Моно_два

      Босоногий след воспитанной бабушкой Кати на гоголевских местах оставлен с рождения: с молоком матери впитаны инаковость и мистицизм. С возрастом добавились рейв, взгляд-убийца и эпатаж. Детская болезнь лёгких только приправляет котёл биографии перцем — каждому творцу подобает пройти через дерьмо.       Катерина — творец. А потому не жалуется.       Ей тридцать три — как говорится, возраст Христа (по версии более прозаичной — совместного проживания юношеских прыщей и зрелых морщин).       Катю ставят в один ряд с богом. Катя и есть бог. Богиня. С прыщами и морщинами. Обычная, в общем — в двадцать первом веке Афродита пользуется тональником.       Кстати, под роттердамскими софитами обнаружилось ещё одно божество.       Пожалуй, Марс.       Катерина глаз не сводит с Дамиано — это не украинский народный рейв, но что-то отдалённо похожее есть: итальянская экспрессия ей приходится по душе.       Он совсем юный. И похож на знатного римлянина, изображённого на чеканной монете — высокий лоб, квадратные скулы, крупноватый нос. Чёрные глаза.       Катя вспоминает-умирает.       Дамиано старательно борется с привычной артикуляцией и пытается сладить с украинским «заплетися» — Катерина учитель хороший и разжёвывает новый материал.       Говорят, в пятнадцать лет Давид бросил школу. Это забавно. Особенно на контрасте абсолютной покорности Катиным объяснениям.       На конференции Дамиано называет украинскую песню лучшей.       Катерина верит и ей приятно — утешительный приз что надо.       Здорово слышать похвалу от Давида. Которого она уважает.       Который, чёрт возьми, красивый.       Дамиано — красивый. Катерина — ведьма.       По Гоголю — сюжет.