Трансформация

Знаете историю Джекила и Хайда? Вы можете не знать, но однозначно хоть раз в жизни испытывали на себе эту гнетущую рокировку, эту обвисшую обессиленную улыбку за закрытым занавесом. Все вокруг, даже, порой, самые близкие люди, глядели на тебя и видели все, вплоть до пролегающих под тонкими чертами лица теней, но были слепы к самому главному – как твои глаза смотрят в пустоту, пытаясь мысленно перенести сознание на пустырь, где все физическое растворится и останется лишь звон собственных мыслей. Чэнлэ был Фионой, которая с наступлением темноты превращалась в уродливое зеленое чудовище. И все, только завидев его, разбежались бы с криками сквозящими отвращением. Вот только встретившись еще пару раз они бы нашли его самым прекрасным существом на планете. Вот и Чэнлэ, молодой двадцатилетний китаец, по иронии судьбы опавшим листком занесенный в приличный корейский вуз, страдал от такого раздвоения личности. Точнее, он ясно представлял, как здесь очутился – зубами ухватившись за подготовку к экзаменам. И не обойтись без заботливых спонсоров в лице родителей. Один нюанс – как очутился еще относилась к его пониманию своего предназначения на каком-то инженерном факультете. "А что, практично, всегда пригодится", – скажет общество, на что он ответит дерзкое «херня» и закурит сигарету, заходясь в приступе кашля, ведь его мутило от одного запаха паленого табака. Но для грации момента приходится чем-то жертвовать. Так и его время темной стороны было принесено в жертву танцам, которые по вечерам обличали весь его накопившийся за день стресс. Сколько за весь день было сказано удачных шуток, сколько раз он весело окрикивал какого-то знакомого в коридоре ВУЗа, сколько нарисовал забавных фигурок в тетради его лучшего друга Джисона – к вечеру все это забывалось, так как просыпалась другая личность. Личность, которая жила моментом и которая тянулась к уродливой тени постоянно плотным кругом окружавшей его толпы. Чэнлэ знал о своей популярности и коммуникабельности, он быстро хватался за ниточки в душах людей и взбирался по ним в самое сердце, так как знал наверняка, что говорить, и делал это невероятно естественно. А уж под конец дня на плечи ложилась тяжелая ладонь собственной активности и наступало время рефлексии и уныния, где просыпалась тонкая философская натура, которая жила ради эстетики мгновений, случайно выведенных в его жизни. И музыка, движение тела под нее, помогала рождать эту красоту и упорядоченность, где хоть как-то человек касался природы, укутываясь в звуковые волны, вибрации воздуха и запах пота. Тело как никогда казалось своим, а красное лицо выглядело естественнее дневной улыбающейся мордашки, которая порой казалась слепленной из дешевого пластилина. Китаец танцевал все. Это стало его терапией начиная с того момента, как два года назад он переехал в Сеул из Китая, совсем один. Конечно, от одиночества он долго не мучился, но в памяти все еще стыли воспоминания об этом мандраже в пару часов, когда он должен был впервые приземлиться на чужбине. Сегодня был четверг – самая середина недели, его идеальный день. Чэнлэ, забежав в свою однушку, где он жил вместе с Ренджуном – еще одним китайцем, его своеобразной местной «матушкой», переоделся в более удобную одежду. Странное дело – в университет его тянуло одеться поярче, прихватить пару новомодных кроссовок и поинтереснее заправить рубашку в джинсы, а вечером, что было еще одним аспектом его раздвоения, на голову помещалась прикрывающая его как шляпка гриба панама. Кроме того, движения раскрепощались в свободных черных спортивках и кофте с какой-то малозначимой надписью. Они у него тоже сменялись в зависимости от настроения. Кстати говоря, что Ренджун, что Джисон – оба знали о его своеобразном раздвоении и относились с полным пониманием. Хотя, вполне возможно это было потому, что у Чэнлэ тоже был на них компромат: Ренджун, такой весь правильный и ходящий по струночке, по ночам шептал о своем желании кого-нибудь расчленить, если за день случалось что-то негативное. Обычно наутро ему было жутко стыдно, и старший китаец кидался подушками, когда Чэнлэ в очередной раз острил по этому поводу. У Джисона же секрет был пострашнее – он, будучи на год младше Чэнлэ, был по уши влюблен в их преподавательницу динамики, которой было слегка за тридцать. Сами понимаете, разница приличная, да и сами отношения ученик-учитель не очень приветствовались в обществе. Поэтому оба друга принимали его не без собственной выгоды в виде молчания. И поверьте, Чэнлэ был не из тех, кому легко держать язык за зубами. Думая обо всем этом, китаец уже добежал до зала. Он был буквально через пару улиц от его жилища. Студент любил именно бежать до зала по нескольким причинам. Во-первых, ветер приятно хлестал лицо, а цвет кожи становился живым с несколько болезненным румянцем. Во-вторых, люди часто удивлялись и оборачивались. Он видел на их лицах немые вопросы, что же заставило его так носиться, а ему до безумия нравилось ставить в тупик окружающих. В-третьих, он часто опаздывал, красуясь перед зеркалом из-за своего обостренного чувства прекрасного. И ему за это регулярно прилетало от Тэена – его учителя танцев. Но это так, мелочи. Быстро переодев обувь, Чэнлэ залетел в зал, где Тэен с его согруппниками – Шотаро и Лукасом, уже разминались. Тэен зыркнул на него, не отрываясь от разминки, и молчаливо приказал занять свое место. Тем временем Шотаро закатил глаза, не прекращая весело улыбаться, а Лукас подмигнул, чуть не теряя равновесия. На эти причуды старших Чэнлэ лишь фыркнул и, сбросив рюкзак на скамью, приступил к незамысловатым движениям под музыку. В зале уже начали запотевать стекла, несмотря на то, что вытяжка работала на полную. Они вчетвером успели прилично надышать. Кофта, ложась на мелкие капельки пота, липла к спине, а тут еще их замечательный преподаватель решил сделать более интенсивные упражнения на мышцы и растяжку. А Чэнлэ как мазохист упивался этим, сохраняя на лице нейтральное выражение, характерное для него «вечернего». - Такс, сегодня выучим небольшую связку, лирику, а в конце занятия немного поимровизируем. Я хочу, чтобы сегодня вы максимально выложились эмоционально. Танцуйте душой, а не телом, - Тэен был крайне серьезен, привычным жестом взъерошив свои отливающие серебром волосы. У Чэнлэ как раз было настроение на что-то медленное и плавное, а Тэен всегда будто угадывал, что ему нужно, и преподносил на блюде. И за это китаец тоже любил их классы. Все трое с головой погрузились в изучение и отработку. Движения были то плавными, то отрывистыми. Сперва колени касались пола, а руки яростно били воздух, затем кончики пальцев силились достать до довольно таки высокого потолка, даже если все было тщетно. Мысли напряженно работали, а ощущения напрягались до предела, чтобы окрасить пасы своей собственной особой подачей. У самого младшего в группе в голове уже складывался пазл – он будет танцевать так, будто на пороге диллемы, рисуя свое раздвоение. Сегодня он почувствует то, что так близко всему его существу. В штанах словно образовалась воздушная подушка, которая придавала телу легкость, а также холодила мокрую разгоряченную спину. Музыка расширялась, ее становилось больше, и теперь она достигала самого сердца вместе с полноценным осознанием тела, каждой его клеточки. Пока они прогоняли хореографию, Чэнлэ пытался представить, что же думали Лукас с Шотаро, пока танцевали. Судя по всему, Шотаро на что-то злился, делал танец проводником ярости. Лукас же наоборот двигался несколько меланхолично, с более вялыми, но сильными на акцентах, движениями. Словно старший умирал, слушая последние удары жизни, сотрясающей обмякающее тело. Каждый со своей картинкой в голове прогнал танец в последний раз, они засняли по сольнику, чтобы стыдливо или горделиво просматривать дома. Танец заканчивался тем, что ладонь прикрывала глаза, не позволяя смотреть на свое отражение. С приглушенным светом и невозможностью видеть появлялась возможность духу подать голос, сказать все то, что не было решимости озвучить до этого. - Ты среди людей, но до безумия одинок. Ты – свет, за которым тянется длинная тень. И если ты ее не обуздаешь, она скрутит тебя и споет похоронный марш, - слова прозвучали так отчетливо, как если бы в зале их было пятеро. Импровизация прошла как в тумане, они все подвигались, и в общем и целом Тэен остался доволен. И наверняка он заметил, как китаец опьяненно, на одной инерции после танца, продолжал двигаться, незамысловато, но от всей своей маленькой души. - Все молодцы, все свободны, – хлопнул в ладоши Тэен. Сегодня, похоже, у них не будет мини-лекции от наставника, которые он обычно проводил минут десять – о важности танца, о любви к себе и принятии, и много чего другого. Видимо, ему нравилось чувствовать себя духовным наставником. - Чэнлэ, тебя точно не надо проводить? – приподнял бровь Лукас. Он всегда это предлагал. Наверное, обостренная забота старшего брата. Помнится, он говорил, что младший в семье. Может, хотел примерить на себя роль защитника. - Хен, ну не надо. Мне не пять лет, а мой дом – в десяти минутах ходьбы. Лучше иди к себе и отдохни, а то сегодня опять чуть скамейку не снес. Быть разрушителем наверняка утомительно, - сказал это с ноткой сарказма Чэнлэ. - Шотаро, ты только посмотри на него, он разбивает мне сердечко, - театрально прижался лицом к плечу японца Лукас, стреляя обиженным взглядом, - да еще столько сарказма, совсем старших не уважает. Обычный Чэнлэ, которым он был днем, только бы посмеялся и с улыбкой успокоил старшего, но вечерний Чэнлэ только незаинтересованно покачал головой и, накинув рюкзак, нырнул в прохладу улицы. Внутри все еще тлел какой-то странный осадок. Хотелось чего-то, и было непонятно, чего конкретно. Пойти кричать во все горло, прыгнуть с моста в холодную воду и посмотреть на ночное звездное небо, взять и напугать какого-нибудь школьника, в своей черной одежде выбежав из-за угла. В общем, это все к тому, что хотелось какой-то спонтанности. Какого-то действия, чтобы выйти из условного порочного круга, где все кажется продолжением предыдущего, вытекающего одного из другого, где нет возможности и глотка свежего воздуха сделать. Так как Чэнлэ обеспечили проживание в центре, улицы хорошо освещались, а люди все еще неспешно прохаживались, наслаждаясь теми редкими моментами, когда есть свободное время. Бесценно. Жар от тела смешивался с легкой прохладой. Он чувствовал себя спокойно и умиротворенно в затемнении, когда мог побыть самим собой. А спонтанность все еще напрашивалась и зудела где-то в районе затылка. И решение спустилось внезапно, будто ангел с небес. Студенту на глаза попалась вывеска с интригующим названием “Safe place”. С одной стороны – звучало ванильно, и в стопроцентную защищенность в принципе молодой человек не верил. Однако, пуфики и стойка приема заказов с ярко сияющей желтоватыми огоньками витриной так и силились доказать, что это место буквально синоним слову «уют». Решающим стало то, что Чэнлэ увидел на стекле свое отражение, с вытянутым из-за проснувшегося интереса лицом. Надо же, любопытство так явно отражалось, обличая его. Бинго! Это была та самая необходимая спонтанность. На входе висел обычный колокольчик, только звук также был особый – чистый и звонкий. Места было не так много, но заполненность поражала – всего три человека: пожилая пара и какой-то работяга с ноутбуком, которому не посчастливилось прозябать сверхурочно. Как китаец приблизился к стойке, это значение увеличилось на одного – из-за стойки вынырнул молодой человек. Если бы необходимо было описать его в двух словах, Чэнлэ бы выразился так: парень с хитринкой, которую обильно посыпали сахарной пудрой. Пусть волосы его были интересные – цвета грозового облака, сам он источал безобидное спокойствие и располагал к себе. Его глаза внимательно наблюдали, говоря, что работник был проворный, несмотря на внешнюю грацию и неспешность движений. Отчего-то китаец почувствовал вайб родственной души. Но, конечно, не сказал этого вслух, а, поздоровавшись, стал рассматривать меню. - Может, вам что-то подсказать? – поинтересовался парень за стойкой, судя по золотому бейджику, Джемин. - Нет, спасибо, - резче чем обычно ответил Чэнлэ. Все-таки сейчас над ним веяло проклятие вечернего себя, который был тем еще колючкой. Парень, видимо, вежливо кивнул головой, только Чэнлэ даже не поднял взгляд. Его привлек один напиток, который он давно хотел попробовать. Тот самый очередной контраст, повелевавший всей его жизнью, - я хочу айриш кофе. Джемин улыбнулся и кивнул, но все-таки с некоторым скептицизмом: - Конечно, только покажите сперва документы. Это напиток, содержащий алкоголь, - Чэнлэ лишь изящно вздернул бровь и, не без гордости, выудил паспорт. Черт, он на вечер даже обложку менял, на черную. Джемин мельком посмотрел на дату, снова кивнул каким-то своим мыслям и произнес, продолжая улыбаться белозубо, слишком слепяще для вечернего времени китайца, где царил комфортный мрак: - Я принесу заказ за ваш столик. Можете присаживаться туда, куда вам удобно. Чэнлэ отошел и плюхнулся на пуфик в самом углу. Редкие посетители сидели ближе к выходу, словно желая при возможности быстрее покинуть заведение, что и было ему на руку. Китаец откинул голову назад, думая заранее о завтрашнем дне. Скорее всего, Джисон опять опоздает, а он не проспит только благодаря пунктуальному Ренджуну, который учился на два курса старше на гуманитарном отделении. Потом он будет по привычке быстро шагать, широко улыбаться, игриво щурить глаза и постоянно шутить. Иронично, но ему невольно вспомнилась та меткая по смыслу картинка – где уставший клоун сидел со сгорбленной спиной и париком в руках за сценой, смакуя в ушах остаточный звон аплодисментов, который вне софитов только оглушал, а не льстил. Раздумья опять прервали. Хотя и слава богу. Тем более, казалось, этому светлому официанту такое можно и простить. - А вот и ваш напиток. Спасибо за ожидание, - перед ним поставили милую кружку с нарисованными подтеками шоколада на поверхности, декорированной под дерево, - и хотел предупредить: кофе горький, особенно с виски. Именно поэтому я принес сироп, хотел предложить добавить. Чэнлэ покосился на работника. Этот парень был какой-то проницательный. Неужели он выглядел так, будто любил сладкое, даже в своем вечернем прикиде? И да, студент правда его любил, души даже не чаял. Вес ему не позволяли набрать танцы и какое-то мистическое благословение метаболизма, полученное при рождении. По итогу первый глоток напитка – очень горько. - Да, добавьте пожалуйста сироп, - Джемин послушно наклонился и аккуратно, по спирали, налил в напиток сироп. Чэнлэ было все равно, что за вкус, просто пусть будет послаще. Неожиданно, случилось еще одно приятное дополнение: - А тут – печенье с предсказанием. Подарок от заведения, актуален в ночную смену, - рядом с кружкой оказалась упаковочка с печенькой. Спонтанность на спонтанности – сегодня Чэнлэ своего рода везло. Хотя, этот парень был слишком. Слишком душкой. Вечером китаец пробуждал в себе еще и подозрительность, что в корне отличалось от дневного наивного дружелюбия. Джемин удалился, а студент, прищурившись, смотрел ему в спину. Сперва он отпил кофе – алкоголь и кофеин являли интересную комбинацию, которая горячим комом шла по трахее и вынуждала встряхнуть головой. Сироп оказался со вкусом лесных орехов, опять же, любимых. Китаец блаженно смаковал остаточные ароматы и оттенки, просто наслаждаясь моментом. День был каким-то магическим. Наверняка благоприятный по его гороскопу. Он даже позволил себе улыбнуться. Джемин же стоял, протирал стаканы и довольно щурился. У него был нюх на правильный выбор. Как только парень увидел последнего посетителя, то понял – рыбак рыбака. Чэнлэ вдоволь насладился напитком и с неким трепетом разломил печенье с предсказанием, которое пахло имбирем. Небольшая скрученная записочка гласила: «Совпадения рождают судьбу, а спонтанности прокладывают дорогу к правде». Этот вечер точно был судьбоносным.