Самое главное

~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Торговка книгами, разложившая свой товар на одной из тихих, почти заброшенных улочек Риверры, вызывала удивление. Обычно такие старушки в безразмерных шалях непонятных цветов гнездились на скамейках площади, с самого утра и до самого вечера переругиваясь с владельцами книжных лавочек на первых этажах домов. У них всегда были серые водянистые глаза и загорелое лицо, покрытое лучиками добрых морщинок. А в бахрому на шали обычно оказывались вплетены коричневые или красные деревянные бусины… У этой торговки глаза были чёрными, как беззвёздное небо. А шаль, наоборот, — синей, с мерцающими проблесками серебристых нитей. Будто летняя ночь, расчерченная звездопадом. И без всяких бус. — Прошу прощения, могу я взглянуть? — Руфус и сам не смог бы ответить, как оказался в этом переулке, сумрачном, но сухом и, с виду, спокойном. — Пожалуйста, герцог, — старушка посмотрела на него и обвела рукой книги, дескать, вот, глядите, всё перед вами. Барма чуть сдвинул брови. О его настоящей внешности знали немногие, включая (к искреннему герцогскому сожалению и к такой же искренней герцогской радости) одного сахарного белобрысого шута, так что такое обращение звучало весьма подозрительно. Но торговка могла просто произнести титул наудачу, желая подольститься к покупателю, если бы он был менее высокого ранга, или обратиться подобающим образом, если бы он действительно оказался герцогом. Поразмышляв секунд пять, Руфус вздохнул и выбросил мысли на эту тему из головы. Ну правда, в конце-то концов, что ему сможет сделать простая старушка? А товар у неё казался довольно интересным. Книги были старыми. Очень старыми. Это герцог определил сразу, легонько проведя кончиками пальцев по обложкам, обтянутым полинялым сукном с вытисненными на нём картинками и изящными буквами заглавий. Они казались Руфусу смутно знакомыми, эти произведения, но образы изящных принцесс, волшебных существ и рыцарей в сияющих латах плыли в его памяти, наслаивались на образы другие, более страшные и реальные. «Сказки»… Вспыхнули где-то в глубине подсознания золотые буквы. К ним добавились дрожащие свечные огоньки над начищенными бронзовыми канделябрами-цветками. Герцог замер у низенького столика, неосознанно поглаживая шершавый корешок какой-то книги. Разум его улетел куда-то далеко-далеко от Риверры, в каменный дом с тёмными тяжёлыми портьерами и непрекращающейся вьюгой за окнами. В ушах зазвучал мелодичный голос матери. По застывшему лицу мазнул озорной солнечный луч, а в воображении герцога, так неосторожно выпущенном на свободу, мать наклонилась поцеловать маленького Ру на ночь, и мягкая бордовая прядь её волос, пахнущая огнём и лилиями, упала ему на лицо. Точно. Она любила эту историю. — Будете брать? — негромко спросила торговка, спокойно и ласково смотря на герцога. Руфус вышел из тумана так неожиданно нахлынувших воспоминаний и, слегка нахмурившись, взглянул на неё. — Покупать книгу будете, герцог? — терпеливо повторила свой вопрос женщина и прищурила глаза. Барма перевёл взгляд с неё на шершавую обложку. Книга была не толстой и не тонкой, с обложкой, обтянутой серовато-коричневой тканью. Тёпло-жёлтый осенний солнечный луч скользнул по ней, высветив на миг мерцающий узор в виде изящной розы с большой кудрявой головкой, и погас, скрывшись за гребнем крыши ближайшего дома. Из тонких чёрных, будто угольных, чёрточек неожиданно сложились буквы красивого чужеземного языка. «Le petit prince». Герцог тихо вздохнул и потянулся за кошельком. Эту книгу он помнил с детства. Её привезли матери откуда-то из-за моря, и поэтому она пахла солью, табаком и солнцем. И ещё чуть-чуть — сладковатыми засохшими розами, которые в той стране, по рассказам путешественников (если, конечно, им верить) увивали дома по самые крыши. Мать очень любила читать её вслух, на том, странном и почему-то волнующем мелодичном языке. Она знала его почти в совершенстве. Наверное… А Руфус тогда его лишь учил. Сейчас же — не помнил. Не пригодилось. «Непростительное упущение», — подумал герцог и поморщился. Но незнакомые слова звучали для него тогда, как волшебное заклинание доброй феи, о которой они читали вчера, или как песенка прекрасной принцессы (а может, и королевы), попавшаяся ему в прошлонедельной книжке. И маленький Ру каждый раз вопреки всем запретам устраивался где-нибудь в глубоком кресле, обитом тёмно-бордовым сукном с золотой вышивкой, и слушал, как журчит по камушкам слов прозрачный голос матери. А желтоватые страницы, покрытые в некоторых местах разводами соли, шелестели в такт, когда мать переворачивала их длинными изящными пальцами. Но лёгкий книжный напев убаюкивал, и Барма засыпал каждый раз примерно на середине, положив голову на мягкий подлокотник кресла… А потом просыпался в собственной кровати и с досадой обещал себе в следующий раз дослушать до конца. Тусклые золотые и серебряные монеты глухо звякнули, высыпаясь в поставленную ладонь торговки. — Ну вот, теперь книга ваша, — старушка улыбнулась, срезая с обложки бумажку с ценой. Герцог протянул руку и… Из тёмного провала арки, ведущей куда-то в глубь местных двориков и переходов, выскочил маленький мальчик. Руфус успел заметить только жёлтый, смахивающий на луч вечернего солнца, шарф, и уловить дробный перестук ботиночных каблучков. А потом его пальцы сомкнулись на пустоте. — Принц! — торговка вскрикнула и засмеялась, — Негодник! Не беспокойтесь, герцог, он вернёт вам книгу в целости и сохранности минут через пять. Просто это его любимая, — от её глаз по лицу разбежались смешливые морщинки. Руфус приподнял бровь и посмотрел на тот дом, за которым скрылся с его книгой мальчишка с необычным именем. Резко захотелось побежать за ним, теряя степенность и ареол недосягаемости. Но герцог, пусть и с трудом, удержал себя от этого, решив поверить реплике старушки. — Почему Принц? — неожиданно для себя спросил он. — Не знаю. Никто не знает, — отозвалась торговка, принимаясь перекладывать зашуршавшие от налетевшего ветра книги, — Даже он сам. Просто Принц — это Принц, и никем другим он быть не может. Обычное имя не для него, уж поверьте. А вот и он. Вернулся, шалопай. Герцог резко развернулся, взметнув вокруг себя белотканный хоровод рукавов плаща и огнеистые языки пламени волос. — Зачем тебе была нужна книга? — нахмурившись, спросил он. Мальчишка не ответил, только стрельнул глазами (прозрачными-прозрачными!) из-под спутанных золотисто-соломенных прядей, упавших на лицо, сунул в руки Руфусу книгу (в целости и сохранности, действительно) и исчез. Не ушёл, не сбежал, а будто просто растворился, рассыпавшись на мириады частичек луча света, брызнувшего на то место, где секунду назад стоял Принц. По крайней мере, именно это увиделось герцогу. Барма тряхнул головой. — Ох и любит же он свои фокусы, — заворчала старушка, окончательно разрушая момент нереальности, — Возьмите адрес, герцог, может, захочется ещё вернуться. У меня много каких изданий есть. Руфус дёрнул краешком рта, но всё же взял коричневатый бумажный квадратик с номером дома и названием переулка. Аккуратно перехватил книгу и, сухо кивнув торговке на прощание, пошёл к арке между домами, ведущей на другую, широкую и оживлённую улицу. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ День у Зарксиса Брейка не задался. Не с самого начала, как любят писать в книжках, которые читает Шерон, но как минимум с середины. По дороге из Пандоры проезжающий экипаж окатил светлый плащ Шляпника водой из ближайшей лужи чёрно-коричневого (отвратительного, по мнению Зарксиса), цвета. Брейк мрачно фыркнул, созерцая быстро расплывающиеся пятна грязи и подумал, что хорошо хоть не тогда, когда он направлялся ещё только туда, а тогда, когда он уже шёл обратно. Любимая конфетно-кондитерская лавочка оказалась закрыта из-за того, что хозяин, являющийся по совместительству и единственным продавцом, а также кулинаром и упаковщиком, уехал на какой-то конкурс по изготовлению тортов. Шляпник пару минут неподвижно стоял рядом со скромной деревянной дверью и бездумно пялился на пожелтевшую записку, приделанную к витрине. Осенний ветер со свистом огибал болезненно поскрипывающую вывеску. Окончательно продрогнув, Брейк поплотнее закутался в мокрый плащ и, чертыхнувшись, направился в поместье. По дороге резкий порыв снёс с его плеча Эмили. Зарксис только обречённо посмотрел ей вслед и прибавил шаг, переходя практически на бег. Это была необычная картина, достойная кисти самого экстравагантного риверрского художника — конечно, если бы хоть один из них решил высунуть нос из жарко натопленных комнат в промозглую, хоть и солнечную, стынь улицы. Странная сине-розовая кукла с развевающимися светлыми волосами летела среди бурых палых листьев, заботливо собранных в большие кучи дворниками и вновь разносимых по окрестностям равнодушным ветром. Внизу за ней торопливо шёл не менее странный, чем кукла, угловатый одноглазый человек с растрепавшимися белёсыми волосами и грязным плащом. Серые столичные голуби одинаково шарахались от обоих. Эмили упала на землю в каком-то неизвестном Брейку дворе, по закону подлости, разумеется, извалявшись в загнивающей от сырости траве. Шляпник аккуратно отряхнул её и вновь посадил на плечо, справедливо рассудив, что грязнее уже не будет. — Сиди тихо, — посоветовал он кукле, — Лучше всего держись. Видишь, какая погода… Кукла что-то неразборчиво пискнула, но Зарксис не услышал, что именно. Её слова заглушил отрывистый злобный лай, отразившийся от окрестных бледно-жёлтых домов. Брейк поморщился. Во двор влетела свора бродячих псов — худых, с выпирающими рёбрами и голодными жёлтыми глазами. В последнее время их расплодилось много — поговаривали, что жители даже хотели писать прошение королю направить отряд для зачистки трущобных свалок, где обитали эти вечноголодные твари, сбивающиеся в стаи и совершающие набеги на улицы уже чуть ли не до самого центра. А потому не было ничего удивительного в том, что Шляпнику не повезло наткнуться на одну из таких свор. Удивительным было другое. Перед стаей, с трудом уворачиваясь от клацающих зубов, неслась пушистая и рыжая до неправдоподобности молния. У молнии была узкая мордочка и дёргающийся нос. И тёмные ртутно-серебряные глаза, удивительно умные для зверя. И хвост, длинный, покрытый сосульками извалянной в городских лужах тёмно-оранжевой шерсти. Молния метнулась к замершему Зарксису и ткнулась носом под коленку, сжимаясь возле ног. Прося защиты. Шляпник шагнул вперёд. Красный глаз блеснул кровью. Катана свистнула. Первый пёс, чёрный и тощий, с бешеными, налитыми золотом глазами и пенящейся у пасти слюной упал, разрубленный пополам. За ним второй, третий… Свора набросилась на их окровавленные туши, забыв и о своей жертве, и о человеке. Брейк, уже совершенно не задумываясь о чистоте плаща, подхватил рыжего зверя, вьющегося у него за спиной, и быстро вышел из двора. Кукла присвистнула. Зарксис недовольно дёрнул плечом. Лис, самый настоящий, непонятно откуда взявшийся в городе лис, обмяк в его ладонях. Глаза его закрылись, а тело, до этого напряжённое, будто сжатая пружина, расслабилось, растеклось на руках человека. Брейк ухмыльнулся и ускорил шаг. — Я назову тебя Герцог, — сообщил Шляпник лису спустя полчаса, отмывая его в тёплой воде. Разомлевший зверь только сощурил глаза, но Зарксис откуда-то знал, просто чувствовал, что имя ему понравилось. — Хочешь знать, в честь кого? — спросил Брейк чуть погодя, вытирая лиса пахнущим чистотой полотенцем. Серые глаза приоткрылись, заинтересованно взглянув на высокого белосахарного человека. Глаза были хитрые, умные и чуть-чуть раскосые. В их глубине клубились свинцовые грозовые тучи. Совсем как… Зарксис вздохнул и подумал, что не ошибся. — Есть у меня один…знакомый, — начал он после небольшой заминки, — Его зовут Руфус, но большинство называет его герцог или герцог Барма. Ты похож на него. Или он на тебя, — Брейк улыбнулся редкой на его лице настоящей улыбкой, чуть печальной и светлой, — У него очень длинные волосы. Удивляюсь, как он из них выпутывается каждое утро! Лис наклонил голову и зевнул, широко открыв пасть. Он не слишком любил болтунов. — О… — понимающе протянул Зарксис, — Сейчас закончу. Знаешь, его волосы точно такого же цвета, что и твоя шерсть. И глаза…такие же. Я вас познакомлю, обязательно. Завтра. А сейчас пойдём, покажу, где будешь спать. Лис грациозно отряхнулся и взглянул на человека. «Веди уже, разговорчивый», — говорил он всем своим видом. Этот вечер он (впервые за чёрт знает сколько лет) провёл, лёжа острой мордочкой на чьих-то коленях. К его, лиса, удивлению, белёсая нескладная фигура не вызывала отторжения. Как и колени этой фигуры, твёрдые и угловатые под чёрным сукном брюк. От человека пахло сахаром и жеманно-насмешливыми приторными розами. Лис видел сахар лишь однажды, когда в деревню (в четверг — день длинных прогулок) приехала вереница повозок, нагруженных мешками. В одном из мешков была дырочка в уголке, и оттуда непрерывно сыпалась струйка белых крупинок. Они падали на землю и мгновенно растворялись в коричневой дорожной грязи. Иногда телега ехала по траве, как это случилось возле виноградников, и тогда на стеблях, листьях и колосках душистого разнотравья можно было найти россыпь сверкающего на солнце порошка. Лис дождался, пока повозки исчезнут за поворотом, и дошёл до обочины. Крупинки обладали ароматом, чем-то похожим на запах мёда, но без цветочных нот. Вкус их ему не понравился. Впрочем, к тому времени они уже успели порядком смешаться с росой и придорожной пылью. Розы же были красивыми, с этим лис не спорил. Но пустоголовыми. Они никогда не замолкали, но в их болтовне невозможно было найти ни капли смысла. Возможно, где-то в других странах (или даже планетах) розы были иными. Как тот прекрасный цветок, о котором вспоминал мальчик с волосами цвета спелых колосьев. Лис часто думал о них, и когда попал сюда, в окружение домов из камня, мощёных дорог, равнодушно-изящных людей и собак без цепей, ему на несколько мгновений показалось, что он видит лицо того мальчика. Друга. Но в следующую секунду лапы сами понесли его куда-то, и он не мог быть уверен в том, кого именно видел. Потом лису довелось поплутать по лабиринтам полутёмных дворов, где за ним погналась стая бродячих псов, (чужак, как-никак), от которых его спас человек, пахнущий сахаром и розами. — Меня, кстати, зовут Зарксис. Зарксис Брейк, — человек скривил губы в улыбке, но лис видел сквозящую горечь, — Хотя его сиятельство герцог Барма предпочитает звать меня Шляпником. Лис мысленно покатал это имя на языке — оно дробно перестукнуло бьющимся, будто от брошенного камня, стеклом. Имя человека ему не понравилось. У солнечного мальчика имени не было. Наверное, это и к лучшему. На спину опустилась худая рука. Бледные пальцы зарылись в горящую закатной медью шерсть. Лис застыл от неожиданности, и рука отдёрнулась. — Прости, — человек снова криво улыбнулся, — Привычка. К хорошему быстро привыкаешь. У тебя вот было в жизни хорошее? Лис отвернулся. Хорошее было, даже много. Но оно исчезло, и теперь вспоминать о нём было приятно и грустно. — У меня было, — тем временем продолжал человек, — Семья была… Алый глаз, не скрытый белой завесой чёлки, вперил в никуда горько-острый взгляд. К запаху сахара и роз прибавился железный аромат крови. Бледное лицо с тёмными провалами глазниц, в одной из которых ещё горел отблеск рубинового солнца, закаменело, стало похоже на тонкую фарфоровую маску. Лис почувствовал, что человек… Зарксис…находится уже не здесь, и задумчиво потёрся о его руку головой, возвращая в реальность. Брейк вынырнул из воспоминаний и слабо улыбнулся. — Спасибо, — он потрепал лиса между ушами, — И сейчас хорошее есть. Такое же рыжее, как и ты. Только вредное. Вредное рыжее хорошее. Остаток вечера они сидели молча. За окном полыхало своим вечным величавым пожаром закатное небо. Рваные облака неспешно плыли по нему росчерками багровой окровавленной ваты, оставляя за собой неправдоподобно лиловые следы. «Завтра будет холодно», — подумалось лису. Он спрыгнул с колен задремавшего человека и ушёл на предоставленные подушки. Завтра будет завтра. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфус Барма не привык откладывать дела в долгий ящик. Особенно дела, интересные ему лично. Нужный словарь стоял на третьей полке двадцать второго стеллажа. Если верить каталогу, конечно. Герцог верил. Этот каталог он составлял лично, а кому как не ему знать собственную библиотеку? Потёртая толстенная книга в светло-сиреневой обложке, всё верно. Словарь был точно таким же, каким он был много лет назад, когда Руфус писал каталог. Герцог вздохнул, сдув пыль со страниц, посмотрел на часы и…пошёл заваривать себе чай. Рейм уже спал, да и Барме не хотелось поднимать шум и возню. Уж лучше так, самому прогуляться по тёмным коридорам, прислушиваясь к шелесту теней на стенах и шороху собственных шагов, найти фарфоровый чайничек с золотым узором и такую же чашку, взять из пакетика ароматную заварку — зелёную жасминовую или, может быть, чёрную с бергамотом… Нагреть воду, залить, дождаться, пока раскроются закружившиеся было тёмным снегопадом чаинки, а по кухне поплывёт дурманящий чайный аромат. Взять чайничек и чашку, прихватить кувшин с тёплой водой и, балансируя и распределяя три предмета (один из которых горячий, а все три — хрупкие) в двух руках, направиться в обратный путь. По дороге пару раз чуть не врезаться в стену при повороте и, наконец, дойти до скрипучей двери библиотеки, отворить её ногой и с облегчением расставить свою ношу на столе… Да, это определённо звучало лучше чем будить Рейма, каждый раз выглядящего настолько несчастным, что что-то внутри сжималось даже у того, кто привык считать себя существом абсолютно бессердечным. Герцог втянул носом аромат, разливающийся из очередной баночки с чаем, и поморщился. Ни зелёного жасминового, ни чёрного с бергамотом на месте не оказалось. Видимо, он выпил всё, когда засиживался допоздна над заполнением отчётов и изучением материалов. — Возможно, стоит попробовать что-нибудь новое? — Руфус поджал губы и оценивающе взглянул на фарфоровый чайничек с золотым узором, уже наполненный кипятком. Над ним вилась струйка белёсого пара. На двадцать шестой (или пятой?) баночке значилось «чай с лепестками роз». Герцог принюхался. Запах напомнил о Шляпнике — слегка цветочный и приторно-приторно-сладкий, тяжёлый и тягучий, как ещё не до конца застывшая карамель. Бесцветная карамельная роза. Однозначно, не то, что нужно для тихой ночи в библиотеке. Руфус вздохнул и насыпал в чайничек апельсиново-коричную заварку. Вернее, изначально это был просто чёрный чай, но однажды экспериментатор Рейм засушил и нарезал крохотными кусочками корки кисло-рыжих южных фруктов, а потом смешал их с тёмной сухой заваркой. Герцогу понравилось. Рейм попробовал и добавил ложку толчёной корицы. Герцогу понравилось ещё больше. Теперь этот чай назывался «на особый случай». Например, если приехала Шерил (хотя, это редкость), или если намечался спокойный вечерок с книгами, или если из шкафа вывалился Зарксис Брейк… Хотя, в последнем случае можно просто открыть тёмную и старую бутылку пряного вина и сидеть, медленно потягивая его из бокала, сравнивая колышущуюся жидкость с мерцающим алым глазом напротив. И видеть, как из глубины этого глаза выплывает что-то тёмное, почти пугающее и туманное. А потом тонуть в кровавом омуте на снежном лице, тонуть до сорванного голоса и саднящих губ. И странного тепла, поднимающегося откуда-то из самого центра сердца-которого-нет. Руфус тряхнул головой, выгоняя настырного Шляпника из мыслей, и отправился в библиотеку. Последние страницы словаря давали хоть какое-то представление о грамматике почти незнакомого, недоученного когда-то языка. Книга из детства насмешливо улыбалась всеми своими зубами-буквами, словно говоря: «Ну, давай, попробуй, пойми, переведи». Герцог хрустнул пальцами, принимая вызов. Ночь тянулась и тянулась. На тяжёлом деревянном столе посреди шершаво-шелестной темноты книжных стеллажей тепло сияла лампа. Руфус устало запустил руку в волосы, в которых то и дело вспыхивали и гасли медные искры. Работа двигалась далеко не так быстро, как хотелось рыжему герцогу, но он был терпелив и аккуратен. Гораздо терпеливее и аккуратнее многих (что, между прочим, и позволило ему вознести свою фамилию на почти недосягаемые высоты. Именно это, а не всякие грязные вещи, на первых порах активно обсуждаемые в сплетнях о тогда ещё молодом герцоге). Вчитываясь в витиеватые строки собственного перевода, Барма вспоминал детство. Он не любил рисовать, как главный герой, но пробовал сочинять стихи. Мать в тот раз раскритиковала творение в дронтовый пух и прах, и маленький Руфус, давясь слезами, бросил смятые листы в камин. Их моментально слизало яркое пламя, а будущий герцог безвылазно засел за полезные, по уверениям родни, предметы. О стихах он больше не думал. Возможно, в нём умер великий поэт… Барма печально улыбнулся. Строки изменились. Откуда-то повеяло почти настоящим пустынным жаром. Руфус откинул с лица длинную прядь. А потом появился мальчик. Он был нарисован на иллюстрации — золотоволосый, с недоуменным, пожалуй, выражением лица, в длинном камзоле, со шпагой. Герцог нахмурился, пытаясь осознать, что произошло. Мальчик появился из ниоткуда посреди пустыни? Но так ведь не бывает на свете. Должно быть, это всё же была сказка… А мать говорила, что не любит сказки и читает их только ради сына. Но эту она перечитывала бесчисленное множество раз. Ру сбился, когда вёл счёт, и с досадой забросил эту затею. Герцог хмыкнул. Врала, наверное. Чтоб он не приставал с просьбами почитать. Это казалось логичным, но что-то внутри протестовало и кричало, что всё далеко не так просто, как кажется. Слабенько кричало, но всё же… Мальчик был странным. Барма не мог понять его. Ни слова, ни поступки, ни просьбы… Это была, наверное, первая книга, где ему не удалось определить сюжет и мотивы главного героя с первого его появления. Ну, или, хотя бы со второго. Это интриговало. «Нарисуй мне барашка!» — зазвенел в голове тонкий голосок. — Зачем тебе барашек, глупый ты ребёнок, — проворчал герцог, обращаясь к несуществующему малышу, — Посреди пустыни можно было бы подумать и о чём-то более полезном. Хотя, сказка же… Руфус широко зевнул, по привычке прикрыв рот изящной белой ладонью, и разогнул спину, обводя помутневшим взглядом тёмную библиотеку. Чай в чайничке кончился, но изысканный апельсиново-коричный аромат, казалось, пропитал всё вокруг. Стеллажи неожиданно поплыли в зыбком тёплом мареве дрогнувшего света лампы и неторопливо двинулись куда-то, по дороге двоясь и троясь. Герцог мотнул головой и бессильно уронил её на руки, случайно стряхнув со стола бурый засушенный лист, выпавший из книги. Сон сморил и его. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Зарксис проснулся, когда мелкое и неспелое осеннее солнце только начало карабкаться по стылому небосводу. За окном было сыро и серо. Над тёмными ртутными лужами вился пар, а по краям их начал сковывать лёд. Сквозь стекло проникали пронзительные крики улетающих журавлей. Лис сидел на диване, положив тёмно-рыжий пушистый хвост на ногу Шляпника. Он смотрел в окно и молчал. Человеку отчего-то верилось, что лис молчал потому, что не хочет ничего говорить, а не потому, что не умеет. Впрочем, это вполне могло оказаться правдой. Зарксис шевельнулся, и всё его потревоженное неловким движением тело, затёкшее за ночь, проведённую в крайне неудобной позе, отчаянно заныло. Лис соскочил с дивана и посмотрел на белёсого, ещё более белёсого в бледном утреннем свете, человека. Брейк вздрогнул — мудрый взгляд серо-грозовых глаз прошил насквозь. Он неловко прокашлялся. — Сегодня мы пойдём в Пандору вместе, Герцог. Познакомлю тебя с его лохматым сиятельством Бармой. Ты не против? Лис равнодушно посмотрел на него и чуть повёл хвостом, соглашаясь. Он не горел желанием знакомиться с кем-либо, но если его Друг тоже в этом мире, то найти его можно, лишь бывая в совершенно разных местах. Потому в этот день лис не был против роли живого воротника на плечах его странного человека. Он опять поймал себя на мысли, что называет Шляпника «своим человеком», и раздражённо дёрнул усами. Мысль вызывала беспокойство и странное неприятное тянущее чувство, засевшее в груди липким бесформенным комком. «Надо как можно быстрее возвращаться. Мальчик с волосами цвета колосьев может появиться снова в любой момент», — подумал лис и решительно соскочил с дивана. Живот его издал пронзительный ропот. Сахарный человек ухмыльнулся и открыл дверь. — Позавтракаем и пойдём, не волнуйся, — сказал он, пропуская лиса вперёд. Шерон не было в поместье. Девушка, по словам слуг, ушла не то в какую-то лавку, не то на прогулку. Зарксис больше склонялся ко второму варианту — в лавку юная госпожа Рейнсворт обычно посылала кого-нибудь (иногда и его самого). Но госпожа Шерил восседала за столом, накрытым неожиданно на три персоны, как нечто неизменное и незыблемое. — Доброе утро, Зарксис! Доброе утро, Лис, — она поприветствовала вошедших в столовую. Глаза старой леди сияли, окружённые лучиками морщинок. Шляпник прокашлялся и поправил её: — Я назвал его Герцог… — В честь Ру? Это очень трогательно, дорогой мой, но, всё же, в корне неверно. Лис — это Лис, так же как Принц — это Принц. Это определённо нельзя изменить… — Шерил ласково улыбнулась. У Лиса по коже побежали стаи букашечных мурашек. Это не были мурашки страха, даже наоборот. Скорее — чувства причастности к какой-то общей тайне. Он ощущал всем своим существом, что леди видит его насквозь. Но почему-то ясно понимал, что она не станет вмешиваться — ни препятствовать, ни помогать. Шерил просто знала. И ничего больше. Лис вздохнул и принялся за еду. Зарксис тоже торопливо жевал свой завтрак — тосты с джемом (от овсянки упрямый Шляпник наотрез отказывался) и запивал их апельсиновым соком. — Кстати, Ру прислал мне весточку, что его самого сегодня не будет в Пандоре, — Шерил отпила из изящной фарфоровой чашечки глоток цельнолистового дарджилинга. Она не любила апельсиновый сок и любила наблюдать за маленькими золотистыми листочками, кружащимися в её чашке. Они напоминали ей крошечные галактики. — Вот как? — Зарксис скривился. Герцог опять умудрялся рушить планы, о которых не имел ни малейшего представления. Или имел? Да откуда бы… Шляпник запустил пятерню в волосы и мрачно уставился в стакан. От нестерпимо-кровавого взгляда на поверхности апельсинового сока расплылись испуганные круги. — Ты можешь сходить к нему после. Или поймать то изумительно сумасшедшее создание, которое он отправляет вместо себя, — Шерил безмятежно улыбнулась. — Спасибо, я прекрасно обойдусь без общения с этим…созданием, верно сказано. — А Лиса оставь здесь. Думаю, он не будет против. Я права? Взгляд звёздчатых глаз переместился на Лиса. Он поймал его и медленно качнул головой, чувствуя, как по шерсти пробегает наэлектризованное предчувствие близкого приключения. Да… Сегодня он останется. Зарксис коротко кивнул, заканчивая завтрак. Шерил на коляске выехала из-за стола, Брейк встал. Лис остался сидеть, то вздыбливая, то опуская медную шерсть. Для него правил этикета не существовало, и он был этому несказанно рад. Шляпник подхватил трость, надел любимое пальто и, слегка поклонившись на прощание, вышел на улицу. Шерил и Лис остались вдвоём. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфус тяжело вздохнул и откинул со лба надоедливую медную прядь. Книга переводилась, но работа шла со скрипом. Со скрежетом несмазанных шестерёнок, который герцог всё явственнее ощущал в голове. С того самого момента, как проснулся. Утро давно уже полыхало алым солнцепадом на горизонте, когда Барма распахнул глаза. Несколько секунд, растянувшихся на эпохи, он лежал, ощущая ухом твёрдую угловатость стола, и пытался понять, где и когда находится. Наконец, воспоминания сжалились над ним и вернулись. Оказалось, что Руфуса сразил сон в собственной библиотеке и что сегодня вторник. Утро вторника. А это значит, что пора собираться в Пандору. Герцог с сожалением покосился на книгу, приветливо и одновременно загадочно раскрытую перед ним. Потом махнул рукой и послал вместо себя стандартную иллюзию. И маленькую записку для Шерил. Сегодня ничего важного обсуждаться не должно было — уж он-то знал, — а незапланированный выходной хотелось до ужаса. Старая (или не очень) сказка потихоньку раскрывала Руфусу свои изящные словесные переплетения, ведущие куда-то далеко, в глубину детской, а потому самой честной, наивной философии. Солнце выбралось из-за горизонта окончательно и теперь поливало мир своим радостно-янтарным сиянием. Это сияние было везде — брызгало искрами, отражаясь в стёклах окрестных окон, расцвечивало черепицу крыш всеми оттенками алого, подсвечивало кружащиеся в воздухе пылинки… На книжных стеллажах и тёмных резных потолочных балках лежали тёплые блики. Герцог поморщился и чихнул, когда очередной луч мазнул по его носу и поплыл дальше, а потом вернулся (будто понял, что прошёл слишком далеко) и застыл на переносице Бармы, покрытой едва заметными рыжими веснушками. Шторы закрывать не хотелось. Царство света напоминало Руфусу вчерашний день — тот самый день, когда он купил так захватившую его книгу. День, когда на его глазах рассыпался солнечными пятнышками странный мальчишка со странным именем. Принц… Маленький Принц… Герцог нахмурился и, не обращая внимания на надоедливый лучик, пробежал глазами ещё пару строк. Маленький принц в золотистом шарфе? — Просто совпадение, — Барма тряхнул головой, и солнце на секунду радостно сверкнуло в его волосах, — Просто совпадение. Не может же такого быть. Здесь-то, в конце концов, реальность, а не сказка. Здесь мальчики посреди пустыни из ниоткуда не появляются. «Не из ниоткуда, а со звезды», — возразил ему внутренний голос, — «Вернее, с астероида В-612» — Всё равно, — упрямо возразил Руфус, — Так не бывает. Но внутренний голос только хмыкнул и замолчал. — Не бывает же… — неуверенно пробормотал герцог, внезапно осознавая, что в груди снова отчаянно затрепыхалось что-то, чего там не было и быть не могло. Похоже, его стройная теория о собственной бессердечности только что рухнула, не выдержав собственного веса. А в душе зародилось странное, непривычное, но отчего-то ужасно приятное ощущение надвигающегося чуда. Совсем как в детстве, когда метель кончалась — всего на несколько недель в году, и на небе сквозь свинцовые тучи проглядывало холодное, но такое яркое солнце. Эти недели в родной стране Бармы всегда были праздничными, и люди выходили на улицы, подставляя лицо равнодушным белым лучам, а дома были украшены флажками и фонариками — в кои-то веки их не сдувало ветром. В такие дни даже тихоню Руфуса не могли удержать дома. Он убегал рано-рано утром, пока спала даже прислуга, и брёл туда, куда звало сердце, всегда тонко предчувствующее всякое волшебство, и шли ноги. Мимо разноцветных фонариков, мимо светящихся окон, мимо бумажных флажков с картинками, мимо не спавших всю ночь прохожих, мимо… И так каждый год, пока однажды их с матерью не забрал сюда отец, окончательно наладивший дела рода в Риверре и искренне считавший столицу соседнего государства куда лучшим местом для проживания, нежели родная страна. — Эй, лохматый герцог! — витражная кутерьма воспоминаний разлетелась звонкими осколками, когда тишину вдруг нарушил вкрадчивый голос незваного гостя, — Что же твоё сиятельство не подходит к окошку? Я звал-звал, солнечные зайчики пускал-пускал…. Барма устало обернулся. Зарксис, как всегда, воспользовался одному ему ведомыми теневыми тропами, пробравшись по сложившейся у них негласной традиции в старинный комод, находившийся в библиотеке, наверное, ещё со времён Миранды. А теперь вот стоял, прислонившись, к стеллажу, и белозубо скалился, прокручивая в пальцах зеркальную печать Пандоры, отбрасывающую в пространство вокруг себя россыпь разноцветных бликов. — Шляпник, эта вещь не предназначена для баловства, — раздражённо отозвался Руфус, наконец, осознавший природу странного лучика, застывшего у него на лице. — Ну и скучный же ты, твоё растрёпаннейшество, — Брейк наигранно-обиженно надул губы. — Сядь где-нибудь и не отсвечивай, — ворчливо приказал ему герцог и, поняв, что сказал, добавил, — Во всех смыслах. Раз уж всё равно прогуливаешь. — Ладно, — усмехнулся Зарксис, — Хотя ты тоже прогуливаешь. — Я хотя бы формально там есть, — отмахнулся Барма и вернулся к книге. Честно говоря, он не думал, что Шляпник замолчит, но тот и правда затих, растворившись где-то в междустеллажных переходах. А Руфус внезапно понял, что не может перестать о нём думать, даже переводя постепенно поддающуюся ему историю. «- Нет, — сказал Маленький принц, — Я ищу друзей. А как это — приручить? — Это давно забытое понятие, — объяснил Лис, — Оно означает: создать узы…» Герцог нахмурился и вчитался дальше, продираясь сквозь сплетения простых слов, превращающихся в сложные чужеязычные предложения, отдающиеся у него в голове раскатами грома. «- Узы? — Вот именно, — сказал Лис. — Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете… — Я начинаю понимать, — сказал Маленький принц. — Была одна роза… наверно, она меня приручила…» Зарксис Брейк всегда был чем-то похож на розу. Внешне. На помятую и искромсанную ножницами мальчишки Найтрея розу. А вот внутренне — скорее, на Лиса. Тогда как сам Барма внешне походил на хитрого рыжего зверя, а в душе иногда чувствовал себя этой самой розой, самонадеянной и жестокой. — Иронично, — прошептал Руфус, откидываясь на спинку стула и массируя уставшие глаза. Роза, которая Лис, и Лис, который роза. Могли ли они приручить друг друга? Это было бы крайне глупо с их стороны, правда. Брейку осталось максимум года два. К чему им обоим страдать ещё больше? Ужасная глупость. В груди что-то болезненно кольнуло. Кажется, сердце было вовсе не согласно с доводами разума. Герцог качнул головой и продолжил чтение. Ему срочно нужно было отвлечься. «Так Маленький принц приручил Лиса. И вот настал час прощанья. — Я буду плакать о тебе, — вздохнул Лис. — Ты сам виноват, — сказал Маленький принц. — Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил… — Да, конечно, — сказал Лис. — Но ты будешь плакать! — Да, конечно. — Значит, тебе от этого плохо. — Нет, — возразил Лис, — мне хорошо. Вспомни, что я говорил про золотые колосья…» В случае Руфуса колосья были ещё и припорошены снегом. Или сахаром. А под ними была земля. Сухая земля цвета крови. Барма уставился в никуда и коснулся кончиками пальцев груди. Сердце билось, как заполошное, словно призывая читать дальше. Глупое. Оно, похоже, очень хотело, чтобы его приручили снова. Так, как удалось когда-то Шерил, пусть она этого и не желала. Или даже сильнее. Но почему он, практически всесильный Великий Герцог должен идти на поводу у пульсаций какого-то жалкого органа? Доводы разума всегда надёжнее. «- Прощай, — сказал Лис, — Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь. — Самого главного глазами не увидишь, — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить. — Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу. — Потому что я отдавал ей всю душу… — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить. — Люди забыли эту истину, — сказал Лис, — но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу. — Я в ответе за мою розу… — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.» Он в ответе… За того, кого… Что? Руфус захлопнул книгу так стремительно, словно она жгла ему руки, и уставился в пространство перед собой. Он вдруг понял одну страшную вещь. Глупая сказка. Глупое сердце. Глупый мозг, поверивший в какую-то ерунду. Глупый Шляпник. У Бармы ещё есть выбор (он искренне в это верил), но ты-то… Почему ты так изменился за последнее время? Почему продолжаешь приходить, прогуливая службу в штабе Пандоры и вечерние посиделки с Шерон? Почему больше не хрустишь своими леденцами, зная, как раздражает герцога этот звук? Почему соблюдаешь тишину и иногда смотришь так грустно в ответ на привычные колкости? Глупый-глупый, просто невыносимо идиотский, совершенно безумный Шляпник! Неужели ты уже…приручился? Но этого ведь не может быть. Ты же не мог привязаться к такому, как Руфус, ты его полная противоположность! Ты же не мог добровольно выбрать страдать ещё больше? Или…мог? Герцог ошеломлённо посмотрел вбок. Туда, где в тени между стеллажей скрылся необычайно сговорчивый сегодня Брейк. И вздрогнул от неожиданности. Вполне видимый Зарксис стоял там, слегка ссутулившись и привалившись плечом к тёмным деревянным полкам. В обычное время Барма точно сделал бы ему замечание — чай, не лёгонький и не слабенький, того и гляди уронит стеллаж. Но сейчас Руфус смолчал. Его до глубины души пробрал случайно пойманный Шляпников взгляд. Странный, странный жуткий взгляд. Вот, значит, господин Брейк, как вы смотрите, когда никто не видит, на своего…кого? И почему своего? Герцогу неожиданно стало страшно и душно. Бездна, он сознательно подпустил к себе лишь того, кого сам терпеть не мог, и кто с не меньшей яростью не мог терпеть его самого. Круг его привязанностей всегда ограничивался лишь Шерил да ещё, возможно, Реймом. И всех это устраивало. Когда же стали нормой такие визиты этого нестерпимого человека? Когда для самого этого человека стали нормой такие взгляды? Такие…ласковые. Наполненные тем тихим безумным чувством, которое Барма когда-то давно мечтал увидеть в глазах герцогини Рейнсворт. И которое теперь пугало его до дрожи. Что же это? Как он упустил такое? И что со всем этим делать? Руфус вздохнул. Сердце невнятно вопило что-то протестующее, но голос разума звучал привычно чётко и ясно. Это нужно было немедленно прекратить. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ — Ты, наверное, хочешь узнать, где же твой Принц? — полуутвердительно протянула Шерил, располагаясь на веранде. Лис кивнул и прищурился, глядя на залитый солнечным золотом сад. Сад был ровный и ухоженный, очень человеческий. Совсем непохожий на его родной лес. Интересно, где-нибудь в этом саду есть куры и охотники? — Увы, на этот вопрос я тебе не отвечу, — леди Рейнсворт тоже окинула геометричные заросли живых изгородей задумчивым взглядом. Лис разочарованно фыркнул. Шерил добродушно усмехнулась. — Боюсь, что даже сам Принц не всегда может сказать, где он сейчас. В конце концов, он же частичка Бездны. Лис замер. Он знал о Бездне. Ему приходилось часто чувствовать её дыхание на своём загривке, когда случалось подходить слишком близко к людям. Они были отравлены ею так же, как сказки отравлены ложью. Но мальчик, приручивший его, был другим. От него не несло ни сахаром, ни кровью, ни мертвечиной. Он пах так, как пахнет ветер в солнечный день. Разве мог он оказаться частицей той невыразимо опасной мерзости, что свила свои гнёзда в сердцах остальных людей? Видимо, все эти вопросы отразились в серебристых глазах, потому что леди Рейнсворт тихо рассмеялась, прикрывая губы расписным бумажным веером, и начала рассказывать: — Из всех цепей, что существуют ныне, это время помнят лишь пятеро первозданных, чернокрылых. Бармаглот, Ворон, Грифон, Додо да Сова. Если суметь подружиться с ними и задать им вопрос, то они расскажут о прекрасной золотой Бездне. Мире, полном света. Мире, состоящем из света. Мире, похожем на рай или на мечту. Ах, как жаль, что Ру слишком горд, чтобы расспросить свою цепь! Он всегда предпочитает доходить до ответов самостоятельно… Герцогиня печально вздохнула, кашлянула и продолжила: — Как Бездна стала такой, какая она сейчас есть, — долгая история. Но, прежде чем это случилось, в наш мир попал маленький мальчик, что умел появляться то здесь, то там, рассыпаясь солнечными бликами. Он вышел из врат в Бездну, принадлежащих дому Баскервиль. Как они тогда переполошились, пытаясь поймать неуловимое дитя! Даже моя маленькая Сова хохотала, рассказывая мне об их лицах в тот момент, когда схваченный мальчик растаял у них в руках. Он отказывался идти куда-либо с кем-либо и лишь искал какого-то лиса. Должно быть, речь шла о тебе? Лис согласно склонил голову. Должно быть, речь и правда шла о нём. Мальчик, наверное, оказался в затруднительном положении, когда осознал, что в ответе за всех, кого приручил. То есть, и за свою Розу, цветущую на далёкой-далёкой планете, и за него, Лиса, оставшегося на Земле. — С тех пор Принц — так он представился, — появлялся в совершенно различных местах, а, как закончит свои дела, всегда исчезал, распадаясь на вихрь сияющих крупинок. Вот о чём поведала мне Сова, — Шерил закончила рассказ и взглянула на рыжего зверя, спокойно сидящего рядом с нею. Лис задумчиво вздохнул. Значит, ему не привиделось лицо маленького Друга, когда неведомая сила вытащила его сюда из родного леса, заставив лапы бежать сквозь время и пространство по одному лишь Лису известным тропам. И мальчик по имени Принц действительно искал его. Но что же случилось? Почему он очутился здесь, а не на своей маленькой планетке или хотя бы на Земле? Почему стал частицей давно исчезнувшей золотой Бездны? Ответов на эти вопросы не знал никто кроме, должно быть, самого Принца. Лис грустно тявкнул и положил голову на лапы, чувствуя, как накатывает уже привычная за столько лет апатия ожидания. Что ему ещё оставалось? Только ждать. Снова. Только в этот раз лёжа на нагретых солнцем досках веранды и ощущая, как вплетаются в шерсть ласковые морщинистые пальцы старой герцогини. Совсем другие. Как и всё здесь. Не лес, а искусственный ровный сад. Не поле золотой пшеницы, а высокие каменные дома. Не сухая земля, покрытая толстым слоем опавшей хвои, а булыжные мостовые, о которые так неприятно клацают когти. Не глупые охотничьи собаки, а своры оголодавших и оттого хитрых и коварных псов. Не маленький мальчик, робко сидящий напротив, а изломанный сахарный человек и пожилая леди, знающая так много, словно она дерево. — Думаю, вам с Ру всё же нужно познакомиться, — Шерил нарушила повисшее молчание, — Он горд, но всё же ему нет равных в поиске информации. Его сердце очень тонко настроено на интересные вещи и ситуации. Словно компас, указывающий на настоящие чудеса. Хотя Ру считает себя абсолютно бессердечным… Ах, порою он так слеп. Куда более слеп, чем тот, кто слепнет по-настоящему. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Зарксис послушно растворился в тенях, окутывающих библиотеку, стоило ему услышать приказ, произнесённый усталым и раздражённым, но, видит Бездна — таким родным и любимым — голосом. Он никогда не задумывался о природе неизвестно откуда взявшегося желания поступать так, как просят, а не наоборот. Но, конечно же, догадывался, что это как-то связано с тем горящим внутри огнём, что за годы их знакомства с герцогом Бармой не потухал ни разу. Не гас, как бы ни старался Шляпник задавить его, ни на самых начальных стадиях, ни сейчас, когда, казалось бы, можно было уже понять, что разжечь в ледяном герцоге ответное пламя не получится никакими ухищрениями. Когда-то давно этот огонь был ярко-алым. Он сжирал всего Зарксиса, захлёстывая его с головой и потрескивая на кончиках пальцев, зудя внутри, и требуя-умоляя-приказывая пойти и взять то, что так хочется. Этот огонь своё получил. В какой-то из бесконечных зимних вечеров перед праздниками слуги родового поместья Барма были распущены по домам, и во всём огромном сумрачном здании остались лишь две живые души. Хозяин поместья да его неожиданный гость. И вино. Морозно-пряное вино, так хорошо дурманящее разум и околдовывающее чувства. Заставляющее ощущать то, чего нет. И не было. И, конечно же, не будет. А жаль… Жаль, что, видимо, никогда не существовало в реальности этих шальных искр в серо-стальных — под цвет тессена, видимо, — глазах. Что эти бледные губы никогда не были искусаны в попытках быть тише — попытках, всегда прерываемых, ведь, право слово, герцог, в поместье только вы и я, никто вас не услышит, шумите на здоровье. Что безумной фейерверковой россыпи в голове — такой же, как у Зарксиса, — тоже никогда не было. Жаль, что всё это было лишь винным колдовством, щедро сдобренным любимыми бармовскими иллюзиями. Колдовством, что отчего-то повторялось не один и даже не два раза. Колдовством, после которого протрезвевший герцог вёл себя как ни в чём ни бывало, покрываясь слоем ледяных колючек и ядовитых игл, на которые Брейк напарывался каждый раз с неосторожностью носорога. И, должно быть, именно под воздействием льда и яда огонь, пылающий внутри Шляпника, начал однажды видоизменяться. Его алый, как кровь, цвет превратился в рыжий. Тёплый и щекотный, уже не желающий лишь обладать, но мечтающий видеть, слышать и чувствовать. В ту пору Барма, наверное, искренне страдал, когда из его комода ежедневно — а то и по нескольку раз в день! — вываливался незваный гость и то лез обниматься, то начинал игру в гляделки, то болтал без умолку о всякой чепухе, иногда выжидающе замолкая и всеми силами провоцируя на ответ (чаще всего в итоге в него летел тессен). В ту пору Зарксис окончательно вжился в роль шута. И смеялся, смеялся, смеялся, каждый раз ощущая, как умирает, когда в ответном взгляде была лишь пустота и усталость, а в голосе — лёд и раздражение. Но в итоге он остался жив. Умер только огонь внутри него, трансформировавшись в последний раз. Уже не в огонь — во что-то янтарно-тёплое, светящееся и печальное. Как солнечный свет августовским вечером. Это что-то заставляло приходить поздно-поздно вечером, когда герцог засыпал — на диване, за столом, в библиотеке, в любом другом месте, максимально приспособленном для дел и максимально неприспособленном для сна, — и накрывать его пледом. А потом садиться рядом на пол и тихо-тихо, стараясь даже не дышать лишний раз, смотреть, как слегка подрагивают во сне длинные медные ресницы и морщится аккуратный веснушчатый нос. А потом уходить на цыпочках, с грустной улыбкой гася все забытые хозяином свечи. И отчаянно стараясь запечатлеть в памяти все переливы огненных волос, рассыпавшихся по столешнице или подлокотнику, и выражение лица — до иллюзорности умиротворённое и ровное. Это что-то ставило приказы Бармы выше собственных желаний. Это что-то хотело сделать всё возможное ради комфорта вредного рыжего герцога. Это что-то пробуждало в Зарксисе единственную потребность — быть рядом и заботиться. Это что-то, кажется, называлось любовью. И сейчас, сидя в тенях библиотечных стеллажей, Брейк ощущал нечто очень близкое к счастью, когда видел, как тонкие бледные кисти неосознанно зарываются в медные волосы и машинально накручивают пряди на палец, а брови сосредоточенно хмурятся. Правда вот в глазах, лихорадочно бегающих по строкам лежащей перед Руфусом книги, с каждым прочитанным словом появлялось всё больше странного — почти суеверного — ужаса… Но кто знал, что за секретные сведения хранились в этом томе? Может быть, именно сейчас герцог расшифровывал чьи-нибудь мемуары, хранящие память о великой трагедии прошлого? Шляпник дёрнулся от неожиданности, когда Барма вдруг захлопнул книгу и ошалело уставился на собственные руки. Дрожащие руки. Дёрнулся и сам не заметил, как случайно вышагнул из тени. А потом его ласковый взгляд встретился с глазами Руфуса — совершенно растерянными, шокированными, ошеломлёнными. Осознавшими. И Брейк отчётливо почувствовал, как задыхается. В момент пересохшие губы смогли выдавить лишь горькую кривую усмешку, когда до ушей (как сквозь вату) донёсся тихий голос герцога, наполненный отчаянным беспомощным ужасом и беспощадной уверенностью в правильности своего решения. — Уходи… Зарксис, уходи, пожалуйста. И…не возвращайся. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Лис даже не успел ничего понять, когда на него вдруг налетел сахарно-хрусткий вихрь и тонкие ломкие пальцы подхватили рыжее тельце так же, как в тот день, когда печальный белый человек спас его от стаи трущобных псов. Он слишком расслабился, растёкся на солнышке меховой лужицей, и потому пришёл в себя только уже болтаясь в воздухе. А вот Шерил сразу увидела, что что-то не так, и потому её голос зазвучал очень обеспокоенно. — Зарксис? Что-то стряслось? — Всё хорошо. Я же обещал познакомить Лиса с его сиятельством герцогом Бармой, — Брейк лгал. Это было ясно по абсолютно мёртвому, безжизненному, официальному тону, с которым он произнёс эту фразу. Это было просто ясно. Лис отчётливо чувствовал в воздухе призрачный аромат крови. Кажется, его несчастному сломанному человеку только что окончательно разбили сердце. Удивительно, но герцогиня, как и любой человек, не обладающая способностью так хорошо различать запахи, тоже это поняла и беспомощно всплеснула руками. — О, Зарксис… — Ничего страшного, — прежде мягкий и вкрадчивый голос Брейка мгновенно потерял всю свою глубину, обратившись полузадушенным горьким скрипом, — Не волнуйтесь за меня. Я переживу. Всё равно недолго осталось. В чём-то он и прав, что не хочет связываться со мной. Но, увы, ему ещё раз придётся потерпеть моë присутствие. Я обещал Лису. Леди Рейнсворт не успела ничего ответить. Угрюмо ссутулившаяся и как-то моментально заострившаяся фигура рыцаря повернулась на каблуках и исчезла в ближайшем буфете. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Руфус ожидал чего угодно — ярости, презрения, ненависти, тоски, мольбы, чего-то иного, что выдают отвергнутые их возлюбленными персонажи бульварных романов, которые так любит внучка Шерил. Это было бы правильно, это было бы лучше для всех, это было бы куда менее болезненно, если бы Зарксис возненавидел его сейчас, выдрав ростки страшного чувства к неподходящему человеку из своего сердца. Руфус ожидал чего угодно. Кроме того, что Шляпник на секунду заледенеет лицом, а потом натянет поверх кривой усмешки давно лопнувшую по швам беззаботную ухмылку и дурашливо улыбнётся. — Увы, ваше сиятельство, — официальный тон отчего-то заставил глупое сердце сжаться так болезненно, будто по нему полоснули тупым ножом, — Совсем уйти не могу. Я обещал кое-кого с вами познакомить. — И кого же? — глухо спросил Барма, стараясь ничем не выдать собственной боли. — Лиса, — был ему ответ. С этими словами Зарксис ловко нырнул в комод и не заметил, как изменился в лице его собеседник, услышав имя будущего гостя. А герцог подавился вдохом, вздрогнув всем телом, и вдруг тяжело осел на стул, невидящим взглядом рассматривая лежащую перед ним книгу. Маленький принц и Лис. Здесь? В реальности? Что же это? Простое совпадение? Нет? Конечно, нет. Но как же? Как же так… Сердце в груди зашлось в каком-то сумасшедшем беге. Сердце, которое никогда не исчезало, а просто всегда было заглушено голосом ледяного разума. Зоркое, зоркое, совсем не глупое сердце. Которому почему-то было очень-очень больно. Что же он творит? Бездна раздери, что же он творит… Руфус так лихорадочно распахнул книгу, что она аж заскрипела корешком. С каждым словом перевод давался ему всё легче. Заученные когда-то и напрочь забытые до этих мгновений правила поднимались из глубин памяти, стряхивая с себя метафорическую пыль. «- Милый мой, мне сейчас не до Лиса! — Почему? — Да потому, что придется умереть от жажды… Он не понял, какая тут связь. Он возразил: — Хорошо, когда есть друг, пусть даже надо умереть. Вот я очень рад, что дружил с Лисом…» Хорошо, когда есть… Даже если надо умереть… Герцог закрыл лицо руками. Впервые в жизни он, кажется, совершил почти непоправимую ошибку. Впервые в жизни он совершенно не знал, что ему делать. Сзади послышался какой-то шорох. Руфус устало обернулся и беспомощно замер. Зарксис тихо-тихо стоял у комода и смотрел на него. И улыбался. Нежно, обречённо и до того невыразимо горько, что все непроизнесённые слова застряли у герцога в горле душащим комком. А на руках у Брейка сидел Лис. Это был самый необычный лис из всех, которых Барме доводилось видеть за свои шестьдесят пять лет. Рыжий тем же самым медным оттенком с бордовым отливом, какой Руфус каждое утро мог наблюдать в зеркале. С прищуренными тёмно-серыми глазами и ждущим чего-то взглядом. Этот зверь казался куда умнее, чем его обычные собратья. Умнее и мудрее. Во всей его позе читался такой явственный укор, что герцог вздрогнул и опустил голову. Ну да, логично. Если это тот самый Лис… — Должно быть, ты ищешь Принца? — тихо спросил он у зверя. Тот медленно кивнул. Зарксис наклонил голову набок, удивлённо глядя на двух одинаково огненных существ, понявших друг друга даже с учётом того, что один из них был зверем, а второй — человеком. — Боюсь, что я смогу чем-то помочь, только когда закончу перевод этой книги, — Барма кивнул на стол, незаметно скрещивая пальцы за спиной, — Мне нужно дочитать её до конца, чтобы понять, что к чему в вашей истории. Он безбожно врал. Ему вовсе не нужно было дочитывать книгу, чтобы дать Лису провожатого и адрес, по которому можно было вероятнее всего отыскать солнечного мальчишку в жёлтом шарфе. Но… Герцог вдруг осознал, что не может просто взять и отпустить Зарксиса. Что, похоже, не только он запал в душу этому безумному шуту, но и сам угловатый сахарный рыцарь крепко врос своим приторно-раздражающим образом в каждую клеточку сердца Бармы, отпечатавшись, кажется, где-то в генетическом коде. А ещё что если он ничего не сделает, то, когда цель данного визита исчерпает себя, Шляпник просто уйдёт. И больше не вернётся. Никогда. Как он и сказал. Приказал. Попросил. Это звучало настолько ужасно, что Руфусу хотелось перестать существовать, лишь бы не чувствовать, что именно он в этом виноват. Проблема заключалась в том, что Барма решительно не знал, как всё исправить. И он очень надеялся, что странная книга, каким-то невероятным образом вдруг вторгшаяся в его жизнь и переплетшаяся с нею, подобно виноградной лозе или ползучему розовому кусту, даст ему ответ. — Хорошо, — Брейк кивнул и спустил рыжего зверя с рук на чистый деревянный пол. Герцог занервничал. — Тогда я пойду. Не думаю, что я здесь ещё нужен. Лис. Ваше сиятельство. Проща… — Стой! — Руфус, опустившийся было за стол, стремительно вскочил обратно, чувствуя, как обрывается сердце. Привычная спокойно-ледяная маска его слетела, обнажая растерянный испуганный взгляд и нервно закушенную губу. — Погоди, — уже спокойнее добавил Барма, видя, как упорно глядящий куда-то в пустоту перед собой Шляпник застыл на месте соляным столпом, — Останься, пожалуйста. Ты… Ты можешь ещё пригодиться. Кто знает, куда нам придётся идти.  — У вашего сиятельства есть великолепная цепь, создающая материальные иллюзии, — глухо отозвался Зарксис, не поднимая глаз, — После меня вы сильнейший боевой контрактор Пандоры. — Да, наверное, — герцог беспомощно запустил пальцы в волосы, — Но ты всё равно можешь быть нужен. Ты уже мне нужен, — последняя фраза прозвучала где-то на грани слышимости (и было вполне логично, что до адресата она не дошла). Лис в недоумении перевёл взгляд с одного человека на другого. Он не до конца понимал, что происходит, и о чём они говорят, но то, что нельзя допустить, чтобы его сломанный белый рыцарь ушёл, было ему абсолютно ясно. Брейк вздрогнул, когда в его ладонь ткнулось что-то тёплое и влажное. — Ты тоже считаешь, что мне стоит остаться? — прошептал он, глядя на рыжего зверя, подталкивающего его носом куда-то в сторону узкого диванчика, стоящего у окна. Лис поднял голову и кивнул. В глазах его была непоколебимая уверенность. Шляпник вздохнул. — Хорошо, ваше сиятельство, — устало проговорил он, проходя к диванчику. Удобному, покрытому какой-то мягкой тёмно-зелёной тканью с едва заметными мерцающими золотистыми узорами, насквозь знакомому диванчику. Руфус нередко засыпал на нём с книгой. И тогда Зарксис, приходящий ночью, накрывал его тёплым оранжевым пледом, в который раз стащенным с самой верхней полки шкафа в герцогских покоях. А потом сидел рядом, час или даже два, зная, что из-за позднего времени Шерон его не хватится. Вслушивался в тихое дыхание и мысленно давал себе по ладоням, отчаянно желая почувствовать закутанное в рыжий кокон тело в кольце своих рук. Наверное, сегодня всё это закончится. По крайней мере так, как было раньше, ничего уже точно не будет. Брейк обессиленно откинулся на мягкую спинку, из-под опущенных белёсых ресниц глядя, как Барма сосредоточенно переворачивает страницы и откидывает волосы с лица до боли привычным и родным жестом. В свете дневного солнца Руфус казался совсем другим. Молодым, искрящимся огненной жизнью, расслабленным, уютным. И, разумеется, звучало логично, что ему никогда не было по пути с умирающим проклятым грешником. Но мог же Зарксис насладиться зрелищем в последний раз? А герцог читал. Читал торопливо и жадно, словно стремясь вобрать в себя всё, что давала книга. «- Люди забираются в скорые поезда, но они уже сами не понимают, чего ищут, — сказал Маленький принц. — Поэтому они не знают покоя и бросаются то в одну сторону, то в другую… Потом прибавил: — И все напрасно…» Между этими страницами лежало несколько совсем сплющенных и высохших цветков ромашки. От резкого движения они разлетелись по столу, роняя треснувшие лепестки. Теперь на всех венчиках их было нечётное количество. Каждая головка показала бы «Любит», вздумай кто-то погадать. Но Руфус не думал. Он мчался по строчкам дальше. Тем более, что было совершенно очевидно и без всяких глупых гаданий. Любит. Пока ещё… И теперь только от Бармы зависело, превратится ли это «любит» в «любил». «Однако мне не стало спокойнее. Я вспомнил о Лисе. Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.» Руфус бросил на Шляпника торопливый взгляд. Будет ли он, всесильный герцог, плакать, когда придёт время прощаться? Ответ на этот вопрос вдруг показался ему таким простым, что Барма чуть не вздохнул от облегчения, окончательно осознавая, что… Будет. Потому что он уже приручен. Так же сильно, как приручен Зарксис. Он не сможет променять свою сахарно-растрёпанную розу ни на какую другую, ведь только её видит его (без)умное сердце. «Все было как-то странно. Я крепко обнимал его, точно малого ребенка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, проваливается в бездну, и я не в силах его удержать…» Герцог нахмурился. В бездну? Было ли это лишь литературным оборотом или… В голове всплыли строки из старой-престарой книги, где говорилось о мире, полном золотого света, и ему вдруг показалось, что он подошёл близко-близко к разгадке одного таинственного вопроса. Что произошло с Маленьким принцем? Как он появился в Риверре? Но дальше в этой части про Бездну ничего не было, и Руфус сосредоточился на главном. «- И когда ты утешишься (в конце концов всегда утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнешь окно, и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеешься, глядя на небо. А ты им скажешь: «Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звезды!» И они подумают, что ты сошел с ума. Вот какую злую шутку я с тобой сыграю.» Герцог грустно улыбнулся. Интересно, что скажет Шерил, когда увидит, как её друг смеётся, глядя на белые розы в саду Рейнсворт? Должно быть, ничего. Она куда мудрее друзей героя этой книги. А вот сам Руфус, пожалуй, ничуть не лучше рассказчика. А ещё воображал себя Лисом. Нет, он лишь уставший и раздражённый человек на летучей машине, потерпевшей крушение посреди пустыни. Взрослый и ничего не понимающий. И, когда Зарксис умрёт, он, наверное, уйдёт из Пандоры на заслуженную пенсию и будет выводить новый сорт роз. Белых, с кроваво-алой серединкой и фиолетовым отливом. А как выведет — станет смеяться от всей души, вспоминая хохот Шляпника. Он же не откажется хоть раз рассмеяться для его лохматого герцога? Он же… Не сдастся от одной необдуманной фразы? Руфус почувствовал, как в уголках глаз становится горячо и мокро, и быстро-быстро, украдкой смахнул слёзы. Он же не опоздает? Он не может опоздать… А Маленький принц умер. От укуса змеи. Упал медленно и неслышно (ведь песок глушит все звуки). Наверное, так же однажды упадёт Зарксис. Его же не заставишь лежать в постели. Слишком уж неугомонное существо этот Шляпник. Хотя сейчас вот сидит… Не двигается. Сам на себя не похож. Словно сломанная заводная кукла с потерянным ключом. И в этом виноват кто? Правильно. На душе у Бармы стало совсем горько. Герцог дочитал последнюю фразу и, моргнув, встал из-за стола. Он мог бы ещё посидеть, но отчего-то ему казалось, что Брейк видит все его уловки насквозь и что, если Барма будет хитрить, Зарксис не стерпит больше ни секунды — встанет и уйдëт. Тонкая коричневая бумажка с адресом, начертанным морщинистой старушечьей рукой, валявшаяся в неприметном кармане плаща, сама скользнула в руку. — Пойдёмте, — со вздохом сказал Руфус и грустно взглянул на Лиса, — Я знаю, где искать Принца. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ Переулок, в котором герцог встретил торговку книгами, был всё таким же — сухим и, с виду, спокойным, освещённым неярким вечерним осенним солнцем. Старушка тоже ни капли не изменилась. И, кажется, совершенно не удивилась странной процессии из вчерашнего покупателя, красноглазого альбиноса и тёмно-рыжего длинноухого лиса с серьёзным взглядом. — Вы, должно быть, к Принцу, — добродушно поприветствовала она их, — Он вчера весь вечер говорил, что что-то должно произойти. И сегодня всë утро ждал. А сейчас буквально на пять минут отбежал. Вы уж подождите его тоже. Руфус кивнул. — Скажите, — чуть помедлив, спросил он, — Принц — частичка Бездны? Я находил в книгах упоминание о чудесном месте, полном золотого света, каким раньше она была. Его способность очень… — Помилуйте, герцог! — торговка искренне рассмеялась, перебивая Барму, — Принц прежде всего — просто маленький мальчик, который ищет своего друга. — Но… — Руфус обескураженно замолк. — Поверьте, дети способны совершить всë что угодно, когда им это действительно нужно, — старушка улыбнулась, — И далеко не всё, что они могут, можно оправдать проделками Бездны. Уж примите на веру слова старой женщины. Бездна здесь ни при чём, что бы ни писали по этому поводу в ваших учёных книгах. Герцог нахмурился и хотел было возразить, но не успел. — Лис! — со стороны арки вдруг послышался звонкий голосок и топот ног. Маленький мальчик со спутанными волосами цвета спелой пшеницы подбежал к рыжему зверю, попятившемуся от неожиданности, откинул за спину длинный золотистый шарф и быстро сел на корточки. — Здравствуй, это я, — прошептал он, практически утыкаясь носом в рыжую шерсть и заглядывая в умные тёмные глаза, — Помнишь? Ты говорил, что я в ответе за тех, кого приручил. Я понял это, когда летел обратно. И захотел вернуться к тебе. Ведь я в ответе и за тебя тоже. Но меня выбросило сюда. — Чего же ты теперь хочешь? — спросил Лис, ничуть не удивившись. Герцог и Шляпник уставились на него так же изумлëнно, как если бы неожиданно заговорил любимый кактус Шерон (Зарксис хоть и чувствовал, всë равно совершенно не ожидал), но ему было всё равно. Как и Принцу. — Пойдём со мной, на мою планету? — предложил он и взволнованно посмотрел на друга, — Я смогу заботиться о тебе так же, как и о Розе. — Вряд ли мне будет хорошо на твоей планете, — Лис улыбнулся, — Там нельзя ни охотиться на кур, ни совершать долгие прогулки по четвергам. — Значит, тебе будет плохо, если ты пойдёшь со мной? — расстроенно спросил Принц, — Но что же делать? Я так звал тебя и так обрадовался, когда ты, наконец, выскочил из книги. В самый последний момент, когда её уже купили… Мне было страшно, что придётся искать другую. — Я могу проводить тебя, — Лис вдруг поднялся и скользнул мальчику на руки, — Розе ты нужнее, чем мне. — А потом? — Принц бережно прижал рыжее тельце к себе. — А потом вернусь домой. Я знаю тропу, по которой могу пройти. — Тогда пойдëм скорее, — мальчик заторопился, — Роза, наверное, уже совсем заждалась. — Это значит, пора сказать тебе прощай, малыш? — Принц взглянул на вдруг заговорившую торговку и растерянно поднял светлые бровки. Она улыбалась, но в глазах её стояли слёзы. — Ты плачешь… — недоумённо проговорил мальчик, — Неужели я тебя тоже приручил? И тебе теперь больно? — Нет, что ты, — старушка быстро вытерла глаза, — Я просто счастлива, что ты, наконец, нашёл друга и можешь вернуться домой. — Ага, — Принц просиял, — Тогда прощай! Я рад, что ты счастлива. Он поднял Лиса на руки, перекладывая поудобнее, и неторопливо двинулся по переулку к выходу на улицу. Прошëл пару окошек. Обернулся. Весело помахал рукой. Руфус и Зарксис затаили дыхание и прищурились, стараясь не упустить ни единой детали. Они оба ощущали, что им повезло стать свидетелями невероятного — того, как уходит вдаль маленькое чудо. И в груди у них обоих одинаково дрожало и дёргало странное, но до одури приятное чувство. Словно совсем рядом неслышно проскользнуло, подув на затылки тёплым щекочущим ветром, доброе Неизведанное. Принц исчез в ту секунду, когда они моргнули. Он просто сделал шаг и рассыпался мириадом сверкающих бликов, мгновенно погасших в полумраке арки. На секунду в переулке — да и во всех мире, наверное, — воцарилась тишина. А потом торговка вздохнула и начала собирать товар, печально улыбаясь и бормоча что-то себе под нос. Солнце рыжим краем коснулось горизонта. На улицах начали зажигаться фонари. Сказка обрела свой счастливый конец. Герцог потянул Шляпника за рукав. — Пойдём, — тихо прошептал он. И Брейк послушно двинулся следом. ~ʘ~ѻ~ﮦ~ѻ~ʘ~ В вечерней Риверре всегда была своя, особая красота. В центре светились витрины и фонари, создавая разноцветную мозаику ярких сияющих стёкол. На окраинах царила тьма, в которой тлели лишь круглые огоньки сигарет да присыпанные пеплом угольки глаз бродячих псов. Руфус и Зарксис шли по переулку Средней Риверры. Здесь не было особой иллюминации, но были тёплые пятна светящихся окон. Из них лился мягкий свет, озаряющий пожухшую траву и облетевшие кустарники в крохотных палисадничках. Шли молча. Шляпник ощущал, как пальцы герцога скользят по его рукаву и отчаянно давил в себе разрастающуюся с каждой секундой надежду. И всё равно не сдержал полувздоха, когда обнажённая ладонь Бармы коснулась его собственной — тоже без перчатки. Они оба отчего-то решили их сегодня не надевать. Руфус остановился у старого клёна, росшего в углу между домом и аркой, ведущей на параллельную улочку. Резные листья уже совсем покраснели, а засохшие семена разлетелись по округе. Брейку вдруг подумалось, что, возможно, следующей весной здесь проклюнется много маленьких клёнов. И некоторые из них пробьются даже сквозь мостовую. А потом он перестал думать. Потому что герцог дёрнул его за руку и зашептал, отчаянно распахивая глаза. — Зарксис, Зарксис, я такой дурак. Я не хочу, чтобы ты уходил, правда. Прости меня, прости, пожалуйста. Я испугался, что нам обоим будет больно, если мы попробуем. А потом подумал, что, когда ты умрёшь, я посажу в саду белые розы и стану хохотать, глядя на них. Потому что вспомню твой смех. Ты ведь будешь смеяться для меня, Зарксис? Будешь? — Буду, — только и смог произнести Шляпник, абсолютно очарованный таким Руфусом — искренним и смущённым, подсвеченным тёплыми домашними окнами, совершенно волшебным и молодым, с бордовым листком клёна, запутавшимся в волосах, и румянцем на щеках. А потом опомнился и добавил: — Почему розы? — Ты похож на розу, — объяснил герцог, — Белую и растрёпанную. И ты меня, кажется, приручил. А я тебя. Так же, как маленький Принц — Лиса. И теперь я за тебя в ответе. А ты за меня. И я больше не боюсь. Прости, если говорю что-то не то. Я раньше никого не приручал. — Причём тут… Бездна, Ру! Чего ты начитался? — Зарксис рассмеялся и подошёл ближе, практически вплотную, прислоняясь своим лбом ко лбу Бармы и чувствуя — сегодня ему можно всë, — Глупый-глупый герцог. — «Le petit prince», — Руфус выговорил название, будто пролившееся в воздух каплями духов с ароматом роз, — Это была любимая книга моей матушки. И, знаешь, я, кажется, понимаю, почему. В моей родной стране, если смотреть глазами, видно только непрекращающийся снег. Поэтому зорко одно лишь сердце. — И что же сейчас видит твоё зоркое сердце? — маленькая улочка Средней Риверры должна была быть счастлива — столько искренних улыбок Зарксиса Брейка не видело ни одно место этого мира. А герцог зачарованно уставился в глубокий алый глаз напротив, и, проведя кончиками пальцев по бледной щеке, вдруг выдохнул прямо в чужие губы одно короткое слово: — Тебя. И поцеловал. Сам. Первым. А потом, отстранившись, радостно улыбнулся и потянул окончательно растаявшего, простившего ему всë на свете Шляпника за собой. — Мне нужно написать одно письмо! — проговорил он на ходу, — Одному автору. Сказать, что я ему очень благодарен и что он вернулся. — Кто — он? — Зарксис удивлённо-весело поднял брови, — Кто вернулся? — Мальчик с золотыми волосами, который звонко смеётся и не отвечает на вопросы, — Руфус обернулся к нему и расплылся в бесшабашной счастливой улыбке, — Маленький принц вернулся.