Часть 1
24 мая 2021 г. в 23:23
Миша был громким. Если быть честным, всё в соседней комнате было оглушающе громким – и Миша, и Серёжа, и старый видавший виды диван под ними, который даже не скрипел, а издавал какие-то жалобные стонущие звуки. Поля слишком ярко себе представлял, как тот елозил ножками по полу, всё сильнее продавливая борозды в истертом паркете.
Каждый раз всё шло по одному и тому же сценарию. Миша приходил по вечерам, если на следующий день ему не нужно было к первой паре. Они с Серёжей возились на кухне, включали какой-нибудь дурацкий фильм, иногда устраиваясь у ноутбука втроем с Ипполитом, и почти никогда не досматривали до конца, потому что кто-нибудь обязательно начинал клевать носом. Ипполит уходил к себе, тихо ложился в кровать и начинал отсчитывать секунды до момента, когда начнется.
Как Мише каждый раз удавалось уламывать Серёжу, Ипполит не представлял (или, наоборот, представлял слишком хорошо), но в том, что стандартный порядок действий продолжался и после его ухода, Ипполит не сомневался. Серёжа наверняка не отодвигался, когда Миша первый начинал ластиться, сам обнимал его и откидывал голову, позволяя целовать шею, но при этом зачем-то отнекивался и приводил нелепые, совершено неуместные аргументы, якобы доказывающие, что они должны немедленно остановиться и пойти спать. Просто потому, что это был Серёжа. Правильный разумный Серёжа, который раньше никогда не делал вот таких глупостей. Который всегда помнил, что в соседней комнате уже лег спать младший брат, и он, конечно, давно уже знает про пестики и тычинки, но всё равно некрасиво как-то.
Ипполит знал слишком много, даже то, что впервые они переспали у Мишки в общаге после очередной стихийной вечеринки, которые тогда случались постоянно. Дико пьяные и такие же дико влюбленные, смеялись и возились под одеялом, пока Мишин сосед по комнате дрых на соседней кровати. Или, может, не дрых, Мише тогда было совершенно наплевать. Ипполиту эту информацию поведал сам Миша, по-тихому, пока Серёжа не видит, подливая коньяк в его стакан с колой и приговаривая, что не по-божески это даже не налить человеку в его день рождения. Улыбался Миша при этом так счастливо, что у Ипполита мерзко царапало в животе.
История была подозрительно знакомая. Может, просто так совпадало всё время, что бедному студенту действительно негде было спокойно потрахаться, и приходилось выкручиваться, искать хоть какой-то угол, пусть даже с лишними глазами и ушами, чтобы ненадолго сдаться во власть бушующих гормонов. А может Миша просто был эксгибиционистом, хрен его разберёшь.
Но не может столько шума издавать человек, который не хочет, чтобы его услышали. Ипполит уже привычно вычленял из какофонии звуков Мишин голос, пиздел он в постели будь здоров. Хорошо, что Ипполит не мог разобрать конкретных слов, это было совершенно ни к чему, он не хотел знать, что Миша в пылу страсти говорил Серёже. Только мягкий неразборчивый гул его голоса, короткие вскрики, видимо, когда было особенно хорошо, низкие стоны, которые нравились Ипполиту больше всего. Обычно, услышав именно их, он сдавался и, зажмурившись от стыда и отвращения к самому себе, запускал руку под резинку трусов.
Иногда он не просто слушал, а в красках представлял себе, как это происходит. Общий свет точно выключен, но, может быть, в комнате горит лампа. Или им нравится в полной темноте? Как они делают это прямо сейчас? Миша лежит на спине? Или, может, стоит в коленно-локтевой? Прогнулся в пояснице и повернул голову набок, чтобы не глушить подушкой свои проклятые стоны. Это было бы красиво.
Ипполит примерял на Мишу сцены из порно, которое смотрел днём в одном наушнике, скорее в исследовательских целях, чем чтобы подрочить. Некоторые Мише шли, а некоторые не очень, и их Ипполит тут же отбрасывал, вычёркивая из памяти.
Больше всего Ипполиту нравилось представлять Мишу верхом. Как он вертит задом, приноравливаясь, упирается ладонями в Серёжину грудь и улыбается развязно и шало, стреляя взглядом из-под ресниц. Как тихо довольно стонет, когда Серёжины руки мнут его бедра.
От присутствия Серёжи в этих фантазиях было тошно, но почему-то представить себя на месте брата Ипполиту не хватало духу. Миша принадлежал ему, Серёже, безраздельно. Словно они повязаны были невидимыми веревками, которые не могли разорвать ни они сами, ни кто-то другой. Ипполит не стал бы даже пытаться. Даже если бы он был старше, если бы они с Серёжей не были родными братьями, у него всё равно не было шансов. От этой предрешённости, предсказуемости хотелось выть. Ударить кулаком в стену, за которой два неприлично счастливых человека любили друг друга, и по-настоящему завыть, выпуская наружу хотя бы частичку той боли, что теснилась в груди.
А утром всё тоже поедет по накатанной. Утром Серёжа на секунду замрёт на пороге кухни, когда увидит, что Ипполит уже встал, но возьмёт себя в руки и пройдет дальше, будет прятать глаза и преувеличенно долго возиться с кофеваркой, стоя к Ипполиту спиной.
Потом на кухне появится Миша, посвежевший и бодрый после душа, взъерошит на ходу волосы Ипполита, бросит «Привет, мелкий» и усмехнётся в ответ на недовольное ворчание, подойдёт к Серёже и звонко поцелует его в щеку. Или, чего доброго, отвесит шлепок по заднице. Это же Миша, с него станется.
Потом они сядут завтракать. Серёжа будет делать вид, что ничего не случилось, чтобы не, дай бог, Миша ничего не заподозрил, а вот Ипполит не сможет ничего сделать со своей кислой физиономией, глядя на то, как соприкасаются их плечи – Серёжино, в застиранной футболке университетской команды ЧГК, и Мишино голое, у Серёжи в комнате бережно хранилась его майка, такая же стёршаяся, которую Миша неизменно натягивал по утрам, когда оставался ночевать. От них будет настолько явно веять уютом и теплом, что Ипполит почувствует тошноту, и кусок в горло больше не полезет.
– Чего нос повесил? – весело спросит Миша, подцепляя вилкой последний кусочек омлета.
Ипполит бросит быстрый колкий взгляд на Серёжу, но тот снова отведет глаза. Потому что Серёжа знает.
Слишком хорошим, слишком внимательным старшим братом он был, чтобы не заметить больную, безнадёжную влюбленность в глазах младшего. Поговорить даже однажды пытался, дурак. А Миша вот не замечал. Сложно увидеть что-то ещё вокруг себя, когда постоянно смотришь в одном направлении. Миша смотрел только на Серёжу. Повязанные.
Но всё это - неловкий завтрак, злые взгляды и Мишин смех - будут завтра. А сегодня у Ипполита были Мишины стоны, едва приглушённые картонной стеной между ними, и собственная рука, которая рвано и нервно двигалась под одеялом.
Самое стрёмное не успеть кончить раньше них. Однажды Ипполит спохватился поздно и остался с болезненным стояком, когда в соседней комнате уже всё затихло. Почему-то именно в этот момент стало так противно, так болезненно пусто в груди, как не было до этого никогда. Он тогда так и лежал с рукой на члене, тупо глядя в потолок, пока возбуждение не сошло на нет и не стало немного легче. И всё, чего Ипполиту тогда хотелось, чтобы вот так же легко прошло отвратительное чувство, словно бабочки, которые должны были порхать в животе, вместо этого драли его изнутри невесть откуда взявшимися когтями. Уже полгода с того самого момента, когда он впервые увидел Мишу в их квартире, и Серёжа, неловко запнувшись, но не в силах сдержать глупой влюбленной улыбки, представил его как своего парня.
Грёбаные полгода.