***
Асуи пробиралась меж развалин, залитых солнечным светом. Битва выдалась нешуточной – в руины превратился целый район (к счастью, недостроенный и потому пустой). Девушка перепрыгивала с камня на камень, с одной бетонной плиты на другую, чувствуя себя, как на дне аквариума. Наверное, для маленьких рыбок галька тоже кажется огромными валунами. Яркий, ослепительно-жаркий свет полудня только усиливал сходство. Было душно, как под раскаленной лампой. Пахло горячей пылью и бетонным крошевом. Пахло металлом, пластиком и асфальтом. Пот заливал глаза девушки. Во рту стоял привкус крови – ничего серьезного, просто прикушенная губа. Но ей было тошно. Голова кружилась от усталости и тревоги. «Где Кацуки-чан?» – снова и снова спрашивала себя Асуи. В последний раз она видела его, крошащего взрывами падающие перекрытия. Где-то в этом районе... Она остановилась, переводя дыхание. Сердце отчаянно колотилось и холодело. Девушка запрещала себе думать об этом, но все ситуация слишком напоминала ей сон. Тот сон. Асуи засопела. «Кацуки-чан обещал! Ничего не случится!» – одернула она себя. Попыталась позвать своего парня. Но язык прилип к небу... Перебравшись через очередную бетонную плиту, Асуи увидела его. Бакуго лежал в центре небольшой воронки, среди брызг раздробленного асфальта. Неподвижный. Бездыханный. – Нет, ты обещал!!! – Отчаянный вопль девушки эхом отозвался от развалин. – Кацуки-чан, ты слышишь меня?! Ответа не было. Едва сдерживая слезы, Асуи бросилась к юноше, опустилась рядом с ним на колени. – Очнись, очнись, очнись... – зачастила она. Затем попыталась взять себя в руки. От паники никакой пользы не было. Девушка прижалась ухом к его груди, не смея дышать. Ее собственный пульс оглушительно отдавался в висках, так что расслышать что-либо было невозможно. Кусая губы, Асуи сняла с головы защитные очки и поднесла один из окуляров к губам юноши. Не запотеет ли от дыхания? Пусть хоть совсем слабого! Нет. Чувствуя, что голова идет кругом, а руки слабеют, девушка наклонилась к Бакуго и начала делать искусственное дыхание. Давить ладонями на его грудь, вдувать воздух в бессильно приоткрытый рот. Прислушиваться. Повторять. Раз за разом. Слез не было. Она желала лишь одного – проснуться... Наконец Бакуго вздрогнул и судорожно вздохнул. Асуи ухватила его за плечи. – Кацуки-чан! Он был без сознания, но дышал. – Проснись! Ну проснись же! – вскрикнула девушка, обнимая его. Хотя имела ввиду себя. «Скорей бы проснуться...» – подумалось ей. Асуи прижалась виском к груди любимого юноши и соскользнула в обморок.***
Бакуго не пришел в себя – ни через час, ни через день. Положенный в больницу на территории Академии, он круглосуточно находился под присмотром медиков – и Асуи. Девушка держалась за его руку, когда их нашли – бессознательными, среди развалин. Она держала его, когда парня грузили на носилки. Когда перекладывали на койку. Когда обследовали, и пытались помочь... Приходила Исцеляющая, но ее причуда оказалась бесполезной. Вытащить парня из забытья она не могла. Цую сидела на табуретке рядом с кроватью и, клюя носом, держала, держала, держала Бакуго за ладонь. Падала спать на уголочек подушки. Вздрагивала, когда в палату заходили люди. Отчаянно отбивалась, когда ее пытались оттащить от него. Сидела с ним, так и не переодевшись из геройского костюма в обычный. С растрепанными, запыленными волосами и отчаянным взглядом. Но слез все еще не было. – Он обещал, – глухо отвечала она на любые вопросы. – Он обещал, он обещал... В больницу приходили одноклассники. Приходил Мидория, приходила Урарака. – Пожалуйста, хотя бы попей, – попросила она Асуи. Девушка отвернулась, но потом все же приняла бутылку воды с заранее отвинченной крышкой – иначе бы ей пришлось отпустить Бакуго, а этого было делать нельзя... Мидория и Урарака сидели какое-то время, пытаясь в чем-то убедить Асуи, но та не слушала. – Цую-чан, ну пожалуйста, умойся... – слезно попросила ее подруга. – Не могу... он ведь очнется... сейчас очнется... он обещал, – пробормотала Асуи. – Нельзя... отпускать... я в него верю! – Цую-чан! – Мидория подался вперед. – Очень просим... Та лишь покачала головой. Парень с девушкой бессильно переглянулись, но уйти не спешили. В конце концов, для Мидории Бакуго был другом детства. Через какое-то время пришел Киришима. За ним – Каминари. В четыре голоса студенты стали упрашивать Асуи сдаться. Именно так она это воспринимала. Сдаться, отпустить, уйти? – Нет, нет! Наконец в голову Каминари в кой-то веки пришла идея. – Цую-чан, – неожиданно мягко и серьезно попросил он, – давай мы подержим его за тебя. – Глаза парня вдруг наполнились слезами, что было страшнее, чем вид израненного Бакуго. Асуи почти точно уверилась, что все это сон. – Да, верно! – Голос Киришимы дрогнул совершенно не по-мужски. Парень насупился, чтобы не разрыдаться, и первым положил руку на предплечье бессознательно лежавшего друга. Мидория последовал за ним. И Каминари, и Урарака. Увидев это, Цую надломилась. – Только держите покрепче, – прошептала она и вышла из палаты на подгибающихся ногах. Умылась. Переоделась. И вернулась обратно. Четыре пары сочувственных глаз уставились на нее, как на раненую птичку. – Сколько ты уже здесь? – спросил Киришима. – С момента, когда привезли Каччана, – ответил за девушку Мидория. Урарака горько вздохнула. Цую вновь взяла Бакуго за руку. – Спасибо, – прошептала она. – Спасибо вам, Очако-чан, Мидория-чан... – Немножко посвежевшая, смывшая пыль с лица, девушка опустила голову на подушку, рядом с виском Бакуго, и почти тут же крепко заснула.***
На следующий день Академию посетили родители юноши. Даже когда они вошли в палату – высокая, уверенная в себе женщина с волосами цвета липы, и немножко сутулый усатый мужчина, выглядывающий из-за ее плеча – даже тогда Асуи отказалась покидать Бакуго. – Не могу, – просто сказала она. – Он обещал... мы с ним... – Надо было всегда говорить правду, и девушка, опустив глаза, прошептала: – Я его девушка. Наверное... Мицуки, мать Бакуго, было нахмурилась, но ее муж вдруг сказал: – Пусть останется. Она, ведь, значит... тоже в каком-то смысле, семья. Правда? В любое другое время Асуи бы покраснела, разрыдалась бы от счастья и умиления. Преисполнилась бы благодарности к этим добрым людям, которые вот так, без вопросов, просто приняли ее. Но сейчас у нее было кое-что поважнее: держать ладонь Бакуго и не плакать.***
В палате было светло и свежо – все окна открыли настежь. Асуи сидела, поглаживая костяшки парня, и рассеянно слушала, как Дэвид Шилд, прилетевший с Ай-Острова, обсуждает ситуацию с медиками. – Если Бакуго не очнется в ближайшие двенадцать часов, – сказал американец, – то боюсь, что это надолго. Возможно, навсегда. Асуи покачала головой. – Он обещал, – одними губами прошептала она. Как будто ее кто-нибудь слушал. Как будто слезы, дрожащие в уголках глаз, могли что-нибудь изменить.***
Двенадцать часов закончились к девяти вечера. Бакуго все так же лежал, не приходя в сознание. Свет в палате выключили, окна закрыли на ночь. Цую, стиснув зубы, чтобы не зарыдать, прилегла на край подушки. Она уже почти не чувствовала руки любимого – за все часы, проведенные рядом, девушка привыкла к ней, как привыкают к кольцам, браслетам. «Только бы не заплакать», – вздохнула Асуи и закрыла глаза.***
Она проснулась посреди ночи, ничего не понимая – где она, что случилось, и не привиделось ли ей все произошедшее. Нащупала ладонь Бакуго. Надежда, отчаянная, заполняющая все ее существо, окрылила девушку. Ей показалось, что она снова в комнате парня, спит на его матрасе, завернувшись в его одеяло – а он прилег на пол и держит ее за руку, прогоняя кошмары. С ним не страшно. Он рядом, и все хорошо... На шее у него тот самый снуд, защищающий от сквозняков. Как же Бакуго покраснел, когда она, взбивая подушку, обнаружила под ней серый шарф! Казалось, темная комната тогда осветилась, так пылали у парня щеки. Асуи протянула ему снуд и сказала: «Ква, мне совсем совестно! Ты же замерзнешь без одеяла». Но Бакуго ответил: «Фигня! За слабака меня держишь?» – а утром уже шмыгал носом... Потом они вместе ходили к Яойорозу – просить создать какой-нибудь чудо-спрей от простуды. Как было бы хорошо вернуться туда! Но нет. Под ее ухом была больничная подушка. Сама Асуи полусидела-полулежала на краю койки, под ногами чувствовалась холодная табуретка. Бакуго, все еще без сознания, дышал ровно и тихо. Цую моргнула, и несдерживаемые больше слезы хлынули из ее глаз. Слезы любви. Слезы горечи. Слезы отчаяния. – Кацуки-чан! – еле слышно позвала девушка. – Ну пожалуйста... очнись! Обещал же! – Она задрожала от рыданий. – Ты обещал мне! – заканючила она в голос. – Пожалуйста, не покидай! Я же люблю тебя... Так сильно люблю! Ну вернись же, пожалуйста, прошу! Ты сдерживаешь свои обещания! Рука юноши легонечко сжала ее пальцы. Жалко сопя, Асуи приподняла голову. – Кто... – слабо-слабо хрипнул Бакуго. – Кацуки-чан?! – Девушка уже была на ногах, и, не отпуская любимого, жала свободной рукой на кнопку вызова медсестры. – Кацуки-ча-а-ан!.. Молодой человек приоткрыл глаза. – Кто... обидел... – прошептал он. Асуи, задыхаясь от слез, приникла губами к его щеке, а затем всхлипнула: – Никто, Кацуки-чан... совсем никто...