Дом, в котором...

— Господи, да кто из вас придурков это придумал? — я, вися на плече кого-то из парней вниз головой, возмущаюсь, совершенно запутавшись из-за тряски, на чьем же плече оказалась. Но мои возмущения мало кого волнуют, потому что разношёрстная толпа парней задорно улюлюкает, и галдит, когда меня, как эстафетную палочку, вновь передают в другие мужские руки. — Эй, полегче! Не мешок картошки все-таки таскаете! — Пардон, — звучит где-то надо мной, и я, убрав растрёпанные волосы с лица и приподняв голову, насколько позволяет моё положение, узнаю в несущем Сынчоля. Вот от кого, а от него не ожидала, что такая тупая забава покажется ему занятной. — Скажи мне, кто это придумал, и я поставлю его на колени на горох! — Дорогая, я дома. Весь шум стихает. На заднем дворе, где и происходит эта вакханалия, становится настолько тихо, что слышно, как кто-то нервно сглатывает. Я лишь могу мысленно согласиться с тем человеком, потому что голос Ёнгука узнаю из тысячи голосов в самом центре многолюдной толпы на самом оживлённом рынке. И вот он, в армейской форме, весь такой красивый, блистательный, умопомрачительный и весьма обескураженный из-за происходящего, стоит, кинув сумку на землю и смотрит на меня, висящую на плече Сынчоля. Мы встречаемся взглядами. Искра, буря… — Блять? — тихо выдаёт мой «извозчик». — Блять, — соглашаюсь я, судорожно придумывая, как же объяснить изменения в доме. *** — Ну и? — Ёнгук не фокусирует внимание на мне, осматривая гостиную. А я и рада этому, потому что некоторые любопытные личности не поняли намёка, что лучше пока скрыться с глаз нахрен, иначе будут жертвы. Приходится взглядом, кивками головы и жестами просить всех свалить, но получается не очень. Тем временем главный мужчина моего большого и любящего сердечка переводит взгляд на меня, замечает, как я кому-то говорю, жестикулируя, «ховайся в жито», оглядывается, развернувшись корпусом, и в коридоре становится на три любопытных тайца меньше. — Не то чтобы я удивлён, потому что примерно представлял, что тут происходит, но не думал, что в таких масштабах. Выдавив виноватую улыбку (хотя по факту совести у меня нет — я меньше вешу без неё), продолжаю молчать, думая, как ответить на первый вопрос. «Видит бог, я не хотела, они сами пришли», — звучит не очень убедительно, да и сразу в лоб сказать, мол, прости дорогой, но моё сердечко собирает крашей и крашинь, не спрашивая разрешения, тоже такой себе вариант. Вздыхаю. — Добро пожаловать в Ушлюпочную имени Джули Йорс, — развожу руки в стороны. Ёнгук несколько секунд разглядывает меня немигающим взглядом, а потом хлопает себя по лбу, приговаривая тихо, но я слышу и улыбаюсь: — Господи, угораздило же меня влюбиться в такую, а… — Зато со мной весело, — я передёргиваю плечами, а Ёнгук смотрит на меня из-под своей большой ладони и вздыхает. — Кто это? — он кивает куда-то за меня, и когда я поворачиваю голову в указываемую сторону, застываю, уставившись на замершего в движении Лидо. — Сосед! — тут же выпаливаю, и для пущей убедительности подрываюсь с места и подталкиваю удивлённого парня к выходу. — Это не моё! — Так, это будет долгий день, — Ёнгук встаёт, поправляя свою форму, отряхивает берет и, подхватив сумку с пола, направляется к лестнице, ведущей на второй этаж. — Надеюсь, в нашей спальне посторонних нет. Я не успеваю сказать, что в спальне-то нет посторонних, а вот на достроенных этажах и в комнатах вполне имеются, и молюсь про себя, чтобы он сейчас не увидел никаких непотребств, которые обычно имеют место быть, потому что наш дом стал больше походить на какую-то фэнтезийную таверну на стыке миров, где ошибёшься дверью и напорешься на дракона. А Квон Джиён на мансардном этаже не очень любит, когда его трогают. — Да, это будет долгий день… — вздыхаю и устремляюсь на кухню: нужно проверить запасы вина в погребе, может, тогда получится умаслить Ёнгука. Впрочем, повода достать крепкие спиртные напитки нет ровно до того момента, пока домой не возвращается Хёнун. Он то ли забывает, то ли забивает на тот факт, что Ёнгук моя доминантная самка (и что он как бы тоже здесь), да и вообще, уже привыкший, что в доме часто появляются новые личности, он спокойно проходит через столовую мимо Ёнгука, приподнявшего бровь в немом вопросе, который отчётливо читается в его взгляде, направленном на меня. А дальше картина маслом: Хёнун буднично целует меня в висок, улыбаясь так, что у меня сводит пальцы на руках от желания прикоснуться к нему; Ёнгук осушает практически полный бокал вина и отставляет его на стол, отодвигая фужер своими идеальным пальцами от себя (господи, что за мужик!), складывает руки в замок, упираясь в него подбородком, а я сглатываю, теперь уже, кажется, виновато улыбаясь. — Сосед? — Нет, это моё, — чешу нос, смущенно покосившись на Хёнуна, который, наконец, обратил внимание на Ёнгука, сидящего за столом со мной. — Что ж… — Ну, у нас всё ещё не так плохо, поверь, — перебиваю Ёнгука, — вот у Мингю мальчик, представляешь? А с мальчиком в комплекте Сынён, а ещё Пусан на Пусане и Пусаном погоняет, да и вообще… — Как же с вами трудно, а, — я затыкаюсь, когда мой мужик в очередной раз трёт лицо ладонями, а потом встаёт с места, и, будто показательно, отодвигает стул так, что ножки противно скрипят по полу, — я сегодня не настроен на разговоры. И он уверенно подходит ко мне, хватает под руки, буквально вздёргивая вверх, и я оказываюсь в том же положении, что и днём, когда моя бравая общага азиатских мужиков решила поиграть в весёлые старты со мной. Хёнун остаётся на месте, удивлённо смотря нам вслед, а мне хочется истошно вопить, потому что жопой чую, не к добру всё это. А ведь это мистер Бан ещё не всех видел… Понимаю, к чему всё идёт, и вспоминаю, что… — Я забыла наколенники у Чанбина! — вырываюсь, колочу Ёнгука, чтобы он меня отпустил, но мужчина лишь встряхивает меня у себя на плече, перехватывая крепче и унося в нашу спальню. — А вот с этого места подробнее, пожалуйста. Дверь закрывается, и последняя внятная мысль в моей голове — Лидо, собака сутулая такая, приходил неспроста…