Моя

— Олег… У нас… Опять, — Лера всхлипывает в трубку, отчего начинает громко плакать Марго, и у Волкова леденеет всё внутри от ужаса. — Где Серёжа? — В кабинете. Я забрала Марго, я… — Всё хорошо, моя хорошая. Я скоро подъеду. Сможешь дать ей бутылочку? Там есть инструкция, я оставлял на холодильнике. Не спускай её с рук. А я сейчас приеду и обниму тебя. Я скоро буду. — Я… не хочу выходить из комнаты. Он нам не навредил! Не обижай его! Просто я испугалась… — Я почти развернулся. Уже еду. Поговорить с тобой? — Не надо. Приезжай, пожалуйста… Нужно помочь Серёже. Лера. Лера из зашуганного агрессивного щенка, каким в детстве был и Олег, почти выросла в прекрасную девушку. Сильная, храбрая, бойкая, каким-то чудом сумевшая полюбить их с Серёжей — они взяли девочку, когда той было уже тринадцать, подростки намного сложнее проходят адаптацию, но Олег с гордостью может сказать, что она его девочка. Волков, конечно, ей не «папа», никогда и не станет, но для её знакомых он её «Отец», и это… Волнительно. Волнительно и то, с каким трепетом она относится к Серёже, будто сама собирается его оберегать, как когда-то поклялся делать Олег.

***

— Лерик? — Олег осторожно стучит в спальню девушки, приоткрывая, и она негромко шипит в ответ. — Марго засыпает… — Хорошо. Я сейчас вернусь, ладно? Серёжа. У Олега кулаки сжимаются от злости и беззвучной ярости, потому что Серёжа напугал девочек до слёз, и Олег ничего не может сделать — это его Серёжа, и ему, очевидно, плохо, и этот замкнутый круг раздражает Олега. С другой стороны, Олег знает, что Серёжа сам себя ещё сожрёт за эту ситуацию, и в нравоучениях Волкова он совершенно не нуждается. — Серёж, что случилось? — Олежа… — Разумовский сидит на полу своего кабинета, спиной упираясь в стол, сжимая в руках старые фото. Олег прекрасно знает их — детская фотография маленького Серёжи с мамой и папой, которых он не помнит, и Олег слишком громко вздыхает. У взрослого Сергея Разумовского мамины глаза, но внешне он безумно похож на своего отца, такого же рыжего и немного угловатого, «порода». — Ты девочек перепугал, Лерик Марго укладывает. А мы обещали ей, помнишь? — Что не повесим на неё мелкую. — Что случилось? — Волков опускается рядом, обнимая, и Сергей касается своей головой головы Олега, негромко рассказывая. — Снова наткнулся на фото, и… Испугался, что девочкам будет так же больно. Не хочу, чтобы они меня любили. Не хочу для них боли. Тревога. У тревоги элегантные длинные пальцы, которые неторопливо сжимаются вокруг горла, впиваясь ногтями, заставляя Серёжу регулярно не спать ночами.

Сервера рухнут. У Олега к нему отвращение. Олег его ненавидит. Марго попытаются отнять. Лера врёт, что счастлива. Лере жаль, что она с ними. Марго перестанет дышать во сне. Леру собьёт машина. Олег не вернётся. Умирают все, кого он любит. Он сам умирает.

Тревога не лечится, тревога не травится — тревога живёт на подкорке сознания, никогда не заглушаясь настолько, чтобы свободно вдохнуть. Олег ненавидит Серёжину тревогу, принимая, что она — часть его, которая будет с ними до конца дней. Каждый препарат имеет её в «побочных эффектах». Серёжа с детства — импульсивный сгусток тревоги, но сейчас страшно не только за самого Разумовского, но и за девочек.

За слишком маленькую Марго. За слишком любящую Леру, которая больше всего на свете боится, что Разумовский её оттолкнет. За самого себя, что однажды он может не успеть. За Серёжу, который однажды может не вынести.

За их семью. — Я не дам тебе сделать им больно. Пойдём, нужно успокоить Леру. — Я сильно напугал её? — Скорее, она испугалась за тебя, а не тебя. Как и я, Серёж. — Твоя девочка, — Разумовский тихо усмехается, целуя Олега в висок, и Волков склоняет голову, принимая поражение. — Моя. «И я научу её бороться с тобой».