прожги мою кровь

      бэла уже издавна знала, что температура её тела обычному человеку может показаться смертельно морозной, омерзительной, такой, прикосновение к которой прогонит вдоль позвоночника рой незваных мурашек. и никогда прежде эта особенность не мучала её так, как сейчас; ей хочется почувствовать прикосновение чужих ладоней к своему лицу, которые, она уверена, могли бы быть наполнены лаской и неподдельным обожанием. но она сама запрещает, увеличивает расстояние, чтобы не сдаться в плен искушению и не разрушить подобие идиллии, наконец образовавшейся в её прозябании.       её не раз умоляли, подкрепляя плачевные просьбы проницательным взглядом серых глаз, в которых с очаровывающей лёгкостью и ясностью отражалась растущая луна, но обязанность уберечь от возможных проблем стояла у бэлы в приоритете. она позволяла лишь дотрагиваться до собственной ладони мизинцем, пока их руки находились в неописуемой близости, когда время затягивалось и уступало полноценную ночь для совместного времяпрепровождения в уединении.       обычно их встречи проводились где-то в безлюдном месте, тёмном и тихом, мистически завораживающем, но так было больше возможности бесконечно смотреть друг другу в глаза и обмениваться застенчивыми улыбками; донна чувствовала комфорт даже в такой таинственной обстановке и, кажется, понимала, почему страх вообще не просачивается под кожу. бэла в очередной раз отводит взгляд в сторону, силясь с собственными чувствами:       — твои глаза практически совпадают цветом с волосами,— слышит она пониженный до шепота девичий голос, пробуждающий в ней сотни незнакомых доселе эмоций, что прятать невозможно, но и говорить о них открыто — ещё более немыслимо. бэла судорожно выдыхает через губы, пытаясь совладать с собой; она не впервые слышит из чужих уст подобные слова — когда она позволила впервые увидеть себя в естественном обличии, то по-настоящему боялась, что будет отвергнута, но получила взамен только открытое восхищение тем, как слегка вьющиеся волосы пшеничного оттенка при ночном свете были идентичны цвету глаз.       бэла смотрит перед собой, удивляясь, как жизнь могла предоставить ей каплю умиротворения в беспокойном море: над ней судьба вдоволь насмехнулась, когда решила дать неумолимое желание питаться не только обычной едой, но и кровью, заставляя терять рассудок, когда недостаток сладкой красной жидкости поражал часть её разума, превращая в настоящего монстра; когда лишил её возможности испытывать те же трудности, проходить те же невзгоды, которые переживали другие в её возрасте — мать не позволяла ей появляться где-либо большую часть жизни, оставляя в пределах их дома. ради её же блага. иначе бэлы просто-напросто не было бы сейчас в живых.       донна не отличается излишней говорливостью, она любит больше проникнуться молчанием, чтобы ощутить наивысший уровень спокойствия и доверия, и бэла ей в этом симпатизирует. это всё же не мешает им порой заговариваться о самых разных деталях своих жизней — обеим нечего скрывать, хотя жизнь одной из них сначала и была покрыта мрачной завесой, пугающей, но вызывающей интерес. и всё-таки светловолосой девушке льстит, что ради неё кто-то жертвует сном, ставит под угрозу собственную репутацию, даже если она до конца и не понимает, в чём заключается суть этого слова.       она оглядывает покрытую темнотой местность, освещаемую тусклым светом уличных фонарей, и как только один из них поддаётся сбою, пару раз мигая, она тут же погружается в воспоминания, образовавшиеся не так давно. было глупо с её стороны покинуть дом в состоянии нарастающего голода, но раздражение и усталость от давящих стен налегали на плечи, шепча заманчиво на ухо о том, чтобы скрыться из виду матери на пару часов и снова опустошить голову от мыслей. ночью намного меньше людей расхаживают по улочкам, и проходить мимо них не так опасно, если накинуть на голову капюшон и идти со слегка опущенной головой.       но жажда дала о себе знать, когда человеческие запахи начали слышаться через большое расстояние, давая бэле понять, какая «добыча» находится к ней ближе всего, какую ей стоит схватить первым делом, чтобы не мучиться больше от естественных потребностей. и она послушала внутренний голос, сдаваясь пресловутым прихотям и примечая в одиночестве заворачивающего за безлюдный угол человека; разум был настолько затуманен, что она смогла идентифицировать свою жертву лишь по вкусу первых капель крови, попавших на рецепторы — мужчина.       она выловила мужчину среднего возраста, наверняка возвращающегося размеренным шагом в пределы родного очага, где его мог кто-то ждать; и лишь вдоволь напившись местами терпкой крови, утоляя свой голод, бэла осторожно опустила бездыханное тело на асфальт, утирая тыльной стороной ладони губы. мужчина был ни в чём не виноват, он даже не мог предвидеть, что вечер станет последним в его жизни, а бэла так бездумно лишила его возможности прожить до предначертанного ему судьбой возраста.       следующее, что она помнит яркой вспышкой — себя, сидящую на холодной земле, прислонившуюся спиной к кирпичной стене здания и наказывающую себя за совершенный проступок. пару часов вне дома превратились в практически целую ночь на свежем воздухе на пару с убивающими предположениями — кажется, она плакала, изредка всхлипывая от собственной необдуманности, несамостоятельности, неумения сдерживать порывы аппетита. но кто-то незнакомый приближался, явно двигался на улавливаемые звуки отчаяния.       бэла помнит чужое лицо, наполненное волнением, бережёт картинки произошедшего в глубине души; донна выглядела для неё волшебно, словно самый невинный ангел. «с тобой всё в порядке?»,— так, вроде бы, она спросила, разрывая молчание, и прикоснулась к чужому плечу, желая помочь подняться; только вот пронзивший её холод заставил её отпрянуть от встретившейся девушки, в непонимании посмотреть на неё и быстро принять решение, стоит ли остаться и продолжить подавать руку помощи или же сбежать подальше от странного ощущения озноба, возникающего рядом с незнакомкой.       первые встречи не должны происходить при таких обстоятельствах, когда кто-то ломается изнутри из-за противоречий, а другой предлагает собственное плечо для слёз. бэла доверилась ей лишь потому, что ей захотелось почувствовать к себе тепло, пусть и недолгое; она захотела, чтобы её пригрели, сказали, что всё наладится, пусть это и походило бы на явную ложь. и донна, словно прочитав её мысли, угодила её желаниям, продолжая по сей день видеться с ней, более не пугаясь заострённых клыков, виднеющихся при широкой улыбке, и ярких-ярких зрачков, способных осветить улицу.       — не холодно?— светловолосая девушка заглядывает в бледное лицо, опоминаясь, что от неё наверняка веет неприятной прохладой, способной ввести в дрожь; если донна ответит честно, попросит, бэла без раздумий снимет с себя кофту, накидывая ту на чужие плечи, и лишаясь уютного ощущения защищённости перед внешним миром — она никогда не снимала с себя верхнюю одежду вне дома, предпочитала прятаться, чтобы не дать кому-то хотя бы уловить собственную отличимость. но донна мотает головой в отрицании и сладко улыбается, будто благодаря за заботу.       улыбка быстро меняется на сосредоточенное, отчасти хмурое выражение лица, потому что не зажившая до конца рана на нижней губе, по несчастию оказавшейся обветренной, надрывается, выплёскивая кровь и даря донне противные ощущения резкой и неожиданной боли. в этот момент бэла проклинает себя и свою природу.       её взгляд приковывают чужие губы, большая алая капля густой жидкости, медленно стекающей прямиком по направлению к подбородку, а закаменевшие сердце будто вновь начинает биться. нельзя отрицать, что надоедливые думы о том, что однажды естество возьмёт верх и принудит бэлу попробовать на вкус темноволосую девушку, не мучали её, но воодушевляемых и любвеобильных чувств оказалось больше.       но сейчас устоять невозможно. особенно когда донна успела приметить чужой взгляд на себе — взгляд голодных глаз, начавших блестеть пуще прежнего, разгораясь пламенем. она шумно сглатывает, не решаясь быстро расправиться с незначительным кровотечением самостоятельно, слизывая разом всю кровь, и выжидающе смотрит на сидящую рядом девушку; бэла должна что-то с этим сделать, но колебание выдаёт её. светловолосая девушка успевает продумать наперёд возможное развитие событий: она может с радостью отдаться соблазну, но теплота, даруемая ей донной, слишком дорога, чтобы ставить её на кон. донна — первый человек, давший ей шанс побыть нормальной, и разрушать её ожидания будет очень больно.       — не бойся,— она слышит сквозь пелену разногласий, развивших борьбу в голове, и не понимает сразу, был ли это голос донны, что ласково озвучил просьбу, или же собственные галлюцинации.       темноволосая девушка придвигается ближе, так, что их бёдра соприкасаются, и заглядывает словно в душу, глубоко в подсознание, чтобы убедить в правильности происходящего, в обоюдном желании. и бэла сдаётся в объятия чужих чар, ведомая своим капризам, но и не забывающая о том, что ей нужно быть аккуратной и нежной.       она не знает, куда деть руки, пока донна не берет одну из её ладоней и не кладёт себе на щеку, призрачно вздрагивая от перемены температуры, а затем приподнимая уголок губ в ободрении. воздух накаляется до предела, а расстояние между ними неумолимо сокращается, превращаясь в жалкое подобие дистанции, буквально разрушающейся в одночасье, стоит бэле кончиком языка несмело попробовать чужую кровь, проводя им от впадинки над подбородком до самой нижней губы.       донна на вкус медовая, сладкая, но не приторная, что невозможно оторваться. именно поэтому что-то снова охватывает светловолосую девушку, которая теперь смело взяла в плен собственных зубов чужую губу, присасываясь несильно к открытой ране и вызывая в ответ на свои действия приглушённый звук. настолько же пьянящий, как аромат крови. донна прикрывает глаза, позволяя себе плыть по течению сбывшегося желания, пока её осторожно пробуют, вкушают. она чувствует трепет от того, что может сделать бэлу счастливой и отчасти сытой; эта феерия не может быть нормальной, но её это ни капли не волнует.       только когда кровь прекращает попадать на язык, бэла позволяет себе прийти в сознание и приобрести прежнее смущение; ей нужно загладить вину, извиниться за такой необдуманный поступок. и пока донна не открыла глаза, пока между ними не установилась пропасть, она ещё раз припадает к чужим губам, только теперь для того, чтобы искренне поцеловать, просясь языком внутрь жаркого рта. она даёт донне почувствовать свой привкус, оставшийся эфемерной, карамельной солоноватостью, и победоносно ухмыляется, не отрываясь от девушки, когда снова слышит тихий звук.       похож на мурчание довольного котёнка, испытавшего настоящее удовлетворение. нет ничего прекраснее, чем разделяемое на двоих удовольствие, несмотря на то, что им приходится скрываться от посторонних глаз, держать общение друг с другом в строжайшем секрете и быть вместе лишь тогда, когда небо застилает сумрак, разбавляемый звёздами и выглядывающим из-за облаков месяцем.       бэла тает непредотвратимо, ощущая ладони на свой шее, не дающие ей отстраниться — её отчаянно целуют в ответ, даря полное осознание того, что такое уединенность, как нужно любить.       возможно, однажды матерь разузнает о её таинствах, заточит её навсегда в самом тёмном месте дома без какого-либо разрешения даже сделать последний вдох дуновения тёплого ветра, но это всё может ожидать её только в будущем. не сейчас. бэле в эту секунду важно одно — отдаться донне так, как никогда и никому ранее, показать себя настоящую: умеющую чувствовать, переживать и дарить ласку. с её инициативы дурманящее начало приобретает танец языков, ставящий под сомнение одержимость девушки кровью. вот на чем она действительно помешана — мягкие, почти кукольные губы, ложащиеся на её с непередаваемой идеальностью.       бэла живёт достаточное время в этом мире, она уже видела множество его прелестей и изъянов, но с уверенностью может сказать, что целовать донну ей нравится больше всего на свете. та от некоторого неумения подрагивает, когда ощущает особенно отчетливо влажность чужого рта, но не отрывается, желая глубже понять и проникнуться светловолосой девушкой. к чёрту все недопонимания, которые возникают у неё с родителями, стоит ей снова вернуться под утро, плевать на возведённые установки,— она ни за что не прекратит видеться с её прекрасной бэлой, которую однажды нашла в разбитом состоянии.       донна всегда закалывает волосы, собирая их в высокий пучок и становясь похожей на аристократку тех времён, когда бэла только-только привыкала к своему новому обличию, прощаясь с жизнью обычного подростка. её приятный, сдержанный внешний вид совсем не разнится с поведением и помогает светловолосой вампирше окунуться в ту атмосферу величественности и королевских устоев, под которые она не попадала из-за своего невысокого статуса.       однако сейчас донна наиболее раскрепощена, чем когда-либо, её переполняет эгоизм: хочется забрать весь воздух из чужих лёгких, выбить из колеи, привязать девушку к себе, чтобы между ними упали преграды, а свободные прикосновения стали привычной повседневностью, несмотря на зимний мороз, исходящий от белоснежной кожи. бэла считает себя самым настоящим монстром, и возможно, она им и правда является, но её внутренний мир, полный вековых страданий и чуждых прежде чувств, так похож на ребяческий — такой же невинный и прекрасный.       в бэле появляются нотки смелости, которую она ловко перенимает от наслаждающейся телесным контактом девушки, и ладонь машинально переходит от чужой щеки к колену, поднимаясь поверх плотной ткани юбки к пышному бедру. им на сегодня хватит обычного поцелуя, уже наполненного излишками чувственности, но ощутить желаемое тепло хочется до зуда во всём теле. сильнее распаляет отдача темноволосой девушки, жмущейся ближе, с новым вдохом припадающей к порозовевшим губам и в наслаждении улыбающейся.       бэла совершенно точно не хочет покончить со странными событиями своей судьбы; более того, с донной её связывает не желание утолять жажду при каждой удобной возможности, а искреннее влечение, интерес к тому, до какой степени доверия друг другу они смогут дойти и не разрушиться на атомы из-за чужого вмешательства. и донна хочет того же — бешеные ночи, сосредоточенные на себе глаза, породнившийся холодок и бархат изучаемых губ.       в конце концов, она никогда не утверждала, что настроена строго против отклонений от нормальности. правильность — это скучно, когда её в жизни чересчур много.