Возможно

      Как только Йоэль наконец оказывается в гостиничном номере, в мягкой кровати, застеленной хрустящими простынями, его немедленно клонит в сон. Комната тёмная, освещённая лишь тусклой настольной лампой, и в ночной тишине слышатся лишь шаги, звон посуды и лязг пружин, с которым вдруг продавливается матрас буквально в полуметре от него.       Тогда Йоэль открывает глаза. На кровати сидит Дамиано, подогнув под себя ноги с торчащими из рваных джинсов коленями, держит в руках две банки пива из мини-бара. Оранжевые блики облизывают его лицо, но настроения в темноте не уловить, и Йоэлю кажется, что перед ним нечто полуживое, скульптурное, современное произведение искусства.       Давид не сокращает расстояние между ними, будто сдерживаемый нормами приличия, на которые обычно плевать хотел. Правда, сложно говорить о приличиях, когда ты уже практически в чужой постели.       Йоэлю не остаётся ничего другого, кроме как протянуть руку и, обхватив за талию, без предупреждения уронить его рядом с собой в кровать.       — Надеюсь, не помешаю, — говорит Дамиано, легкомысленно улыбаясь и устраиваясь поудобнее.       Его простые слова ласкают разум, его тихий хриплый голос успокаивает. Впрочем, заметно, что он только того и добивается. Дамиано не смущает ни их внезапная близость, ни завтрашняя репетиция, ни здравый смысл, вопреки которому он действует, наконец опуская голову на соседнюю подушку.       — Нет, — отвечает на это Йоэль. — Оставайся, сколько захочешь, — добавляет он поспешно, так, чтобы привычную немногословность нельзя было принять за невежливость.       На самом деле, он и сам уже не уверен, что не заходит слишком далеко. Всё ещё можно исправиться, отказать, сославшись на усталость, но вместо этого приходится признать, что ему совсем не хочется отпускать Дамиано. Не сейчас, когда он выглядит таким непривычно умиротворённым, таким... собой.       Йоэль не мог бы и представить, что его дурацкая идея в шутку подарить итальянцам бутылку водки приведёт к такому итогу. Тем более, учитывая, что он скорее постарался бы впечатлить Викторию. Однако девушка не проявила в ответ ничего, кроме обычной приветливости, а он столкнулся взглядом с Дамиано — и так больше и не смог отвести глаз.       — Тебе что, вообще не нужен отдых?       Давид полулежит на раскиданных подушках, подпирая рукой подбородок, и в его интонациях сквозит что-то невинное, но издевательское.       — Я могу отдыхать, пока ты здесь.       — Сомневаюсь.       Дамиано хмурится, чуть закатывая глаза. Сейчас Хокка видит в нём ту едкую тень сексуальной энергии, те самые стереотипы о неуёмных итальянцах, только воплощённые в реальности. И она здесь, рядом с ним, её можно разглядывать ещё пристальнее и даже коснуться рукой. «Можно», — говорит подсознание. «Но не стоит», — возражает разум.       — Не думал, что вас назовут последними, — замечает Дамиано и вдруг коротко облизывает губы. Быстро, но недостаточно для того, чтобы глаз не уловил движения.       — Переживал за песню? — усмехается Йоэль.       Сейчас он совершенно не настроен на обсуждение результатов полуфинала, которые, к тому же, оказались довольно предсказуемыми. Его бы устроила тишина, где можно было бы и дальше наблюдать хитрую улыбку Давида, его влажные красные губы и обманчивую притягательную искренность.       Но Дамиано продолжает разговор.       — Хотел встретиться с вами ещё раз. В финале. Правда, это было слишком очевидно. Поэтому — за тебя, — с напускной торжественностью произносит он, наконец салютуя пивом.       — И за тебя. В субботу, — добавляет Йоэль, натыкаясь на непонимающий взгляд. — Я, правда, верю, что ты победишь.       — Плевать. Мы здесь, чтобы оторваться.       Дамиано резко поднимается с кровати, едва не сталкиваясь с Хоккой, снова не находя себе места. На секунду его лицо оказывается так близко, что можно почувствовать его дыхание и разглядеть слипшиеся от туши ресницы. Удивительно, думает Йоэль. Так удивительно, что они вообще умудрились встретиться здесь. Потому что они такие разные. Потому что глаза Дамиано — как две чёрные глубокие бездны, а Йоэля — как холодная, ледяная вода. Потому что они, буквально, с разных концов Европы, и нет никакой другой причины, кроме случайности, которая могла бы свести их.       Но, несмотря на это, он с самого начала предполагал, что их обязательно будут сравнивать. Две яркие рок-группы, противоположные во всём, начиная с музыкального стиля и заканчивая внешним видом. Собственно, поэтому Хокка и сделал первый шаг, чтобы избежать неуместного соперничества, подружиться, узнать друг друга получше. Только оказалось, что никакого соперничества и не планировалось. Всё было куда проще, наверное, впервые в жизни. И Дамиано Давид, фаворит и звезда конкурса, сразил Йоэля своей почти детской непосредственностью, то сыграв в теннис с Лесли, то танцуя за кулисами под украинскую песню, то во время их первой встречи положив голову ему на плечо.       Глаза Дамиано прикрыты, и за окном уже начинает светать. Сейчас он не выглядит таким уверенным и харизматичным, как на сцене в Роттердаме. И, конечно, он никогда не признает, что всё же устаёт от давления букмекеров и фанатов, от одинаковых вопросов и пресс-конференций, от всей масштабности происходящего, что вдруг в один момент свалилась на него.       Но он своего добьётся, Хокка знает точно.       — Если засыпаешь, хотя бы макияж смой.       Дамиано еле заметно качает головой. Йоэль вздыхает и с минуту шарит в тумбочке в поисках мицеллярной воды — вечной спутницы того, кто вынужден каждый день красить глаза.       Давид чуть усмехается, когда его лица касается влажный ватный диск, но не открывает глаз. С его век чёрными пятнами медленно сходит густой слой подводки. Без макияжа он будто бы становится обыкновенным земным существом, но, всё-таки, невероятно красивым. И, стирая последние остатки туши с его и без того длинных ресниц, Йоэль нерешительно наклоняется и целует Дамиано в губы. И тот отвечает, кажется, не успевая даже удивиться, и вдруг с силой притягивает Хокку ближе, позволяя ему прижать себя телом к разорённой постели. Йоэль вцепляется пальцами в простыню, сминая её по обе стороны от тёмных разметавшихся волос, и целует снова.       Когда Дамиано отстраняется и открывает глаза, в них словно блестят огненные искры.       — Я, кстати, никогда не был в Финляндии, — говорит он задумчиво, уставившись в потолок, но его дыхание предательски сбивается.       — Это намёк?       — Возможно.