Про сон и обещание

      Бакуго открыл глаза и уставился на потолок, который в темноте майской ночи выглядел синим, как густые чернила. Парню не спалось. Подложив руки под голову, он потянулся, размял шею. «Сходить, что ли, на кухню?» – лениво подумал юноша. Стакан воды – холодной, с кубиком льда из морозильника – представился ему весьма привлекательной альтернативой лежанию. Вздохнув, Бакуго перевернулся на бок. Вставать не хотелось. Это было единственным препятствием на пути к освежающему, запотевшему мелкими капельками стакану. А свет из холодильника такой зимний... прямо как свежевыпавший снег. «Все-таки схожу», – решил парень и заставил себя приподняться на локте.       В его комнате не было кровати. Когда студенты только заселялись в общежитие, кому-то в голову пришла идея устроить сравнение интерьеров. Бакуго был одним из немногих, кто отказался. Во многом потому, что считал такие забавы нелепыми – но еще и просто оттого, что немного стеснялся. В конце концов, смотреть в его комнате действительно было не на что. Матрац на полу, вещи свалены, как попало. На письменном столе беспорядок. Так было удобно – но непрезентабельно. Конечно, Бакуго никогда бы ни перед кем не признался, что его это волнует. Ни перед кем.       Парень сел, сдвинул в сторону одеяло и поднялся на ноги. С приходом весны отопление в общежитии отключили, так что теперь иногда чувствовались неприятные сквозняки. Для тех, кто спал на кроватях, это проблемы не представляло – а вот Бакуго приходилось спать, почти не раздеваясь. «В принципе, иногда бывает даже удобно», – отметил парень, шлепая босыми ногами по деревянному полу. На нем была футболка, домашние штаны и – Бакуго ни за что бы не позволил никому этого видеть – теплый серый снуд на шее. Сквозняки с приходом сезона гроз только усилились, а по утрам ему иногда ломило плечи и позвоночник. Закольцованный шерстяной шарф щипал кожу, но к этому можно было привыкнуть. Главное, чтобы никто никогда не увидел.       Сунув снуд под подушку, Бакуго прошелся по комнате, выглянул за окно. Он уже было хотел подойти к двери, как вдруг в коридоре раздались легкие, торопливые шаги – и кто-то отчаянно забарабанил по деревянной поверхности. Стук доносился глухо, ведь ломились не к Бакуго, а в соседнюю комнату. Парень закатил глаза. «Кто это приперся к Киришиме в три часа ночи?» – вздохнул он.       За стеной раздалось громкое «бух» – кажется, его товарищ свалился с кровати. «Топ-топ-топ» – и, наконец, щелкнул замок.       Бакуго, тряхнув головой, и сам направился к выходу, чтобы спуститься-таки на кухню. «Заодно гляну, кому это, блин, не спится», – решил он.       Но внезапно его сердце замерло – потому что парень узнал голос Асуи. И его девушка плакала.       – Киришима-ча-а-ан!.. – донесся до Бакуго ее жалобный голос. – Прости, ква! Я ошиблась... Нет, нет, все в порядке...       В одно движение юноша оказался у двери, отпер замок – и столкнулся с рыдающей в три ручья Асуи. Девушка была в мешковатой зеленой пижаме. Волосы распущены и перепутаны, глазищи широко раскрыты, по щекам текут слезы.       – Слышь, ты чего?! – Бакуго тут же выскочил в коридор и обнял ее, защищая от всего мира. – Обидели? Кто, блин?! – Парень зыркнул в сторону Киришимы, который, недоуменно протирая глаза, стоял в дверях своей комнаты.       – Я вообще не в курсе, что происходит, Баку-бро! – отозвался тот. Несмотря на напряженность всей ситуации, Бакуго с мимолетным удовлетворением отметил, что голос у товарища дал петуха.       – Никто... ничего... – выдохнула Асуи, отчаянно хватаясь за футболку парня. – Кацуки-чан! Кацуки-чан...       – Ну, ну, слышь... – Губы у Бакуго онемели, как после визита к зубному, когда колют обезболивающее. – Асуи, чего плачешь?       – Кацуки-чан! Ква!.. – Девушка приникла к его груди, дыша глубоко и все более размеренно – с видимым облегчением.       Бакуго отвел ее к себе в комнату и закрыл дверь.       – Ну, чего ты? – Его сердце отчаянно колотилось от страха. – Что случилось?       – Сон, – пробормотала Асуи, размазывая слезы по щекам. – Кацуки-чан, сон приснился!..       – Тьфу! – У парня точно гора с плеч свалилась. – Дура... – со слабой улыбкой выдохнул он. – Чего ж так пугать-то?       Девушка зарылась носом в складки ткани и зарыдала – на этот раз тише, но самозабвеннее.       – Мне приснилось, – икая, сказала она, – что ты погиб, Кацуки-чан!.. Я... ква... – Она задрожала от воспоминаний. – Я нашла тебя среди развалин, и ты не дышал... Звала тебя, просила очнуться, но ты не слышал!.. Кацуки-чан, мне страшно, страшно! Ква!       – Тише, тише, – попросил парень, гладя ее по затылку. – Асуи... Не бери в голову, это такая фигня! Слышь? – Бакуго отодвинул от себя девушку, чтобы взглянуть ей в глаза. Та отвела взгляд, и юноше пришлось твердо попросить: – Смотри на меня.       Асуи громко шмыгнула носом, борясь со слезами, и устремила на него затуманенный взгляд.       – Я здесь, – сказал парень.       – Знаю...       – Я не сдохну, слышишь? У злодеев кишка тонка со мной справиться. Веришь?       Цую отчаянно замотала головой.       – Офигела? – опешил Бакуго.       – Я боюсь, боюсь потерять тебя... Пожалуйста, будь осторожным, ладно?       – Слышь, ты веришь, или нет, Асуи?       Девушка обмякла в его объятиях.       – Верю... Только... пожалуйста, ну прошу! Немного поосторожнее... Ква!       – Ладно, – угрюмо пробормотал Бакуго. – Буду. Поосторожнее – в смысле, что эти мобы на мне и царапины не оставят. Асуи, слышишь, я, это... – Он закусил губу. После поступления в Академию и всех тех приключений, что выпали на его долю, многое изменилось. Больше Бакуго не хвалился впустую. Если и говорил что-то такое, так только всерьез, чтобы пути к отступлению не было. Глубоко вздохнув, парень пообещал: – Я всегда буду рядом с тобой, Цую. И никому не позволю обижать тебя, поняла?

***

      Асуи пробиралась меж развалин, залитых солнечным светом. Битва выдалась нешуточной – в руины превратился целый район (к счастью, недостроенный и потому пустой). Девушка перепрыгивала с камня на камень, с одной бетонной плиты на другую, чувствуя себя, как на дне аквариума. Наверное, для маленьких рыбок галька тоже кажется огромными валунами. Яркий, ослепительно-жаркий свет полудня только усиливал сходство. Было душно, как под раскаленной лампой. Пахло горячей пылью и бетонным крошевом. Пахло металлом, пластиком и асфальтом.       Пот заливал глаза девушки. Во рту стоял привкус крови – ничего серьезного, просто прикушенная губа. Но ей было тошно. Голова кружилась от усталости и тревоги. «Где Кацуки-чан?» – снова и снова спрашивала себя Асуи. В последний раз она видела его, крошащего взрывами падающие перекрытия. Где-то в этом районе...       Она остановилась, переводя дыхание. Сердце отчаянно колотилось и холодело. Девушка запрещала себе думать об этом, но все ситуация слишком напоминала ей сон. Тот сон. Асуи засопела. «Кацуки-чан обещал! Ничего не случится!» – одернула она себя. Попыталась позвать своего парня. Но язык прилип к небу...       Перебравшись через очередную бетонную плиту, Асуи увидела его.       Бакуго лежал в центре небольшой воронки, среди брызг раздробленного асфальта. Неподвижный. Бездыханный.       – Нет, ты обещал!!! – Отчаянный вопль девушки эхом отозвался от развалин. – Кацуки-чан, ты слышишь меня?!       Ответа не было. Едва сдерживая слезы, Асуи бросилась к юноше, опустилась рядом с ним на колени.       – Очнись, очнись, очнись... – зачастила она. Затем попыталась взять себя в руки. От паники никакой пользы не было.       Девушка прижалась ухом к его груди, не смея дышать. Ее собственный пульс оглушительно отдавался в висках, так что расслышать что-либо было невозможно. Кусая губы, Асуи сняла с головы защитные очки и поднесла один из окуляров к губам юноши. Не запотеет ли от дыхания? Пусть хоть совсем слабого! Нет.       Чувствуя, что голова идет кругом, а руки слабеют, девушка наклонилась к Бакуго и начала делать искусственное дыхание. Давить ладонями на его грудь, вдувать воздух в бессильно приоткрытый рот. Прислушиваться. Повторять. Раз за разом. Слез не было. Она желала лишь одного – проснуться...       Наконец Бакуго вздрогнул и судорожно вздохнул. Асуи ухватила его за плечи.       – Кацуки-чан!       Он был без сознания, но дышал.       – Проснись! Ну проснись же! – вскрикнула девушка, обнимая его. Хотя имела ввиду себя. «Скорей бы проснуться...» – подумалось ей. Асуи прижалась виском к груди любимого юноши и соскользнула в обморок.

***

      Бакуго не пришел в себя – ни через час, ни через день. Положенный в больницу на территории Академии, он круглосуточно находился под присмотром медиков – и Асуи. Девушка держалась за его руку, когда их нашли – бессознательными, среди развалин. Она держала его, когда парня грузили на носилки. Когда перекладывали на койку. Когда обследовали, и пытались помочь...       Приходила Исцеляющая, но ее причуда оказалась бесполезной. Вытащить парня из забытья она не могла. Цую сидела на табуретке рядом с кроватью и, клюя носом, держала, держала, держала Бакуго за ладонь. Падала спать на уголочек подушки. Вздрагивала, когда в палату заходили люди. Отчаянно отбивалась, когда ее пытались оттащить от него. Сидела с ним, так и не переодевшись из геройского костюма в обычный. С растрепанными, запыленными волосами и отчаянным взглядом. Но слез все еще не было.       – Он обещал, – глухо отвечала она на любые вопросы. – Он обещал, он обещал...       В больницу приходили одноклассники. Приходил Мидория, приходила Урарака.       – Пожалуйста, хотя бы попей, – попросила она Асуи.       Девушка отвернулась, но потом все же приняла бутылку воды с заранее отвинченной крышкой – иначе бы ей пришлось отпустить Бакуго, а этого было делать нельзя...       Мидория и Урарака сидели какое-то время, пытаясь в чем-то убедить Асуи, но та не слушала.       – Цую-чан, ну пожалуйста, умойся... – слезно попросила ее подруга.       – Не могу... он ведь очнется... сейчас очнется... он обещал, – пробормотала Асуи. – Нельзя... отпускать... я в него верю!       – Цую-чан! – Мидория подался вперед. – Очень просим...       Та лишь покачала головой. Парень с девушкой бессильно переглянулись, но уйти не спешили. В конце концов, для Мидории Бакуго был другом детства.       Через какое-то время пришел Киришима. За ним – Каминари. В четыре голоса студенты стали упрашивать Асуи сдаться. Именно так она это воспринимала. Сдаться, отпустить, уйти?       – Нет, нет!       Наконец в голову Каминари в кой-то веки пришла идея.       – Цую-чан, – неожиданно мягко и серьезно попросил он, – давай мы подержим его за тебя. – Глаза парня вдруг наполнились слезами, что было страшнее, чем вид израненного Бакуго. Асуи почти точно уверилась, что все это сон.       – Да, верно! – Голос Киришимы дрогнул совершенно не по-мужски. Парень насупился, чтобы не разрыдаться, и первым положил руку на предплечье бессознательно лежавшего друга.       Мидория последовал за ним. И Каминари, и Урарака. Увидев это, Цую надломилась.       – Только держите покрепче, – прошептала она и вышла из палаты на подгибающихся ногах.       Умылась.       Переоделась.       И вернулась обратно.       Четыре пары сочувственных глаз уставились на нее, как на раненую птичку.       – Сколько ты уже здесь? – спросил Киришима.       – С момента, когда привезли Каччана, – ответил за девушку Мидория.       Урарака горько вздохнула. Цую вновь взяла Бакуго за руку.       – Спасибо, – прошептала она. – Спасибо вам, Очако-чан, Мидория-чан... – Немножко посвежевшая, смывшая пыль с лица, девушка опустила голову на подушку, рядом с виском Бакуго, и почти тут же крепко заснула.

***

      На следующий день Академию посетили родители юноши. Даже когда они вошли в палату – высокая, уверенная в себе женщина с волосами цвета липы, и немножко сутулый усатый мужчина, выглядывающий из-за ее плеча – даже тогда Асуи отказалась покидать Бакуго.       – Не могу, – просто сказала она. – Он обещал... мы с ним... – Надо было всегда говорить правду, и девушка, опустив глаза, прошептала: – Я его девушка. Наверное...       Мицуки, мать Бакуго, было нахмурилась, но ее муж вдруг сказал:       – Пусть останется. Она, ведь, значит... тоже в каком-то смысле, семья. Правда?       В любое другое время Асуи бы покраснела, разрыдалась бы от счастья и умиления. Преисполнилась бы благодарности к этим добрым людям, которые вот так, без вопросов, просто приняли ее. Но сейчас у нее было кое-что поважнее: держать ладонь Бакуго и не плакать.

***

      В палате было светло и свежо – все окна открыли настежь. Асуи сидела, поглаживая костяшки парня, и рассеянно слушала, как Дэвид Шилд, прилетевший с Ай-Острова, обсуждает ситуацию с медиками.       – Если Бакуго не очнется в ближайшие двенадцать часов, – сказал американец, – то боюсь, что это надолго. Возможно, навсегда.       Асуи покачала головой.       – Он обещал, – одними губами прошептала она. Как будто ее кто-нибудь слушал. Как будто слезы, дрожащие в уголках глаз, могли что-нибудь изменить.

***

      Двенадцать часов закончились к девяти вечера. Бакуго все так же лежал, не приходя в сознание. Свет в палате выключили, окна закрыли на ночь. Цую, стиснув зубы, чтобы не зарыдать, прилегла на край подушки. Она уже почти не чувствовала руки любимого – за все часы, проведенные рядом, девушка привыкла к ней, как привыкают к кольцам, браслетам. «Только бы не заплакать», – вздохнула Асуи и закрыла глаза.

***

      Она проснулась посреди ночи, ничего не понимая – где она, что случилось, и не привиделось ли ей все произошедшее. Нащупала ладонь Бакуго. Надежда, отчаянная, заполняющая все ее существо, окрылила девушку. Ей показалось, что она снова в комнате парня, спит на его матрасе, завернувшись в его одеяло – а он прилег на пол и держит ее за руку, прогоняя кошмары. С ним не страшно. Он рядом, и все хорошо... На шее у него тот самый снуд, защищающий от сквозняков. Как же Бакуго покраснел, когда она, взбивая подушку, обнаружила под ней серый шарф! Казалось, темная комната тогда осветилась, так пылали у парня щеки. Асуи протянула ему снуд и сказала: «Ква, мне совсем совестно! Ты же замерзнешь без одеяла». Но Бакуго ответил: «Фигня! За слабака меня держишь?» – а утром уже шмыгал носом... Потом они вместе ходили к Яойорозу – просить создать какой-нибудь чудо-спрей от простуды. Как было бы хорошо вернуться туда!       Но нет. Под ее ухом была больничная подушка. Сама Асуи полусидела-полулежала на краю койки, под ногами чувствовалась холодная табуретка. Бакуго, все еще без сознания, дышал ровно и тихо.       Цую моргнула, и несдерживаемые больше слезы хлынули из ее глаз. Слезы любви. Слезы горечи. Слезы отчаяния.       – Кацуки-чан! – еле слышно позвала девушка. – Ну пожалуйста... очнись! Обещал же! – Она задрожала от рыданий. – Ты обещал мне! – заканючила она в голос. – Пожалуйста, не покидай! Я же люблю тебя... Так сильно люблю! Ну вернись же, пожалуйста, прошу! Ты сдерживаешь свои обещания!       Рука юноши легонечко сжала ее пальцы. Жалко сопя, Асуи приподняла голову.       – Кто... – слабо-слабо хрипнул Бакуго.       – Кацуки-чан?! – Девушка уже была на ногах, и, не отпуская любимого, жала свободной рукой на кнопку вызова медсестры. – Кацуки-ча-а-ан!..       Молодой человек приоткрыл глаза.       – Кто... обидел... – прошептал он.       Асуи, задыхаясь от слез, приникла губами к его щеке, а затем всхлипнула:       – Никто, Кацуки-чан... совсем никто...