Теремок

суженый-ряженый мой из чужого копытца я пил из чужой тарелки я ел и с медведем я спал чужим страшная сказка моя серенький мой волчок пни меня под бочок пни из последних сил лиса ли в мешке унесет гуси-лебеди ли но ничего не ждет там на конце иглы сивка-бурка моя аленький мой цветок нет нигде ничего что бы могло мне помочь зеркальце зеркальце где тот кто полюбит меня Дзёси Икита

      Иван вышел из метро «Купчино» ровно под закрытие. Интуиция подсказывала, что вся затея изначально была стремной. Сидел бы дома в тепле и сухости, но нет же, понесла нелегкая! Пятница ведь. А он как дурак дома один сидит — непорядок. Положено ж развлекаться, тусить, кутить. Бро он или не бро, в конце концов?! Так и до старости можно просидеть, лень свою воспевать и лелеять. Нет, решил Ваня, он не будет киснуть, когда все вокруг веселятся. Ну и что, что одинокий, какие его годы?! Зато друзей полно, хоть тебе в клуб, хоть так по центру погулять, или вот Артём на квартирник позвал. Он парень разудалый, барабанщик какой-то местечковой группы, но знакомых тьма, к нему все так и тянутся, к красивому и шутливому раздолбаю.       Списались с Тёмой еще в офисе. Ваня быстро сгонял после работы до своего дома — помылся, поел, нарядился и был полон решимости провести вечер очень-очень хорошо. Прямо вот установка была на безудержное веселье. Артём сказал, что будет толпа народа, все свои, еще институтские, да парочка с его работы, и даже намекнул, что будет, раз уж Ваня придет, и для него кое-кто особенный.       Об ориентации Вани знали все друзья, он о ней не кричал на всех углах, но особенно и не таился. Спросят — скажет, а так кому какое дело на чей светлый образ он мечтательно слюнки пускает. На Памэлу или на Томми?       Вкус у Вани был уже устойчиво сформировавшийся — питал он слабость к «плохим парням», что немало осложняло его личную жизнь, так как в противовес его хотелкам почему-то на жизненном пути своем социально-эротическом попадались ему одни ботаники, умники, офисные планктоши, спортсмены и прочие «отличные ребята». Как назло, ну ни одного плохиша. А Ваньке хотелось брутала, такого хищного, опасного, в татухах и на моцыке. Такого в его банке, где даже пирсинг и облегающая одежда под строгим запретом, не найдешь. А среди друзей половина с его же финэка, такие же, как и он сам, «при галстуке», половина интернетовских сумасшедших, но тоже в общем пай-мальчиков — фитнес, модные кроссовочки и, о боже, какое бунтарство, «нюдсфоточки». Неее... Это все не то. Хотелось Ваньке чего-то чрезмерного, чего-то не вписывающегося в рамки, сногсшибательного. Но на безрыбье так сказать... Не ждать же чуда с небес. Потому Ваня встречался с обычными парнями, но не долго. Считали его все ветреным, раздолбаем и не способным на серьезные отношения. Но Ваньке было до фени, что там кто думает, сам-то он знал, что просто не хочет заводить что-то серьезное просто так. Секс сексом, а сердце ж тоже имелось, и сердце горящее, молодое, жгучее, но сердце это еще ни разу не замирало от большой и всепоглощающей... Да Ваня и не торопился. Всему свое время. Но на тусовки разные ходил, ходил много и часто, чтобы не упустить шанса, а вдруг да и подвернется именно тот самый — высокий, сильный и со шрамом. Да, было б здорово, чтоб еще и шрам косой на шее или на груди, не такой чтоб фу, а мужественный. Сегодня-то, конечно, вряд ли что-то такое намечалось, потому что квартирник это что? Это куча вина, песенки, много девчонок и, если повезет, одинокий, скучающий твинк. Но все же Ваня прихорошился перед походом. Джинсы надел поуже, попка-то у него загляденье, а вот верх лучше пообъемнее, что бы не сразу в глаза кости-то бросались. Волосы час укладывал так, чтобы выглядело будто и не старался вовсе, и даже глаза подвел немного, из-за чего в метро, как дурак, в черных очках ехал — ни к чему неподготовленные умы тревожить, ни к чему.       И вот стоит красота во все свои сто семьдесят восемь сантиметров у темного туннеля перехода и костерит себя на чем свет стоит. Адрес-то не спросил. Купчино и Купчино. Думал, выйдет и Тёмке позвонит от метро, а этот гад возьми и телефон выключи, может, не ловит там или еще чего, но факт фактом — Артём был вне зоны действия сети и у-лю-лю... И что делать прикажешь? Темнотища, даже «Макдак» закрыт, собака, так еще и дождь моросить начал. Прелесть.       Прошелся Ваня спешно мимо торгового центра, мимо пустых, гремящих трамваев, головой покрутил. Ехать на другой конец города на такси накладненько, да и мосты того и гляди разведут, но обидней всего, что уже ж настроился, нарядился, зря старался, что ли?!       Где-то невдалеке в опасной темноте гоготала компания, и Ваня решил не искушать судьбу, кто их, Купчинских, знает? Это тебе не родная тишь Васильевского острова, тут и за меньшее, чем накрашенные глазки, получить можно.       Вдали Ваня заприметил вывеску какого-то кафе и наперегонки с набирающим силу дождем побежал туда. Зеленый неон мигал буквами «ТИГР», и буквы эти пытался заглотить пошло намалеванный саблезубый хищник. Ну ок. Все равно уже где посидеть и переждать, а там, глядишь, и Артём проявится.       Дома вокруг все одинаковы — серые корабли, остановки пустые, фонари через один горят, и только грибочки-маячки вездесущих цветочных ларьков круглосуточных. Ваня, пока шел, четыре насчитал. Конечно, что еще нужно человеку в час ночи — цветов и побольше, желательно в горшках.       Дождь припустил. Не ливень, но уже некомфортно в одном худи-то и кедах тряпичных. Внаглую перебежав дорогу на красный, машин все равно не много, Ваня уткнулся в неожиданно запертую дверь и табличку на ней «Корпоратив». Сука! Да кто, блин, устраивает корпорат в Купчино, в шалмане «ТИГР»?! Совсем с ума сошли?! Злиться, конечно, было бесполезно. Поблизости больше ничего не мигало и не обещало приюта кофейно-коньячного. Района Ваня не знал совсем. Артём все так же улюлюкал. Дождь лил, но Ваня не сдавался. Бро он или не бро?!       Где самое безопасное место ночью да в дождь? Куда не сунутся ни пацанчики, ни копы, ни бомжи? Правильно. Детская площадка. Неприкосновенная обычно территория. Пацанчики давно их избегают, так как страшатся полиции, те же вообще-то редко патрулят дворы, а бомжи предпочитают места потеплее. Вот и побежал мелкой рысью Ваня в ближайший двор — оплот добрососедства и гражданской сознательности. Чистый такой дворик, тренажеры, школа, дома ровным квадратом, поле футбольное рядом. На самой площадке горки, качели, скамейки и ОН — заветный теремок! Домик с двумя окошками и лавочкой внутри песочницы. Какая-никакая, а крыша над головой. Интернет есть. Посидит полчасика, подождет, а там, если Тёма не выйдет из сумрака, то чего уж делать, домой поедет. Авось успеет хоть до центра добраться.       Разместился Ваня на узкой лавочке и стал ленту твиттерскую листать, чужую красивую жизнь вычитывать и в конкурсе кто самый счастливый оценки выставлять. Дождь все так же бил по разукрашенной крыше, но внутри было сухо и пахло мокрым песочком, из которого торчала забытая чьим-то чадом красненькая лопатка. Ваня так сильно увлекся чтением обсуждений между твиттерскими ребятами очередного международного музыкального события, что даже подпрыгнул от неожиданности, когда по крыше домика кто-то сильно стукнул три раза.       — Кто, кто в теремочке живет? — услышал Ваня наглый, хриплый голос с явно сдерживаемым смешком. — Кто, кто в невысоком живет?       В просвете низенького проема, освещенного сбоку тусклым фонарем, появилась фигура — пока только ноги в темной драной джинсе с совершенно не понравившейся испуганному вмиг воображению Вани цепью на бедре. Не успев придумать пути к отступлению, да фак, некуда тут отступать, Ваня забился в угол домика.       Человек снаружи хмыкнул:       — Только б не лягушка-квакушка, — и в проеме появилась согнутая фигура уже целиком.       В свете мерцания своего телефона Ваня успел разглядеть спортивную куртку, мелькнувшие бритые виски и татуху на пол-лица. Пиздец!       — О как... — сказал вошедший. — Не лягушка-квакушка, а мышка-норушка.       Ваня судорожно крутил в руках телефон. Выбежать не получится, этот амбал весь проход загородил, в окошко не успеет пролезть, несподручно. Решил молчать пока, вдруг отстанет.       — Мышка-норушка, пусти в теремок переночевать, — хохотнул незнакомец и бухнулся рядом с Ваней на лавочку. — Пиво будешь? — спросил он и тут же раздался шипящий звук открывающейся бутылки.       — Спасибо, я не буду, — выдавил из себя Ваня, намереваясь, раз проход освободился, улучить момент и метнуться наружу.       — А че так? Зожник? Или брезгуем?       Ваня включил подсветку на телефоне поярче и стал набирать Артёма-козла, чтоб его разорвало там! В свете экрана попутно вгляделся в новоявленного соседа. Ровесник плюс-минус. Широкие плечи, ноги вытянул в песочницу длинные, на ногах хорошие кроссы — не задрот. Лицо в профиль симпатичное. Нос с горбинкой или перебит, вензель татушки от виска к скулам, рот... хороший такой рот, чёткий, к горлышку бутылки приложился, кадык запрыгал на длинной шее. Виски сбриты, но волосы длинные, длиннее, чем у самого Вани, темные, густые, в ухе штанга — типажный, в общем, облизнешься, но Ване было не до облизывания — стремно!       Артём ответил уже забодавшим у-лю-лю. Скотина тупая!       — Так пиво бу? — спросил снова типчик.       Пиво Ваня не любил, но нарываться не хотелось.       — Давай свое пиво, — выдохнул он и тут же получил початую бутылку в ладонь.       — И я там был мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало, — изрек типчик. — Ну чего, мышка-норушка, ты тут сидишь? — спросил он, закидывая ногу на ногу и одновременно прикуривая сигарету.       — А ты чего? — решил увести от себя разговор Ваня и отхлебнул немного пива, темного, крепкого, аж мурашки по рукам побежали с непривычки. Он где-то слышал, что если с нападающим преступником или хулиганом начать говорить о нем самом, то тот может отвлечься от жертвы, и это даст преимущество. Ну типа в переговоры вступить. Голливуд, мать его!       — Я-то? — хмыкнул тип. — Да вот, мышка-норушка, была у меня избушка лубяная, а у лисы ледяная. Ледяная в апреле растаяла, попросилась лиса ко мне жить, да так освоилась и выгнала меня. Я позвал было петушка на помощь, того, что косу на плече несет и лису посечь должен был, а он возьми и не посеки ее, а выеби! Вот и живут теперь вместе в моей лубяной избушке. Я, понятно дело, как давай кричать нечеловеческим голосом! Тут гуси-лебеди в форме ка-а-ак налетели. Унесли меня за тридевять земель. Еду, еду и тут вдруг как выскочу, как выпрыгну, понеслись клочки по закоулочкам. Бегу, бегу, а хвостик-то мешается! Вот, вижу, теремок стоит, дай, думаю, заскочу, пережду маленько, а вдруг тут судьбинушка моя — лягуха со стрелой в зубах, ан нет, вот мышка-норушка нашлась. Вот и сел добрый молодец, закручинился.       Ваня все это слушал открыв рот. Такой велеречивости он не ожидал, сказочник, блин!       — Ну, а ты тут как? — улыбаясь, спросил типчик и протянул руку за пивом.       — Я заблудился, — ляпнул невпопад Ваня, отдавая бутылку.       — А что ж крошки-то хлебные не бросал? — будто удивившись спросил тип и присосался к горлышку. Кадык опять забегал туда-сюда. Симпатичный, скотобаза! — А что размалевался? — допивая, спросил сказочник.       — А ты чего? — ощерился Ваня, совсем забыв, что без очков сидит, и стрелочки его аккуратненькие виднехоньки, видимо, даже в полумраке.       — Я? Хде? — выпучился на него парень.       — Да вот, — тыкнул Ваня на татуху на лице.       — Ах это, — оскалился тип. — Это для устрашения. Страшно? — клацнул он зубами.       — Не-а, — улыбнулся Ваня и вдруг понял, что и впрямь не боится этого парня. С чего б вообще? Даже весело. — Красиво, — резюмировал он и потянулся уже сам за пивом.       — А ты, значит, голубь сизокрылый, признавайся, когда байдаркой правишь, весло, поди, по-Кембриджски держишь, м? — приподнял бровь парень, снова прикуривая.       — Чего? — поперхнулся Ваня и фыркнул, хлебные пузырьки в нос так и дали.       — Того, — смеялся тип.       — Чего? Чего?! — заржал уже Ваня.       — Чего-чего... — протянул тип лениво. — На хромой блохе, говорю. С того берега моря, которое зайцу не перелететь, орлу не перебежать, хоть море не море, а так, лужа посреди города, где тень от блохи на зайца упала и насмерть убила, а из шкуры зайца тулуп вышел и пошел куда глаза глядят, а тут заяц ка-а-ак прыгнет!       Ваня смеялся уже до икоты. Хорошее пиво, крепенькое, парень-то веселый оказался...       — Ты кэвээнщик, что ли? — прыснул он.       — Кэгэбэшник, — гоготнул тип и развернулся к Ване лицом. — Как тебя зовут-то хоть, мышка-норушка?       — Иван, — в тон ему наигранно серьезно ответил Ваня.       — Опа! — хлопнул в ладоши типчик. — Ива-а-анушка...       — Я те дам Иванушку! — перебил его Ваня и тыкнул в бок острым локтем, тот все равно смеялся и одними губами, беззвучно, но вполне читаемо произнес: «Дурачок».       — А тебя как зовут? Гена? — спросил Ваня.       — Почему сразу Гена? — притворно насупился парень и, выпятив грудь колесом, стукнул по ней залихватски кулаком. — Данила!       Ванька все смеялся:       — Ага, мастер!       — На все руки, — поддакнул Данила.       Ванька тут же замурлыкал песенку, что пели они с друзьями еще в студенческие годы в общаге:       — Снова толпы девиц ждут его дома, ждут Данилу, ждут своего Аполлона, но не дождутся они, ведь Данила ушел на рыбалку! Не поймал ничего, но водки напился он в тряпки. Ой-ё-ё, ой-ё-ё — в тряпки...       — Эх... — протянул задумчиво Данила. — Стар я совсем стал, глух, ты сядь мне на носок, да пропой еще раз.       — Что? — вскинулся Ваня.       — На мордочку сядь, да пропой еще раз... — говоря это, Данила схватил его за руку и резко дернул на себя.       Хмель и веселье из головы Вани вылетели мгновенно, все тело тут же сковало страхом, и голос пропал, как у рыбы, только губы шевелились, хватая в панике воздух. Данила дернул его сильнее и усадил себе на колени.       — Ты чего?! — еле просипел Ваня, сглатывая страх.       — Да вдруг, думаю, колобок укатится, а я его еще не попробовал, — понизил Даня голос и крепко прижал Ваньку к своим бедрам.       — Пусти! Совсем дурак!? — зашипел Ваня и дернулся. — Чего тебе надо!?       — Хочу, чтоб ты к лесу передом повернулся, а ко мне задом, — нахально улыбнулся Данила и облапал показательно Ванькину задницу. Заднице понравилось, Ваньке нет.       — Отвали, — рыкнул уже серьезно Ванька и уперся руками в твердую грудь. — Я кричать буду!       — Будешь, будешь... — урчал Данила и не переставая мацал Ванькины тылы.       — Я, по-твоему, кто вообще?! — извивался Ваня.       — Ты трава... — не обращая внимания на его дерганье, Даня провел носом ему под кадыком к ложбинке между ключиц. — Какая еще трава, придурок!!! — почти заскулил Ваня, чувствуя язык на своей шее. Тело сдавалось, разум и честь пока еще нет.       — Трава, перед которой лист встает, как и мой Сивка-бурка, — шептал Даня, водя губами по Ваниной шее, при этом он чуть качнул бедрами, и тот почувствовал такого Сивку-бурку...       Губы скользили и скользили по шее, по подбородку, руки сжимали крепко и сильно, обхватывая спину и ягодицы. Ваня охнул, и его рот накрыли Данины губы. Целовался он как бешеный, как электричеством бил. Сминал, ласкал, прикусывал, чуть постанывая в рот. Ванька совсем поплыл, размяк как мороженка, сам уже руки в Данилины волосы вплел, сильнее вжался, ноги за его поясницей скрестил и стал тереться как кот под валерьянкой. Хорошо. Было так хорошо, горячо, вкусно — рот Данилы, как солод, чуть горчил, а язык сладенько задевал язык Вани, и тот млел и заводился еще сильнее. Стал дергать на Дане куртку, пытаясь стянуть её...       — Стой, Ванька, стой, — уворачивался Данила, чуть отстраняясь. Сквозь похотливый туман в глазах Ваня увидел, что тот улыбается, и улыбка такая... детская, совсем смешная на таком суровом вроде лице.       — Ты разве не знаешь? — продолжал улыбаться Даня и чмокнул Ваню в нос. — Добра молодца вначале надо накормить, напоить, в баньке попарить, а потом и ответ держать, — поддел он бедрами, и Ванька на них чуть подпрыгнул.       — Ладно, — тряхнул он головой. — Поехали, — и слез с удобных, ну просто преудобнейших коленей.       — Куда это? — схватил его, удерживая, за руку Данила.       — Куда, куда. Пить, есть, париться и ответ держать, а то сказки-то рассказывать все мастера...       Данила потянул его обратно на себя и принялся целовать с удвоенной силой....       А дальше были мосты и противный сладкий ликер у пирса, самый шальной рассвет в жизни Ваньки, пунцовые губы и стон сакса возле немых каменных львов, старый подъезд, обклеенный дурацкими рекламками, в дверь которого его так страстно вжимал Данила, что хрустели ребра и доска объявлений за спиной. Выключенные телефоны, громкий смех, тихий шепот, три ночи без сна, за которые Ваня узнал и о Данькиной подруге, с которой тот вместе снимал жилье, а потом она, стерва, его выжила, и о друге, что предал тогда же, а потом и вообще пристроился к этой самой стерве. О том, что Данька чумовой аэрохудожник и сирота, что плечи его все в веснушках, а тело в татуировках, что он служил в армии и отлично стреляет, что ненавидит русский рок и любит читать детективы, что пупок у него сладкий, а язык нежный и бесстыдный... и что он добрый, смешной, надежный, верный, сильный и влюбляется навсегда! Но это уже Ваня узнал на их пятую годовщину, когда Данила набил очередную татуху на руке — на самом видном месте красовалось витиеватое «Иванушка».       Ванька тогда так расчувствовался... Но вида не подал, фыркнул, скривился и заявил, что ни в жизнь такое уродство себе делать не станет, пусть, мол, Данила даже не надеется! Но сам-то, конечно, тут же решил, что непременно, вот хоть на четырнадцатое февраля, сделает точно такую же с любимым именем, только на заднице! Ну, чтоб сюрприз.       Бро он или не бро, в конце концов?!