ты бы видел, как трезвый образ жизни меня портит

Вообще-то, Шершень был очень сильно обижен на Розу в данный момент. Потому что четыре года сосуществования научили Розу неплохо так понимать ход мыслей Шершня, но вот ни разу не отучили от дурацкой манеры заботиться о его здоровье. В общем и целом, только-только избавившись от родительской опеки, погуляв свободным всего где-то год, Яша оказался вдруг под опекой Розы-Робота. И нет, Роза был куда лучше его предков! Но его забота носила в себе тот же эгоистичный характер. Родителям нужен был тихий-послушный, аккуратно постриженный и учащийся на пятерки Яшенька, чтобы демонстрировать его своим коллегам и друзьям как живое доказательство того, какие они отличные родители и какой у них успешный брак. Требования Розы были менее жесткие. Ему просто нужен был как можно более трезвый Шершень, который (фиг с ними, с репетициями) не проспит и не прогуляет выступление «Багрового Фантомаса». Чтобы все фэны видели, какую ахуенную группу он собрал, какой он крутой лид, и так далее, и тому подобное. Если коротко: родительские чувства Роза испытывал именно к группе, а Шершню просто вроде как не повезло в ней быть, поэтому забота распространялась и на него. Особенно остро он осознал свою невезучесть сегодня утром, когда выяснил, что Роза перерыл квартиру, нашел все его заначки (и даже ту небольшую нычку на лестничной площадке в щитке нашел!) и выкинул их. То есть, возможно, как-то по-умному перепрятал, но скорее всего выкинул. Причем не только наркоту, но и спиртосодержащие заначки тоже. А еще Роза в который раз завел телегу про «иди зашивайся», а это значило, что примерно неделю еще он не успокоится. Шершень всегда брал измором, но и Роза не пальцем деланный, как оказалось, и с каждым разом наседал все активнее. Ничего такого, чему удалось бы проломить стену шершневого похуизма, но темпы роста заставляли очко сжиматься от мысли о том, что а вдруг через пару лет у Розы все-таки что-то да выйдет. Поэтому как только Шершень плотно утрамбовал в голове местоположение их гримухи, чтобы потом в любом состоянии знать, как до нее доползти, он помахал Розе ручкой, схавал один коньячный бутерброд и отправился на поиск чего-нибудь посерьезнее. На фестивалях ну наверняка должно было быть дохуя наркоты, но какого качества, это вопрос. Так что Шершень просто шатался по территории со спизженной у кого-то бутылкой дешевого лагера, выискивая знакомых продавцов, для верности подняв линзы. Пару раз пришлось дать автограф. Неожиданно, розина группа что, правда уже так популярна? То есть да, она у них вроде как общая, но все равно: больше «розина». Но сегодняшний день, не задавшийся с самого начала, продолжал не задаваться. Катамарановских барыг тут было до странного мало (куда Роза увез его вообще? ехали вроде долго, хотя, может, дорога показалась долгой, потому что Шершень был трезвым). И те все что-то бурчали в ответ мутное и ничего не давали. Клеща, поганца, Роза на свою сторону переманил, и тот ничего Шершню из светлых чувств зарекся не давать. У других то кончилось, то такая хрень оставалась, что Яше от нее хуже только станет. Он потерял уже любую надежду на счастье и радость в этой жизни, как вдруг его схватила и утянула в ближайшую гримерку чья-то когтистая лапа. Не то чтоб обычно когтистые лапы предвещали хорошие перемены в жизни Шершня. Или плохие. Результат варьировался от случая к случаю. Этот конкретный случай предвещал Кобру. — Привет, Кобра, — невозмутимо поздоровался Шершень. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что Кобра-то его вряд ли помнит. Но Кобра помнил. — Привет, Яа-аша, — сказал он. Видимо, помимо самого Шершня, он еще и не забыл про свою привычку каверкать произношение его имени. Секунду, ощущавшуюся вечностью, они тупо пялили друг на друга. — Тебе там, ну… — забормотал Шершень. Коварная улыбка на кобрином лице доставляла ему некий легкий дискомфорт. — Че надо-то? — Птичка на хвосте принесла инфу, что у тебя тут проблемка. Шершень удержался от того, чтобы спросить, какая нахуй птичка. Клещ что ли? Так он не птица, клещ — это насекомое. Он в итоге так и не сообразил какую-нибудь ответную фразу, потому что Кобра выудил из кармана замотанный изолентой пакетик и помахал им в воздухе. — Хвастаешься? — Я не употребляю, — возмутился Кобра. — Это тебе. Шершень ничего не успел уточнить, потому что почти сразу (пауза нужна была, чтобы пихнуть пакет обратно в карман) Кобра наклонился и смазанно поцеловав его в скулу, прошептал на ухо: — Хочу тебя прямо тут. А, ясно. Это он так ухаживает. Ну или принял Яшу за героиновую проститутку, что было немного обиднее. И еще более обидно оттого, что походу было правдой, потому что Шершень был не против такого обмена приятностями. Поэтому он остановился на первом варианте, и решил, что это вроде конфеты-букеты в их отношениях. Шершень слегка схватил Кобру за плечо, чтобы удержать на приемлемом для беседы расстоянии. — Это вообще твоя гримуха? — Да. И у меня персональная. Чтобы меня еще с остальными восемнадцатью придурками селили, — он снова гордо оскалился, думая, наверное, что Шершень охуеть как завидует. Но Шершень просто завис, потому что последний раз, как он уточнял, в «Державе» было шестнадцать человек, но, правда, уточнял он давно. А зависти к личной гримерке тоже как-то не возникало: Роза, когда затыкается со своими «ну ты ешь, блин, хоть иногда, Шершняга», и «хватит тебе, а то еще откинешься, Шершняга», а главное «иди зашейся, Шершняга», сосед вполне себе заебись. — Чего, не польщен моим вниманием? — Кобра хитро нахмурился. Шершень пожал плечами. В его жизни были партнеры и поинтересней, тусы и покруче, а что до кайфа посильнее, то его обычный вторник был «кайфом посильнее», так как в данный момент он был просто неприлично трезв. — Я почему-то так и думал, — заявил Корба, забираясь ладонями под шершневу майку. Пальцы у него были, как ни странно, очень теплые. — Гребанный торчок. Можно было вернуть ему оскорбление. Например, назвать его «извращенцем», «пидором», или по проверенной схеме — «ебанутым». Но Шершню чет совсем не хотелось трепаться, так что он отглотнул еще немного теплого пива и выжидательно посмотрел на Кобру. — Ну, давай. Кобра очень недальновидно в ответ на это протянул ему пакет с наркотой. — Это потом, — пакет Шершень все же взял, раз уж ему предложили сразу все авансом. — Не будем же мы трахаться под винтом? Это вроде как был не винт, ну да похуй. Пакет он сунул пока что в карман куртки. Правда, Кобра сразу же начал порываться стянуть с него эту самую куртку, и Шершень ему это даже позволил, исключительно из своей веры в то, что Кобра не руководствуется никакими корыстными целями и хочет просто… Ну, просто хочет, в общем. И все дела. Из-за незатейливой перегородки доносились обрывки гитарных риффов, голоса, чьи-то попытки пьяно петь… в общем, атмосфера была не самая располагающая. С одной стороны, Шершень раньше трахался и более неудобных местах. С другой — он никогда не был в это время трезвым. — Как-то ну… не по-людски, — заявил он, когда Кобра уже закончил стягивать с себя почти уже половину своих замороченных шмоток и остался только в штанах. Шершень немного слетел с рельс происходящего на этой фестухе и все, что он мог сказать, это что его уложили спиной на стоящую в гримерке кровать (нахуя в гримерке кровать было очевидно, ведь устраивать себе дневной сон Кобра явно не собирался). — Налей что ли, — предложил Шершень. Кобра только отмахнулся. Необычно теплые пальцы окончательно стащили с него майку и какое-то время исследовали торс с завидным любопытством, но потом Кобра, видимо, оказался недоволен отсутствием инициативы. — Если я принесу бухло, ты перестанешь изображать труп? — Я не… — Перестанешь? — Ладно, — кивнул Шершень, надеясь, что под «бухлом» Кобра подразумевает что-то выше хотя бы двадцати градусов. Он потянулся рукой и слегка ущипнул кобрин сосок в жесте того, что искренне полагал лаской и заигрыванием. — Принеси, — добавил он, посмотрев на Кобру тем жалостливым взглядом, который безотказно работал на Розе. Но оно чего-то не сработало. Немного подумав (трезвость замедляла логическое мышление), он понял, что очки надо было снять и лениво поддел их пальцами; очки улетели куда-то с лица долой и судя по звуку, упали на пол. Зато теперь все сработало как надо: Кобра скорчил недовольную мордашку и слез с Шершня. Потом набросил на себя первую попавшуюся футболку (судя по тому, что на ней был принт «Багрового Фантомаса», футболка была еще и шершнева) и выскользнул из гримерки. Куда он так ходил, Шершень не понял, да и не его-то было дело, собственно, но понадеялся какой-то не окончательно отбившейся от собственнических инстинктов частью сознания, что Кобру кто-то в этом увидел. Странно, что подобные поползновения он все еще проявлял. Тем более, что группа, — как он уже во второй раз за день напомнил себе, — была розина, а не его. Кобра вернулся с виски, полупустой «Столичной» и еще какой-то непонятной бурдой, которую Шершень без очков не узнал, так что для себя он решил, что виски вполне подходит. Сделав большой глоток (граммовку он не знал, как оценивать, если пьешь через горло), Шершень подумал, и сделал еще один. И подумал еще, и сделал один маленький. И только третий раз подумав, он решил, что уже достаточно, уже он в кондиции, все в порядке. И полез расстегивать ремень на кобриных штанах. Кобра на это отреагировал весьма своеобразно. — Ты торчок и алкаш, — сказал Кобра. — И что я вообще… — он сделал глоток из оставленной Шершнем в покое бутылки виски. — И что я вообще в тебе нашел? — А ты что-то нашел? — с искренним удивлением переспросил Шершень, увлеченно стягивая с Кобры штаны. Штаны были узкие, так что задачка оказалась не самой легкой. Сам в себе он уже давно ничего нового не находил. — Давай просто нормально трахнемся без этой всей философии. Шершень кивнул. Самая здравая мысль, которую он вообще слышал от Кобры когда-либо; эта беседа двух слишком трезвых людей уже начала и его самого пугать. Штаны с них обоих уже через минуту были успешно ликвидированы. Правда, на Кобре осталась футболка, и Шершень никак не мог вспомнить, это случайность, или он помешал Кобре ее снять. В любом случае, тот кусочек его естества, которому это нравилось, все настойчивее пробивал свой путь на поверхность. Привет очередной фиксации? Долбанный Кобра. Была в драммере «Державы» какая-то таинственная, будто не от мира сего, привлекательность. И это не только Яша видел, об этом знали все. От него чертовщиной веяло за версту, ну да когда Шершень чертей боялся. Кобра толкнул его обратно на кровать, а затем ухватил за талию и легко перевернул на живот. В прошлый раз у Кобры коготка на пальце еще не было, и Шершень недовольно дернулся, когда тот провел по ребрам острым концом. Больно же. А вдруг еще и царапина останется? Кобра укусил его за плечо и пробормотал: — Выгнись нормально, это что за хуйня? Шершень поморщился и лениво попытался оправдаться. — Да мне п-по трезвяку оно вообще непривычно. — Ясно, опять все самому делать, — мурлыкнул Кобра, снова царапая ногтями спину Шершня. Тот попытался-таки выгнуться правильно. Но Кобра все равно самодовольно добавил: — Ничему ты, Яша, не научился. Кобра наконец убрал свои лапы в район яшиных бедер, и там он уже не царапался, а просто перехватил и зафиксировал, раздвинув чуть шире, чем Шершень раздвинул сам. И вдруг Кобра взял и провел языком между яшиными полужопиями. Шершень даже охнул от неожиданности. И не побрезговал ведь! Хотя этот кадр, кажется, вообще ничем не брезгует. — Ничему не научился, — повторил Кобра, услышав это самое «оханье». — И вообще, — он легонько шлепнул Яшу. — Переворачивайся давай обратно, будем в миссионерской, у тебя ничего не выходит. Яша был настолько трезв, что даже нашел в себе силы обидеться. Но перевернулся. Только чтобы своими глазами увидеть довольную кобрину улыбку с нотками превосходства. Фу, ну и гадство. И вообще, если Кобра собирается дразниться, то пошел он… ну, тут все может быть и верно. Но разговаривать-то с ним в процессе Шершень не обязан! Он и не разговаривал. Может быть, пару раз выматерился, и еще чуть-чуть поохал, но на этом все. Зато Кобра что-то бормотал постоянно. Вроде про то, что соскучился и боялся, что больше не встретит, но это Шершню, скорее всего, показалось, потому что схуяли. Еще Кобра царапался и постоянно пытался что-нибудь Шершню лизнуть, причем что-нибудь странное, вроде пупка или локтя с внутренней стороны. На эти выкрутасы можно было бы и пожаловаться, но Яша ни на что жаловаться не хотел. Потому что в целом все устраивало. Ему даже понравилось, когда он кончил (причем первым, ёклмн, непонятно с какой стати) — оргазм получился ярким и расслабляющим. Кобра уставился в этот момент на него своими глазищами, но почему, Шершень так и не понял. Может, он в момент оргазма со стороны охренеть как интересно выглядит, хотя раньше его партнеры так не пялились, будто он их лучший в жизни трипак. Кобра сразу же после этого вышел и додрочил Яше на живот, при этом дрочил он тоже как-то странно, очень плавно изгибаясь, почти неестественно плавно, а еще как закончил зачем-то слизнул на пробу. «Ебанутый», — подумал Шершень. Но вслух не сказал и этого. Первым, что он сказал вслух, было: — Так че ты там нашел? — Где? — недовольно переспросил Кобра, отрываясь от того, чтобы протирать себя и Яшу салфетками. Сам Шершень в этом участвовать отказался, решив сам для себя, что заслужил полежать и отдохнуть, но Кобра не жаловался. Наверное, находил в протирании спермы салфетками какое-то свое удовольствие. Кто их, ебанутых, разберет-то. — Во мне. Ты сказал, что чет нашел там, ну, так че эт было? Шершень уставился на него любопытными глазами. Вообще-то, ему действительно было интересно. Хотя обычно ему вроде как на все было похуй, и проходило это только в нетрезвом состоянии. Но сейчас — было интересно. Что в нем в теории мог найти Кобра? В Яше же нет ничего интересного. Это глупо. То есть… опять же, он нужен был родителям, чтобы хвастаться, какие у них крутые гены. Нужен был учителям, потому что был старательным. Нужен был Розе, потому что первое время ему хоть кто-то был нужен, а сейчас у них вроде как слаженный коллектив, да и тем более Шершень позволял ему жить в своей квартире. Хотя уборка, готовка и коммуналка при этом были полностью на Розе, это все равно было выгодно. Еще он нужен был кучам малых на таких фестухах, и да, ради секса, но это разное: вряд ли Кобра собирается хвастаться своим подруженциям, что переспал с рок-звездой, будучи сам по себе рок-звездой куда большего масштаба. Ну да, они «докипятярились» до одной и той же фестухи, но… Шершень неожиданно понял, что снова залип в пустоту на пару минут, но так и не сочинил ни одной теории, за какие такие заслуги он Кобре мог понравиться. — Ну чего, ты отвечать собираешься? — он ткнул Кобру в бок костлявым пальцем. — Комплименты ему подавай, — поморщился Кобра. — Просто запомнился ты мне, вот и все. Яша. Это потому, что я первый раз с тобой наркоту попробовал, — заявил он уверенно. — Поэтому каждый раз, когда пробовал ее потом о тебе вспоминал. Фу. Гадость. Что именно в этом было гадкого, — наркота или сам Яша, — он не уточнил. — Ну у меня лицо запоминающееся. Вроде. И что? Кобра, кажется, думал, что из него комплименты выуживают, но Шершень искренне не понимал, об какой такой выебон его личности Кобра мог зацепиться, чтобы запомнить надолго. Они-то знакомы были всего ничего. Так быстро не влюбляются. Или, — фу, слово противное, «влюбляются», — просто так не запоминают. Без повода. — Да не, — Кобра отмахнулся; коготь на секунду по-хищнически блеснул. — Не в этом дело. У меня, знаешь, такая особенность. Все думают, что я дохрена самовлюбленный козел, которому пахую на окружающих, и что я на них всех плюю со своей высоты. Что все фаны мне на одно лицо, такой вот я мудак. Яша молча кивнул. Про Кобру действительно так говорили. — А я просто… нихуя лиц не запоминаю, такое вот. Для меня все реально на одно лицо. Я даже в эту фигню не втыкаю, там разница какая-то в чем-то, вообще не секу, понимаешь? Яша кивнул. — Я людей запоминаю по голосу, походке, гардеробу. Манере выражаться. Ну, тех запоминаю, на кого мне не срать. Так-то что я мудак и хуй на всех кладу, оно-то верно. Но лица я бы при всем желании не запомнил. Что за хрень, вот серьезно, никогда не понимал, как люди это делают. — А мое запомнил что ли? — уточнил Шершень. К чему тут Кобра про свою лицевую слепоту распинается, было нихрена не понятно. Не хвастается же он своей болезнью, в самом деле. — Не. В том-то и проблема, что оно у тебя, бля, как у всех. И хрена я тебя с первого раза запомнил, оно вообще непонятно. Че в тебе такого-то? Шершень пожал плечами. — Понимаешь, я всегда думал, что так и должно быть. Что все смешиваются в одну массу, а я один ахуенный, и это нормально. Ну, оно так и есть, что все масса, а я ахуенный. Просто ты в эту теорию как-то не особо влезаешь. Я думаю, все из-за наркоты. А то чего это я запомнил тебя, непонятно как-то, — Кобра помолчал и продолжил: — И вот каждый раз, как я пробовал какую-то химию эту вашу, а иногда и без нее, ты брал и вспоминался. Что-то тут, я решил, не так. Какой-то ты неправильный. — У тебя мозг поврежден, наверное. Ты головой не ударялся? Кобра посмотрел на него взглядом, с чувством, толком и расстановкой говорящим: «чебля». — Прозопагнозия, — выдавил Шершень. Если четыре года назад он побаивался, что ему могут двинуть, если он умничать начнет, то сейчас он уже выучил, что в этом мире двинуть могут в любом случае, так что можно и умничать в меру. Привычка помалкивать, правда, осталась. Взгляд Кобры стал только красноречивее. — Такое и от рождения бывает. Неспособность различать лица. Ой, знаешь, похуй, — Яша смутился и потянулся к бутылке, долго что-то кому-то объяснять он не любил. — Забей. — У этого название есть? — переспросил Кобра с выражением искреннего изумления. До этого он, видимо, думал, что один-единственный такой во всем мире. — Как, еще раз? — Прозопагнозия, — недовольно повторил Шершень. — По слогам продиктовать? — Давай. — Не буду. Пошел нахуй. Кобра откинулся на диван и скорчил задумчивую мину. — Не хочу. Давай снова ты. Настала очередь Шершня смотреть на собеседника «чебля»-взглядом. — Ну, второй раунд, — Кобра резко перекатился, зажимая теперь Яшу локтями с двух сторон. Яша прикинул, чего ему больше хотелось в данный момент: секса или закинуться. По всему выходило, что закинуться. Он уже думал, как бы потактичнее вывернуться из этой ситуации, как его спасло настоящее чудо, прошмыгнув в гримерку без стука и бросив на них снисходительный взгляд. — Пиздец, — флегматично сказало чудо, сдунув с лица прядь фиолетовых волос. — Ты как обычно, Кобра. Давай закругляйся. — А ну кыш отсюда, — нахмурился Кобра. Чудо пожало плечами и развернулось. Яша моргнул ему в спину. Это был первый раз, когда он видел басиста «Державы» так близко вживую. Да и вообще кого угодно из «Державы», кроме самого Кобры. Но Кобра-то был ебанутым, он не считался! — Он вообще-то прав, — недовольно процедил Кобра, слезая с кровати и с Яши заодно. — Так что ты тоже кыш пока что, а потом еще продолжим. Я тебя найду еще. Чем было последнее, угрозой или заигрыванием, Шершень не понял, и все равно благополучно забыл о предупреждении почти сразу же. Это надо Кобре, вот пусть он сам и помнит. Сначала, когда его одели (сам по себе Шершень одевался слишком медленно) и вытолкали из гримерки, ему было обидно. Но потом он вспомнил про пакетик с наркотой и про Розу, на которого он конечно злился, но подводить с выступлением не хотел. Это все же важное событие для их — «розиной» — группы, так что можно сегодня и не… Хм-м. …так что одной малю-у-усенькой дозы перед их выходом будет достаточно, а остальное он оставит на потом. Шершень сунул руку в карман и довольно повозил ногтем по пакетику. Ради Розы один денечек можно и побыть трезвым. Почти. Ничего фатального не случится. Повезло, что Роза не отобрал у Шершня хотя бы шприц.