Homo homini lupus est (Человек человеку волк)

Если убить в себе зверя, так что же останется? (Гарри Симанович) А ей-Богу, вчерашней ночью Так хотелось бежать в тайгу И, порвав этикеты в клочья, Волком выть в голубом снегу! Волчий вой, волчий глаз кровавый – Чем он хуже фальшивых фраз С плесневелой дрянной приправой Всех корыстей, кипящих в нас? Надоело мерзавцам верить, Надоело терпеть обман – Да не проще ли просто зверем Перемахивать свой капкан? Не честнее ли скинуть маски, Сил набраться, и на бегу Без сомнений, интриг, указки Зубы в горло вонзить врагу?! Воют волки в промерзлой чаще, Волчьи души тоской свело… Пойте, братья! Не с вами страшно – В человечнике тяжело. (Константин Присяжнюк) - Ты перешел все границы, Руди! Не ожидал от старого друга. Вольфганг Кестнер стиснул рукоять кинжала, но не вынул его из ножен. Бесполезно и абсолютно несвоевременно. Все уже случилось. Или случается в данный момент. Кровавым сверкнули камни браслета на узком гибко-угловатом запястье советника. Вольфганг всегда любил рубины. Хотя они ему не идут. - Превратить «Неистовых» в пушечное мясо. Сделать этим мясом моего сына! Теперь и глаза налились алым. У Кестнера какие-то проблемы с генетикой, он почти альбинос, и все его дети рождались мертвыми. Все, кроме последнего. Дернулась верхняя губа, и… советник владыки тяжело рухнул на стул. Тонкие, сухие, болезненно-белые пальцы нервно стиснули бумагу донесения. Рудольф откинулся на спинку кресла. - У меня не было выбора, Вольфганг. Мараон грозил нам войной. Подумай, какой скандал: у жены посла родились белые волчата. - Эта мараонская потаскуха слишком глупа, ее перетрахала половина гвардии владыки, а она понесла от Зоргена. - Говорят, у них была любовь, - поднял бровь Рудольф и разозлил советника окончательно. - Любовь?! Что за глупость? Мой сын не способен чувствовать, тебе ли не знать! Их взгляды, наконец, встретились. О, это сладкий момент! Увидеть слабость, растерянность, неистовую ярость в глазах всемогущего советника престарелого владыки рода. Болтали, что скоро Вольфганг займет его место, но маршал не боялся. - Я знаю. Знаю, куда больше, чем ты, мой друг. Видишь ли, настало время, все сложилось один к одному. Перстень на среднем пальце в ярком свете свечей не блестит – рубин, будто темный кровяной сгусток, поглощает лучи, пульсирует, опасный, как и его хозяин. Интересно, Зорген тоже носит рубины? - Так это месть за того мальчишку? – неверяще, с надеждой, что ошибся, морщится Вольфганг. – За безродного щенка, который посмел ранить моего наследника? - Ты прав во втором, но не прав в первом. Это не месть. Советник сцепил пальцы возле морщинистой шеи. - Ты поплатишься, Руди. Я никогда не забуду того, что ты натворил. - Я не боюсь угроз. - Зря. Вольфганг стиснул, скомкал лист донесения. Его лицо болезненно скривилось, губы дрогнули, но не хищно, а жалко. Он хотел еще что-то сказать. Припугнуть, сделать больно. Но не нашел слов. Так и ушел, сбуровив ногами красную ковровую дорожку. Когда сутулая спина исчезла в темноте коридора, маршал достал портсигар и поспешно закурил. Двумя неделями раньше. Проклятое ясное небо резало глаза пронзительным светом. Можно сколько угодно убеждать себя, что дневной свет не враг нам, вышним, звериное тело реагирует суженным зрачком и сощуренными глазами. От солнечных лучей и колючего ветра хотелось закрыться ладонью, но я лишь сильнее щурился, глядя, как в белые мишени кучно ложатся пули. - Неплохо, - одобрительно усмехнулся Михаэль с законной гордостью за своих солдат. Мы приняли небольшой отряд без малого два года назад, впрочем, тогда это и отрядом назвать было трудно – в гарнизоны приграничных крепостей забирали деревенских увальней да калек, куда больше предпочитавших дубины, а не клинки. Теперь это отменные воины, меткие, будто научились стрелять раньше, чем ползать. - Но не идеально, - ответил я, - кроме того, мишени неподвижны, в отличие от клятых, которые прыгают, как чертовы лягушки. Михаэль тут же выпрямился, рявкнул на подчиненных: - Целиться лучше, мазилы! Кто не попадет в голову, останется без стотрава! Младший коммандер схватил ружье и встал на линию, собственным примером показывая, как нужно стрелять в волков. Михаэль – лучший помощник, которого мог бы желать опальный командующий гарнизоном. Несколько раз я писал прошения о переводе молодого офицера в штаб Альдеринка, и маршал присылал положительный ответ. Но Михаэль отказывался покинуть Рац и мою особу. От грохота выстрелов закладывало уши, серебристая снежная пыль искрилась в воздухе. - Цельтесь в голову, - срывая голос, кричал Михаэль, - клятых можно остановить только выстрелом в голову. Если не попали – вы трупы! - А знаешь, что чувствует волк, когда ему в голову попадает пуля? – вкрадчиво поинтересовался кто-то, стоящий у меня за плечом. – Вначале толчок, будто на тебя налетел кто-то массивный, кто-то из своих. Ты даже не почувствуешь, как пуля раздробит твою лобную кость и проникнет в полость черепа. Она порвет твои мозги, а ты будешь пребывать в счастливой уверенности, что все еще невредим. Но в тот момент, когда она подойдет к затылочной кости, она замедлит свое движение и выворотит кусок твоего серого вещества из здоровенной раны на затылке. Там будет месиво из обломков костей и отвратительной багрово-серой массы. Я стиснул зубы, но десны, против воли, зачесались, готовясь выпустить клыки. Он появился, как всегда, не вовремя. Чертов сукин сын! - А знаешь, что самое страшное, Эрих? – ласково шепнул он мне на ухо, в то время как его рука обняла мои плечи. – Ты не умрешь. Ты будешь корчиться в снегу, скрести лапами в бесплодных попытках собрать содержимое своей жалкой черепушки. Ты будешь выть от нестерпимой боли двое суток, пока благословенная луна не залечит твою рану. Тогда ты очнешься от бреда и снова завоешь – от проклятой тоски и нестерпимой жалости к самому себе. А в основании черепа будут скрипеть и щелкать не сросшиеся осколки костей. - Чего тебе надо, Зорген? – не выдержал я. Слишком яркая картинка встала против воли в моей голове. - Я хочу поговорить о наших делах, - светским тоном откликнулся он. Можно смеяться или скрипеть зубами, неважно, все речи Зоргена Кестнера, коммандера «Неистовых» начинались с «Я хочу». - У меня через час, - отчеканил я и, развернувшись, покинул стрельбище. Через час я стоял в своем кабинете и, заложив руки за спину, наблюдал, как злое дневное солнце, такое слабое зимой и, наверное, оттого ядовито-яркое, садится за гребень дальнего сосняка. Зорген Кестнер опаздывал, как, впрочем, и всегда. Я давил в душе глухое раздражение и досаду. Интересно, чем я так сильно досадил Рудольфу, в чем провинился, если он направил мне в подмогу этого ублюдка? Кому, как не маршалу, знать, что связывает двух бывших питомцев военной школы. Я помню день, когда впервые увидел Зоргена так, будто это было вчера. Слухи о новичке, который должен был стать нашим боевым товарищем, пронеслись по школе за неделю до его появления. Хотя, помилуй Волчица-мать, каким товарищем?! Мы все там были соперники, лютые конкуренты, безжалостные и бездушные, готовые рвать друг друга в клочья, чтобы получить шанс дышать колючим морозным воздухом и топтать мерзлые площади Альдеринка. Итак, слухи… они всегда неслись впереди Кестнера и вились позади него, подобно мухам, слетающимся на запах падали. Болтали, что у него пять лап, и он вскормлен кровью вместо материнского молока, что он сын самого могущественного в Дархайме вельможи, что находится в родстве с черными колдунами, и один взгляд его алых глаз убивает наповал, как серебряная пуля. Я немного опасался встречи с ним. Я был сильно разочарован, когда его увидел. Правдой оказался лишь слух о его происхождении. Бесшумно влетевший белый волк испортил свое появление быстрым, каким-то суетливым встряхиванием, став разом похожим на шелудивого кобеля. - Опаздываешь, - сказал я. Мелкие колкие снежинки опали на пол и растаяли. Зорген стал подниматься на задние лапы, еще толком не сменив облик, и выглядело это уродливо и нелепо. Я отвернулся к закату. - Сходи, оденься. Время есть. Коммандер не может приказывать другому коммандеру, тем более, сыну советника. Но Руди будто пошутил над нами, направив Кестнера под мое начало, вынудив его подчиняться. Если б я был более тщеславен, эта белобрысая тварь поселилась бы на стрельбище, чтобы с утра до ночи отрабатывать маневры со своими хвалеными «неистовыми». Он проводил дни и ночи в кабаке. Мне было противно его трогать. Зорген вернулся через минуту, полностью одетый, даже в парадном мундире – ему нравилось покрасоваться. - Любуешься смертью твоего солнца? – спросил он. Алые лучи били в окно, и на бледное лицо легла черная тень от крестовины рамы. В людском облике Зорген выглядел человеком, нормальным – почти. Волнистые волосы, собранные в высокий хвост, имели бледно-золотистый оттенок, редкий для Дархайма, и столь любимый здешними женщинами. Светлые глаза с огромной натяжкой можно было назвать голубыми, сквозь скудную окраску радужки явно пробивалось пламя преисподней, и цвет казался скорее сиреневым, загадочно-блеклым и обманчивым. Глядя на Зоргена, я не мог отделаться от мысли, что природа лепила из него нечто иное, новое, не высшего и не клятого. Лепила, но на полпути передумала. А может, те самые колдуны подсобили. Кое-кто даже назвал бы это отродье красивым. Но я никогда не считал приятным глазу нечто настолько порочное. - Разве оно и не твое? – спросил я. - Мое. Как и ночное. Оба солнца – оба мои. Он подошел близко, стал за моим плечом, так что я различил его запах – острый, мокрый, волчий. - Почему? - Ммм? - Почему Рудольф прислал именно тебя? - Я наказан. В тот раз ты, теперь – я. - А за что наказан я на этот раз? Он рассмеялся, дохнул жаром, окно запотело и тут же разгладилось. - Ты можешь не верить, Эрих. Но я не знаю. В это окно не видно было луны. Но Волчий Бог брал над нами власть, заставляя кровь быстрее бежать по жилам и делая запахи ярче, многообразнее. Я отошел от окна, подальше от Кестнера, пошевелил кочергой угли в камине. - Какие у нас планы? – мгновенно собрался Зорген, заложил руки за спину и сделался похожим на своего отца. Но с ним таким хотя бы можно разговаривать. - На столе привезенная тобой депеша. Прочти. Зорген порывисто прошагал к столу, схватил бумагу и, пробежав глазами, швырнул обратно на столешницу. - Рудольф спятил. - Он предлагает оставить форт и перебраться в Люпинию на зимовку. - И ты собираешься подчиниться? - Я жду снега, который заметет наши следы и скроет флажки и капканы. Зорген засмеялся, нехорошо так, совсем, как раньше. Памятно. - Ты как был псом, так псом и остался. Я стиснул пальцы на рукояти кочерги. Нет, он не сможет вывести меня из себя. Больше – нет. - Сколько лет ты не был в Альдеринке, Эрих? Пять? - Девять. Я почти не помнил город, где прошло мое детство и юность. Только серые, как волчья шерсть, острые шпили башен и округлые камни мостовых. Я ненавидел Альдеринк едва ли не больше, чем Зоргена. - Руди не заступился за тебя тогда. Хотя ты был его любимчиком. Он никогда не заступался за тебя, Эрих. Мощеный галькой плац. Белые сапоги из кожи буйвола, от них шел знатный запах, хотя они не были новыми. Я чувствовал этот запах будто даже всей поверхностью кожи и презирал себя за это. - Никудышный помет. Сойдут на рудниках… - Этого оставьте, - разнесся над плацем властный голос, - вы что, ослепли? Этот щенок непростой… Даже в волчьем обличии я пытался встать на задние лапы. - Мне не нужно его заступничество, ни тогда, ни сейчас, - проговорил я холодно, - я намерен выполнить приказ маршала, а ты будешь подчиняться, Кестнер, - этой фразой я уничтожил то многозначительное «мы», которое позволил себе Зорген. - Ладно, - легко согласился он, - как прикажешь, мой коммандер. Я пропустил издевку мимо ушей. Не стал спорить, и то хорошо. - Организуем разведку. Одновременно нужно будет восстановить разрыв в линии флажков. - Тебе известно, где разрыв? – посерьезнел Зорген. - Нет. У меня нет достаточно обученных людей. Не было до сих пор. Он оскалился. Он был доволен, что я вслух признал свою несостоятельность в качестве коммандера форта. Зорген уселся на стул с благородным изяществом, воспитанным во дворцах и в будуарах жен послов, но явно не в казармах, куда вряд ли заглядывал сверх необходимого. Дьявол, да если бы проклинаемый им Рудольф не гонял нас всех до насквозь мокрых шкур, этот молодец как солдат не стоил бы ломаного гроша. - Я согласен, - самодовольно усмехнулся он, - завтра на закате… - Нет, - возразил я, - пойду я. Ты останешься за меня в форте. Зорген вскочил, и это его движение не содержало ни намека на элегантную небрежность. Стул грохнулся за его спиной. Я видел, как у него задрожали и принялись набухать пальцы – он оборачивался очень-очень быстро. Слишком быстро для высшего. - Остановись! – слегка повысил тон я, с некоторым даже удовлетворением понимая, что смог с легкостью вывести его из себя. Годы не добавили коммандеру «неистовых» ни выдержанности, ни ума. Прорвавшие кожу когти неохотно втянулись назад, Зорген распрямился, только красные радужки с узкими зрачками еще напоминали о вспышке гнева. - Сукин сын! – прорычал он. С замахом ударил по ребру столешницы и взвыл – в человеческом облике приходилось мириться с весьма скромными силами. - Это приказ, Кестнер. Я иду, ты остаешься оборонять форт. Зорген дернул верхней губой. - Я знаю, тебе скучно, - аккуратно отложив кочергу, сказал я. Действительно, кому понравится в деревенской глуши сутки напролет наливаться стотравом и тискать толстозадых кухарок. – Но ты коммандер, и только тебе я могу доверить форт. - Со всей полнотой власти? – неожиданно хитро уточнил Зорген. - Со всей полнотой власти. Разумеется, если это не расходится с приказом маршала Рудольфа. Зорген замер напротив меня, пожирая глазами мое лицо. Я тоже смотрел на него. Все как раньше – дуэль взглядов. Только бы не моргнуть. Такое ощущение, что мускулы лица и челюсти стянуло, свело невыносимой судорогой. Только бы не моргнуть, глядя в эти алые, подернутые блеклой дымкой глаза. И тут он подмигнул мне. Весело засмеялся и ушел. Я точно знал, эта тварь что-то задумала. Я не видел его весь следующий день. Не скажу, что это обстоятельство меня огорчало. За пять проведенных Зоргеном в Раце дней его раздраженный и вызывающе расхристанный вид набил оскомину. Но у меня были и другие дела, прежде всего подготовка к вылазке, которая без преувеличения могла быть смертельно опасной. Клятые подбирались близко к форту, ночами было слышно, как они воют под окнами башен. Провоцируют, сволочи. Они нарочно давали понять, что цепь разорвана, и мы больше не должны считать себя в безопасности. Они угрожали нам осадой, зная или предполагая, что сил у нас немного, зато есть припасы на грядущую зиму, есть теплый кров и женщины. В стаях ценили наших самок за красоту и покорность, несвойственную грубым волчицам клятых. Когда же пойдет этот чертов снег? В полдень я, как и в любой из дней, посетил стрельбище. Дьявольски-чистое, пылающее бледной синевой небо вызывало желание зажмуриться, спрятаться, напоминало, кем мы все родились. Я стоял дольше обычного, пока глаза не стало жечь под веками и от грохота выстрелов не заломило виски. - Отдыхайте, - приказал я бойцам и ушел к себе. Я тщательно приготовил оружие для похода – прочистил и смазал обрез, забил под завязку патронташ, уложил мешочек пороха, бутылек вытяжки из игл хвои, запасной моток веревки с ярко-красными флажками и сухой паек: вяленое мясо и сухари. Два часа я проспал, закрыв ставни, после проснулся, поплескал ледяной водой в лицо. Времени было около шести вечера. Я открыл ставни. За окнами умирало дневное солнце. - Ротбауэр, - окрикнул я, и Михаэль вошел в кабинет. - Мой коммандер, - коротко поклонился он. Я налил себе из графина воды, сделал глоток. - Михаэль, я ухожу в разведку. Отныне и до моего возвращения вы будете выполнять приказы коммандера Кестнера. Младший коммандер Ротбауэр остался спокоен. - Как прикажете. - У вас нет вопросов или пожеланий? Михаэль всегда был сообразительным малым. - Могу ли я выполнять ваши приказы, если они не совпадают с приказами коммандера Кестнера? Сказать, что я удивился, значило бы не сказать ничего. У меня возникло стойкое ощущение, что мой помощник знает больше моего. - Коммандер Кестнер останется исполняющим обязанности начальника форта. Все его приказы, не противоречащие уставу, вы обязаны выполнять. - Понял, - кивнул Михаэль. В этот момент дверь распахнулась, и вошел сам коммандер, чтоб ему икалось. - Добрый вечер, господа, - приятно улыбнулся он, - младший коммандер уже получил наставления от старшего офицера? Ротбауэр вытянулся в струнку, на лице не отразилось ни одной эмоции. - Михаэль, вы уже подчиняетесь мне? Приятно это знать, - Зорген паясничал, проходя мимо нас и устраиваясь у пылающего закатом окна. – Младший коммандер, оставьте нас с Эрихом. Ротбауэр кивнул в ответ на приказ, но перед уходом не удержался от быстрого взгляда на меня. Надо, надо любой ценой вытащить его из этого захолустья! Этот мальчик сделает карьеру, достойную самого Рудольфа Хазе. - Вот, - Зорген дождался, когда захлопнется дверь и поставил на стол пузырек из темного стекла. – Снадобье, отбивающее запах. Наш запах. Колдуны Турманнских гор используют его, чтобы стать похожими на клятых, влиться в стаю. Я нахмурился. Зорген расстегнул мундир и стащил его, небрежно бросив на пол. - Я не знаю, чего они добиваются, участвуя в Танце Звезд, но еще ни один волк не признал в них вышних. - Что ты делаешь? – оторопел я, когда рубашка Кестнера полетела вслед за мундиром, а он сам взялся стаскивать сапоги. Зорген поднял на меня взгляд, полный недоумения. Он не ответил, словно не сомневался в риторичности вопроса. Стянул сапоги и расстегнул пояс брюк. Я смотрел на его голую бледную спину, идиотски-розовую в свете вечернего солнца. Но не мог думать ни о чем, кроме шрама между четвертым и пятым ребром слева, недалеко от сердца. Я был тогда уверен, что достал. Бил наверняка. Серебром. Зорген разделся догола и предстал предо мной без стеснения. - Помоги мне, - попросил он, развинчивая пузырек, - мне не дотянуться до спины. Я прикладывал усилия, чтобы не сорваться. Это казалось мелкой местью за вчерашнее. Или даже не мелкой, а крупной и дьявольски хорошо продуманной. - Тебе не потребуется маскировка, Кестнер. - Ты уверен? В таком случае, я готов оказать тебе ответную любезность. Раздевайся. - Благодарю, но я сам, - ему все-таки удалось пошатнуть мое равновесие, - объясни, какого дьявола ты делаешь? - Я собираюсь с тобой в разведку, - Зорген отвернулся к окну, я не мог отвести глаз от снежно-белой кожи и уродливого багрового рубца у него между ребрами, рана, как видно, долго гнила, несмотря на усилия лучших лекарей. Рубец был большим и словно бы втянутым внутрь. - Ротбауэр, - крикнул Зорген прежде, чем я успел возразить. Михаэль тут же распахнул дверь и замер в проеме в ожидании приказаний. Он увидел голого Кестнера, но на его лице не дрогнул ни один мускул, словно он ожидал чего-то подобного. - Михаэль, как ваш новый коммандер, я приказываю вам принять на себя командование фортом на время, пока мы с Эрихом будем отсутствовать. Распоряжайтесь людьми, как вам заблагорассудится, но чтобы ни одна клятая морда не подошла к стенам ближе, чем на оружейный выстрел. Чертова тварь! Я готов был расхохотаться над ловкостью и легкостью, с которой он меня провел. Я сам дал ему полномочия, и он ими с готовностью воспользовался. Но, клянусь Матерью-волчицей, он еще пожалеет, что решился на такую глупость. - Михаэль, - светским тоном сказал я, - выполните мою просьбу: натрите коммандера Кестнера маскирующим настоем. Да хорошенько, ведь мы идем в разведку. Ротбауэр бросил на меня быстрый взгляд, он мог и не подчиниться – ведь это не приказ, но все же подошел к Зоргену и взял в руки бутылочку с остро пахнущей хвоей и какими-то шишками жидкостью. Кестнер улыбнулся мне, нехорошо, одной половиной рта и повернулся к нему спиной, упирая руки в оконную раму. Тусклый свет агонизирующего солнца лег на его лицо и грудь, а я подумал, что это дурной знак. Стоять напротив окна, когда воюют небесные боги и смотреть на их битву может только такой отчаянный дурак, как сын советника. Я смотрел, как широкие, шершавые ладони Михаэля скользили по спине коммандера, сильно, резко, выжимая взбугрившиеся под болезненно-белой кожей мускулы. Я вспоминал, как мы впервые сцепились. Два гордых, глупых щенка, один безродный, а другой с именитым отцом, это решило все дело. Я не помню, кто первый крикнул о рыжем клоке в моей черной шкуре, это был не Кестнер, кто-то другой, но Зорген с радостью поддержал, ибо нет развлечения лучше, чем травить ближнего. - Сын рыжей суки! Сын безымянной рыжей суки! – орал он. – Твоя мать подзаборная рыжая… Я вцепился ему в глотку, еще толком не обернувшись. Ярость застилала глаза, так что на раздумья не было времени. Глупец, я забыл тогда, что оборачиваюсь куда медленнее, чем остальные. Меня еще выкручивало в трансформации, кожу колола продирающаяся сквозь нее шерсть, оглушительно звенело в голове, а он уже висел на моей холке, пытаясь перегрызть позвоночник. Зорген громко рычал, клацал зубами, крепко вдавив лапу в выемку между лопаток – только так удавалось держать волка. Но я знал, что он красуется, а не дерется. Я выполз из-под него и вцепился, уже не в горло, а в переднюю лапу. Меня оглушил почти человеческий крик боли… и тут же что-то острое прошлось по моему боку, а вой Зоргена сменил тональность. Рудольф, тогда еще не маршал, а старший коммандер, огрел нас плеткой и велел облить, разгоряченных, ведром ледяной воды. Для волка нет большего унижения, чем быть облитым водой. Потом мы оба лежали на лавках в конюшне, а мохнатый даже в человечьем виде конюх Гюнтер раскрашивал наши спины алыми полосами. Зорген выл и клялся, что его отец порвет всех на лоскутки, я молчал, мне некого было призывать в защитники. - Михаэль, вы не обиделись? – спросил я, когда Кестнер, обернувшись волком, убрался, наконец, из моего кабинета. – С моей стороны было бестактно приказывать вам такое… - Я не обижен, господин. Но на вашем месте я был бы осторожен, мне кажется, коммандер что-то затевает. - Почему вы так думаете? – озадачился я. Вспомнилось настойчивое желание паркетного офицера самому отправиться в разведку, его вопросы относительно места разрыва в цепи флажков. Мог ли Зорген сговориться с клятыми? Это безрассудно и опасно, но Кестнер никогда не отличался излишней рассудительностью. За выдворение из Альдеринка он может желать мести Рудольфу и владыке. - Его люди сеют раздор в рядах наших бойцов, высмеивают, провоцируют к драке одних, а другим сулят деньги и славу за верность коммандеру Кестнеру. Я не могу ручаться, что в ваше отсутствие «неистовые» не поднимут мятеж. - Не поднимут, пока Зорген будет со мной, - сказал я, решившись. По крайней мере, он – знакомый враг, я знаю, чего от него ждать, и буду наготове в любой ситуации. Михаэль неожиданно улыбнулся. - Помочь вам натереться? - Не стоит, я справлюсь сам. Можете быть свободны. Ночное солнце горело ярко, искрами земных звезд слепя глаза. Я бежал, с непривычки путаясь в сугробах – старею, что ли? – держа в зубах мешок с поклажей и стараясь не выпускать из поля зрения Кестнера. Белый мчался стрелой, у него было явное преимущество – масть. В один момент я понял, что потерял его из виду и даже запаха не чую. Волчий бог видит, если эта гадина сдаст меня клятым, до него я доберусь в первую очередь. Я наткнулся на него довольно скоро, Зорген купался в снегу. Дрыгал лапами, как щенок, возил холкой по сугробу и повизгивал от удовольствия. Я замер перед ним, бросил мешок и попытался отдышаться. Из пасти вырывался густой плотный пар. - Присоединяйся, - позвал меня его взгляд. Мы почти утратили способность читать мысли, но Зорген думал просто, ярко и громко. Я фыркнул в ответ на предложение, никогда не находил удовольствия в снежном купании, потом между твердыми шерстинками шкуры забьются кристаллики снега, будут колоться, а, растаяв от горячечного бега, после смерзнутся, создавая ледяной панцирь. - Серьезно? – засмеялся Зорген. – Не хочешь? Вот дурень… И снова нырнул в снег. - Времени мало, пошли, - коротко рыкнул я на него и, не дожидаясь ответа, подхватил мешок. Я не знал в точности, где проходит граница флажков, поэтому нашли мы ее случайно – Зорген налетел на красную тряпку и в ужасе шарахнулся от нее. Меня чуть не сбил с ног его панический страх – сработали стайные инстинкты, передающие информацию об опасности. Мы оба кубарем полетели в сугроб. Кестнер приземлился на меня, придавив своим раскаленно-жарким, белым телом. Я спихнул его, заметив, какие у него дикие, налитые кровью глаза. Зверь, что с него возьмешь! Я не боялся флажков. Не то чтобы совсем, внутренний трепет ощущался помимо воли, но я хорошо помнил, что это просто ткань, пропитанная красителем и ржавой водой. Это знали все наши воины. Зорген мотнул башкой, зыркнув на меня обозленно, потрусил дальше, стараясь держаться на расстоянии от растяжки. - Боишься? - А ты нет? - Нет. - Псина, - мрачно буркнул он. Будь он в человечьей шкуре, наверняка еще бы сплюнул, чтобы выразить презрение. Ночное солнце поднялось, и в дальнем лесу зазвучала песня клятых. Не знаю, верили ли они в Волчьего бога и в Волчицу-мать, но они всегда пели на нарастающую луну, приветствуя свое светило хором. Зорген вскинул голову, прислушиваясь, замедлил бег. - Не останавливайся! – скомандовал я. – Закончим, пока они поют. Он неуверенно покосился на лес и продолжил путь. - Ты видишь цепь? – спросил он через некоторое время. Я остановился, принюхиваясь. - Нет. Вот оно, мы нашли разрыв. Оборачивайся. Удовольствие было ниже среднего – по пояс в снегу голышом извлекать из мешка одежду и напяливать ее на себя. Я порадовался, что не стал купаться в снегу с Кестнером, тот сейчас оказался в еще более неприятном положении – шкура смерзлась и не желала втягиваться. Он лежал обнаженный в снегу, беспомощно терся хребтом о колючий, блестящий в лунном свете, наст. - Да помоги же мне, Эрих, - злобно щелкнул он почти втянувшимися в десны клыками. Пришлось лезть в сугроб, накидывать на этого хронического идиота теплый тулуп и жесткой рукавицей счищать с загривка ледяную корку. - Сп-пасиб-бо, - простучал зубами коммандер, дрожащими руками натягивая портки. Я прислушался – клятые еще пели. Надо поскорее починить цепь флажков, если нас учуют их разведчики, нам несдобровать. Обойдут со стороны разрыва и нападут стаей. - Хорош-шо поют, - заметил Зорген, подбираясь к флажкам и с некоторой оторопью поднимая руками перегрызенную веревку, - но я все еще думаю, что пускать их в крепость нельзя… - Нас держит только одна несчастная цепь, - возразил я, прикручивая к веревке на месте разрыва конец новой растяжки, - и, видишь, у клятых нашелся умелец, сумевший ее перегрызть. Зорген снова обернулся на лес. - Судя по вою, их немного. Одна вылазка, и мы уничтожим всю стаю. - Или поляжем все сами, если примем желаемое за действительное. Все, Зорген, я больше не намерен обсуждать приказы командования. Мы уходим в Люпинию на зимовку, там четыре растяжки и много капканов, а стены крепче, чем в Раце. - А ты не подумал, что наше отступление даст им моральное преимущество. Эти звери понимают только силу, отступи один раз – и они не остановятся, пока не загрызут тебя в твоей собственной спальне. - Кто же им позволит? – огрызнулся я, отчасти разделяя его опасения. - Руди позволит. Потому что ему плевать. На тебя, на меня, на всех нас… - Заткнись уже! – вызверился я. – Приказы… - …командования не обсуждаются, знаю-знаю, - ехидно ответил Зорген, - недаром у тебя на холке рыжий клок. Я зарычал. В человечьем виде я вдруг почувствовал, что глаза застилает пеленой крови, а тело начинает трансформироваться… Стоп! Эта тварь больше не доведет меня. Хватит наделанных глупостей. Зорген поглядывал на меня и скалился. Вдруг он хищно, по-волчьи развернулся всем корпусом. - Разведчики! - В мешке обрез, достань и заряди, - велел я, - вижу конец цепи, надо успеть. Я бежал, держа в руках моток веревки и разматывая ее на ходу. Зорген следовал за мной, держа в руках обрез. Два заряда, и даже не серебро, это ничтожно мало, если разведчики клятых идут стаей. Волки бегут быстрее, чем Кестнер перезаряжает, я справился бы лучше, но Зорген до ужаса боится флажков и не сможет восстановить растяжку. Я ухватился за конец веревки, оглянулся и увидел, как дрожит сдвоенное дуло обреза, глядя в мою сторону. Зорген смотрел прямо с видом полным решимости. А ведь Михаэль предупреждал меня, что коммандер может оказаться предателем. Вот только интересно, он и правда сговорился с клятыми, или просто метит на мое место. - Не оборачивайся! – коротко рявкнул Зорген и выстрелил. От грохота и дыма я на миг оглох и ослеп. Мне даже показалось, что я уже мертв. Как там говорил Зорген: «Ты еще считаешь себя невредимым, а пуля уже разнесла твои мозги». - Быстро, Эрих! – заорал мне прямо в ухо Кестнер. – Они сейчас все будут здесь! Волчьи боги! Что это было? Я оглянулся и увидел лежащего в снегу огромного бурого волка. - Доделывай, а я припрячу труп. - Какой, к дьяволу, труп? Выстрел оглушил меня и лишил способности соображать ясно. Хорошо, хоть замерзшие пальцы лучше меня знали, что делать и быстро связывали куски веревки, восстанавливая растяжки. И тут совсем рядом, у кромки леса раздался вой. Вой – предупреждение, сигнал к сбору и общей атаке. - Эрих, волчья пятка, сюда! – невнятно рыкнул Зорген из заснеженных кустов. Он обернулся прямо в одежде и теперь пытался из нее выбраться. Я рванул на себе меховой тулуп, быстро скинул рубаху, сапоги и штаны, казалось, клятые уже дышат нам в затылки. Белый волк метнулся в сторону. - Прыгай через флажки, дурак! – мысленно закричал я ему. - Сам дурак! – покосился на меня Зорген и рванул в чащу. У меня было ровно три секунды, чтобы решить, что делать. Если сын советника – предатель, то к утру всех обитателей форта сожрут, если не предатель, но попадется в лапы клятых – итог будет тот же самый. Я забросал одежду и вещи снегом и помчался за ним. Бег по ночному лесу – нечто мистическое, даже для меня, истинного сына Дархайма. Лес – колыбель волчьей жизни и его темное прошлое, волчья песня и волчье проклятье. Я бежал по ночному лесу за Зоргеном и ловил себя на мысли, что упиваюсь этим бегом, я хватал горлом холодный, напоенный запахом хвои и влажной шкуры, воздух, вминал подушечки лап в бархатную мягкость нетронутого снега, я вспоминал прошлое, которого у меня, рожденного в каменном лабиринте Альдеринка, никогда не было. - Эрих, сюда! Сзади раздался вой – сигнал к атаке. Но довольно далеко, не меньше, чем в паре миль от нас. Значит, оторвались. Вот только занесло нас к лагерю клятых. В лесу показался просвет, белая стрела рванула туда, и я последовал за Зоргеном, вспоминая об осторожности. Пусть, он не застрелил меня, а спас от нападавшего разведчика, но это вовсе не повод доверять. Тем более, такому, как коммандер Кестнер. Зорген замер на обрыве, я влетел и оторопел от открывшейся картины. Перед нами раскинулась дивно красивая долина, сияющая под ночным солнцем, будто сказочная страна. И вся она была полна клятых. Их были даже не сотни – тысячи. Они все сидели, задрав морды к небу, из раскрытых пастей вырывались столбики пара, поднимаясь вверх. Во что они верят? В наших богов? Или, как черные колдуны, поклоняются какой-то неведомой нечисти с псовыми головами? - Одна вылазка, да? – мрачно глянул я на Зоргена. Тот тихо, на грани звука проскулил и лег, опустив голову на передние лапы. И тут лес за нашими спинами ожил, погоня подбиралась к нам все ближе, я услыхал хриплое дыхание и скрип снега под тяжелыми лапами матерых волков. - Вниз, в долину, - скомандовал и прыгнул с обрыва. Единственным шансом для нас, пусть и сомнительным, было затеряться в толпе. Клятых собралось здесь не меньше сотни стай, они точно не знают всех по запаху. Зорген слетел вниз почти невидимый, сливаясь со снегом, опередил меня и втесался в сообщество мирно сидящих волков. Раздался рык, не похожий на приветственный. Зорген не отреагировал на него, устроился и лениво почесал загривок задней лапой. Это непринужденное движение усыпило бдительность клятых, и больше на нас никто не обращал внимания. Ночное солнце стояло в зените, оборотни сидели столбиками, задрав головы. Мы сидели тоже, иногда выли, я не понимал, что именно, и пытался лишь попадать в тональность. Так и просидели несколько часов. Наши преследователи давно ушли куда-то – покрутились, повынюхивали, долго разглядывали Зоргена, а потом убрались. Кестнер вел себя естественно. Я опасался, что он начнет чудить, но, похоже, альбинос лучше знал повадки клятых, и они с легкостью приняли его за своего. По крайней мере, у него получалось выть громко и правильно. Расспросить его о том, что тут происходит, не было никакой возможности, поэтому я терпеливо ждал, когда странный ритуал подойдет к концу. Я пытался сохранять ясность мыслей, но, в конце концов, ритмичные короткие звуки, выдохи вверх и яркий свет луны оказали медитативное действие. Перед глазами поплыло, оставалась лишь качающаяся луна и искры звезд, большое легкое покрывало небесного купола. Волчья мать баюкала своих детей. - Эй, не спи! – я вздрогнул от боли, когда подлый Зорген наступил лапой на основание хвоста. - Убери сейчас же, - прошипел я, клацая зубами, чтобы позорно не заскулить. Этот поганец мстительно потоптался и убрал. Только теперь я заметил, что клятые нарушили порядок и стали стягиваться к центру долины, где стояла высокая толстая сосна. В лунном свете ее иголки поблескивали серебром. - Что сейчас будет? - Продолжение ритуала задабривания богов, - пояснил Кестнер, - лучшие воины исполнят танец звезд. - Самое время убраться. - А я бы посмотрел, - облизнулся Зорген, - до рассвета далеко. - А если на рассвете они пойдут на форт? - от этой мысли шерсть на холке стала дыбом.- Нужно начинать переход немедленно. - Они не начнут без вождя. Я уставился на него. Алые глаза Зоргена отражали звезды. - А где вождь? - Ничего-то ты не знаешь, дубина, - ухмыльнулся он, - вождем станет тот, кто лучше всех исполнит танец звезд. Тот, кого выберет Волчья мать. «Предатель» - мерзло и отстраненно думал я, глядя, как Зорген движется к центру, к сосне, а волки расступаются, пропуская необычного, белого чужака. Я мог уйти. Никто из клятых в этот торжественный момент не заметил бы моего исчезновения. Правда, велик шанс нарваться на патрули, но оставаться здесь, в логове врага, теперь, когда Кестнер переметнулся на сторону клятых, несравнимо опаснее. Но я не двигался с места, наблюдая за волнением волчьего моря, глядя на серебрящиеся в лунном свете спины оборотней, ловя щелью зрачков отблески чужих глаз. Я видел белого волка, безмятежно и уверенно идущего меня сдавать. Я ждал. Что-то мешало мне уйти, завораживающая красота ночного леса или пропетая песнь к Волчьим богам? Неужели у нас одни и те же боги? Зорген замер у сосны, усевшись в ожидании чего-то. Стая расступилась, серая волна отхлынула, в центр упругим высоким прыжком рванулся огромный темный волк, матерый, широкий в кости, с торчащим в ярости загривком. Зорген сдержанно оскалился, но не двинулся с места. Я ждал, глядя во все глаза, ждал, когда на меня обратят внимание. Тем временем очередной претендент на титул вождя появился на поляне – серый, невзрачный, но вся его поза выдавала свирепость и жажду крови. Они выходили по очереди, будто показывая себя, красуясь, стая приветствовала одобрительным рычанием, волновалась, заинтересованные, оборотни топтались на месте, менялись местами, нетерпеливо ждали начала танца. Надо признать, я восхитился отвагой паркетного офицеришки. Если он не предатель, поступок Зоргена ставит его на одну ступеньку с великими героями Дархайма. И он это знает, вон как рисуется, жалея, наверное, что из зрителей у него лишь я. Он заметен среди темных, мрачных, как дьяволы, клятых, лунные лучи заливают его белую шкуру, наполняя светом, алый отблеск глаз интригует стаю, его разглядывают, его поощряют. Тонкий вой волчицы зазвучал неожиданно среди тишины, протяжно, звонко, был подхвачен сотней клятых глоток, и Танец Звезд начался. Это было действо, удивительнее которого я не видел ничего в своей жизни. Звезды словно опустились ниже и горели где-то на уровне верхушки большой сосны, мерцая и притягивая взор. А может, это была какая-то магия, но как бы то ни было, крошечные яркие точки пульсировали, бились среди черной кроны, а сверху на них глядела луна. Вожди вели хоровод вокруг сосны, сначала по часовой стрелке, потом – против, и вдруг один из волков в мощном прыжке взмыл вверх и приземлился, подняв ввысь искрящиеся снежные брызги. Следом прыгнул другой, третий, прыгнул и Зорген, гибко прогнулся, запрокидывая морду, подставляя ее лучам. Бледно-голубой луч высветил изломанную в воздухе фигуру, и Кестнер приземлился на все четыре лапы. Танец продолжался. Я забыл дышать, потом понял, что подвываю, а потом уже ни о чем не думал, затянутый в какую-то удивительную воронку чувств. Я смотрел на волков, но видел только Зоргена – белого, сияющего, беззащитно-открытого и совершенного, созданного Волчьим богом специально для этого танца. Наваждение. Сумасшествие. Победа. Они замерли, неподвижные, смертоносно-прекрасные. А потом одна из звезд, зависших в кроне великой сосны, упала на голову белого волка. Стая взвыла на тысячи голосов, зарычала, забесновалась. Отвергнутые претенденты скалились и клацали зубами, но Кестнер не двигался с места, пока к нему не вышла гибкая, невысокая серая волчица. Тогда стало тихо. В прозрачном воздухе танцевали снежинки, поднятые ввысь танцем. Зорген глухо, сыто рыкнул. Волчица легла на брюхо и, протяжно, призывно заскулив, подползла к нему. Белая лапа легла на ее холку, по-хозяйски прижимая к снегу. Наваждение взорвалось, разбилось, как тонкий лед на озере. Нахлынула память, густой, едкой горечью разъедая нутро. Я отвернулся от победителя, но слышал звуки вязки – Зорген сношался с самкой клятых, у всех на глазах, под одобрительное рычание стаи. Волчица тихонько скулила, но не от боли, а от звериной похоти, и Зорген тяжко, рвано дышал ей в пушистый загривок. Я не мог смотреть на это, зато мог видеть другое: на востоке, там, откуда встает злое дневное солнце, поднималась тяжелая, мясистая серая туча. Мы спасены! Зорген подполз так тихо, что я, успевший задремать, услыхал его в последний момент и подорвался, как укушенный. Коммандер тихо цыкнул на меня, щелкнул зубами, мол, осторожнее. Улегся рядом под кустом, почти сливаясь со снегом. - Думал, я – предатель, да? – спросил он так явственно, что я изумился яркости и четкости ментальной связи. Будто ночь в звериной шкуре изменила что-то в моих инстинктах, пробудила забытое, прошлое. Генетическую память рода, наш вечный позор. - Да, - вынужденно согласился я. Внутренние часы показывали где-то около четырех после полуночи. - Через час меняются патрули, тогда и рванем, - сказал Зорген, вытягиваясь рядом на снегу. От него резко пахло течной сучкой. Я брезгливо отвернулся. - Натешился? Заделал щенков клятой? - Завидуешь? – засмеялся Зорген, морща нос. – Кстати, Эрих… - Да? – нехотя отозвался я, все еще испытывая отвращение и больше всего на свете мечтая, чтобы Кестнер поскорее оказался от меня как можно дальше. - Пока мы тут валяемся и ждем пересменки, скажи… за что ты так сильно меня ненавидишь? Настолько, что ударил под ребра серебряным кинжалом? Я повернулся к нему. Заглянул в темно-алые, тусклые в предутреннем свете глаза. У меня снова сжало, стиснуло в груди, запекло глубинным огнем. Он даже не понял. Он просто ничего не понял. - Клара. Клара Фрей. - Кто? - Очаровательная белокурая фройляйн, которая взбивала твои подушки в гостинице «Волчья кость», - терпеливо пояснил я, борясь с желанием вцепиться в белую, расслабленно-безмятежную морду. Зорген изобразил мыслительный процесс. - Та… смешная малышка, которая не выговаривала «р» и носила, погоди-ка, красный передник? Он смотрел с удивленно-радостным видом, мол, какой я молодец, что вспомнил какую-то мимолетную фройляйн. Его нельзя было убить сейчас. Слишком много шуму. Да по большому счету, какая разница, прошло девять лет. У Клары и ее мужа-сапожника в их маленькой деревушке уже семеро детишек. Я уткнулся носом в снег, охлаждая горящую огнем морду, усталые, будто присыпанные песком глаза. - Я любил ее. Ухаживал, она все раздумывала, не отвергала, но и соглашаться не спешила. Зачем я ему это говорю? Тварь не имеет понятия о любви, о честности, о незапятнанных отношениях без похоти и разврата. - Я не торопил, хотел, чтобы как правильно. Я согласен был ждать, сколько нужно… Зорген опустил морду, глядя из-под бровей. - Но тут появился ты. - Она пришла сама! Мне хотелось расхохотаться ему в лицо. Да кто бы устоял перед сыном советника? Она пришла, ведь он так сладко пел ей о великой любви и замках в мараонских предгориях. Так сладко пел. - Ты воспользовался ею, а потом отдал своим солдатам. Зорген шумно выдохнул, выпуская из ноздрей клуб пара. - Мне… жаль. Я не знал. - Не знал, что у Клары окажется заступник? - Не знал, что… просто, не знал. - Она пришла ко мне. Просила помочь уехать подальше, она боялась, что понесла от тебя… - Нет! - Я предложил ей защиту. Выйти за меня, скрыть позор, уехать вместе, но… Волчий бог, да какого дьявола меня несет?! Зачем я рассказываю ему? - Эрих, - Зорген положил морду на лапы, шумно дышал, от жара его дыхания таял снег, - ты не прав. Я покосился на него. Будет оправдываться? На него не похоже. - Ты не прав, я умею любить. У меня была… одна дама, жена мараонского посла. Красавица, - он сказал это с такой обезоруживающей нежностью, что вся моя злость испарилась, - остроумная и дерзкая. Единственная, что смогла родить мне детей. Он так и не поднял головы, а под лапами уже текли ручейки. - Поднимайся, нам пора. - Снегопад идет. - Да. Нам бы еще выбраться. Двигай, коммандер, вперед. Воистину Волчья мать благосклонна к своим детям. Теперь, когда ветер сменился и принес с собой тучу, стало теплее, и снег перестал скрипеть под лапами. Мы двигались бесшумно и стремительно, как две ожившие тени, невидимые ни звездами, ни ночным солнцем, ни тем более караульными клятых. Зорген в кои-то веки молчал. Он мчался рядом, немного сзади, сливался со снегом и будто бы даже старался казаться незаметным. Я думал о том, как странно распорядилась жизнь. Зорген разрушил мою жизнь, а я его чуть не убил, но он даже не понял, ЧТО произошло. Не связал удар кинжалом со своей подлостью, решил, что я завидую, или ненавижу, или еще что-нибудь мерзкое. Мне было противно. Но, несмотря на это, не глядя на то, что мы враги, что я пытался его убить, он не предал меня, не сдал клятым. Как бы то ни было, мы оба – солдаты на службе владыки, и пора оставить мысли о прошлых обидах. Первая снежинка сорвалась с небес. Туча стремительно набухала, опускалась почти к самой земле, едва не ложась на верхушки елей. Я почувствовал, что дышу свободней: теперь у нас есть время. Мы успеем отправить обозы и мирных жителей в Люпинию, а если повезет, то обновим цепочку капканов и ловушек. Ее ставили еще прошлой весной. Волчьи боги долго помогали нам. Но отвернулись и встали на сторону клятых, когда под ногами у меня что-то ржаво, скрипуче взвизгнуло, и ногу пронзила боль. О, что это была за боль! Все мое тело прожгло будто огнем. Я упал, ослепленный, оглушенный этой болью, пропахал мордой снег, который показался мне горячим. В беспамятный первый миг я не смог удержать стона – таким сильным был этот удар. Я осознал себя мгновением позже, когда понял, что распластан в сугробе, а лежащая на мне тяжеленная белая зверюга прижимает лапой морду к земле. - Капкан, - понял я. Левая задняя лапа горела огнем. Боль заставляла жмуриться и трястись, как в ознобе. На морде от жаркого бега намерзли льдинки. - Тише! – прорычал Зорген. – Стой, не надо, Эрих… Но меня уже выгнуло, выбросило из волчьего тела. От боли в раздробленной кости я плохо соображал, разум пытался справиться, найти безопасное положение. - Не надо! – проскулил Кестнер, так и не слезая с меня. Жаркий, сильный, тяжелый и… сочувствующий. Голую кожу обожгло холодом. Снег слепил, даже в лесу, под тенью густых крон его белизна резала глаза. Я прикрыл веки, трясясь от холода и боли. Капкан. Нет ловушки страшнее для волка, и годы в человечьей шкуре не вытравили страха из наших сердец. - Эрих, только молчи, - Зорген все еще вдавливал мою голову в снег. Его голос был звучным, разносился громким, явственным шепотом в тишине леса – значит, он обернулся. – Я сейчас отпущу тебя и разожму капкан. Лежи тихо, хорошо? Я только сглотнул. Боль немного отпустила, и стало легче дышать. Но все равно – это провал. Мне не выбраться, лапа… нога сломана, а до растяжки с флажками не меньше восьми миль. Зорген отпустил меня и снова наклонился, занавесив свет слипшимися белыми волосами. Голый, дрожащий, он заглянул в мои слезящиеся глаза и попросил: - Только тихо. Я не брошу тебя, не оставлю… - Уходи. Начинай выводить жителей… - Иди к дьяволу! Молчи! Молчи, а то я сам перерву твою поганую глотку. Он не шутил, и я больше ничего не стал говорить. Холод все больше донимал, жег бок, на котором я лежал, заставлял свернуться, подтянуть ноги к груди, чтобы сохранить тепло. Но капкан не давал двинуться, не вызвав приступ яростной боли. - А вот и я, - зубы Зоргена клацали так, что было слышно на весь лес. Он исчез из поля зрения, задел капкан, отчего я едва не взвыл – от взрыва огня в ноге чуть не вылезли на лоб глаза. Я вжался пылающим лицом в снег, стискивая зубы. - Готово, - услышал голос Зоргена, и его шепот, - дьявол! Нагнали… Живо! Живо оборачивайся! Я услышал хриплое дыхание и тихие, легкие шаги бегущих клятых. Проклятье, как их много! Нам не уйти! - Эрих, песье вымя! Белый волк крутился вокруг меня, высматривая погоню. Я поднялся на дрожащих руках. Бок отмерз, нога болела адски, но на трех лапах все же лучше, чем на одной ноге. Сейчас… Я всегда оборачивался слишком медленно, за что часто бывал бит именно в момент переворота. Зорген, а с ним и все другие кадеты, называли это наследием рыжей сучки. Погоня настигала нас быстрее. Беги же, идиот! Мне все равно не уйти. Я распластался в судороге трансформы, и в этот миг острые зубы волка сжались на моей холке, полностью ошеломляя и дезориентируя в пространстве. Настигли? Кто? Что делать? Бежать, драться? Зубы рванули, выбрасывая вперед мое уже полностью обернувшееся тело, и я побежал. Жалко прихрамывая, подволакивая ногу, путаясь в сугробах, но… вперед! Поднимающееся солнце дня взрезало глаза алыми лучами. Я радовался ему и рвался к нему, а рядом со мной бок о бок, не обгоняя калечного, будто поддерживая своим белым, мохнатым боком, бежал Зорген. Цепь флажков возникла перед глазами неожиданно. Спасены! Белая пена текла с пасти, замерзая на губах, грудь разрывало от бега. Скорее! Перемахнуть флажки, и мы дома, мы у себя. Я едва не затормозил от ощущения нестерпимой паники. Никогда не боялся флажков, я слишком для этого человек, но – Зорген! Это его испуганный мысленный крик заставил меня покрыться мурашками ужаса. - Прыгай! – заорал я в пространство. – Давай, за мной, ну! Нога подогнулась, надломившись от боли, я взрыкнул, но смог сгруппироваться, оттолкнуться и прыгнуть, ведя белого за собой. - Не трусь, коммандер! Это всего лишь флажки! - Иди ты, - раздраженно буркнул Зорген, зажмуриваясь и прыгая следом за мной. Мы оба упали и покатились в глубоком снегу. Погоня нагоняла нас, но мы не оставили ей шансов. Алый рассветный луч снова затянуло тучами. Низкое небо сеяло снег, в белой пелене белого волка почти не было видно. - Пойдем, надо поскорее начать отход. Зорген стоял и смотрел на лес, откуда вот-вот должны были выскочить дозорные клятых, пущенные по наши души. Жалел ли он о своем выборе, мне было неизвестно. - Схватились с клятыми? – уважительно покачал головой коновал и зацокал языком. – Глубокий след, может нагноиться. Промыть бы стотравом, господин старший коммандер. - Промой, - сквозь зубы выдавил я, упираясь локтями в столешницу. Основание шеи – загривок – горел от зубов Кестнера и напоминал о том, что мой враг сегодня спас мне жизнь. Коновал откупорил стоящую в буфете бутыль, смочил тряпицу и приложил к моей шее. Запах трав, настоянных на меду, защекотал ноздри. За окном белой пеленой шел снегопад, он гасил звуки: скрип тележных осей, ржание лошадей, крики возниц и обслуги. Во дворе форта горели костры, пахло свежим хлебом и печеным мясом. Не позднее сегодняшнего вечера обоз с продовольствием и жителями форта Рац двинется в путь и уже послезавтра к обеду будет в Люпинии. Все это время небольшой отряд будет поддерживать видимость жизни в крепости: печь хлеба, жечь костры, плясать и пить стотрав. Снегопад скроет запахи, заметет следы и тем самым позволит спасти мирных жителей от нападения орды клятых. Только бы продержаться. У меня не было другой просьбы к Волчьим богам. Нам нужно чуть меньше двух суток. Коновал перевязал рану на шее и занялся ногой. Тут все было намного хуже. Раздробленная кость не даст мне сражаться иначе, чем в седле, и едва ли срастется до конца раньше, чем народится новая луна. Раздался стук в дверь. - Господин коммандер, разрешите войти. - Входите, Михаэль. Ротбауэр замер на пороге, по-военному коротко кивнув. - Обоз будет готов к вечеру, мой коммандер. - Хорошо. Вы пойдете с ними. Михаэль удивленно вскинулся. Его желтовато-карие, глубоко посаженные глаза уставились на меня с тревогой и неодобрением. Это был первый раз, когда Михаэль позволил себе проявить эмоции. - Это приказ? – уточнил он. – Если позволите мнение, мне кажется, вам неразумно оставаться в таком… - он указал взглядом на мою ногу, - положении. - Это приказ, - ответил я. – Вы – мой самый верный человек. Больше положиться не на кого. - Я мог бы… - с неожиданной, несвойственной ему горячностью шагнул навстречу Ротбауэр. - Нет. Я разделю наш отряд на две части. С одной вы отправитесь в Люпинию и будете дожидаться нас. Комендант уже уведомлен о прибытии обоза и людей. С другой частью мы зачистим следы, установим капканы и растяжки и прибудем к вам уже через пару часов. - А как же коммандер Кестнер? – взволнованно спросил Михаэль. - Он с «Неистовыми» останется в Раце, со мной. - Я все еще не доверяю этому человеку, - сдвинул брови младший коммандер, - осмелюсь доложить, что сегодня утром Кестнер отправил гонца с письмом. - Что он делает сейчас? Михаэль снова сделался невозмутим, но сквозь хладнокровие я услыхал нотку брезгливости. - Выпивает в кабаке. Уже довольно давно. - Достаньте мне костыли, или трость, или хоть что-нибудь. - Я могу вызвать его сюда. - Не стоит. Делайте, что я прошу. Коновал, закончив прибинтовывать к ноге дощечки, замер, делая вид, что не слышит нашего разговора. - Свободны, Райвен. Можете присоединяться к обозу, - кивнул я ему. Когда оба вышли, я уставился в окно. Странно было вспоминать о нынешней ночи. Бесноватом беге по ночному лесу, Танце Звезд, безликой волчице, которую покрыл белый чужак. Казалось, все случилось сотни веков назад. Забылось. Приснилось. Навеялось. В кабаке гремела музыка. В прошлом году в Рац завернул волынщик из дальних земель. Завернул, да и остался насовсем. Играл в свою волынку за тарелку похлебки, пел сочиненные самолично баллады и пользовался успехом у местных пьяниц. Звуки волынки я услыхал издалека. Навстречу мне выскочил молодец в форме «Неистовых», без всякого почтения пронесся мимо и принялся опустошать свой желудок прямо в сугроб. Я поморщился, навалился на костыли и вошел в дом. Меня не сразу заметили и узнали, а я быстро увидел за одним из столиков Кестнера. Тот сидел в компании своих солдат, панибратски положив руку одному из них на плечо, и смеялся над какой-то шуткой. Обернулся, узнал меня, улыбка погасла. Он сделал знак оставить его и кивнул мне, приглашая присоединиться. Я принял приглашение, тяжко оперся на костыли. Нога болела, и у меня даже промелькнула мысль, не выпить ли стотрава тоже, для облегчения мук. В кабаке, наконец, заметили меня, более того, узнали. «Неистовые» притихли, только протяжный вой волынки, не переставая, мытарил душу и насиловал слух. - Коммандер Кестнер, - устраиваясь напротив него, проговорил я. - Коммандер Раске, - пожал плечами Зорген и потянулся к бутылке. - Оставьте ваши пороки, коммандер, до того момента, когда обоз будет в Люпинии. - Тебе так мешают мои пороки, Эрих? – он не подумал послушаться и плеснул себе в стакан. - Зачем ты напиваешься, Зорген? Сиреневые, тусклые и немного плывущие от выпитого глаза уставились на меня с сожалением. - Тоска, Эрих, такая тоска, - он облокотился на стол, буквально лег на него грудью. – А ты разве не чувствуешь? - Что именно я должен чувствовать? – со смесью брезгливости и сочувствия поинтересовался я. - Помнишь, лес… мы бежали… и в спину нам светило ночное солнце, а звезды смотрели на нас с высоты… Он приложился к стакану и выпил залпом, запрокинув голову и нервно дергая кадыком. - Ты сейчас скажешь, что я низкая тварь, скотина, недостойная гордого звания «человек»… Именно это я сказал бы ему. До нашей вылазки на ту сторону. До того, как он спас меня, прокусив загривок. - Ты прав, я низкая тварь, - громким шепотом провозгласил Зорген, отставляя стакан и еще больше расползаясь по столу, - все мы низкие твари. Волки. - Хватит пить, - я убрал бутылку со стола на пол. Кестнер с сожалением посмотрел на меня. - Мы все вышли из тьмы. - Зорген, это байки. Мы люди, которые могут оборачиваться волками… - Нет, Эрих, неееет, - он посмотрел с вызовом, ехидно, - ты псина, которой командуют. - А ты? – устало спросил я. Эта вечная тема изрядно мне надоела. Даже обижаться не на что. - А я тоскующая тварь. Дай мне выпить, изверг! Я смотрел на него с сожалением. Он был очень к месту в этом грязном кабаке с воющей до зубовной боли волынкой. Нелепый, непонятый, одинокий. Будто и не был вчера любимцем богов. - Интересно, за что тебя выбрала Волчья мать, Кестнер? - с сожалением покачав головой, вздохнул я. Он засмеялся. Потом поднял пустой стакан, заглянул на дно и запрокинул голову, позволяя последней капельке стотрава упасть в жадную глотку. - Глупый, глупый пес! Волчья мать… нет никакой Волчьей матери… все мы сироты в этом мире… - Кто же тогда наделил нас душой, если не боги? – уж эту истину я заучил, всосал с молоком матери. Она сделала меня человеком, заставила гордиться тем, что я человек. Смрадные бездушные твари остались с той стороны, мы называли их клятыми, но они даже не прокляты, просто изначально лишены… Зорген вдруг подобрался, взгляд стал трезвым и острым, лишь припухшие и покрасневшие веки выдавали, что он наливается настойкой с самого утра. - Ты веришь в богов, Эрих? – хрипло спросил он. - Верю. А ты нет? - И я верю. В солнце. Я нахмурился. За соседним столом «неистовые» умолкли и прислушивались к нашему разговору. Волынщик устал, и его адский инструмент выл в полсилы. - В солнце? Дневное и ночное? – усмехнулся я. - В то, которое горит во мне. Он безумен. Я знал это давно, но убедился только сегодня. Зорген давно и серьезно болен страшной душевной болезнью. На него и сердиться-то грех. - Вот как. Ты веришь в ЭТО? - Я не верю. Просто знаю. В сиреневых глазах снова отразилась запредельная тоска. Все-таки он пьян, в стельку пьян. - Думаешь, я сумасшедший? – с непонятным торжеством сказал Зорген. – Я и сам иногда так думаю. Но это не отменяет того, что я сказал. Мы все рождены с солнцем, но ты погасил свое, а я… мое больно жжется. Я поднялся, уронив костылем стоящую на грязном полу бутылку. Забулькало, разлился ядреный аромат луговых трав. Пряный дух покоса, воздуха, прогретого летним солнцем. Солнце… придумал тоже, налакавшийся волчара. - Гейн, - окрикнул я кабатчика, - коммандеру больше не наливать. Будет просить, пошли за мной. Толстяк Гейн, страшно довольный тем, что в Раце квартировали «неистовые», испуганно кивнул. Я вышел в свежий морозный день. Обоз уже в нескольких милях от форта. Завтра все закончится. Люди укроются за толстыми стенами Люпинии, необходимость в «неистовых» пропадет, и мне не придется ежедневно созерцать пьяную рожу Зоргена. Проснулся я от света, бьющего в глаза. Оказывается, задремал перед окном, и сейчас ночное солнце своим бело-голубым светом резало зрачок даже через веки. Снаружи доносился какой-то невнятный шум, метались отблески факелов. - Дьявол! – попытался я вскочить и взвыл от боли, прострелившей ногу до самого бедра. Накинув мундир, я схватился за костыли. Я надеялся, что прекращение снегопада не сподвигло ошеломленных потерей вождя клятых совершить набег, но мои надежды опирались на глупую фантазию. Конечно же, они решились. С теми силами, которые были собраны в окрестностях Раца, можно атаковать даже Альдеринк, не то что захолустный маленький форт. А неспешному обозу, груженному провизией и обремененному женщинами и детьми, оставалось не меньше семи часов до Люпинии. Клятые настигнут их уже на рассвете, если пройдут Рац без боя. Но без боя они не пройдут. Во дворе стояла суета. Метались солдаты с факелами, на стены тащили бочки с порохом, охапки ружей и заготовки для факелов. - Волки, волки! – кричали дозорные на башнях. - Чёрт-те что творится, - пробормотал пробегающий мимо младший офицер «неистовых», - их целая туча. Как мухи над дерьмом, помилуй нас тьма! - Солдат, - окрикнул я его. Тот остановился, как вкопанный, глядя на меня не слишком трезвыми, но совершенно бесстрашными глазами, - где коммандер Кестнер? Узнал меня, вытянулся, отдавая честь. - На стене, ваша милость, руководит обороной форта. - Помогите мне подняться по стене. Офицер выразил взглядом сомнения в моем здравом уме, но приказ выполнил и старательно дотащил меня до верха лестницы-стремянки. Бегущий мне навстречу Зорген едва не сбил нас с ног. Его волосы разметались, мундир был заляпан смолой, в руке он держал ружье и забавно балансировал им, чтобы не свалиться с узкого покатого перекрытия. - Через десять минут клятые будут под стенами, - просветил он меня. – Думаю, мы сможем дать им отпор и задержать на пару часов. - Нам нужно пять, - подняв глаза к небу, я убедился, что редкие тучи и не думают дарить нам снег. Зорген остановился напротив меня. Серебристые зрачки слегка отливали бледно-алым. - Нас обойдут. Их очень много, - он задумался, выбрав точкой концентрации мою переносицу. - Надо их запутать, - сказал я, и одновременно Зорген подтвердил мою мысль, - указать неправильное направление. Я бросил взгляд на темную полосу на границе с лесом. Волчица-мать, как же их много! Даже если мы все здесь поляжем, обоз не будет в безопасности. Клятые поймут, что их обвели вокруг пальца. Сейчас они стремятся в богатый провизией и оружием форт, рассчитывая на обильную еду и женщин. Когда они перережут небольшой гарнизон и поймут, что к чему, месть их будет коротка и ужасна. - Возьми своих людей и самых быстрых лошадей, - косясь на дальний лес, быстро заговорил Зорген, - укройтесь в лощине на юге от форта. Как поймете, что нас нет, уводите клятых за собой. В той стороне быстрая река, знаешь, где брод? Я слушал его и не верил своим ушам. Это говорил не Зорген Кестнер, самовлюбленная мразь, пропойца и насильник, умеющий только натирать модными туфлями столичные паркеты. Это говорил старший коммандер армии Дархайма, знающий цену своим словам. - Я не могу предоставить вам право оборонять форт Рац, господин Кестнер, - церемонно произнес я, стараясь выпрямиться, насколько позволяли костыли, - эта крепость вверена моему попечению, и только я обязан остаться на тонущем корабле. - Дурак ты, Эрих, - засмеялся в ответ на высокопарные слова Зорген, - чего стоят твои дровосеки против моих «неистовых»? Иди, коммандер, твоя опала закончена! Ночное солнце заливало его серебристым, мягким светом. - Ты погибнешь. - Возможно, - продолжал смеяться он. - А как же твоя… дама, твои дети? Ты отвечаешь за них! Зорген мгновение назад веселившийся, как ребенок, вдруг разозлился и щелкнул зубами: - Что ты понимаешь, псина? Ты ничего не знаешь обо мне! Не смей думать, что можешь давать мне советы, ты, сучий сын! Он отступил на шаг и оскалился, я даже подумал, что сейчас трансформа охватит его тело. Но Зорген лишь снова засмеялся. - Уходи, Эрих, а можешь остаться. Ведь ты же хотел увидеть «неистовых» в бою. Мы покажем, как сражаются и умирают настоящие волки! Он выдохся и умолк. Вокруг нас кипела жизнь, солдаты готовились к схватке не на жизнь, а насмерть с превосходящими силами врага. А мы спаялись взглядами, не в силах оторваться, не в силах понять друг друга и отпустить, не ответив на все вопросы. Зорген первым отвел глаза, перехватил покрепче ружье, озорно оскалив клык. - Пора прощаться, коммандер Раске. Был рад снова увидеться. - До свидания, коммандер Кестнер. Увидимся снова в Люпинии. - А ты оптимист, - крикнул мне Зорген и умчался по стене. Отряд в перелеске истомился ожиданием. Форт Рац полыхал огнем, под его стенами бродили клятые, скалились, победно выли в небо, но не двигались от крепости. Я знал, что внутри еще идет битва. «Неистовые» держались уже три часа, защищая крошечный приграничный форт, оставленный его коммандером. - Смотрите, господин Раске, снег, снова снег! Ветер поднял настоящий буран, метель закружилась, заметая следы обоза и наши. Буря к рассвету разыгралась нешуточная. Взяли клятые Рац или не взяли, было ясно, что дальше они не пойдут – в таком снегопаде немудрено нарваться на ловушки, да и след взять трудно, почти невозможно. Три недели спустя. Маршал Рудольф Хазе отпил из бокала подогретое вино. Альдеринк накрыло непогодой, метели мели уже две недели, ветер забивался во все щели, коими изобиловал маршальский дворец. - Исаак, - окликнул Рудольф слугу, - принести мне душегрейку. Тот с готовностью притащил маршалу меха, закутал его плечи. Вот теперь хорошо. И можно перечесть письмо Эриха Раске, старшего коммандера и его бывшего протеже. Теперь уже бывшего. Хазе велел ему вернуться в Альдеринк. Назревал конфликт с Мараоном, и умный, послушный военачальник был нужен ему там, на южной границе. Но проклятый красноглазый ублюдок испортил все его планы. Вот оно, письмо от Зоргена Кестнера, долгожданное освобождение для Раске. Без признания жертвы маршал даже собственной волей не мог освободить Эриха от наказания. Потому он и подстроил все. Мараонская, как метко выразился Вольфганг, шлюха с радостью легла под Зоргена, владыка охотно отправил эту погань в Рац, дабы примириться с соседней державой, ну а там они, наконец, объяснились. «Господин маршал, прошу принять и засвидетельствовать мое признание, - писал младший Кестнер, - я сознательно оболгал коммандера Раске вследствие личной неприязни и вражды. Не он ударил меня серебряным кинжалом. Это сделал в пьяной драке солдат, чьего лица я не запомнил. Прошу освободить Эриха Раске от незаслуженного наказания. Коммандер Зорген Кестнер». Вот оно, спасение для хорошего, одного из лучших, преданных, правильных офицеров – в руках маршала. А вот его смертный приговор: «Господин Хазе, с прискорбием сообщаю, что я вынужден нарушить ваш приказ. Довожу до вашего сведения, что при обороне форта Рац, который я покинул до атаки клятых, были убиты и захвачены в плен множество солдат армии Дархайма, в том числе и коммандер Кестнер, чей труп мы не нашли при осмотре руин крепости. Считая своим долгом исправить собственную ошибку, я отказываюсь выполнять ваш приказ вернуться в Альдеринк и направляюсь на поиски пропавших при защите форта. Искренне ваш, коммандер Эрих Раске». Рудольф опрокинул в себя бокал вина, тяжело мотнул головой и отбросил пергамент. Он слишком стар, скоро на покой. Возможно, он не переживет грядущую войну, хоть и приложит все усилия, чтобы ее пережил Дархайм. Но, видимо, без Эриха. Жаль мальчишку, ему пророчили блестящую карьеру, но ее в очередной раз разрушил титулованный негодяй. Шаги отозвались эхом в пустынных коридорах. - Руди, не спишь, старый интриган? - Вольфганг, сколько лет, сколько зим, - кивнул маршал, приветствуя старого недруга, - ты по делу? - Как ты догадался, - сверкнул клыками и извечным рубином советник, - мне пришло сообщение о случившемся на границе. Ты снят с поста и будешь препровожден в камеру, дожидаться суда, вот распоряжение владыки. - Что ж, - кутаясь в меха, склонил голову маршал, - я этого ожидал. А вот ты сильно удивишься, Вольфганг. Прочти. Он пододвинул к нему письма своих бывших воспитанников. Было забавно наблюдать, как вытягивается лицо Кестнера при прочтении этих строк. - Вот так-то, советник, - покачал головой теперь уже бывший маршал, - мы уже не властны над судьбой. Одни лишь боги решат их судьбы. Вольфганг отбросил бумаги, нервно оглянулся на часы и прокрутил вокруг пальца свое рубиновое кольцо. - Боги решат судьбы, - эхом отозвался он прежде, чем солдаты заломили руки и увели маршала Хазе в тюрьму Альдеринка. Клятые оставили форт Рац следующим вечером и ушли в свои леса. Алое, торжественно-печальное солнце заливало двор крепости, усеянный трупами волков. Несколько десятков «неистовых» совершили здесь невозможное – остановили и утерли нос тысячной армии клятых. Сотни три наших врагов остались навечно в розовом снегу Раца. - Коммандера нашли? - спросил я верного Михаэля, который, проводив обоз до места назначения, со своим отрядом присоединился к нам. - Нет, господин. Кестнера нет ни среди живых, ни среди мертвых. Впрочем, здесь не выжил никто. - Кажется, мы полагали «неистовых» бесполезными дебоширами и пьяницами? - Должен признать, - вынужденно склонил голову Ротбауэр, - мы ошибались. Алое, только родившееся в крови солнце поднялось над дозорной башней, с любопытством разглядывая побоище. - Послушайте, Михаэль. Я отправлю в Альдеринк прошение о вашем повышении. Знаю, я и раньше направлял подобные письма, но вы всегда отказывались. Теперь я прошу вас принять предложение и покинуть границу. Вряд ли после того, что я собираюсь сделать, вас ждет рядом хорошая карьера. - Мне кажется, я догадываюсь, каковы ваши намерения, коммандер, - тихо, но твердо ответил мой помощник, - и я снова говорю: нет. Ну что ж, этого следовало ожидать. - Вы ведь собираетесь вызволить его из плена? – спросил Ротбауэр. - Его и других «неистовых». Полагаю, герои, остановившие резню по всей границе, достойны того, чтобы их спасать. - Это невозможно! – уверенно возразил Михаэль, все еще, впрочем, согласный идти со мной на смерть. - Я всегда считал, что невозможно смотреть на солнце и не слепнуть. И вот, глядите, солнце… Пока оно так горит, ничего не потеряно.