окно. Пасмурно. И правда, ничего удивительного. Он отворачивается, ревновать никак не получается. Слишком странно, он просто вьётся рядом с ней, но не касается, звонит и пишет лишь по делу, хотя, как можно ревновать к вопросу об адресе доставки органов? Он просто ведёт себя как коллега и не делает ни шагу навстречу. Словно он не отвергнут ею... Но почему? Ацуши прижимается лбом к дверному косяку. Почему он так спокоен? Наверное смирился... Накаджиме не нравится это всё. Его навязанный напарник не позволяет ему ревновать. Просто потому что в чужих глазах нет ничего. Нет ожидания, нет горечи... Есть лишь усталость, но та лишь из-за работы. И рассемона, что рукавом становится, пока Акутагава застилает постель. Ацуши недовольно урчит. Почему-то хочется вгрызться в грудину Рюноске, вытащить сердце и положить его к ногам милой Чуи. А потом она мягко погладит его по голове. Глаз цепляется за упаковку снотворных. Наверное нервы сдают с такой-то работой. — Ты не можешь заснуть? — спрашивает он, как только Рюноске усядется на кровать. — Это ведь очень сильное снотворное... — Да. Порою это совершенно невыносимо, — поднимается, и прячет таблетки в ящик. Сегодня они ночевали в общежитии мафии, потому что здесь ближе. — Иногда мне хочется навсегда там остаться. Они такие светлые и там не бывает дождей...***
Осаму хмурится со слов Ацуши. Как это ни к чему ревновать? Почему он так себя ведёт? Неужели поумнел? Или просто нашёл замену? Да нет, он же наблюдал за ним. Он один, и иногда рядом с ним вертится рассемон, обращающий котом, или сестра. Он улыбается, поглаживая обоих по головам. Такой странный. Надо бы поговорить с ним. Наверное, всё ещё мечтает о ней, хоть и не даёт виду. Да, он не мог резко взять и поумнеть. Но может быть Чуя как-то повлияла, успокоив его окончательно? Тогда это очень плохо. А Ацуши целует Чую в уголок губ, крепко обнимает её, совершенно не желая думать о том, что Дазай недоволен чем-то. Да, Чуя отвечает его новому подопечному взаимностью. Да, Рюноске не лезет, но... Почему он не лезет? Надо напомнить ему о том, кто он такой и чего заслуживает. Он заставит его пожалеть о своей связи и чувствах. Он вздыхает, и целует Ацуши в лоб. Хорошо, они сделают то, что заставит мальчишку забиться в угол. Жалко что он слишком упорный, не сдастся. Будет до последнего верить в то, что ему хоть что-о достанется. Жаль, жаль... Накахара слишком добра к нему. Она сравнивает его с падалью. Она слишком ласкова с этим ничтожеством. А его подопечному не к чему ревновать. Он просто не хочет. Осаму прикусывает губу, кидая взгляд на нож, которым они резали яблоки. Возможно всё будет довольно весело. Он позовёт с собой Ацуши, тогда всё будет понятно и очевидно.***
Осаму звонит в дверь бывшего ученика, смиряя недовольным взглядом Накаджиму. Он не понимает зачем это происходит! Глупенький, это для того, чтобы его не оставили. А он всё равно колеблется! Не хочет делать ему больно, словно это его хороший друг, и этот ребёнок не пытался оторвать ему ногу или проткнуть. Рюноске удивлённо смотрит на гостей, а после вздрагивает, когда Осаму хватает его под руку и ведёт в сторону ванной. Акутагава дёргается, пытаясь вырваться из хватки наставника, а тот лишь ударяет его лбом о плитку. Пусть успокоится. Когда тот дёргается снова, он подталкивает Ацуши к нему и забирается в ванную, схватывая того за руку. — Знаешь, Чуя слишком добра к тебе. Ты не заслуживаешь её снисхождения... — он вытаскивает нож, и проводит им по контурам имени. — Ты всё такой же глупый. Почему ты не понимаешь этого? Он смеётся, смотря на своего бывшего подчинённого в руках Накаджимы. Тот закрывает ему рот. Какой заботливый, не даёт наслаждаться криком! Он гладит буквы чужого имени и смеётся. Это самое лучшее что есть в Рюноске и его никчемной жизни. Маленький ребёнок, которого искренне ненавидит жизнь и он её в этом поддерживает. Ах, какой же он милый, когда смотрит на него умоляюще. Хочет оставить себе хоть что-нибудь от её чувств? Глупый, глупый! Нож плавно поддевает кожу. Он срежет её имя с чужой руки. А потом оставит истекать кровью. Ничего страшного, не умрёт. Ошмётки кожи летят в раковину. Он смеётся, видя слёзы в глазах мальчишки. Как же он жалок. Не заслуживает ни единой буквы на своей руке. А потом недовольно хмурится, когда Ацуши смахивает носом чужие слёзы. Почему он так добр? Почему успокаивает его? Всхлипывая, Рюноске закрывает глаза, не желая смотреть на то, как издеваются над его телом. Неужели ему мало? В чём он снова провинился, если даже не подходил к ней, если не давал никакого повода для сомнений? Осаму моет руки и выходит из комнаты, а после уходит, оставляя подопечных наедине. И всё-таки... Теперь он чувствует себя просто замечательно! Теперь он окончательно доволен. У него больше нет никакого права называть себя её истинным. Ацуши перевязывает чужую руку. Он не ожидал такой жестокости от своего учителя, это слишком даже по отношению к Рюноске. Он сморит на него, понимая что тот подавлен. У него отобрали милую, а теперь лишают даже номинального права на её чувства. Ему очень жаль, жаль что кожу не пришить обратно... Рюноске плачет, отстраняясь от Ацуши а потом со страхом смотрит на свою кожу в раковине, нервно покусывая губы. Почему? Разве у него нет и права надеяться? Он закрывает глаза, и просит Ацуши оставить его. А потом запирает дверь и забивается в угол.***
— Я люблю тебя... — шепчет Ацуши, ласково обнимая Чую за талию и устраивая голову на её плече, довольно урчит, пытаясь не думать о том, что видел немногим ранее. — Я соскучился... И правда, долгая миссия милой заставила его волноваться. Он вздыхает и мягко улыбается, прижимая девушку к себе и радуется. Он прикусывает губу и утыкается носом в изгиб чужой шее. Чуя довольно улыбается, и гладит мальчишку по голове. Он хороший, хоть и иногда страдает от приступов безумия. Что поделать, дикий зверь. Она разворачивается и проводит по щекам Ацуши. Ацуши милый, особенно когда позволяет себе котом умаститься на полу. Тогда можно сесть рядышком и уткнуться косом в чужую шерсть. Он заурчит, а Накахара найдёт это чем-то успокаивающим. Чуя прекрасна, и Накаджима находит её солнцем. Может быть, именно об этом говорил Рюноске, когда желал остаться во снах? Наверное, тем более её объятия и правда горячие. Настолько, что любое другое сравнение кажется неправдоподобным. Её улыбка великолепна. Она ослепительно-яркая. На такую взглянешь, и жить захочется. Жизнь... И правда, именно её огонёк загорается в мальчишеском сердце, когда она рядом, когда она ласкова, когда она принадлежит ему... Добавить свово только не получается. Всем посторонним дорога жизнь, а чёртово имя на руке его любви... Его обладатель не смеет подойти ближе, не смеет притронуться... Из-за своей любви к ней. Из-за того, что она счастлива и ему в этом счастье не место. А ещё он больше не имеет метки. Но это не меняет мнения Накаджимы о том, что Рюноске не сдастся. Поднимется и пришьёт буквы обратно. Чуя его уже однажды поругала за то, что он повредил её родственную душу. Но она в его руках, любит его, и просто просит о подобной уступке. И правда, кому не польстит любовь ненормального, но до безумия преданного человека? Наверное, Чуя испытывает к нему жалость, или хочет держать подле себя верную душу. Ацуши понимает, что ревновать к Акутагаве бесполезно. Видимо, Дазай и правда вытряхнул всю гордость из нутра бывшего подопечного, а вместо этого запихнул мертвенное смирение, которое не позволяет и шагу ступить к его милой. Он вздыхает, думая о том, как не проболтаться о содеянном. Накахара за это по голове не погладит, а изобьёт. О, это она умеет! Бьёт очень больно даже без гравитации. И от переломов его это не спасло, благо на нём всё быстро заживает, хотя... Он бы хотел, чтобы все видели царапины от её ногтей на его спине. Чуя мягко целует его, заставляя оборотня забыть обо всём. Он стискивает девушку покрепче, и мягко поглаживает ту по спине. Его, его милая Чуя, вот она, в его руках, и никто у него не отнимет этого солнца. Отстраняясь, Ацуши тяжело выдыхает и довольно улыбаясь, толкает девушку к кровати, что смотрит на него томным взглядом.***
Принося пьяную Чую домой, Рюноске открывает дверь ключом, который оставила ему солнце после ухода Осаму. Было ли между ними хоть что-то? Он не знает и думать о подобном не хочет. Лучше считать, что он беспокоился о солнце, а не о себе. И всё-таки... Ему повезло. Редко когда она позволяла себе напиться, ещё реже звала его... Так приятно... Особенно перед смертью, когда особенно остро хочется чувствовать себя живым... Видимо, это предсмертный подарок... Прикоснуться, побыть наедине пару минут и поскорее уйти, вдруг кошак окажется дома. Это задание — настоящее самоубийство! Рюноске понимает, что не сможет с ним справиться, чувствует затылком ледяное дыхание и отчаянно хватает ртом воздух. Перед смертью не надышишься, но можно позволить себе небольшую слабость. Он попрощается с ней. Возможно прикоснётся к щеке и на мгновение вздрогнет от приятного тепла, что обожжёт кончики пальцев и станет искоркой, упавшей на пепел. Этого должно хватить до самой смерти. Особенно когда осталось жить считанные часы. Войдя в квартиру, мальчишка стаскивает с начальницы плащ и вешает его на гвоздик в прихожей. Туда же отправляется шляпа. Если закрыть глаза, можно вообразить себе объятия. Но нет, не о том он думает. Укладывает Накахару на диван, стаскивает с неё обувь и уносит те в коридор. Надо бы уйти, но... Обуви Ацуши здесь нет, тогда... Почему бы не остаться, хоть на чуть-чуть? Осторожно прикоснуться к своему солнцу... Он ведь не запятнает её от невинного касания? Он вздыхает и садится на полу, заглядывая в спокойные черты лица. Говорить не хочется. Словно это ускорит его гибель... Но ведь от неё не убежать... — Знаете, Чуя-сан... — шепчет он, забыв о том, что нельзя называть солнце по имени. — Я завтра умру... Но я хочу чтобы вы знали... Как жаль, что вы не слышите меня сейчас... Он вздрагивает, а после касается кончиками пальцев чужой щеки. Тёплая, как будто подставил руку под лучи небесного светила. Самое то перед смертью. Он облегчённо выдыхает и смотрит в окно. С первыми лучами солнца у него ничего не останется, кроме разочарования. И правда... Он не оправдал ожиданий учителя и для родственной души не смог стать кем-то близким. Так бессмысленно и жестоко. — Вы же простите мне обращение по имени? — шепчет он, зажмуриваясь. — Мы ведь с вами больше не увидимся в этой жизни. Но я хочу чтобы вы помнили, я люблю вас... Будьте счастливы, хорошо? А потом мы обязательно с вами встретимся, там, в аду. Я оставлю ключи под ковриком. Спите спокойно... Рюноске поднимается на ноги и вздрагивает. Уходить не хочется, вот бы прижаться и уснуть рядом с ней... Заодно хоть поймёт, каково это, делить с кем-то постель, пусть это будет очень размыто, без какого-либо намёка на страсть... Рюноске не избалован чужими чувствами, его бы и это устроило. Нельзя. Это больше не его солнце. Оно никогда ему не принадлежало. Переступить порог чужой квартиры, запереть дверь и больше никогда не подходить к ней. Они больше не увидятся. Он к ней больше не прикоснётся, больше не услышит.***
Фукучи снисходительно смотрит на Рюноске, что валяется на палубе. Он дрожит, заставляя старика засмеяться. Маленький, изнемождённый, смотрит вокруг и не верит. Ждёт чего-то... Забавный такой, он ему нужен. Такой отчаянный, он будет прекрасным бойцом в его отряде. — Я хочу сделать тебе предложение, от которого глупо будет отказываться... — спокойно говорит он, поднимая мальчишку на ноги. — Убей его... И останешься жить... Рюноске вздрагивает, смотря на Ацуши. Убить... И тогда будет лучше. Тогда он докажет Осаму что является лучшим! Он поймёт, что заслуживает его внимание, что время потраченное на него время не было напрасным. Убить... И его заберут более умелые руки? Хочется... Он почувствует каково чувствовать себя учеником, в котором не разочарованы. Это должно быть чем-то уютным. Ацуши смотрит на своего напарника и ждёт. Почему он вздрагивает? Неужели отступится и предаст всех? Нет, он не может так поступить со своими желаниями? Неужели выбросит свои мечты и останется с этим чудовищным человеком? Нет, он так не поступит. Рюноске закрывает глаза, протягивая руку старику. Согласиться и всё будет хорошо. Он ещё раз смотрит на проклятого кошака, и всхлипывает. Он вздрагивает, тут же одёргивая руку. Нет, там маленькая сестрёнка, там Чуя, что счастлива с этим проклятым Ацуши... Он ведь предаст, если согласится. И чем тогда Рюноске лучше Осаму? И Чуя... Не простит ему этого предательства. Никто не простит... Видимо, он заслужил это... — Нет... — тихо говорит он, направляя лезвия в пол. Пусть сбегает, пусть живёт... Больше он ничего не сделает, тем более когда под старческий смех, лезвие рассекает воздух. Мгновение, и метал входит в тело. Мгновение, и глаза закрываются. Где-то слышен знакомый и любимый голос. Такой мягкий. Как долго он хотел его услышать... Жизнь покидает его ослабшее тело, а он чувствует её осторожные касания к затылку. — Я люблю тебя... — слышит мальчишка и закрывает глаза, не успевая ничего ответить ей.***
Гин вручает Чуе приглашение на похороны. Ацуши лишь тяжело вздыхает и крепко обнимает сестрицу. Чуя гладит её по голове, чувствуя себя немного неловко. Она остаётся на чужой могиле и присаживается на корточки. — Прости меня... — шепчет она, зная что забудет о нём, снова оказавшись в объятиях тёплого кота.