Увековеченный.

Рунные пергаменты вьются на ветру, обвязанные вокруг балок на спине призрачного рыцаря. Трофеи украшают их, открывая взору ужасную погибель, что пришла к ним в его лице. Словно огонь погребального костра, раскалено лезвие огромного двуручного меча необычной формы. Под одной из длинных ног стоял дымящийся остов имперской машины. Аланатос Харукс, также известный как “Увековеченный”. Призрачный Рыцарь инкубов, а точнее Клэйвекс храма Вьющейся Смерти. Уникальный в своём роде экземпляр. Его навыки были столь выдающимися даже среди инкубов, что неведомо как из умирающей телесной оболочки дух переместили в тело переделанного призрачного рыцаря. Конструкт был несколько меньше аналогов с миров-кораблей, но ничуть не уступал им в защите, превосходя в скорости за счет лишь одной души. Немало времени прошло с тех пор. Сам Аланатос хранился под своим же храмом, в состоянии вечного наблюдения. Лишь изредка он выходил на поле битвы, дабы начать собирать кровавый урожай, который хоть на малую каплю утолял жажду крови. Имперский рыцарь попытался атаковать с дальней дистанции. Раскатистый гром выстрела из крупнокалиберного орудия сотряс пыль под ним. Неудачно – Аланатос успел увернуться от снаряда. Поэтому человек решил схватиться в ближнем бою. Машина неспешным, размеренным шагом потопала в сторону своего противника, а пиломеч в одном из манипуляторов начал лязгать цепью, готовясь к атаке. Тяжелый стаббер около головы рыцаря застрочил, поливая уже идущего навстречу противнику “Увековеченного”. Призрачный рыцарь, приблизившись, сделал горизонтальный удар, намереваясь рассечь броню с телом внутри на две части. Человек успел среагировать, через силу заставляя машину отпрыгнуть назад. Громоздкий рыцарь приземлился, сотрясая землю. Харукс же, не теряя времени, сделал дуговой удар с левой стороны, заостренным концом цепляя конечность, на которой находилось орудие. Меч прошел сквозь металл без особых проблем, отсекая пушку, что своим приземлением вздыбила пыль у ног гигантов. Клэйв же продолжил свой путь, повреждая корпус и доходя до места, где мог предположительно сидеть пилот. Аланатос быстро выдернул меч из рыцаря, отталкивая его назад так, что машина едва удержала равновесие. Добить его не составило бы труда. “Увековеченный” подошел к нему ближе, волоча клэйв за собой. Острие двуручного меча оставляло глубокую борозду в засыпанном пеплом грунте. Резким взмахом клинка воин с легкостью отрубил правую ногу, заставляя противника потерять равновесие. Пилот внутри бился в предсмертной агонии, но сдаваться упорно не желал – рыцарь сопротивлялся, опираясь на оставшуюся конечность, и мотал головой из стороны в сторону. Росчерком кровавого пера клэйв прошил тело имперца, выходя кончиком острия из его спины. Рыцарь обмяк, с шумным грохотом падая вниз, вздымая облако пепла и пыли, усыпающих землю этого гиблого мира, подобно последнему вздоху. Аланатос это почувствовал, уже рефлекторно желая вдохнуть предсмертную агонию человека, но остановил себя усилием воли, отступая от поверженного врага в сторону. Он задал себе немой вопрос: "Почему Голодная Сука ещё не забрала его? Из-за Камня души? Неведомо каким образом Слеза Иши держала дух друкхари, отдавшего себя и свою жизнь лишь ради того, чтобы убивать, кромсать клэйвом, ломать хребты и творить иные подобные зверства. При жизни он постоянно находился в состоянии кровавой жажды, что терзала его изнутри, словно ураган, орудующий мелкими кусочками гравия. Ураган, что терзает быстро, но жестоко и мучительно. Один поток раздирающего воздуха – и на месте жертвы разодранный, истекающий кровью труп. Или лежащая на полу гора из тел врагов, исполосованная силовым полем двуручного меча, воняющая палёной плотью и тканью, воссозданная алеющей слепотой инкуба, поддавшегося гневу и злобе, подобно бушующим океанам, они кипят внутри последователя Архры. Предсмертная агония жертв была словно приятный десерт после пряного, необычного блюда, что мягким вкусом успокаивает рецепторы, увлеченные переплетением замысловатых и экзотичных вкусов. Конструкт не мог почувствовать и сотой доли этого, словно он раб, которому остаются лишь объедки да крохи со стола господ. Если у сородичей с искусственных миров помещение духа в призрачного рыцаря после смерти означало почет и уважение, то для него было пыткой, скрытой под торжество. Он ненавидел их, однако даже в таком плачевном положении можно было найти плюс. Один единственный. Страх, который он внушал даже некоторым обучаемым инкубам. У суккуб и архонтов он вызывал лишь искреннее удивление, когда те узнавали, кто, а точнее, что является учителем тех, кого они пришли нанимать. Поставив клэйв острием вниз, рыцарь оперся на него, поднимая безликую голову на вид, что открывался перед ним. Пусть и смотрел он так, как делают это духи, всё равно понимал, что видит рассвет. Казалось, вот-вот ощутит тепло светила на своем новом, мёртвом металлическом теле, с психокостным скелетом внутри, находящимся под слоем пластин и шипов. Ощущение было обманчивым, отзываясь печалью духа инкуба, заточенного в этой проклятой технике. Он почувствовал её так, словно был еще жив – печаль накрывала его густо пеленой сизого тумана, обволакивая с головы до пят. На мгновение воин представил себя иным. Не идущим по пути служения Кхейну, а шествующим в полной свободе жизни и своего выбора. Что было бы тогда? Пал бы или остался жив? Смог бы он быть полезен не как Аланатос “Увековеченный”, а как Аланатос Харукс, который был обычным корсаром, пред тем как стал инкубом? Как давно это было? Откуда он родом? Чему принадлежала его душа: темным шпилям Комморага или же светлым пикам искусственных миров? Душа друкхари не задержалась бы в камне, а дух уроженца мира-корабля просто не может питать такого пристрастия и жажды к страданиям остальных. Не может наслаждаться вдыхаемыми эманациями мучений и боли; ощущениями клинка, пронзающего плоть. Не может с удовольствием наблюдать танец крови в воздухе, и, как изобретательный художник, оставлять росчерк своего кровавого искусства. Но раздумья были лишь пустой тратой времени. Ведь даже если он пожелает, всё равно не вспомнит. Словно воспоминания были заключены за толстыми, непробиваемыми воротами. Лишь одно выражение вырезалось в памяти – так называемая “боевая маска”, под которой он практически всегда. Вероятнее всего маска находилась на нём в момент гибели, а смерть же, как печать, закрепила её на душе ныне мёртвого клэйвекса. Возвращение в свой "любимый, родной гадюшник”, как его называл сам рыцарь, было недолгим. Сначала погрузка в тяжелый транспорт, после... После часы бездействия, легкого гула, а также кромешной тьмы трюма судна. Хотелось вырваться. Сломать стены, в которых его заперли. Впасть в ярость и... Рубить, рубить, рубить, пока суставы не начнут отваливаться от бешеной нагрузки, а клэйв не выпадет из сжимающих его пальцев. Ему хотелось свободы. Чистой, ничем незамутнённой. Но сколь велики были желания, столь же большими были камни преткновения на их пути. Несмотря на то, что конструкт был меньше аналога с миров-кораблей, он все равно был огромен. Пятнадцать метров в высоту, если не учитывать торчащие из спины балки и возвышающийся гребень головы. Ноги на ширине плеч и вовсе создавали расстояние между собой около четырёх метров. К тому же, кто станет обслуживать массивное тело от повреждений и естественного износа? А если и так, то куда ему идти? Куда сбегать? У ловушки судьбы не было предусмотрено вариантов для этого случая. Бегство противно природе инкуба. Противно естеству и духу воина, что подчинялся своеобразным законам “чести” и кровавому зову Кхейна. Противные, назойливые мысли о побеге не давали покоя. Они словно рой надоедливых мух с противным, звонким гулом бороздили по разуму заключенного мертвеца. Мысли струились потоком, огромным и бурлящим, из которого отсекались варианты заведомо провальные. Думать. Надо было думать. Какая из всех структур эльдар приняла бы к себе клинок, который отточили лучшие мастера Комморага. Клинок, что пережил свой законный конец, вобрав в себя энергию смерти, став еще смертоноснее. Кто? Или возможно…Что? Раздумья Аланатоса прервал открывающийся шлюз трюма, а также шум выдвигающегося помоста. Первые лучи Украденных Солнц осветили гладкую, безликую маску, являющуюся головой инкуба. Он увидел небольшую фигуру пред собой, чья тень падала на него. – Ну же, старье, поднимайся. Мы уже прилетели! – послышался недовольный женский голос, что раздраженно кричал на воина. Однако Аланатос расслышал в нём нотки зависти, а также чего-то большего. Он поднялся и медленным и размеренным шагом, в котором все еще разглядывалась нечеловеческая грация и баланс, вышёл из грузового отсека. – Эй, здоровяк, а ты далеко собрался? Мы прилетели лишь для освобождения трюмов и грузовых отсеков от награбленного и рабов, – раздался все тот же голос кабалитки, которая следила за тем, как незаметные фигуры рабов в балахонах и мантиях начали разгружать судно. Воин поймал себя на мысли, что ему повезло угодить в грузовое судно, а не перевозившее рабов. На корабле с неживой добычей он выглядел, как простой сувенир Архонта, желающего похвалиться и утешить свое эго перед остальными, не более. А в судне с рабами инкуб бы просто давил одного мон’кея за другим, чисто из интереса. – Помолчи. Мне хватит одного движения ногой, чтобы сбросить тебя вниз, – голос инкуба и до смерти больше походил на рычание, а сейчас это был голос из-за пелены, который можно было использовать, как психологическое оружие, если бы мертвец умел реветь или рычать. Эльдарка сразу же отскочила на добрые метров пять от нижних конечностей призрачного рыцаря, дабы то, что он сказал, не оказалось правдой, и она не улетела вниз с посадочных площадок Врат Комморага. – Ты, оказывается, умеешь говорить? Как забавно, я думала, что ты просто оружие, что умеет выбирать цели и думать, но не мыслить, – в последних словах чувствовалась саднящая колкость вперемешку с простой насмешкой. Мертвец попытался разглядеть девушку, чтобы понять, как она выглядит. Наконец он пусть и на миг, но смог увидеть эльдарку. Белые словно смерть волосы, собранные в пучок двумя заколками, раскосые глаза цвета водной глади. Само лицо дополнялось скулами и вздёрнутый, слегка выступающий вперед нос. Склера глаз, на удивление, оказалась черной, что создавало эффект, будто на тебя смотрит бездна с двумя голубыми точками. Аланатос рассмотрел голову повнимательнее. Зрение не подводило, заколки оказались спицами, которые можно было вытащить, дабы метнуть в кого-то. – А еще, я умею избегать наказания за случайно убитых истиннорожденных кабалитов, стоящих подле одних из самых влиятельных драконтов кабала. Да-да, Эвисцера, не только ты умеешь пользоваться положением, – спокойным, замогильным тоном пробасил рыцарь, делая акцент на некоторой безнаказанности, что ему выделил сам Архонт, нанявший инкуба. Эльдарка лишь презрительно оглядела рыцаря с головы до ног, после чего демонстративно развернулась, уходя к одному из других помостов корабля. Когда кабалитка скрылась в полутьме прохода, Аланатос прошел чуть дальше по причалу, выходя к носу судна. Девушка зацепила его внимание, а также самолюбие. Она безо всякой подоплеки пошутила над тем, кто был способен убить её даже непреднамеренно. Бесстрашие перед такими как он его не восхищало, но и не побуждало испытывать ненависть. Харукс рассмотрел душу друкхари, словно отражение в зеркале, такое тонкое и чувственное, скрытое за маской презрения, колкости. Он видел её насквозь. Постояв еще несколько минут, призрачный рыцарь развернулся, аккуратно перемещаясь и смотря под ноги, дабы не оступиться и не раздавить рабов, которые разгружали трюм от награбленной добычи. – Аланатос! – прозвучал голос Эвисцеры, шедшей у ног конструкта, – Мы отчаливаем, думаю тебе лучше побыстрее взойти на борт. Гигант безмолвно прошел в трюм, который он ненавидел. Но на этот раз он оказался единственным грузом, что будет тут находиться во время полёта. Балки сложились, а сам рыцарь присел на пол с едва слышным стуком пластинчатой брони о металлическую поверхность. Казалось, что сейчас помост уйдет в отсек корабля, шлюз закроется, и судно начнет движение. Все так и произошло. И вновь он остался один. Во тьме.