Если упадешь - я поймаю тебя / Fall and I Will Catch You

      Есть такие вещи, которые делать нельзя. Есть мы. И есть специальное место в аду только лишь за мысль, которая сейчас пронеслась у меня в голове.       Я останавливаю ее, не потому что хочу, а потому что так надо. И без того у меня на совести ее признание в любви - не хватало еще физического доказательства. Оставляю ее в комнате огорченную и иду остужать собственное огорчение под холодным душем, однако оно не желает уходить целиком, и воображение снова принимается рисовать ее всего в паре шагов от меня - только руку протяни.       Фантазия уже почти овладевает мной, как вдруг шторка душа отдергивается.       - Нет, Нэнси, - начинаю было я, но крепкий кулак, впечатывающийся в лицо, ясно дает понять, что вряд ли его владелец - хрупкая девушка из моих фантазий. О том же говорит и тошнотворный запах разлагающейся плоти и неоново-желтый цвет ноги, прижимающей меня к полу.       - Да, я изменился, но ты должен узнать мой голос. Узнаёшь? Говори, чертов коп!       - Конечно, я узнаю твой голос, сынок.       Говорят, когда умираешь, перед глазами проносятся разные моменты из жизни. Это верно, отчасти уж точно. Вот я вижу Нэнси, она такая маленькая и беспомощная, а вот и я - стою на коленях и наблюдаю, как ее у меня забирают.       Вижу, как искажается от ужаса ее лицо, когда Боб накачивает меня свинцом и усаживает. Смотрю в ее полные слез глаза, пропускаю светлые волосы между окровавленными пальцами. Потом она горестно ложится мне на ноги, и ее тепло ее живого тела борется с холодом моего умирающего.       Мне приходят письма каждый четверг, а позднее я нахожу отрубленный палец и паника захлестывает меня: ее надо отыскать. И вот наблюдаю прыжок со сцены и поцелуй, от которого задумываешься, а не извращенец ли ты в глубине души, потому что хотел продлить его подольше. Побег и спасение, и затем её всесокрушающее признание в любви. И мой ответ взаимностью.       Я держусь за дерево и с силой вдыхаю воздух. До этого момента вся моя жизнь была посвящена Нэнси, и я не дам ей умереть от рук этого ублюдка после восьми проведенных за решеткой лет - ради ее же безопасности - только потому, что мое сердце внезапно вспомнило о былых проблемах.       Дверь амбара распахнута, ни звука не слышно. "Молодец, Нэнси".       Я спешу внутрь. Натыкаюсь на Рорка-младшего. Я падаю и он верит. Я забираю у него оружие... оба его оружия.       - Я не закричала, Хартиган. Ни разу.       - Я знаю, девочка, я знаю.       Мы стоим около машины, и Нэнси уже почти пришла в себя. Я целую ее в последний раз, и она садится в машину в полной уверенности, что все сказанное мной - правда.       Задние габариты ее машины исчезают вдали, и я приставляю пистолет к голове.       "Старик умирает, девочка остается жить. Честный обмен".       Спускаю курок.       "Я люблю тебя, Нэнси".       - Хартиган, Хартиган! Джон!       Моргаю и снова открываю глаза. Я уже не лежу мертвый в снегу. Вместо этого я в доме, в тепле и уюте, а рядом со мной - любовь всей моей жизни.       - Ты как, нормально? - спрашивает она и прикладывает мне ладонь ко лбу.       - Ничего, просто кошмар приснился, - отвечаю я, но все еще не могу ничего понять. "Я что, умер и попал в рай? Или я все еще жив и лежу в какой-нибудь больнице с кучей подключенных трубок, пока сенатор Рорк глумится над моим коматозным телом, а Нэнси плачет у больничной койки?"       На секунду меня пронзает уже знакомая боль в груди, и я с трудом вылезаю из кровати и наваливаюсь на раковину в ванной. Слышу, как Нэнси выпрыгивает из постели вслед за мной, но я уже на полную выворачиваю краны и плещу водой себе в лицо.       Поднимаю взгляд на зеркало: вот она, на входе в ванную, неон обнаруживает и подчеркивает ее наготу, лоб беспокойно нахмурен. Снова опускаю взгляд на раковину и чувствую, как слезы ужаса капают мне прямо в мокрые руки.       "Что же я натворил, черт подери?"       Она подходит ближе и обвивает меня руками. Стряхиваю их с себя, и она снова отходит к двери в замешательстве и обиде.       - Надень что-нибудь, - резко говорю я.       В зеркале вижу, как она кивает. Она поворачивается, а я, хоть и с чувством отвращения к себе, но не могу перестать смотреть ей вслед. У нее длинные волосы, но не настолько, чтобы скрыть упругие ягодицы и болезненно идеальные линии, которые тогда, в стрип-клубе, я увидел лишь мельком.       Я закрываю глаза и возвращаюсь к произошедшему, но не могу вспомнить ничего с момента самоубийства и до пробуждения в комнате Нэнси. Голова у меня точно цела, ощупываю ее, но никаких отметин от пуль не обнаруживаю. "Что произошло, и как я в конечном счете сделал то, чего поклялся не совершать?"       Раньше холодный душ не помог, но сейчас - как знать. Встаю под струю ледяной воды прямо в боксерах, и она льет и льет на меня, пока не начинают болеть виски. Не меняю температуру - так мне и надо.       Подставляю всю голову ледяному потоку и упираюсь лбом в плитку. Вдруг горячие пальцы ложатся мне на плечи, сжимают и начинают их массировать - и глаза мои распахиваются. Я поворачиваюсь и пытаюсь ее остановить, но в маленьком душе это невозможно, ее кожа слишком скользкая, а сама она плотно прижимается ко мне.       Она такая миниатюрная, и кажется, будто я гораздо выше нее. Но нет, она достает мне ровно до подбородка, и я начинаю задумываться, не дает ли мне жизнь понять, что пора принять свою судьбу и сделать это как мужчина.       Ее руки обвивают мне шею, приподнимая сочные груди так, что они попадают в поле моего зрения. Пытаюсь смотреть только ей в глаза, но Нэнси сильна и настойчива. Она требует меня. Один Бог ведает, почему такая прекрасная юная девушка, как она, возжелала так поломанного старика, как я.       Я говорю ей, что нужно остановиться, но она целует меня, качает бедрами, трется ими об меня, и мое дремлющее желание начинает просыпаться, в десятки раз сильнее прежнего. Она тянется рукой мне вниз живота, но я ловлю ее за мгновение до того, как окончательно потеряю рассудок.       - Не здесь, не так, - с трудом пытаюсь придать убедительность собственному голосу. В душе так мало места, негде развернуться, воздать должное ее божественной красоте. Даже если бы я намеревался довести дело до конца, душ все равно не подошел бы - для начала, нам понадобился бы пятизвездочный отель с атласными простынями и дорогим шампанским в ведерке со льдом, с медленной романтичной музыкой.       Она соглашается, целует меня в шрам напротив сердца, и выходит из душа.       Я медлю, хотя и понимаю, что она ждет, пока я выйду, и мы продолжим начатое. По правде говоря, не знаю зачем я сказал ей все это. Вполне возможно, меня так часто били по голове, что теперь я сам не знаю, что за глупости творю.       Что ж, раз уж я сделал это один раз, то второй раз ошибки не повторю. Надо отговорить ее, а я не хочу ее отговаривать.       "Я чудовище. Я именно такой, каким меня считают. Она же еще ребенок. Я же ей в дедушки гожусь."       Выхожу из ванной в комнату. Похоже, меня не было дольше, чем могло показаться, потому что образ Клеопатры будто испарился. Вместо нее в донельзя коротком халате сидит Нэнси, обняв коленки, и всем своим видом напоминает того самого ребенка, которым я ее считаю.       Сглатываю ком в горле и подхожу к маленькой девочке - нет - уже взрослой женщине, пережившей самые варварские издевательства, и чей спаситель, потрепанный старый полицейский, а затем и заключенный, только что ее отверг.       - Мне нужно убедиться, что я ничего у тебя не забрал. Чего-то, на что не имел права претендовать.       - Ты ничего мне не сделал, - со всхлипом отвечает она, и я вздрагиваю.       Она плачет из-за меня. Моя милая Нэнси плачет из-за меня.       - Когда ты сказал, что упрячешь Рорка за решетку, я не поверила. Будь это правдой, ты бы не провел столько времени в тюрьме. Я просто обязана была вернуться.       Усмехаюсь собственной глупости.       - Разумеется, ты не купилась на это. Я иногда забываю, какая ты сообразительная. Тогда расскажи мне, что произошло с того момента.       - Я собиралась врезать тебе, но увидела, что ты лежишь на снегу. И пистолет у тебя в руке. Я поняла, что ты хотел сделать.       - Прости, что солгал.       - Я понимаю. Это было умно, - она пожала плечами, и халат еще больше пополз вверх. - Пришлось попотеть, чтобы дотащить тебя до машины. В итоге, получилось затолкать тебя внутрь и привезти сюда. Я боялась, что ты умрешь от переохлаждения, поэтому разделась сама, раздела тебя и легла с тобой в постель, чтобы согреть.       - То есть я был в отключке все это время. Я вообще ничего не делал?       Она коротко улыбается и опускает голову, пряча лицо: "Знаешь, я бы не возражала... если бы ты захотел что-то сделать. Я бы даже обрадовалась."       - Нет. И речи быть не может. Этого я у тебя не отниму.       - Нельзя отнять то, что уже тебе принадлежит.       Она говорит это так искренне, что моя решимость дает трещину, но я всеми силами продолжаю цепляться за нее. "Да как вообще я могу что-то сделать, если даже будущего ей гарантировать не могу? Что ее ждет со мной?"       - Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты еще молодая, у тебя все еще-       - Молодая, но не тупая. Я была твоей с того момента, как ты принял на себя вину за то, чего не совершал, просто чтобы отвести от меня опасность. Я не врала, Хартиган. Я пыталась начать отношения с другими, но они - не ты. Ты - мой единственный, нравится тебе это или нет. Ты - единственный, кого я хочу касаться, и чьих прикосновений желаю.       Меня настолько пленила ее прочувствованная речь, что я не замечаю, как придвинулся поближе, как и того, что она сползла вниз по кровати и теперь буквально сидит передо мной на коленях. Мы сидим в темноте, и только из ванной свет проникает в комнату - хвала небесам, тени скрывают прозрачность ее одежды и мою реакцию на нее.       - Так неправильно.       - Почему?       Она пытается убедить меня, и я очень близок к капитуляции. К тому, чтобы податься к ней навстречу, прижать к груди и погрузить всего себя без остатка в ее теплое жаждущее тело. "Но, поддавшись искушению, с чем я ее оставлю? Не могу же я увезти ее от всего, что она знает, просто чтобы она оправдала мое жалкое существование."       - Потому что неправильно.       - Это не ответ.       - Я дряхлый старик с больным сердцем, а ты молода и непорочна и заслуживаешь гораздо большего! - взрываюсь я, и на мгновение кажется, что я ее наконец убедил. Однако в следующую секунду она улыбается, и я понимаю - у меня проблемы. Она только и ждала, чтобы меня подловить.       - Я работаю в захудалом баре и раздеваюсь перед людьми, которых вижу в первый раз в жизни. Я не непорочна, но невинна. Как думаешь, надолго? Если я одна и без защиты в таком городе, как этот.       В этот раз я придвинулся слишком близко - ее руки снова оплетаются вокруг моей шеи, а неотрывный взгляд ее сулит искупление.       - Я могу не пережить завтрашний день, как и ты - разве так неправильно подарить мою невинность тому, кто любит меня независимо от возраста и прошлого? Так ли неправильно мне просить хотя бы частичку тебя, чтобы, когда ты снова оставишь меня для моей же безопасности, мне было что вспомнить?       Вот и всё. Этому я не могу ничего противопоставить. Я хочу для нее счастья в безопасности, но она убеждена, что именно я могу ей дать и то, и другое. Что только со мной она сохранит свою чистоту, и для этого ей нужно отдать ее мне. Круговорот чувства вины и любви, бесконечный круговорот.       - Нэнси, я люблю тебя, всем сердцем, - говорю я и сдаюсь этой девочке, которая дает старику шанс снова почувствовать себя молодым. Она - мой личный ад, и я жажду сгореть в нем, сгореть в ней.       Я медленно и осторожно целую ее, как и полагается, однако Нэнси нетерпелива. Она восемь лет ждала, пока ее тело созреет и позволит воплотить все фантазии о некоем полицейском, ее вечном герое-спасителе.       Она затаскивает меня на себя, и я перекатываюсь вместе с ней, чтобы не раздавить ее, но она хватает и притягивает меня к себе, будто боится, что я исчезну. Она боится, что это всего лишь сон.       -Прекрати, - шепчу ей.       Когда я ловлю ее руки, она почти молит: "Нет, пожалуйста, не уходи. Только не сейчас."       - Я никуда не уйду, если только ты меня не попросишь.       - О Хартиган, - отвечает она и прижимает меня к себе.       - Зови меня Джон, - говорю я ей и глубоко целую.       Говорят, что любовь - наркотик. Я никогда до конца не понимал этого утверждения. До этого момента. Я целую каждый миллиметр ее тела. Начинаю с очевидного: каждый уголок губ и шеи, - затем дохожу до изгиба локтя, до самого крохотного участка под коленкой.       Она взвизгивает, вздыхает и стонет, а мне все мало. И я вновь ласкаю ее всю, сверху донизу, не обходя вниманием ни одного сантиметра. Она предлагает станцевать для меня, но я предупреждаю ее о своем преклонном возрасте.       Как завороженная, она рассматривает шрамы у меня на теле и уделяет внимание каждому украшающему меня пулевому ранению.       Она изводит меня еле слышными вздохами, и ее упругое тело извивается в ритме, который я уже давным-давно позабыл. Все тревоги о том, что же будет, когда нас раскроют, отступают перед видом ее плоти и того безграничного доверия, которым дышит ее тело в момент, когда она направляет и впускает меня в себя.       - Я люблю тебя, Джон Хартиган, - говорит она. Я смотрю на нее сверху и улыбаюсь, а затем медленно вхожу.       Я хочу, чтобы она сама задавала ритм - я ни за что в жизни не сделаю ей больно - и она просит меня ускориться. Мое желание рвется наружу, а тело напряжено до предела, но нельзя - это ее первый раз.       Я хочу, чтобы она насладилась каждой секундой, шепчу ей все до одной грязные мысли, что пришли мне в голову с тех пор, как я увидел ее тогда с лассо - и она растворяется в удовольствии, с моими пальцами внутри и моей небритой щекой у нее на груди.       Плечо завтра будет отваливаться, но оно того стоило.       Я тяжело дышу и продолжаю двигаться, медленно - но мне уже без пяти минут шестьдесят, как-никак. Ее нетерпение снова усиливается гораздо быстрее, чем я ожидал, и вскоре уже я зарываюсь лицом в ее плечо, а она шепчет мне на ухо вещи, о которых, как я надеялся, она лишь слышала.       Я приподнимаю ее бедра и вхожу глубже, все меньше сдерживаю толчки. Она прерывисто дышит, прижимает меня к себе руками и ногами, и мне перехватывает дыхание - если я преставлюсь прямо сейчас, то буду считать себя счастливейшим сукиным сыном в мире. Разрядка окончательно обессиливает, и мы еще несколько минут лежим в попытке восстановить дыхание и дать бешено колотящимся сердцам успокоиться.       - Я всегда знала, что это будешь ты, - говорит она и прижимается ко мне сбоку.       Я глажу ее по влажному от пота бедру и натягиваю на нас одеяло.       - Для меня никого, кроме тебя, никогда не существовало, - отвечаю ей.       Завтра утром, если я встану и пойму, что мне это все не приснилось, возьму ее с собой в Старый Город и договорюсь с Гейл.       Я уважаю ее и то, как она относится к девушкам. Возможно, с ней в качестве союзника я смогу обеспечить Нэнси лучшую жизнь. Достойную той второй, что она мне подарила сегодня.