***
Из всех героев, которых он знает, Стиратель всегда был самым умным. Томура всегда ценил в нём это. Это и многое другое. Стирателю не требуется много времени, чтобы понять, что что-то не так. Потому что как только он садится, спешно и обеспокоено, как только он кладёт большую, тёплую руку на плечо Томуры и спрашивает его, что случилось (называя уже-не-его-именем снова, и ещё один поток желчи сбегает с губ Томуры, как одно мгновение, аллергическая реакция), как только Томура говорит ему (кричит на него) не использовать это имя, острое лезвие ножа появляется на горле. Томуре хочется рассмеяться, и смех грозит сорваться с губ (а может, его снова вырвет), но он судорожно глотает. Он знает этот нож. Он знает, что он достаточно остр, чтобы прорезать плоть и кости. А теперь он также знает, что Стиратель держит его рядом со своей стороной кровати. — Кто ты? — рычит Стиратель, и Томура проглатывает очередной взрыв почти смеха. Он заставляет себя сделать глубокий вдох. — Я… — его пальцы подергиваются от желания почесаться, но он догадывается, что Стирателю сейчас не понравились бы резкие движения. Он облизывает потрескавшиеся губы, пробуя кислоту на языке. — Меня зовут Шигараки Томура. И если мне всё это не снится, или если я не галлюцинирую, или если я на самом деле не мёртв и не нахожусь в какой-то долбаной пародии Небес, то, наверное, я случайно поменялся местами с ним… — он не может произнести имя. Это что-то вроде блокады, которая не поддается, даже если он бросится на неё всем телом. Он медленно оглядывается через плечо и вопросительно смотрит на Стирателя. — С моим мужем, — заканчивает фразу Стиратель. — Твоим мужем, — повторяет Томура. — О да. Да, конечно. Конечно, мы, блять, женаты в этой вселенной, это имеет смысл, — теперь он больше не может контролировать себя, его пальцы находят путь к шее, ногти впиваются в плоть. — Конечно, мы женаты, — бормочет он. — Должно быть, я реально мёртв. Или в лихорадочном сне. Или… Рука Стирателя железной хваткой сжимает его запястье, и Томура вздрагивает. — Извини, — быстро говорит он, пытаясь скрыть зуд. — Я иногда так делаю. — Знаю, — внезапно голос Стирателя звучит почти нежно. — Тенко тоже так делает. Это нервная реакция, — продолжает он, спокойно отодвигая нож от горла Томуры. — Долгая реакция на жестокое обращение, которому он подвергся в детстве… наверное, совсем как ты. — Как? — Томура вздрагивает и качает головой. Стиратель вздыхает. — Иди умойся, Шигараки Томура. И почисти зубы. Потом мы поговорим, и ты объяснишь, кто ты и что подразумеваешь под «этой вселенной»?***
Почти сверхъестественно, насколько похож на него человек, смотрящий на него в зеркало. Те же алые глаза, те же шрамы, те же потрескавшиеся губы. И все же Томура видит небольшие различия, маленькие морщинки вокруг глаз, в уголках рта. Это линии смеха? Он сжимает губы и быстро отгоняет эту мысль, предпочитая смотреть на остальную часть… себя. Не-он, Тенко. Тенко стройный, тощий. Как и Томура до недавнего времени. В этом есть смысл. У Тенко волосы короче, чем у Томуры. Никакого подреза (к счастью), но всё же. Короткие светлые волосы обрамляли его бледную кожу. Он, кажется, немного старше, со шрамами в тех местах, где у Томуры их нет, и другими шрамами, отсутствующими там, где они должны быть. Со вздохом он умывается и пользуется зубной щёткой, насчёт которую взаправду не знает или не хочет думать о том, кому она принадлежит, затем выходит из ванной, которая примыкает к спальне. Стиратель тем временем открыл окно и заставил испорченное одеяло исчезнуть. На кровати лежит одежда, которая, как предположил Томура, принадлежит Тенко, так как она идеально сидит на нём. Выйдя из комнаты, он бегло оглядывается, видит узкий коридор, который заканчивается открытой просторной гостиной (вся площадь просматривается из больших окон). На мини-кухне свистит чайник. Стиратель заваривает им обоим чай. Если бы кто-то сказал ему это год назад, он бы посмеялся над этим человеком. Или убил. — Садись, — приказывает Стиратель, и Томура не собирается возражать. На диване удобно устроился крошечный чёрно-белый кот (конечно же, у них есть чёртов кот!), глядя на него почти задумчиво, когда он садится. — Привет, — говорит он и осторожно протягивает палец, чтобы маленькое существо понюхало его. — Меня зовут Томура. Кот, кажется, решил, что это приемлемый способ для Томуры представиться, и облизал палец, но не подошёл ближе. — Думаю, даже Таро понимает, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, — тихо говорит Стиратель, ставя на столик две чашки дымящегося чая. — Иначе он бы по тебе лазил. — Даже кот? Так ты мне веришь? В ответ он получает пренебрежительный взгляд, который сам по себе почти кошачий. — Ты не Тенко. Я вижу это по твоим глазам. Томура усмехается и отворачивается. — И что с моими глазами? — Они грустные. Да что ты, блять, говоришь. Томура медленно протягивает руку за чашкой и ненадолго замирает. По привычке он всё время оттопыривал мизинец, но сейчас, под пристальным взглядом Стирателя, он почти смутился. — И ты не контролируешь свою причуду распада. Томура напрягается. — Он так её называет? — Как ты это называешь? Он на мгновение задумывается, стоит ли отвечать. — Разложение, — медленно произносит Томура, делая глоток чая, который почти обжигает язык. — Значит, ты злодей, — тихо замечает Стиратель. —…да. Он видит, как Стиратель сглатывает, видит, как работает его челюсть. — Ты сказал, что тебя зовут Шигараки? — Томура кивает, Стиратель качает головой. — Единственный человек с таким именем, которого я знаю, обитает в Тартаре. — Думаю, Все За Одного, — Томура опускает голову. — Он вырастил меня. Он взял меня к себе, когда я был ребёнком… — После смерти твоих родителей. — После того, как я их убил, — поправляет Томура. На мгновение он видит что-то в глазах Стирателя, какое-то мрачное осознание. — Да. Я всегда это подозревал. — Но не знал наверняка, — говорит он. Теперь ты его ненавидишь? Словно также, как ты меня ненавидишь? — вот о чём он хочет спросить. — У Тенко не так уж много воспоминаний о детстве. Я всегда думал, что это из-за его травмы, — Стиратель вздыхает. Пьёт чай. Снова вздыхает. — Я читал полицейский отчёт. И видел фотографии. Я встретил тебя, а не его, вскоре после того, как это случилось, — он медленно ставит чашку. — Думаю, я всегда знал. И думаю, Тенко тоже, хотя он и не помнит. — Тогда Тенко чертовски везучий парень, — Томура до боли стискивает зубы. — Ты встретил меня, — бормочет он почти неслышно. Его руки дрожат. Капля горячего чая переливается через край и обжигает ему пальцы. Он поспешно ставит чашку обратно на стол. Его босые ноги болят от бега. Его глаза пусты, как и желудок с сердцем. Он один. В полном одиночестве. И он сам во всём виноват. Это его наказание. Он хочет пить. Солнце наверху продолжает купать его в своём свете, разоблачая его и его преступление перед миром. Люди стараются избегать его. Он смотрит в землю, потому что видит, как люди смотрят на него… как будто он убийца. Только когда что-то бросает на него тень, он медленно поднимает взгляд. — Я сбежал. Ты хотел протянуть мне руку, но я сбежал. — И я побежал за тобой. — Я был быстрее тебя. — Не в этой жизни. Сдавленный всхлип срывается с губ Томуры, когда он качает головой, чтобы скрыть свои крики за хриплым хихиканьем. — Да, это хорошо для него. Так, блять, здорово, — он заставляет себя сделать глубокий вдох и снова тянется к чашке, выпивая слишком горячий чай слишком быстро и слишком большими глотками. Когда его язык чувствует, что он горит, словно это не более чем бесполезный кусок плоти во рту, он тяжело говорит: — Он дал мне моё имя. — Шигараки. — Томура, — резко поправляет он. — С японского это означает «скорбеть». — Так о чём же ты скорбишь, Шигараки Томура? Не будучи спасённым тобой тогда. — Не знаю. Никто меня не видел, пока я не заставил их посмотреть на меня, пока я не убил их всех. — Не знаю! Он чувствует солёный привкус на губах и дрожащей рукой подносит руку к лицу. Он плачет. Осознание этого только усугубляет ситуацию, и вскоре он превращается в рыдающую жалкую кашу, которой, как он сказал себе, никогда больше не будет. Стиратель тут же оказывается рядом, обнимая его сильными руками. Пальцы в его волосах. Томура так близко к нему, что может уткнуться лицом в изгиб его шеи. — Расскажи мне всё. Он рассказывает.***
Когда Томура наконец замолкает, во рту у него пустыня, а в горле пересохло. Неудивительно — его история длинна. Двадцать долгих лет, полных событий, полных гнева и ненависти, но также полных драгоценных моментов, когда он был близок к чувству счастья. Иногда во время рассказа выражение лица Стирателя темнело, и Томура не понимал почему. Он его не спрашивал… и Стиратель ни разу его не перебил. Прямо сейчас Стиратель стоит перед ним, смотрит на него бездонными тёмными глазами, потом молча протягивает ему новую чашку чая, которую Томура жадно пьёт. Когда Стиратель наконец открывает рот, его голос звучит мрачно. — Нога, да? — Да, отчасти. И один глаз, — добавляет он, подумав. — Когда я видел тебя в последний раз, многие пытались остановить твоё кровотечение, — смешно. Он очень надеется, что им это удалось. Он не получает ответа, когда Стиратель садится рядом с ним и допивает свой чай, почти бездумно поглаживая кота. Кот, который тем временем медленно и нерешительно устроился на коленях у Томуры. Ему не нужно ничего говорить. Томура всё равно угадывает его мысли. — Ты беспокоишься о нём. Его веки трепещут, он закрывает глаза и отворачивается. Его плечи напряжены. Его рука крепче сжимает ручку чашки. —…Да. — Не могу тебя винить. Я тоже беспокоюсь о своих друзьях, — друзья. Вообще-то это странное слово, которое даже не передаёт его настоящих чувств ко всем. Они — его семья. Они — часть его. А теперь они совсем одни. Томура очень надеется, что с ними всё в порядке. Ему невыносима мысль, что с ними что-то случилось. Память о потере Магне всё ещё слишком свежа и слишком болезненна, как и память о потере Курогири. Ему нужно вернуться. Он понял это, рассказывая свою историю. Он должен вернуться и быть рядом с ними, чтобы не дать даже одному из них быть несчастным — потому что это то, за что он борется, верно? Не только за себя, не только за всех тех, кто пострадал помимо него. Но также и для его собственной избранной семьи. И ещё… о, чёрт. Кроме того, это просто несправедливо по отношению к его другому «я». Тенко. Мальчик, которому повезло. Честно говоря, — думает он, — к чёрту Тенко. За то, что было легко. Это нечестно. Но также, отвали, Тенко, ты не годишься на роль злодея. …но также и, нахуй отвали, Томура. Потому что Тенко, должно быть, сейчас напуган до полусмерти. И это тоже нечестно. Стиратель уже повернул голову и уставился на него. Совсем не тонко, хотя Томура был настолько погружен в свои мысли, что в течение нескольких секунд едва замечал это сам. — Не смотри на меня так, Стиратель, — тихо говорит он. — Как так? — Будто жалеешь меня, — он пожимает плечами и устало улыбается. Усталый, измученный и, может быть, даже немного ностальгирующий. Когда он был младше, он всегда надеялся, что кто-то пожалеет его и позаботится о нём… К счастью, эти дни прошли. — Я слишком долго жалел себя, пока не начал писать свой собственный сценарий. Стиратель выдерживает его взгляд ещё несколько секунд, затем опускает голову и качает ею с тихим вздохом. — Как бы то ни было, мне жаль не тебя. Мне жаль, что ты прошёл через это. И мне также… мне так жаль, что я не смог найти тебя. В твоём времени, я имею в виду. — Вряд ли ты в этом виноват, — напоминает он ему, поглаживая крошечную кошачью головку. Он и не подозревал, что кошки могут быть такими маленькими. Но, вероятно, все животные вначале маленькие и только постепенно превращаются в огромных монстров с зубами и когтями, которые предпочитают тратить время на то, чтобы колотить друг друга по головам, а не защищать детенышей в своем стаде… или, может быть, так уж устроены люди. Он вздыхает, замечая, что на него по-прежнему смотрят. — Тебе правда стоит перестать на меня так смотреть. — Прости. — Всё в норме. Думаю, тут уж ничего не поделаешь, — он замолкает на мгновение, затем осторожно произносит слова, которые на самом деле были на кончике его языка с тех пор, как он впервые прибыл в эту вселенную: — Ты должен позвонить Мидории. — Что? Почему? — Это его причуда среагировала на мою. Может быть, мы сможем повторить эффект, и всё вернётся на круги своя. Хотя Стиратель не обязательно выглядит убеждённым, после минутного колебания он, наконец, кивает и встаёт. Его сотовый всё ещё лежит на кухонном столике, и Томура наблюдает, как он нажимает и прокручивает экран, пока наконец не подносит телефон к уху. Он говорит с Мидорией так же отстранённо вежливо, как, по мнению Томуры, бывший учитель с бывшим учеником. Хотя у него лично нет никакого опыта в этом, конечно, потому что его бывший учитель только что говорил с ним совершенно по-другому. Обычно он сейчас скрежетал зубами при мысли о последних словах Сенсея, о дерзости Сенсея, пытающегося одолеть его. Обычно сейчас он чувствовал, как ненависть ко всему миру почти разрывает его, кровь кипит, а череп гудит. Но вместо этого он чувствует… ничего. Может быть, тело Тенко даже не способно на такие чувства. Может быть, это то, чему Томура немного завидует. Он настолько погрузился в свои мысли, что едва заметил, как Стиратель поблагодарил его, прежде чем повесить трубку и положить телефон обратно на буфет. — Мидория будет здесь примерно через час, — говорит он, снова садясь рядом с ним. Томура колеблется. Томура гладит кошку. Томура опускает глаза. И, наконец, очень тихо спрашивает: — Ты не хочешь… рассказать мне о Тенко, пока я здесь? Чтобы сделать ещё одну длинную историю немного короче, Стиратель придерживается фактов: Тенко — сирота, сам Стиратель был подростком, когда нашёл мальчика, поэтому, конечно, он никак не мог держать его рядом. Он и, по-видимому, его друг и коллега Мик потащили кричащего, плачущего мальчика к властям только для того, чтобы его поместили в детский дом, где он прошёл обучение причудам, но никогда не получал никакого другого образования, основанного на причудах. Тем не менее у Тенко всегда была мечта, что другие должны жить лучше, чем он. Тем не менее, он всегда хотел вернуть хоть немного того, что имел. Итак, в восемнадцать лет его выпустили из приюта, он работал на нескольких работах, пока не заработал денег, чтобы оплатить обучение в академии героев, и оказался в единственной академии, которая принимала учеников, хотя те были уже взрослыми: Кецубуцу. Где в середине первого курса он впервые за пятнадцать лет встретился со Стирателем во время экзаменов на временную лицензию. Томура не хочет признаваться в этом, но каждое слово только усиливает его любопытство, пока он лукаво не наклоняется вперёд, упираясь локтями в бёдра справа и слева от кота. — Что же тогда? — Я чувствовал себя ответственной за него, и поэтому устроил его на учебу в UA. — Очень близко к тебе. Стиратель хихикает и пожимает плечами. — Тогда это не входило в мои намерения, но да… очень близко ко мне, — наверное, уже ожидая, что Томура спросит о подробностях, он вздыхает и быстро говорит: — Он признался мне, когда я привёз его на поезде обратно в Кецубуцу. — Ох. Чтобы он мог убежать и притвориться, что ничего не было, если ты скажешь ему, чтобы он отвалил. Умница, я бы так и поступил, — смеётся Томура и отпивает ещё чаю. — Что, думаю, не слишком удивительно. — Хм-м. — Так что же ты ему ответил? — Отвалить. Это заставляет его снова рассмеяться, так сильно, что кот на его коленях издаёт смущённый звук и делает своё недовольство известным, шлёпая по руке Томуры крошечной лапкой. Он тихо фыркает и качает головой, продолжая почёсывать его под подбородком. — Я так и думал! — И всё же мы начали встречаться через несколько месяцев. Он переехал ко мне после окончания UA, и, хочешь верьте, хочешь нет, теперь он Герой-Спасатель. Недолгое колебание. Томура проглатывает свою первую мысль и вместо этого говорит: —…это соответствует нашей причуде. — Да. И публика его любит. Эти жадные стервятники питают пристрастие к трагическим предысториям, так что, конечно, они были повсюду, — он качает головой, затем его взгляд падает на Томуру, который молча сидит на диване, размышляя о том, что публика, по-видимому, одинаково отвратительна, одинаково сенсационна и одинаково разрушительна во всех вселенных. —…Томура? — Что? — Мне кажется, я знаю, о чём ты думаешь. Всё совсем не так. Он растерянно моргает. — Не так — что? — Он никогда не забывал о неделях, проведённых на улице, когда никто не приходил на помощь. Он рос со слишком многими другими детьми с украденным детством и ужасными историями о равнодушных прохожих, — Стиратель на мгновение прикусывает нижнюю губу, нахмурив брови, словно подыскивая следующие слова. — Верно… думаю, ты бы сказал, что он — мальчик с плаката перестройки общества. — Ну что ж. Наверное, теперь я завидую, — это наполовину шутка. Но другая его половина хотела бы, чтобы его кто-нибудь слушал. Тогда. Когда ему нужна была помощь. Или даже сейчас, всего несколько часов назад, когда он объяснял героям — и да, Стирателю тоже — что не так с обществом, когда они не верили ему, когда им было всё равно, когда они были… просто героями. — Не стоит. Для тебя ещё не слишком поздно. Он усмехается и корчит гримасу отвращения. — А, вот и заговорили о героизме. Я до сих пор могу сдаться и раскаяться в своих преступлениях? — Я просто говорю, что… — Я зашёл слишком далеко. Слишком много людей рассчитывают на меня, — слишком много людей в опасности теперь, когда он здесь, а не там, где должен быть. Если бы это происходило в любой другой момент времени, он, вероятно, жаждал бы такого шанса. Ради возможности быть так близко к человеку, в которого он был влюблён с тех пор, как он был… слишком молод, чтобы знать, что такое любовь… если он честен, то, возможно, он всё ещё не уверен. Во всяком случае, сейчас это не имеет значения. Не то чтобы это имело какое-то значение. — Ну что ж, спасибо, что сказал. — Не за что. Возможно, Стиратель выглядит немного разочарованным, что его короткая попытка произнести речь осталась без внимания. Он не может знать, что уже слишком поздно говорить, слишком поздно обсуждать и спорить… на самом деле он просто хотел как лучше, да? Томура вздыхает и колеблется —…Стиратель? — затем он наконец начинает, и когда взгляд тёмных глаз поворачивается к нему, он делает глубокий вдох и тихо говорит: — Спасибо. За то, что не отвёл взгляд. Несколько мгновений они молчат, потом Стиратель так же тихо говорит: —…Шота. — Хм? — Моё имя. Томура открывает рот, чтобы сказать что-то в ответ, и медленно закрывает его, потому что не может придумать ничего осмысленного, чтобы сказать, пока, наконец, не улыбается и снова открывает рот, чтобы произнести имя, чтобы попробовать слоги на языке. И тут раздаётся звонок в дверь.***
Мидория Изуку не сильно изменился. Может быть, он стал немного выше, может быть, немного шире и мускулистее, но всё те же веснушки на его щеках и та же оптимистичная улыбка на губах. Томуре нужно ровно пять предложений, чтобы стереть это с лица. Он говорит, что с ним произошёл несчастный случай. Потом его имя. Что он злодей. Что он знает об Одном За Всех, потому что в своей вселенной он владеет Все За Одного. И что ему нужна его помощь. Со стороны Стирателя, нет, со стороны Шоты всё ещё требуется некоторая убедительность, но рано или поздно им удаётся заставить Мидорию понять, что единственный способ вернуть всё на круги своя, так, как должно быть — это позволить Томуре взять Один За Всех. — Не похоже, что Тенко будет держать его долго. Мистер Любимец Судьбы наверняка вернёт его, как только вернётся домой. Он огрызается, пытаясь пока скрыть собственную неуверенность, потому что… сама мысль о достижении того, чего никогда не удавалось достичь даже его Сенсею, знание того, что он может подержать Один За Всех, даже всего на несколько секунд, кажется гигантской шуткой, которую мир, кажется, разыгрывает за его счёт. Но вот он здесь. И вот он делает то, что должен… хотя это немного удивляет и разочаровывает — то, что поедание волос Мидории является частью ритуала передачи причуды ему. Но он просто выпивает ещё одну чашку чая, и когда он чувствует, как мягкая искра тепла загорается в его животе, он внезапно чувствует уверенность в себе и во всех своих решениях, в своих решениях, в своей жизни. Кто бы мог подумать, что Один За Всех не только делает человека сильнее, но и делает его более непринуждённым в общении с миром? — Томура? — тихо спрашивает Шота, вырывая его из раздумий. — Да? Шота делает глубокий вдох и смотрит на него один, два, может быть, до двадцати ударов сердца, прежде чем положить руку на его щеку и коснуться его губ своими. Томура напрягается. Его пальцы дрожат, мысли скачут — это его первый поцелуй, чёрт возьми, его самый первый, и это с Шотой, какие, блять, шансы? — а потом он обхватывает его руками, прижимаясь к нему так, словно никогда не хочет отпускать. Шота вдыхает ему в губы, а потом целует в нос, в лоб. — Попробуй поговорить с ним. Если он хоть немного похож на меня, он будет слушать. И тогда, может быть, вы вместе сможете изменить мир вокруг себя. —…спасибо, — шепчет он, не более чем сдавленный всхлип. Он даже не уверен, за что благодарит его —…за всё, наверное. И тогда Мидория тихо спрашивает его, готов ли он войти в Остатки. Нет. — Да. Я боюсь того, что ждет меня на другой стороне. — Не могу дождаться возвращения домой.***
Когда он открывает глаза, то издаёт хриплый крик, от которого к горлу подступает желчь. Каждая косточка в его теле болит. Свет вокруг него слишком яркий, ослепляющий. Он зажмуривается и поспешно качает головой, отчего его снова тошнит. — Где… я? — спрашивает он, чувствуя во рту тяжёлый и безжизненный язык, как мёртвый инородный предмет. — А, ты проснулся. Он вздрагивает от голоса и, открыв глаза, пытается сосредоточиться не на ярком свете, а на окружающей обстановке. Только теперь он замечает, что сидит на стуле, неудобном и жёстком, что его тело удерживают бесчисленные ремни из кожи и стали. Его тело чувствует слабость. Как будто все его причуды спят. Он видит бывшего героя Номер Один, сидящего напротив него, и только кусок стекла между ними заставляет его держаться на расстоянии. — Всемогущий? Что это за место? — Самые глубокие глубины Тартара. Глаза Томуры расширяются, но потом он тихо вздыхает, заметив, как в уголках его рта появляется улыбка. — Ах… конечно, — конечно, Тенко сдастся и сдастся. Пошёл ты нахуй, Тенко. Пошёл ты к чёрту за то что ты дома в безопасности и тёпле. Пошёл ты нахуй, хеппи-энд. — Тогда зачем ты здесь? Просто позлорадствовать? Всемогущий без Один за Всех — это печальная фигура, сгорбленная, долговязая и такая бесконечно усталая. Но разве не все они? Томура, по крайней мере, чувствует себя очень усталым. Когда Всемогущий наконец говорит, он звучит почти нерешительно —…Я хочу знать, почему ты сдался. — Что? — почему тебя это должно волновать? Разве ты не должен быть счастлив? Разве ты не должен пойти куда подальше и трахнуть себя тоже? Всемогущий, лишенный силы Ному, но всё ещё чертовски тупой, неправильно понимает его вопрос. — Ты слышал меня, Шигараки Томура. Откуда ни возьмись, ты упал на колени и начал кричать и царапать своё лицо, говоря о голосах в своей голове, как сумасшедший, — он смотрит на Томуру, прищурив глаза. —…и ты все выкрикивал имя Стирателя. Томура тихо усмехается. — Ну, я думаю, что Тенко действительно слишком хорош, чтобы быть правдой, — говорит он больше себе. — Что? — Ничего. Это… — всё хорошо. Он всё равно не хотел бы, чтобы кто-то другой испытывал его боль. Только не Тенко. Только не Шота… и не Стиратель тоже. И больше всего… — А как же моя Лига? Теперь Всемогущий пожимает плечами. — Ну, когда ты ушёл и сдался, большинство из них сбежало. Однако этот Даби не знал, когда было бы разумнее бежать. Он в другой камере. На мгновение между ними воцаряется тишина. Томура всё время теребит нижнюю губу между зубами, всё время думает о том, что сказал ему Шота. Продолжает думать о втором шансе, не желая, чтобы эти мысли пришли ему в голову. — Я хочу поговорить со Стирателем. Недоверчивый смех. — Он в больнице. — Когда он выйдет. — С какой стати ему говорить с тобой? После всего, что ты сделал? Томура облизывает пересохшие губы. — Он захочет. Расскажи ему… расскажи ему о мальчике, который сбежал пятнадцать лет назад. Того, которого он не смог поймать. Он поймёт, что я имею в виду. Он точно поймёт… — его голос дрожит. Он с трудом сглатывает комок в горле. — Он захочет поговорить со мной. Тишина. Снова тишина. Его тело зудит. Ответ на его травму или что там говорил Шота. Это почти сводит с ума — вернуться в собственное тело, чувствовать столько ярости, ненависти и проклятия зуда — после того, как был благословлен тишиной. Он резко наклоняется вперёд, насколько позволяют путы. С его губ срывается всхлип, и он не совсем уверен, то ли это отчаяние, то ли страх, то ли тоска по легкой жизнь или просто этот проклятый зуд. Вероятно, всё вышеперечисленное. — …Я передам ему твои слова из уважения к твоей бабушке. Но я не даю никаких обещаний, — наконец говорит Всемогущий, медленно поднимаясь со своего стула. — Хм, спасибо. Он держит голову опущенной, чтобы не смотреть на него. Только когда за Всемогущим захлопывается дверь, Томура осмеливается сделать глубокий вдох. Всё в порядке. Большая часть Лиги в безопасности. Стиратель жив. Тенко вернулся домой… всё хорошо. Ему просто придётся подождать. Стиратель придёт. Он захочет. И, может быть, на этот раз Томура сумеет назвать его Шотой в лицо, потому что он до сих пор не смог ощутить звон этого имени на своих губах и в ушах. Он поблагодарит Шоту за попытку спасти его. И может быть, только может быть, на этот раз Шота сумеет спасти Томуру от самого себя, чтобы вместе они могли изменить мир вокруг себя.