Спой мне снова.

Представьте, что ваш день начался ну совершенно не так, как ожидалось. Вот Юнги даже и представлять не нужно. Мало того, что с самого утра ему позвонила мама, чтобы узнать, как скоро её любимый сын приедет её проведать, ведь там такая соседка въехала, милая, заботливая, хозяйственная, а как готовит! Нет, Юнги любит маму, и к девушкам тоже не имеет никакой неприязни. Но что делать, если он абсолютно полностью гей? Впрочем, эту проблему он отложил давно и надолго. Но кружка, чертова любимая кружка с маленькими изображениями котят с клубочками. Именно с неё начались все проблемы. Она стояла на полке в общей кухне, и постоянно приписывалась к одному из парней, ведь за все годы её существования никто не осмеливался предположить, что сие чудо авангардного искусства принадлежит Юнги. Ровно до сегодняшнего дня. Ровно до того самого момента, как локоть Чимина одним ловким движением не сбил её со стола. Юнги несколько минут смотрел на разлетевшиеся по полу черепки, так словно произошла трагедия и мир схлопнулся именно в эту секунду. В кухне настала гробовая тишина, когда Юнги, бросив печальное «а ведь я любил её», опустился на колени и начал собирать осколки. Кто бы сказал этому самому утреннему Юнги, что буквально через пару часов Пак-гребанное-совершенство-но-руки-из-жопы-Чимин будет стоять перед ним с криво склеенной кружкой и смотреть на него молящим о прощении взглядом. Да, Юнги злой, агрессивный, матом ругающийся на каждом шагу, но за все те годы, что они живут под одной крышей, не простить Чимина за что, блять, угодно было невозможно. Он мог послать нахуй Намджуна и не париться вообще ни о чем, но как только появлялся этот извиняющийся взгляд, все слова застревали в глотке, а попытки наорать превращались в прах. В итоге, каждой раз Юнги позорно сбегал, чтобы никто не заметил, какую власть над ним имеют одни чиминовы глаза. И вот опять. Чимин нерешительно мнется на пороге, покусывая свои идеальные, мать их, губы и смотрит исподлобья своими карими глазами, напоминающими гладкое покрытое лаком дерево старенького пианино. Слова жмутся где-то в легких совершенно не собираясь выходить и спасти своего хозяина от вида идиота. Уставший взгляд отмечает несколько пластырей на крохотных пальцах, которые неловко вертят в руках злосчастную кружку. - Ты порезался, пока склеивал её? – выходит как-то слишком грубо и безразлично, словно жалость, которая должна бы сквозить в голосе, отошла на перекур. И курит она скорее всего возле сердца, иначе как объяснить болезненный уголек глубоко внутри. - Ничего страшного, - Чимин отмахивается, едва не запуская кружку в стену. Юнги рефлекторно отклоняется, а Пак вцепляется в кружку, как в спасательный круг. С его губ слетает неловкое ойканье, и взгляд впирается в белые носки, словно пытаясь отыскать выскочившую ниточку. – Я честно не хотел её ронять, я даже не знал, что она твоя! Выходит слишком безнадежно, чтобы оправдать, но они ведь не в суде. Хотя прижигающий взгляд Юнги вполне можно сравнить с обвиняющим стуком молоточка судьи. Чимин уже внутренне сжимается, предвкушая, как его пошлют к черту и скажут какой он бесполезный. Но его вдруг берут за запястье и тянут внутрь комнаты. Чимин чувствует себя особенным. В комнату Юнги путь был заказан всем, особенно Тэхёну который сразу начинал все трогать, да и в принципе криворуким в эту обитель идеального порядка, по мнению тех, кто не был Юнги, заходить строго воспрещалось, уж слишком высоким был шанс лишится руки и остаться наблюдать, как она пропадает в чужой глотке сантиметр за сантиметром. Стоит упомянуть, что криворукими Юнги считал всех, не исключая себя любимого по вторникам. Как же не повезло, что сегодня был именно вторник, и взмах рукой в сторону кровати, на которую Юнги предлагал присесть, оказался плачевным. Кончики пальцев проходятся по полке и цепляют за собой провод наушников, следом за которыми с полки летит все её содержимое, начиная с огрызка карандаша и заканчивая исписанными листами. Юнги с минуту укоризненно смотрит на кучу хлама на полу, наверняка проклиная её про себя. Чимин сдавленно хихикает себе в кулак, наблюдая эту статую молчаливого укора. Взгляд втыкается в его лицо ядовитой стрелой, но смешинки из глаз Чимина и не думают испаряться. Глядя на эти искорки веселья, Юнги незаметно смягчается и вновь машет рукой в сторону кровати. - Замолчи и сядь там, пока мой творческий хаос не превратился в самый обычный. - Но я молчал! – Чимин недовольно дуется, послушно плюхаясь в кучу смятых одеял и разбросанных подушек, одну из которых он не преминул подтянуть к себе и обнять. Юнги игнорирует его недовольный вскрик, садясь на корточки и собирая по полу мелочи своего собственного мира. Чимин отводит взгляд от сгорбленной фигуры, позволяя себе осмотреться и поставить наконец кружку на её, кажется, законное место. На столе среди завалов макулатуры, какого-то бисера, пачек чипсов, жестяных баночек газировки и чего-то, отдаленно напоминающего пластилин, было одно идеально чистое местечко, на которое, как родная встала кружка с котятами, как никогда вписываясь в этот хаос. Чимин усмехнулся, разглядывая этот экспонат авангардного искусства и перевел взгляд дальше. Стены были обклеены разнообразными листочками всех цветов радуги, посреди этого цветового взрыва выделялся исчерканный календарь, некоторые числа были обведены, некоторые сплошь закрашены, особенно выделялись вторники, каждый был обведен разным цветом. - Зачем ты обводишь вторники разными цветами? – Вопрос сорвался с губ, еще до того, как Чимин успел это обдумать. Юнги поднял на него взгляд, все еще восседая на полу, среди разбросанных вещей, которых немного убавилось, перевел взгляд на календарь, рассматривая его так, будто видел в первый раз. - Видишь маленькие листочки? – Чимин вздрогнул, когда Юнги начал отвечать. Его не проигнорировали, что ж, это радует. Пак кивает, с интересом разглядывая цветастую стену. – На них написано, что я успел сломать или разбить, на случай если нужно будет что-то докупить. На других написано, что я успел сделать за день. Вон на тех голубых, - Юнги поднял руку, указывая на верхний левый угол стены, – написаны планы, вроде расписания, когда дела сделаны я их отрываю и пишу новые. На розовых, - рука перемещается ниже, - записываю мысли, которые мне нравятся или просто кажутся интересными, иногда добавляю их в песни. - А на фиолетовых? – Чимин указывает, направо, на огромное темно-фиолетовое пятно листочков. - Там то, что я хочу в себе исправить. – На губах остается привкус обреченности, Чимин отводит взгляд, жалея о том, что вообще раскрыл рот. Он уже ждет, что его выгонят из комнаты, сказав, что он лезет не в свое дело, но Юнги продолжает разбирать вещи, словно Чимина вообще не существует в этой вселенной. Отводя взгляд от листочковой стены, он рассматривает белые полки, прибитые в виде стеллажа, едва ли не до самого потолка, среди заваленного всякой всячиной пространства полка, с которой Юнги все уронил, выглядит одиноко. Слева от дверей, как вершина импрессионизма возвышается стул или кресло, которого не видно за горой наваленной на него одежды. Чимин, конечно, не знаток, но ему кажется, что это весьма практично, но слегка иронично, учитывая, что рядом с ним стоит шкаф. Пак прячет усмешку тыльной стороной ладони и оборачивается, с удивлением отмечая, что во всем этом хаосе, подоконник являет собой идеальный порядок, если, конечно, отсутствие на нем вещей и есть порядок. Чимин хмыкает, растягиваясь на постели Юнги, пахнущей порошком и ментоловым гелем для душа, обхватив подушку, как коала, он уткнулся в неё носом, вдыхая приятный аромат, разгоняющий кровь по венам. Юнги тихонько шуршит чем-то на полу, и этот звук успокаивает внутренний ураган мыслей. Из подступающей дремы еще малость напряженный слух вырывает тихое «спасибо», брошенное словно невзначай. Чимин приподнимается на постели, все еще не выпуская из рук обтянутую белой наволочкой подушку. - За что? – Юнги поворачивается в его сторону, склоняя голову к шее, и быстро переводя взгляд на стоящую на столе кружку. - О чем ты? – Чимин усмехается скорости смены его настроения и вновь валится на постель. - Думаю тебе нужно научиться договаривать фразы, или хотя бы переводить тему. Юнги придвигается ближе к кровати, складывая на неё серебристую макушку и неловко щелкает Чимина по лбу. - Ты развалился на моей кровати и еще учишь меня жизни? Вообще страх потерял? - Начнем с того, что ты сам меня пригласил. – Чимин усмехается, давя в себе желание провести рукой по пушистым вихрам и зарыться в них пальцами. - Я не приглашал, ты сам зашел! – Пак фыркает, и наконец сдавшись, неловко треплет волосы старшего, превратившиеся теперь в полнейший хаос. Чувствует, как тот вздрагивает, но остановиться уже не может, серебристые пряди протекают сквозь пальцы, словно дорогие шелка в руках знатока. Приятно. Голос хёна дрожит. – Что ты делаешь? - Честно? Понятия не имею. - Чимин развел бы руками, но останавливаться сейчас смерти подобно. С чужих губ срывается легкий вдох, когда он случайно царапает нежную кожу за ухом. – Думаю, я делаю то, чего хочу. Если бы ты делал так же, жить было бы проще. Юнги, неслышно смеется, бормоча что-то про поучения и резко оборачивается, изучая карамельные глаза Чимина, от внимательного взгляда по спине ползут мурашки, а на руке, до сих покоящейся на макушке хёна, вздыбливаются волоски. Темные, почти черные, глаза изучают, забираются прямо в душу протекая под кожей раскаленной лавой. В миг обострившееся зрение Чимина ловит изломленные в усмешке губы и подрагивающие от дыхания крылья носа, не упускает и длинные, чуть загнутые на концах ресницы, обрамляющие причину его внезапной дрожи. В голове пульсом бьется мысль о том, что его хён красивый. Это пугает. Чимин давно тушил в себе глупую детскую влюбленность, которая раз за разом росла еще с первого дня знакомства. Они тогда только собирались в группу, и выбрали для репетиций его гараж, в котором тот, судя по всему, жил, на такие мысли наводил футон скромно мостящийся в самом углу. Чимин до сих пор помнит, как Юнги с всклокоченными волосами и в растянутой майке слабо толкнул его в плечо, пробормотал чтоб тот свалил нахуй, а после ни взгляда не уделил ему за весь день. И Чимина должно бы это задеть, но такое отношение лишь зажгло в нем искру интереса и энтузиазма. Он решил во что бы то ни стало подружиться со злобным хозяином дыры. Если бы Юнги знал, как про себя Чимин называл его обитель творчества, то жить несчастному оставалось бы не долго. Впрочем… Из мыслей вырывает легкое касание, когда Юнги проводит от его запястья вверх по предплечью. Чимин вздрагивает, вытягивая руку из плена шелковистых волос, неловко убегая от касания, и проводит по чужой шее к ключицам, тут же одергивая руку словно от горячего чайника. Юнги упирается подбородком в матрас, не отрывая от лица Чимина взгляд, и от этого взгляда хочется сбежать, но бежать некуда, да и нет особого желания подниматься с мягкой постели. В принципе, если прикрыть глаза, то прожигающий взгляд даже не слишком раздражает. Приняв это решение, Чимин закрывает глаза вновь утыкаясь лицом в подушку. Но спасительная дрема, как назло, обходит его стороной, пока в легкие вновь забивается ментоловый аромат. - Удобно тебе? – Чимин вздрагивает, рефлекторно ударяя Юнги по лицу тыльной стороной ладони и недовольно щурится. Страх пропал неизвестно куда и неизвестно когда вернется. Раз уж Юнги впустил в свою обитель, значит можно не бояться и чувствовать себя в безопасности. – Мало того, что кровать занял своей тушей, так еще и дерешься. Ничего не попутал? Ты в моей комнате, так что я на всех основаниях могу тебя выпнуть отсюда, в буквальном смысле. Что он там говорил? Безопасность? Нахер такую безопасность. Но страх страхом, а наглость - второе счастье. - Ты сам сказал сесть здесь и не мешать. Я здесь и не мешаю. – Чимин показательно обводит комнату рукой и удобнее устраивается в постели. - Я сказал сесть, а не развалиться на всей кровати, - Юнги цыкает, приподнимаясь, и упирается руками в грудь Чимину, толкая его к стене. – Двигайся. - Не буду, - Чимин складывает руки на груди, поверх рук Юнги и упирается ногами в стену за собой. Юнги хмурится, вставая с пола, и рассматривает разлегшегося Чимина самым грозным взглядом, который у него есть, но на лице Чимина не дергается ни один мускул, он лишь растягивается сильнее и прикрывает глаза, выражая истинное блаженство. Юнги склоняет голову к плечу, сдерживая рвущийся с губ смешок, и отводит взгляд, пряча ухмылку. Наконец, устав наблюдать наглость в самом её ярком выражении, Юнги становится коленом на постель, а после вовсе примостился на краешке постели, складывая голову на грудь Чимина, следом укладывая на него и все свои конечности. - Какого черта, Юнги? – Чимин приподнимает голову, тут же утыкаясь в серебристую макушку, ментоловый запах которой разгоняют по венам спокойствие. В груди рождается тепло. Ощущение дома. - Я лег на свою кровать, - Мин невесомо пожимает плечами, сильнее прижимаясь к теплому телу, незаметно потеревшись носом о чужую грудь. - Ты лег на меня, - Чимин вновь откидывается на подушки, рефлекторно обняв Юнги за талию и прижимая ближе к себе, чтобы тот не свалился на пол. - Насколько я вижу, ты не слишком то против. – Чимин чувствует, как Юнги усмехается в районе его груди и губы сами растягиваются в довольную улыбку. В голове почему-то неосознанно протекает мысль о том, что Юнги большой, злой кот, который лег тебе на грудь и теперь ни в коем случае нельзя двигаться, иначе он уйдет. - Заткнись и спи. – Чимин переворачивается на бок, обхватывая одну из его ног своими, и обнимает его второй рукой, заставляя его сложить свои руки между ними и уткнуться носом в грудь, пока сам размеренно вдыхает ментоловый запах серебристых волос. - Вряд ли у меня получится уснуть, - безэмоционально вещает Юнги из теплого домика объятий. - В смысле? – Чимин едва отстраняется, не расцепляя объятий, и смотрит на нос, торчащий из копны упавших на лицо волос. Юнги поднимает голову, показывая свои антрацитовые глаза, наполненные усталостью. - Я уже как месяц не могу уснуть, или ты думаешь, что всю эту гору хаоса я несколько лет копил? – Мин кивает на заваленный стол. – Это за все эти ночи накопилось, когда мне нечем заняться, я делаю всякую дичь по туториалам из ютуба. Чимин бы усмехнулся таким заявлениям, если бы не сочащееся из груди волнение за Юнги. - Значит так, я не уйду отсюда пока ты не поспишь. - Хааа, тогда тебе придется здесь прописаться. – Юнги зевает, зажмурив глаза, и неслышно рычит себе под нос от раздражения. - Я так не думаю, ты ведь хочешь спать. - Юнги нехотя кивает, пряча лицо за волосами. – Хочешь спою тебе? - Как ты себе это представляешь? – Снизу слышится нервный смешок, и Чимин хмурится, вновь прижимая Юнги ближе к себе. - Так все, молчи и слушай. Юнги послушно утыкается в чужую грудь, прикрывая слипающиеся глаза, и обращается со слух. Тишину прорезает высокий мелодичный голос, а в голове воображение рисует узоры, выстраивающиеся из слов, что текут из его уст. Спокойствие накрывает теплым одеялом дремы, сквозь которую еще слышны прекрасные слова.

Расслабленные, мы меняем обстановку Сделав один широкий шаг, ты падаешь ко мне.

И Юнги готов, готов шагнуть в пустоту, чтобы упасть в теплые объятия и забыть такие шумные мысли. Он хочет погасить огни, уснуть под неслышное пение. Он так устал пылать своими чувствами изнутри. Он просто хочет домой, в теплый дом, в окна которого забираются солнечные лучи. Юнги чувствует, как теплые руки оглаживают по спине, а ставший за считанные секунда родным голос становится тише и понижается до шепота. Усталость смежит его веки, пока на легких оседает сладкий запах клубники и чего-то горького, но такого приятного, что потерять это катастрофически страшно. Чимин замолкает, прислушиваясь к размеренному дыханию Юнги, и, наконец, расслабляется, позволяя себе поправить его челку легкими касаниями, чтобы рассмотреть спокойное лицо. На дрожащих ресницах он видит собственный страх того, что скоро этот миг разобьется на тысячи осколков и больше никогда Чимин не увидит ни подрагивающих век, ни приоткрытых губ, ни нахмуренных бровей, что он больше не услышит ни тихого сопения, ни шуршания их одежды. Юнги хмурится во сне, резко дернувшись, у Чимина звезды зажигаются перед глазами, когда тот резко ударяет его в живот. Резкий вдох срывается с губ, но шуметь нельзя, он лишь неслышно шипит сквозь зубы продолжая наблюдать, как тот мечется на постели. Невнятно бормоча что-то под нос. Кажется, будто он зовет Чимина по имени, но наверняка просто кажется, так думается ему пока, Юнги внятно не зовет его по имени начиная вздрагивать словно от рыданий. - Тише, тише, я тут, я никуда не делся. – Теплая ладонь оглаживает мягкую макушку, пока вторая придерживает за спину, невесомо поглаживая, чтобы успокоить. – Это просто сон, я здесь, я рядом. Рядом. Чимин слышит, как под собственными ребрами что-то с треском ломается. Надолго ли? Это лишь минуты между ними, походит на безумный сон писателя-романиста. Что между ними? Дружба, неприязнь? Чимин никогда не понимал Юнги, он всегда отталкивал всех, кого только мог, игнорировал, слал к черту, уходил от разговора, и думалось, что ему было неприятно с ним говорить, но сам впустил в свою комнату, сам ложится рядом, словно доверяет больше, чем любому другому, позволяет касаться себя, будто доверяет не только свои вещи, но и самого себя. Это приятно. Это путает. Это пугает. Чимин не привык к быстрым переменам, Юнги слишком импульсивный. Ему было одиноко? Он хотел поговорить? Что он хочет показать своими действиями? Кажется, что об этом даже думать глупо. Чимину просто повезло. Бог сжалился над ним и позволил побыть с Юнги лишний час, но за него придется отплатить сполна.

***

Вот честно, когда Чимин думал, что придется отплатить сполна, он думал явно не об этом. Неделя адских тренировок ни в счет, ему правда нравится, ни в счет и десятки часов записи новой песни, это его жизнь, и он ей доволен. Но после того дня Юнги не сказал ему ни слова, даже не посмотрел в его сторону ни разу. Мало того, он вообще перестал появляться в гостиной, просиживая дни в комнате, на тренировки приходил, но на него не обращал внимания, в одиночестве оставаясь отрабатывать не получавшиеся движения. Стоило Чимину подойти с предложением помочь, он был тут же послан нахер, пусть и в довольно мягкой форме. Какого, спрашивается, черта произошло. Чимин в тот день не спал, наблюдая за Юнги, пока тот не проснулся. Сонный взгляд выхватил улыбку на его губах, на щеке краснел мятый след от подушки. За окном давно стемнело. Юнги растерянно оглядел свою комнату, фокусируя взгляд на чиминовом лице, немо спрашивая о том, как он тут появился. Он хотел было ответить, но с каждой секундой Юнги все больше приходит в сознание просыпаясь и явно понимая, что произошло. Перед тем, как он выгнал Чимина из комнаты едва ли не ссаными тряпками в комнате повис лишь один вопрос. «Ты лежал тут все время пока я спал?». На лаконичное да, он неосознанно пробормотал «я же пинаюсь». А после, вспыхнув, как новогодняя елка, выпихнул Чимина из комнаты. И вот уже неделю Чимин ходит, раз за разом проматывая в голове их странный диалог, и пытается выловить Юнги хоть на минутку. Целую неделю непонятной тоски и тянущего в груди желания повторить эти несколько часов счастья. За всю эту неделю Чимин со счету сбился от того, как часто стучался в комнату к хёну, в ответ получая резкое «я занят». Не то что бы это его задевало, но да, задевало. И как минимум хотелось бы понять в чем дело. Но ладно. Если забыть о Юнги, и вспомнить об остальных членах группы, легче не становилось. Сокджин, всегда готовивший на всех обед, вдруг оказался занят по самую шею и поэтому «Чимин ты не мог бы мне помочь?». И все. Его, как ветром сдуло. Ни здравствуйте, ни до свидания, как говорится. А Чимин торчи на кухне по три часа, как будто своих дел нет. И еду готовь для всех, в том числе и для этого динамщика. Раздражает. Ладно бы хоть смысл был ему готовить, он же ни свет ни заря приходит на кухную, собирает себе пол холодильника и до вечера не появляется, будто на его делах свет клином сошелся и ему, как никогда нужно написать сто песен и выпустить их до конца месяца. Но волнение все равно стучит где-то внутри, усердно требуя принести Юнги поесть нормальной еды, будто он сам не знает, чем эта попытка закончится. Занят. Да пошел он нахуй, раз занятой такой. Раздражение бьется внутри, в голове снова и снова проигрываются оправдания почему Мина-я-не-отвечаю-за-свои-поступки-Юнги надо было еще в тот день лесом послать. Но навязчивая мысль о том, что Юнги все-таки не такой уж плохой неустанно бьется в груди, и с ней в унисон бьется сердце. Чимин уже заносит руку над дверью, чтобы постучаться, второй рукой, держа тарелку со свининой и овощами, когда дверь распахивается прямо перед его лицом и Юнги едва не влетает в него, вздрагивая всем телом. Все происходит слишком быстро. Все в точности, как в прошлый раз и время бы словить дежавю, но нет, для него нет времени. Чимина вновь затаскивают в комнату, схватив за запястье мертвой хваткой. Тарелку забирают из рук, и ставят на – Вау, неужели он прибрался? – абсолютно чистый стол, пока Чимин, еще оглушенный быстротой происходящих событий, стоит посреди комнаты. Пак заторможенно моргает, медленно осознавая происходящее, вот Юнги вертится где-то возле него, а вот он уже у стеллажа, вот листочковая стена, фиолетовых листочков поубавилось, это несомненно радует. Наконец, осмотревшись в кристально чистой комнате, Чимине переводит взгляд на заламывающего пальцы Юнги, который слишком внимательно изучает собственные пальцы и покусывает губы. - Так… - Чимин осторожно начинает, но его тут же обрывают. - Спой мне снова. – Юнги просит, не требует, он умоляет, поднимая на Чимина свои темные глаза, в которых плещется страх отказа. - Что? – Пак несколько отшатывается, глаза расширяются от удивления и возможно капли раздражения. Прекрасно, просто чудесно, его игнорировали целую неделю, чтобы что? - Пожалуйста, спой мне снова, я… - Юнги сглатывает, зажмурившись, а после выдыхает окончание. – Прошу тебя. Что там? Раздражение? К черту. Оно потухло, стоило словам соскользнуть с этих обкусанных губ и растечься в груди прохладным спокойствием. Чимин усмехается, падая на постель, о которой грезил целую неделю, и смотрит снизу в просящие глаза, у Юнги голова опущена, будто он провинившийся ребенок, обещающий, что это в первый и последний раз и что он вообще не хотел. В голове ни единой мысли, только бьется невыносимое желание прижать к себе, вновь утянув его в кровать, как в прошлый раз. Чувствовать грудью, как бьется чужое сердце. Вдыхать запах его волос, напоминающий любовь. Легкими, скользящими касаниями поправлять вечно спадающую на лицо челку. В тысячный раз до мельчайших деталей изучать спокойное лицо. Услышать свое имя и умереть изнутри. Сгореть до пепла. Но. Зачем. Это. Ему. - Почему? – с губ срывается быстрее, чем он успевает ухватить единственный и, возможно, последний шанс за хвост и просто побыть счастливым. - Потому что, я понял, что могу заснуть только так. – Все верно. Простой расчет. Внутри что-то с треском ломается. Что-то важнее, чем ребра. - Ладно. Хорошо, я помогу. – Согласие выходит так просто, для Юнги это важно, надо всего лишь быть рядом. Рядом. Но не касаться, не забирать, не сохранять для себя. Но Мин не торопится получить крупицы сна, он мнется на месте, разглядывая чиминовы запястья, волосы, губы, но не поднимаясь к глазам. Слова собираются на губах. Волна, живущая внутри столько лет, вот-вот вырвется из берегов и превратится в сносящее все на своем пути цунами. Это страшно. Это нужно. - Нет. Подожди, я… - Юнги вновь заламывает пальцы, отводя взгляд. А потом бросает его на внимательные глаза цвета коры в свете солнца и волна выходит из берегов. Слова льются стремительным потоком. – Я не знаю. Не могу объяснить. Я только с тобой чувствую покой. Могу спокойно уснуть, только чувствуя, что ты рядом. Я так долго об этом думаю, что в моей голове ты прописался. Я не должен этого говорить. Это неправильно, но я хочу. Хочу, чтобы ты пел мне перед сном, засыпать в твоих объятиях, посмотреть с тобой эти твои романтические комедии, которые ты так любишь, пойти с тобой в этот гребанный парк аттракционов и купить тебе сладкой ваты, о которой ты постоянно говоришь. Я не знаю. Я запутался, так запутался. Юнги опускается на колени, пряча глаза за спадающей челкой, опираясь ладонями на колени Чимина не в силах поднять глаза. Пока глубоко внутри его вселенные сталкиваются и взрываются, пока вселенные Чимина рождаются из пепла, рождаются, как огненный феникс, освещая все вокруг себя. Его маленькие ладони так правильно ложатся на обтянутые темной тканью плечи Юнги, так правильно. Так, как надо. Пальцы сами перебирают светлые пряди, заправляют за ухо, проводя по теплой коже, ловя микроскопические электрические разряды. - Если ты запутался, то я, наверное, должен был в этом утонуть. – Пальцы проводят по линии челюсти, приподнимая миново лицо, чтобы взглянуть в темные глаза. – Я хочу готовить тебе твой ужасный медовый чай с яблоками, хочу сидеть с тобой в студии и смотреть, как ты работаешь, хочу помогать тебе разбирать твой хаос, наблюдать за тем, как ты спишь, даже когда ты пинаешься и живого места на мне не оставляешь. Мне нравится слушать, как ты ругаешься, когда тебе говорят надеть костюм, просто потому что тебе в них неудобно. Мне нравится видеть, как ты сонный приходишь в гостиную и материшь все вокруг, пока готовишь кофе. Только я знаю, почему и как это называется. Юнги вздрагивает, когда Чимин приближается. Где-то внутри зарастают раны. Но почему-то так страшно. На губах ощущается чужое теплое дыхание. Миг замирает. Юнги рассматривает плещущуюся на дне чиминовых зрачков нежность. Так близко. Запредельно. Дыхание одно на двоих. Больше, чем кислород. Больше, чем вся жизнь. Звуки исчезли, осталось только их дыхание, стук сердец в унисон, ощущение пальцев на плавящейся под ними кожей. Юнги закрывает глаза, вдыхая спокойнее. Почему так страшно? Страшно от того, как сильно хочется коснуться этих губ, почувствовать чужое тепло, быть ближе. Так любить кого-то слишком опасно. Юнги знает, как это называется. Юнги боится этого. Боится и безумно хочет. - Я тебя тоже. – слова застывают между губ всего на секунду. Расстояние растворяется в касании. Теплые губы пускают по телу разряды тока, пальцы исследуют скулы, царапают за ухом, придерживая чужое лицо. Другие же обхватывают колени, пока тело тянется вверх, ближе к сладким, отдающим апельсиновыми конфетами губам, язык пробегается по кафельным зубам. По телу проходится дрожь. Реальность уплывает, оставляя только ощущения между тягучими секундами. Только касания и трепещущее ощущение близости, такой желанной и такой необходимой. Время тянется, как патока, движение замедляется, дыхание восстанавливается, пока между ними сквозит плавная нежность, они не срываются на дикую необузданную страсть, нет, они медленно изучают каждый миллиметр чужих губ, чувствуют, подстраиваются, привыкают. Дышат этим. Отстраняются медленно, словно во сне, изучают замутненный глаза напротив. Стараясь убедить себя, что это все реальность. Но это не так, реальность стремительно несется далеко за окном. Для них она замедлилась, растягивая сутки на дополнительные часы, позволяя насладиться друг другом, подарить себя другому, довериться. Чимин слизывает слюну с верхней губы, словно пытаясь распробовать её вкус. Юнги медленно моргает, чувствуя, как покалывает язык сладковатым привкусом апельсина. Чимин видит, как холодеет его взгляд и чувствует, как внутри что-то обрывается. - Чимин, клянусь… - голос хрипит пугающей злостью. – если это все чертов сон, то я проснусь и сделаю это снова. Страх тает в легком смехе, пока Чимин валится вперед, роняя Юнги на пол и стискивает его в теплых объятиях, забив на чистоту пола и шипение его самого.

***

Юнги открывает глаза в залитой лунным светом комнате, окидывая её мутным взглядом, уже через секунду подрывается. Свет загорается, больно ударяя по глазам, по мановению выключателя под его рукой. Страх бьется в горле. Сон? Слишком реально. Со стороны слышится мучительный стон, талию со спины обвивают сильные руки и недовольный хриплый голос дарит покой. - Какого черта, Юнги? Снова кошмар? – Чимин еле-еле разлепляет глаза, погружая пальцы в черные шелковистые волосы и массируя кожу головы, оставляя легкий поцелуй на плече. – Что на этот раз? Юнги откидывает голову на твердое плечо, расслабленно выдыхая, спиной чувствуя родное сердцебиение. Поворачивает голову, покрывая поцелуями мягкую щеку двигаясь к уголку губ, наскоро лизнув его, прижимается к теплым, изученным до миллиметра губам. Чимин недолго смакует его губы и усмехается, отстранившись. Усталые глаза смотрят с долькой издевки, едва виднеющейся в океаны нежности, что плещется в расширенных зрачках. Юнги неловко отводит взгляд, растягивая губы в улыбке так, что виднеются розовые десны. И дергается, быстро оставляя поцелуй на кончике чиминова носа, валясь в ним, но кровать и путаясь в ворохе одеяла и подушек. - Только не говори, что ты разбудил меня, только чтобы поцеловать. – Голос тонет под грудой одеял и наполняющим грудь смехом. Юнги опирается на локоть, нависнув над Чимином, изучая его сонное лицо с заражающей улыбкой, второй рукой убирая с его лица растрепанные пряди волос. Чимин закатывает глаза, поднимаясь на локтях и нежно прикусывая его щеку, бубня «говори уже» и не отпуская щеку из коварного зубного плена. Юнги не держат локти, и они вновь падают на кровать. Чимин с победным кличем седлает его бедра, склоняясь над поверженным, опираясь на локти с обоих сторон от лица Юнги, и складывая подбородок на перекрещенные пальцы, смотря на любимые черты с превосходством победителя. - Ладно-ладно – Юнги обнимает за талию, скрещивая пальцы на пояснице. – Мне приснились мы помладше, наш первый поцелуй. - Оуууу – Чимин многозначительно тянет гласные, отмечая высшую степень умиления поведением Юнги, который тут же закатил глаза. – Ты тогда сказал, что если это все сон, то ты сделаешь это снова. - Ну вот, я проснулся, выполняю обещание. – Юнги смеется, легонько щелкая Чимина по носу и подминая его под себя резким рывком. - Господи, Юнги мы замужем уже два года, а ты до сих пор ведешь себя, как подросток. – Чимин показательно вздыхает, сильнее сжимая его талию бедрами. - Ты меня любишь. – Заявляет самоуверенно, уже не пряча усмешки. Чимин смотрит в глубины хитрых лисьих глаз, отыскивая кусочки искрящегося счастья и огромные волны любви, до сих пор поражаясь тому, как не замечал их раньше. Кажется, будто кроме этой обескураживающей любви там ничего и не было. За все то время, что они вместе, Чимин до мельчайших подробностей изучил его глаза, все пытаясь отыскать в них то, чего так сильно боялся, но кроме обожания и любви не находил там ничего. А потом он понял. Он так боялся, что ему это кажется, что не осмеливался смотреть в темные глаза, каждый раз думая, что при следующем взгляде найдет там только холод. Смеялся до колик, когда Юнги рассказал о том, что боялся показать свою слабость от взгляда Чимина, но внутри говорил тоже самое. Чимин замечает мелькнувший страх в глазах напротив и усмехнулся, отводя взгляд. - Ты меня тоже, -Чимин возвращает ему его же фразу, она отдается болезненным спазмом нежности в груди. - Ужасно, - Чимин фыркает от его тона, и поднимается на локтях, целуя до сих пор покусанные губы, отдающие быстрорастворимым кофе, и вновь валясь на подушки. Наверняка, опять поздно лег, и почти сразу проснулся, Чимин обязательно вставит ему за это люлей, но потом, сейчас он хочет целовать его и слушать рассказы о них самих. – Ненавижу этот момент. - Врешь, вот я могу его ненавидеть, я тогда очень испугался, что ты уйдешь. - Мы замужем уже два года, ты серьезно думаешь, что у меня был вариант уйти тогда? – Юнги наклоняется, покрывая чиминовы щеки быстрыми поцелуями, продолжая говорить за секунды между ними. – Я люблю… каждую… клеточку… твоего… тела… дурак… Чимин улыбается до боли в скулах. И правда, каждую клеточку. Потому что он тоже. Уже столько лет влюблен в каждую клеточку, каждый взгляд и жест. Да, с тех пор реальность больше не растворяется вокруг них, но они растворяют реальность друг в друге. Разбавляют её поцелуями, как горячий чай холодной водой. Размешивают в ней теплые объятия и улыбки только на двоих, как размешивают в горьком кофе сладкий песок. Они добавляют в жизни друг друга кусочки дурачества между репетициями, как кусочки лимона добавляют в воду. Их реальность постоянно меняющийся коктейль, но у них всегда есть, чем его дополнить. Они есть друг у друга. Им хватит этого на вечность и даже больше. - Чай? – Лениво бросает Юнги куда-то в район груди, пока пробегается пальцами по плечу, вызывая волну мурашек. - Да, пойдем. – Чимин усмехается своим мыслям, оставляя невесомый поцелуй на все еще пахнущей ментолом макушке.