* * *
— Сергей, скажите, что вы тут видите? — добродушный бородатый мужчина в очках пододвинул карточку со смачной черной кляксой. Разумовский отвечал, почти не раздумывая: — Шалаш, — «Такой мы с Олегом строили в лесу за детским домом, когда нам было по двенадцать…». На лице Сережи не дрогнул ни один мускул. — А тут? — поверх предыдущей легла другая клякса. — Гитару, — «Которую Олег выменял у соседа на MP3 плеер, когда узнал, что я хочу научиться играть». Руки нервно сжались под столом в кулаки — чтобы лицо так же оставалось абсолютно беспристрастным. — Хорошо… Очень хорошо! А на этой? Разумовский собрал в кулак последние нервы и актерские навыки, чтобы ровным, ничего не выражающим голосом проговорить: — Птицу. Птицу, которая сразу была против Олега. Птицу, которая всегда стремилась занять его место. Птицу, которая была всем, что Сергей в себе ненавидел. И всем, что ненавидел в Сергее Олег. Вениамин Самуилович улыбнулся своим умозаключениям и, все так же добродушно проговорил: — Сергей, пока что вы подаете большие надежды. Впредь буду наведываться к вам почаще! В следующий раз увидимся с вами послезавтра! — на этих словах психиатр собрал свои кляксы, тучно поднялся со стула, подошел к железной двери и трижды постучал. Послышался топот шагов, потом поворот ключа и вот за дверью показался охранник. — Вениамин Самуилович! — Врач обернулся на резкий оклик своего пациента, — Скажите… а если мне часто снятся мои детские воспоминания… это хорошо? — Если счастливые — значит вы идете на поправку. Подсознательно стараетесь перенестись в беззаботное время, чтобы воплотить это чувство сейчас, — Рубинштейн взглянул на часы, — но предлагаю обсудить это позже. Меня ждут другие пациенты. Сергей уперся взглядом в столешницу, к которой был прикован длинными наручниками. На ладонях красовались полумесяцы от ногтей — так сильно он сжимал кулаки. «Думаю, не стоит говорить, что сны всегда заканчиваются в огне…»* * *
Мягкие стены. Одинокая кровать в углу. Пустая комната. Но ничто из этого не угнетало так, как полная, абсолютная пустота внутри. Серёжа слишком привык к тому, что он чувствует Олега. Привык с полуслова понимать, что тому плохо или грустно, привык ощущать чужое волнение так же, как свое. Олег свалился на него как снег на голову, когда ему было десять. В двенадцать он уже научился различать малейшие всплески и колебания чужих чувств. Будь это боль, когда на него опять наезжали соседи по комнате, утверждая, что такого как он невозможно полюбить и что именно поэтому он не приживался ни в одной семье. А потом безудержное, трепетное счастье, когда сам Сережа тепло ему улыбался и говорил, что Олег не один — и никогда больше один не будет. — Что, опять о НЁМ думаешь? — ненавистный голос прозвучал прямо над ухом, — Что-то не чувствую я твоего Олега. А все потому что Я теперь твой Олег! Я защищал тебя! Боролся за тебя! Решал все твои проблемы! — ЗАТКНИСЬ! — Прикрикнул Разумовский, — Ты не ОН! Олег никогда так не поступил бы. Сережа знает, о чем говорит. Он помнит. Помнит так много всего о НИХ — и только эти воспоминания дают ему сил бороться с Птицей, давать ей отпор раз за разом. Они же были неразлучны с десяти лет. Все время проводили вместе. Сережа читал книги вслух, потому что Олег терпеть не мог школьную программу. Волков учил его приемам с кружка по карате, куда ходил после занятий. Они вместе делали домашнее задание, ворча на злую химичку, что рассадила их на уроке… Его Олег заботился и защищал. Сережа чувствовал благодаря их связи, как закипала злость внутри Волкова, когда кто-то говорил, что Разумовский похож на девчонку из-за длинных волос. Под кроватью для таких случаев всегда лежал пакетик с перекисью и бинтами, чтобы обрабатывать костяшки, в мясо разбитые о физиономии неприятелей. Но было кое-что еще, что отличало ЕГО Олега от Олега-Птицы. Нечто, затапливающее как изнутри — спасибо связи — так и снаружи — спасибо теплым и невероятным глазам Волкова. Нежность. Нежность, когда тот таскал Сереже сырки из ближайшего магазина (естественно, краденные — откуда у одиннадцатилетних шалопаев деньги на сырки). Нежность, когда он прокрадывался к Серёже после отбоя из изолятора, куда его снова отселили за драку. Нежность, когда Сережа заступался за него перед учителями и уверял, что «Я помогу Олегу с математикой, он правда учил, просто это сложная тема! Но я объясню ему!». И любовь. Все время на подкорке Сережа чувствовал любовь такую сильную, что даже не был уверен, Олегу она принадлежит или ему самому. Про их связь знали все, хоть и не думали, что она намного глубже, чем просто дружеская. Всё-таки, соулмейты явление довольно редкое — найти свою родственную душу среди семи миллиардов людей, живущих на планете вещь почти невыполнимая — твоей половинкой мог оказаться кто-то из другого города, страны, континента… Но они нашли друг друга. — Серёженька, — наигранно ласково снова подал голос Птица, — откуда тебе знать, как поступил бы Олег, если вот уже три года ты был не с ним, а СО МНОЙ? Ты же верил, что я — это он! Внутренности Разумовского сковало льдом. Ведь он действительно верил. Ему даже казалось, что он ЧУВСТВОВАЛ… Хотя и это в итоге оказалось простым самообманом. — Тебе пора забыть его, — Птица продолжал наседать, — прошлое должно оставаться в прошлом. Попрощайся с ним! Разумовский поднял взгляд на Птицу. Только сейчас он понял одну важную вещь, которая маячила в уголке сознания: он не попрощался с Олегом. Да, он видел похоронку три года назад с бросающимся в глаза «ПОГИБ». Но даже не задумался ни разу о том, чтобы найти его могилу, по-человечески возложить цветы и, наконец, смириться с тем, что дальше ему придется как-то справляться без Волкова. Это породило в его мозгах новую идею-фикс. Сереже всегда было плевать на себя. Ему был важен только Олег Волков чуть ли не с самого детства. Поэтому он решил сделать то, что либо убьет его в процессе, либо станет финальной точкой, после чего он покончит с жизнью сам. — Помоги мне попрощаться с ним, — решительно проговорил Сергей, глядя прямиком в янтарные глаза своего альтер-эго, — помоги, и я пойду за тобой хоть на край света — без него мне все равно уже неважно куда. Потом можешь хоть… встать у руля… если захочешь. Но сначала я хочу попрощаться с Олегом… — на последних словах голос предательски дрогнул. — Так бы и сразу, Сереж! — Птица улыбнулся, одержав свою маленькую победу, — у меня есть план…* * *
— Хорошо, а что сегодня? — Рубинштейн ловил каждое слово Разумовского, пытаясь выцепить любую реакцию — дрогнувшие желваки, смахивание волос, замерший взгляд… Но не видел ничего. Сергей был абсолютно обычным и совершенно спокойным. — Сегодня мне снился пёс, которого я подкармливал около детдома. Клык. Ну, знаете, таскал ему сосиски из столовой, пытался дрессировать, — Серёже было тепло от этих воспоминаний, потому что после обучения пса они с Олегом всегда сидели в парке, читали библиотечные книги и болтали ни о чем, — он меня как будто звал куда-то и смотрел немного грустно. Но я не хотел уходить. — Почему? — Мы сидели в парке. Я люблю это место. Там спокойно. — А потом что было? «Потом весь парк заполыхал, а солнце закрыли угольно-черные крылья» — промелькнула мысль в голове Серёжи. Так он, естественно, не сказал. — Потом я проснулся. — И всё? — Вениамин Самуилович… Это же просто сон. — Сны, Сергей, составляют очень важную часть подсознания и психологии человека. Уверен, вы и сам это знаете, — нотки недоверия проскользнул в его голосе. — Я все-таки программист, а не психолог. Вы слишком высокого мнения о моих интеллектуальных способностях. — Сергей, — психиатр резко перевел тему, словно вспомнил о чем-то важном, — мы с вами еще не говорили об этом, но я хотел бы знать. Вы… — Рубинштейн немного замялся, — уже встречали свою родственную душу? Разумовский еще больше отпустил удила, сдерживающие Птицу, потому что понял, что с такими вопросами он не справится сам. — Эээ… Да. В детском доме. Но это давняя история. Нас разлучила жизнь, а потом я вовсе перестал его чувствовать. — Вам очень повезло. Не все встречают соулмейта в столь юном возрасте. Можете рассказать немного про неё? — Про него, — ничего удивительного, что Рубинштейн предположил, что его соулмейтом была девушка, ведь однополые соулмейты были еще большей редкостью, чем соулмейты в принципе. — Прошу прощения. — А зачем вам это? — Исследование, — Вениамин Самуилович выглядел вдохновленно, — я пытаюсь разобраться во влиянии связи родственных душ на психологическое состояние друг друга. Так расскажете про него подробнее? — Я уже рассказывал, просто вы слушали невнимательно. Но прощу прощения, — Сережа перевел взгляд на часы психиатра и немного усмехнулся, — у нас осталось не так много времени. — Что… Времени до чего? Из-за двери раздались автоматные дроби и крики. Сережа, хотя сейчас он был больше Птица, улыбнулся ещё шире. — Доктор, вам стоит отойти подальше к стене, если надеетесь пережить сегодняшний день. Психиатр, вжимая голову в плечи из-за резких звуков, соскочил со стула и боязливо отполз куда-то в угол комнаты. Раздался лязг метала и дверь резко распахнулась, ударившись о стену. Рубинштейн хотел бы посмотреть на то, что творилось на входе в помещение, вот только одно обстоятельство отвлекало его: он наконец дождался того, что с лица Разумовского слетела его защитная маска. Словно в замедленной съёмке он видел, как из глаз словно пропадает разрушительное пламя и уверенность, а улыбка сползает с лица. Если бы не наручники, приковавшие его к столу, Разумовский бы упал со стула. — О...Ол...Олег?.. Дальше было то, что в фильмах называется «немая сцена». Олег смотрел прямо на него, не отрывая глаз, а Сережа… Его словно сковало холодом. Судьба не могла допускать таких ошибок. Он ведь НЕ ЧУВСТВОВАЛ! Ему было больно до дрожи, но боль эта была его СОБСТВЕННАЯ. Не чужая. Даже Птице не удалось бы обмануть его так сильно, чтобы скрыть чувства соулмейта. Сергей Разумовский, самый яркий молодой ум России сидел как статуя и не мог понять совершенно, АБСОЛЮТНО ничего. А Олег Волков просто смотрел в такие любимые глаза, которые были затянуты пеленой страха, и пытался передать через них все, как раньше. Его взгляд словно говорил: «Успокойся. Ты можешь мне верить. Ты знаешь, что ради тебя я готов на все». Волков подошёл к всё ещё растерянному, доверчивому, словно забитому парню. — Не играй так со мной… — проговорил Сережа надрывающимся, тихим голосом, во все глаза глядя на свое самое сокровенное желание и самый страшный кошмар, — я больше тебе не верю. Я знаю, что Олег мертв… — Рыжик, это я. Сейчас не время, чтобы объяснять, но я обязательно расскажу тебе все! Волков перерезал цепи наручников, и ласково взял ладони остолбеневшего парня в свои руки. — Серёж, нам надо выбираться, идём. Не получив никакой реакции, кроме беззвучно скатывающихся по лицу слезинок, Волков понял, что сейчас все делать придется самому. А еще понял, что лучше было отправить за Разумовским другого члена команды, но… желание увидеть любимого после долгой разлуки пересилило все на свете. Он осторожно поднял совершенно не сопротивляющегося соулмейта на руки и прижав к груди прошептал: — Скоро все закончится, мой родной. Разумовскому было слишком много эмоций для одного дня. Перегруженный мозг просто отключился.* * *
Олег аккуратно положил Разумовского на сидение вертолёта, сам устраиваясь на полу прямо около него. Находиться сейчас далеко от Серёжи ему было физически тяжело — он и так провёл без него слишком много времени. За годы их разлуки — а это почти четыре года — Серёжа совсем перестал походить на того мальчика, с которым расстался Олег: он сильно похудел, его волосы были обрезаны неровно, под глазами красовались синяки и даже во сне было видно, что он пытается закрыться от всего мира, нервно сжимая руками худые плечи. Волков помнил его совсем не таким. Его Серёжа улыбался ярче солнца, грезил мечтами о создании своей соцсети, хотел помогать всем, кто был обделен жизнью и мог часами вдохновленно говорить об искусстве или программировании. Его Серёжа мог проснуться посреди ночи и, неловко что-то бормоча, уткнуться в свой ноутбук, потому что ему пришла гениальная идея. То, что Волков успел прочитать про этого Серёжу перед операцией совсем не было похоже на его соулмейта. Взрывы… Массовые беспорядки… Трансляции… Всему этому могло быть только одно объяснение. Птица. Еще в детстве Олег замечал за — тогда ещё — другом странности поведения, но списывал всё это на то, что они были совсем маленькими. Дети ведь могут придумывать себе воображаемых друзей, правда? Когда они были уже в старшей школе, а Серёжа иногда начинал разговаривать сам с собой (хотя происходило это только если Олег не видел), Волков списывал всё на стресс от подготовки к экзаменам. Первый срыв Серёжи произошёл, когда они узнали, что Олег срезался. Волков был не самым умным и усидчивым учеником — естественно завалил экзамены и не смог поступить в институт. В тот момент Разумовский был не похож сам на себя, начал толкать речь о том, что они взломают систему, подменят его результаты, а если понадобится, то они пойдут штурмовать министерство образования — лишь бы Олег остался с ним. В его глазах полыхало непонятное Волкову пламя. Он такого Сергея не знал. Он такого Сергея боялся. Тогда ему удалось успокоить своего соулмейта, во многом благодаря тому, что он понимал, что тот чувствует сейчас. Тогда Серёжа рассказал ему про Птицу… Глядя сейчас на замученное и осунувшееся лицо, Олег в тысячный раз пожалел, что четыре года назад ему пришлось уехать. — Рыжик? — проговорил Олег, когда увидел, что веки его соулмейта дрогнули. — Нет. Тебя нет. Не называй меня так, как называл ОН. — редкие слезинки снова покатились из его глаз. — Серёж, это правда я. Мне много надо тебе рассказать… Олег хотел рассказать. Извиниться, что не вернулся. Но это как с уборкой очень большой и очень грязной квартиры — ты просто не знаешь, с чего начать. Волков потупил взор и нервно почесал отросшую за эти пять лет густую бороду и, решившись, взял Сережу за руку. Тот в ответ лишь выжидающе смотрел на него. — Я… Прости меня. Я не должен был уезжать и бросать тебя одного. Но мне пришлось. Если б я больше старался, может быть поступил бы с тобой, но я не такой как ты. Но это ты и так знаешь, — Олег снова замолчал на пару секунд собираясь с силами, — меня распределили в пограничные войска. Не должны были, но все же. И на нашу часть напали примерно через полгода, как нас туда привезли. Кого-то убили на месте. Мне повезло меньше… Потому что меня и ещё несколько человек забрали с собой. У нас был доступ к гостайне, поэтому я понимал, зачем они это сделали. Мне было страшно. Очень… Сережа помнил это. Тогда он ещё чувствовал Олега. Он помнил тот страх, от которого спирало дыхание. Он тогда схлопотал нехилую паническую атаку и пересдачу зачёта по Теории систем на первой же сессии. — Я понимал, что ждёт впереди. Пытки, боль… Это бы продолжалось долго, нудно, потому что выдать стратегическую информацию я не мог. И тогда я… Я вколол себе сыворотку. Ту самую, которая разрывает связь соулмейтов, позволяет не чувствовать тебе меня. Тогда я уже мог не бояться, что ты будешь чувствовать все те унижение, боль, страх, ярость, что испытывал я. Я связывался с командным центром, чтобы они сообщили тебе, что я в порядке. Но видимо, мое сообщение не дошло, а нас всех признали сначала пропавшими, а через полгода мертвыми. — Да… Мне пришла похоронка… — Серёжа больше не плакал, шок эту эмоцию из него выбил подчистую. Рука Олега медленными движениями поглаживала его руку, словно стремясь успокоить. — Ну а потом были полтора года ада — до тех пор, пока нас не захватила группа перехвата из Сирии. Мы подрабатывали у них наемными бойцами — нас было не жаль, поэтому мы побывали в куче горячих точек. Мы договорились проработать на них два года — совсем никчемная цена за спасение жизни. Серёж… — Волков посмотрел на него своими глубокими, словно питерское небо глазами, — мой контракт подходит к концу… — И ты… — Я вернусь, — он опустил взгляд, словно сомневаясь, что он тут еще нужен, — если ты хочешь, конечно… — Волк, ты такой тупой. Неужели ты думаешь, что я… Я же… Слов не было, были одни эмоции. Поэтому Разумовский забил на все, даже на до сих пор пожирающие его опасения, что это подлая и низкая игра Птицы. Сережа просто посмотрел в эти родные глаза и поцеловал эти родные губы. — Олеж… — спохватился он через какое-то время, — а как же наша связь? — Мы найдем решение, Рыжик. Вместе мы справимся.* * *
Сергей Разумовский, один из самых гениальных умов России, стоял перед зеркалом в их новой квартире. В груди его разливалось спокойствие — его или Олега — не важно, он уже перестал различать ту грань, где кончаются его чувства, и начинаются чувства его соулмейта. Найти в даркнете антидот к сыворотке было трудно, но выполнимо — и вот, уже месяц как Сережа снова обладатель золотого билета в душу Олега Волкова. За спиной тихонько сопел Олег, обхватив своими ручищами подушку своего любимого, который опять подорвался посреди ночи к своему ноутбуку. В отражении был все тот же худощавый рыжий парень, что и пару месяцев назад, только волосы были чуть короче и подстрижены ровно (Олег умеет, кажется, все на свете), щеки немного округлились от нормального питания («Волк, бургер тоже нормальная еда, там есть мясо и овощи!») и синяки под глазами более-менее разгладились («Серый, если ты не будешь нормально спать, я привяжу тебя к кровати!»). Только в отражении было кое-что необычное — глаза, горящие огненно-желтым. — Мы должны отомстить Грому, — кричало отражение, — это из-за него мы попали в тюрьму, из-за него снова проходили через издевательства и насмешки! Сережа, я все распланировал и придумал, только ВПУСТИ МЕНЯ! — Я и так слишком долго был в твоей власти, — ответил Птице настоящий Сережа, не из отражения. — Но посмотри, чего мы добились вместе! Питер меняется, Серёж! Мы можем продолжать вести людей к переменам! — Только не твоими методами. Я и так наворотил слишком много всего из-за тебя. Не хочу упустить последнее хорошее, что у меня есть, — Разумовский покосился на спящего Волкова в отражении, — я сильнее тебя. С ним — точно намного сильнее. — Он уйдет опять! Бросит тебя! И ты снова будешь МОЙ! — Нет. Это тебе настало время уйти, — Сережа отвернулся от зеркала и снова посмотрел на опасного наёмного убийцу, который прямо сейчас по-детски пускал слюни в подушку и бормотал что-то неразборчивое, — теперь есть кому защищать меня. Даже от себя самого. Отойдя к рабочему столу, где до сих пор горел экран ноутбука, Разумовский ни секунды не раздумывая, нажал кнопку «Отправить». — Сереж, ну ты где? — раздался сонный голос с кровати, — я не шучу, в следующий раз я тебя реально привяжу! — А кто сказал, что я против, Олеж? — Разумовский ухмыльнулся и направился в кровать — прямиком в объятия своего любимого. Когда Сережа ещё раз взглянул в зеркало глаза его больше не горели — они таили в себе все спокойствие питерского неба. И с тех пор оставались такими всегда.* * *
Зайдя утром в свой кабинет, знаменитый петербургский психиатр Вениамин Самуилович Рубинштейн первым делом открыл рабочую почту. В папке входящих было несколько писем от инвесторов его клиники, благодарности от клиентов, рекламная рассылка… Но внимание его привлекло нечто другое. Около трёх часов ночи пришло письмо, отправитель которого был зашифрован, а в теме письма значилось «Помощь в исследовании». Не сдержав любопытства, психиатр тут же кликнул на эту находку и принялся читать. «Вениамин Самуилович, Вы умны, так что я уверен, что вы смогли догадаться, кто отправил вам это письмо. Не стоит пытаться отследить отправителя, у вас не получится — я все же программист, а не психолог. В нашу последнюю встречу вы просили рассказать о моей родственной душе. Должно быть, вы уже догадались, что это был Олег Волков — тот самый лучший друг из рассказов про детдом. После того, как Вы рассказали о вашем интересном исследовании я задумался, а как же он влияет на меня — и пришел к выводу, что он был единственным, кто заставлял заткнуться зло, что всегда сидело внутри меня. Вы хороший специалист и, уверен, диагноз в моей карте вы поставили верный. Так вот, тот, кого я называю Птица, больше не имеет надо мной власти. Признаться честно, теперь есть только один человек в мире, имеющий надо мной власть — но он никогда не будет творить тех же злодеяний, что творил Птица. Потому что Олег добрый. И меня он делает добрее тоже. Все то место в моей голове, что раньше было занято моим безумием, теперь занято им. И все же, я не психолог, всего лишь программист. Так что делать выводы о значении того, что я вам сейчас рассказал, предстоит вам.С уважением и пожеланием успехов в дальнейших исследованиях,
С.Р.»