Дважды в одну реку

Антон уже и не помнит, когда в последний раз спал всю ночь напролёт, не просыпаясь: сначала по раза четыре вскакивал поссать, попить, поесть. Потом от шевелений внутри по полночи не мог найти себе места на огромной двуспальной кровати. Затем были колики, сопли, зубы, голодный писк и собственная больная опухшая грудь. И в этом всем мракобесии редкая помощь раз в год появлявшихся в доме родителей из Воронежа и друзей, выкраивавших с трудом пару часов в выходные дни. Но Антон, если честно, не жаловался: он научился жонглировать бутылочками у молокоотсоса, памперсами у обосранной маленькой жопки и пустышками у кричащего от недовольства беззубого рта. Он проживал день сурка из раза в раз без какой-либо надежды на что-то лучшее, на какое-то чудо, уверяя себя в том, что самое большое чудо в его жизни уже свершилось. А дальше… дальше он сам отходит далеко на второй план, послушно склоняя кудрявую голову перед новыми приоритетами: он обязан посвятить всего себя только одному человеку, поставить на ноги, обеспечить всем, что только будет в его силах. И опять же сам — без чьей-либо помощи. Утро в его доме всегда начинается одинаково: в семь утра Кьяра с широкой улыбкой тыкает папу своим маленьким — обязательно заранее облизанным — пальчиком в глаз, изучающе осматривая недовольную реакцию, и повторяет сие действо до тех пор, пока «ну я проснулся, проснулся» наконец не прозвучит хриплым ото сна голосом. Девочка хихикает и спешно слезает (даже больше сползает) ножками, причём чаще всего в одном носке, на паркет и бежит в гостиную донимать несчастного кота, что вынужденно гнездится под диваном с тех самых пор, как только конверт в руках хозяина разразился громогласным плачем полтора года назад. Антон кричит в спину ускользающей из поля зрения дочери о забытом снятом во сне носке и обреченно стонет в подушку, не понимая, что за постоянные претензии у ребёнка вызывают носки. И не важно какие — длинные, короткие, тёплые и не очень, с принцессами или просто белые — Кьяра плевать на них хотела. Долой носки, долой штаны, верните в моду голожопие! Сонный мозг с трудом сращивает холодный кафель коридора с неокрепшим детским организмом, в итоге незримым пенделем ответственности окончательно поднимая парня на ноги, буквально впихивая в его пальцы между зажатым уже мобильным с полки чудом найденный под одеялом розовый носок с мультяшными зайцами. Кровать Антон даже не берётся заправлять, поскольку научившаяся залазить на неё дочь все равно переворачивает из раза в раз все содержимое на пол. Хотя в оправдание стоит добавить, что и чистоплюем Антон особо никогда и не был, для него сваленная гора посуды в раковине и аналогичная по масштабам гора грязной одежды в корзине в ванной являлись неотъемлемой частью собственного быта. И только вещи дочери удивительным блеском чистоты выбивались из всей этой холостяцкой картины. Ну, она ведь куда важнее Антона. — Мышка, надо на горшок, — сообщает Антон дочери, когда та уже точным попаданием пустышки в кошачий лоб приводит дрыхнущий мохнатый механизм в действие, — давай пошли, потом с Люком поиграешь. — Не-е-е, — протяжным недовольством оповещает отца девочка, пока тот обхватывает ее подмышки ладонями и тащит в ванную на ее маленький трон. Памперс отточенным трехочковым летит в мусорное ведро, потерянный носок в опасной схватке оказывается вновь на маленькой пятке, а прижопленная к горшку дочь под строгим взглядом родителя планирует как минимум дворцовый переворот, потому как, что это вообще за законы в этом доме, по которым девочка вынуждена целых пять минут находиться в состоянии покоя. Кьяра проснулась не для того, чтобы тратить своё законное время для бесоёбства на всякие там туалеты. Длинный палец в силиконовой детской щётке растирает клубничную пасту по молочным зубкам, проворно вырываясь из полости рта в особо опасные моменты, когда научившаяся кусаться Кьяра хочет отгрызть Антону этот самый ненужный ему палец. Вот так вот мучаешься, рожаешь, не спишь, а этот маленький кусочек самого тебя отчего-то решает, что твоих страданий слишком мало, пора оставить тебя ещё и с культёй. — Папа-а-а, — вновь недовольным эхом отскакивает от стен детский голосок, и этот самый папа тяжело вздыхает, получая ножкой по больному колену, пока дочь, одержимая анти-сортирными бесами, усиленно пытается слезть с горшка. Минута-две и Антон окончательно сдаётся, вытаскивая из кармана домашних брюк «план Б». Вкладка в браузере, впервые за многие годы заменившая в закреплённом порносайт, теперь служит спасательным кругом для психологической устойчивости хозяина, наконец являя миру новую серию странных по меркам Антона Маши и её Медведя. И даже не потому, что парень против современной мультипликации, скорее потому, что в этих отношениях слишком ярко видит себя и бывшего мужа. Мужчина, подобно этой самой Машеньке, ураганом сметал привычное спокойствие Антона, впадал в разного рода передряги и шёл назад к своему «Мишке», чтобы тот поддержал и указал, где же «Маша» оступился. Антон слабо улыбается себе под нос — готовил, к слову, муж Антона абсолютно так же, засирая всю кухню с пола до потолка. И мирился с этим Антон тоже как Мишка — тот ведь неугомонный, с горячим нравом, да что с альфы вообще возьмёшь. Да только вместе навсегда, до конца всех сезонов, у них не получилось. — Апа уё, — оповещает Кьяра, глядя в глаза зависшему Антону, и ждёт, когда тот наконец переведёт фразу с детского на взрослый и проморгается. — Всё, да? — снова уточняет у дочери парень и тянется к заранее оставленным салфеткам на раковине. Он обтирает ребёнка, упаковывает в чистые подгузники и штанишки и отпускает наконец восвояси — дальше доводить кота до суицида. Антон тяжело вздыхает и смотрит на себя в зеркало на подвесном шкафчике — грубая щетина, впалые глаза, оттенённые синяками от постоянной нехватки сна, и отёкшее лицо от сбитого питания и полетевших к хуям гормонам после родов. Ничего от того, что было раньше солнечным ярким парнем. Привлекательным молодым мужчиной. «Плевать» — отмахивается небрежно подсознание, и Антон хватает зубную щетку впервые за пару дней: зачем наводить красоту человеку, который из дома выходит только до детской площадки и раз в пару месяцев в офис? Потеревшись лицом о вонючее уже полотенце, тряхнув торчащими в разные стороны завитушками на башке, Антон с чувством выполненного долга подтягивает на ходу пижамные штаны в крупный синий горох и шаркает чёрными всратыми тапочками, доставшимися по наследству от бывшего, в сторону «КАСЮ, ПАПА, КАСЮ». Когда в проеме появляется «Big» а следом «Boss» Антон уже третьим глазом предвидит, что оставленный с вечера фантик от конфеты на столе будет числиться без вести пропавшим в выковырянной дыре квадратного бизиборда. Так оно и происходит — притихшая под обеденным столом Кьяра что-то увлечённо ковыряет в своей развивайке. Антон на это только хмыкает, даже не думая прерывать ребёнка — в этом доме секунды тишины слишком ценны, чтобы так просто и собственноручно от них отказываться. Потому он молча перешагивает через разбросанные по полу детали от конструктора и, оказавшись у кухонного гарнитура, наклоняется к нижнему ящику под варочной панелью, чтобы достать кастрюлю. На белой деревянной поверхности гарнитура, как и частично на обоях в комнате, карандашным наброском вертлявой детской ручкой нанесены какие-то каракули, которые Антон уже не пытается оттирать, ведь стоит одному серому узору исчезнуть, как на его месте к вечеру расцветает новый, а хохочущая Кьяра с зажатым в руке карандашом совсем не испытывает сожалений по поводу шалости. «Перерастёт, — думает Антон, — тогда и вытру». Он знает, что идёт на поводу у дочери, кажется, в абсолютно любом вопросе, но как быть иначе он и не знает. Какие-то психологи инстаграма говорили держать с ребёнком дистанцию, какие-то на форумах запрещали даже брать малышку на руки, но зато в тиктоке одна пожилая умудрённая опытом женщина сказала, что «это ваше чадо, и только вам решать, что с ним делать». Антон привык уважать старших, потому поставив жирный лайк на ролике забросил идею изучения современных подходов к воспитанию и продолжил жить, как привык. Когда остатки овсянки оказываются оттертыми от ручек, размазавших по столу случайно пролитую каплю каши, и Кьяра довольная ускользает со стула назад на заминированный игрушками пол, Антон устало выдыхает и мысленно ставит себе таймер — у него есть ровно час до того, как дочь завершит утренний обход владений и повиснет на его руке, требуя внимания. Потому, не теряя лишнего времени, Антон тянет к себе лежащий все на том же столе ноутбук и, прикусив бутерброд с колбасой, открывает рабочий календарь, изучая запланированные на день созвоны, но вникнуть не успевает — иконка с входящим звонком в дискорде выбивает из руки надкусанную булку, заменяя шнурами от гарнитуры. Директор департамента смотрит с фотографии профиля на Антона с явной строгостью и высеченным перманентно между морщинок на лбу «за просрочку рву очочко», потому Антон наспех сглатывает весь застывший между зубов, толком не пережёванный хлебно-мясной ком и бодрым голосом сообщает: — Доброго дня, Павел. — Анто-о-он, — фальшиво задорно тянет директор, растягиваясь в пиксельной улыбке поперёк экрана, — как дела? Как задачи? — Вашими молитвами, — слабо улыбается Антон, заметно напрягаясь — обычно Павел звонит только по окончании двухнедельного спринта и то буквально вставить два слова по уже готовым к выпуску в прод задачам. Директор же тем временем усмехается: — Это отлично, — добавляя с хитринкой, — и в ответ у меня для тебя тоже отличные новости. Кьяра, все это время мирно сидящая под столом, очень быстро реагирует на папину речь, потому, подскочив на ножки, в мгновение ока оказывается рядом, взмахивая вверх ладошками, как бы демонстрируя «бери на ручки». Тяжело вздохнув и не смея перечить девочке, имеющей в арсенале психологических манипуляций встроенную в голосовые связки детскую сирену, Антон тащит дочь на колени, удобно усаживая на правом бедре. Кьяра тут же ловит взглядом нечеткую картинку со знакомым уже дядей и, улыбаясь до милых ямочек на щёчках, машет ему маленькой ручкой. Павел в ответ так же машет рукой девочке и даже спрашивает, как у неё дела, получая в ответ «кошо». — Так что за новость, Павел? — Выглядывая из-за растрепавшегося светлого хвостика, интересуется наконец Антон, но любящий детей мужчина не перестаёт махать Кьяре, сквозь улыбку продолжая диалог: — Я нашёл тебе тех лида. — О. О-о-о-о, — тянет нараспев Антон, меняя настроение с настороженного на «стебать-подкалывать-хуесосить», но директор, поймавший хитринку в голосе Антона, перебивает того самым логичным на его взгляд: — Моя оборона. Кьяра, заелозив на колене, вновь переключает интерес на захрустевшего кормом Люка и спрыгивает на пол, пока Антон в который раз благодарит себя мысленно за решение однажды завести кота. Если бы не Люк, хрен бы дочка давала ему нормально поработать. Не сказать, конечно, что котофей разделял радость хозяина, но за возросшее качество кошачьего паштета, как благодарность за страдания, готов был лишний раз взять на себя оборону. Антон наконец вновь удобнее устраивается на стуле и растягивается в хитрой лыбе: — И че там за дядя? Толковый, я надеюсь, а не как обычно. — Вот как такая язва смог родить такую принцессу? — Павел вздыхает и с напускным раздражением качает головой, — и раз ты выпендриваешься, будешь сам в понедельник знакомить его с компанией и всей своей работой. — В смысле, — напрягается парень, — ты намекаешь, что мне надо приехать? — Да, Антон. Ты нужен мне здесь хотя бы на полдня, — Павел поджимает губы, как бы демонстрируя «вопрос не обсуждается», и, смягчаясь, добавляет, — ты мой лучший разраб, я должен показать тебя во всей красе. — Похвастаться хочешь? — фыркает Антон, все ещё не скрывая недовольства на лице — ему не так просто найти того, кто бы мог посреди недели присмотреть за Кьярой, потому обычно все посещения офиса оговариваются с Волей сильно заранее. Конечно, в этом Павел просто уступает Антону в возможности диктовать условия, но раз просит приехать сейчас, значит то действительно диктует производственная необходимость. И Антон не даёт Павлу возможность что-то ещё добавить, согласно кивая головой: — Я попрошу друга приглядеть за мелкой. — Отлично. Тогда приезжай так, чтобы в одиннадцать уже быть на планировании. Антон повторно кивает и отключает звонок. Какое-то непонятное колкое предчувствие ластится к самой груди.

***

Побриться впервые за месяц, причесаться, да ещё и надеть на себя что-то не заляпанное детскими ручками и вообще глаженое казалось для Антона основной причиной, чтобы начать считать себя сверхчеловеком. Он расправляет на груди рубашку, поправляет кудряшки и даже разрешает Илье брызнуть на себя парфюм, потому что, а вдруг новый начальник нихуевый такой неженатый альфа. Но не то чтобы Антон вообще был заинтересован в служебных романах, но маячащая на горизонте первая послеродовая течка заранее заставляет поджать всю гордость и задуматься о том, что неплохо было бы найти альфу хотя бы для такого случая. Ведь что касается постоянных отношений — такое Антон не был готов рассматривать в ближайшие лет десять уж точно. Нет у него на все такое времени и сил. — Если захотите погулять, не забудь на шапку надеть капюшон и лучше бери варежки, перчатки Кьяра не любит, — отсыпает последние наставления Антон, уже стоя на пороге в ожидании смс о подъезжающем такси, — а, и если будешь мыть попу, перед памперсом бахни присыпки, и ещё… Друг устало закатывает глаза, прижимая к груди вертящуюся на руках девочку, и силится не насовать другу за ворот все лучшие маты из своего запаса: — Господи, я сижу с Кьярой с её рождения, давай мы сами тут разберёмся, а если не разберёмся, то в мире все ещё существует мобильная связь. — А… — Антон вновь пытается вставить своё «если что», но Илья, вовремя протянув руку, давит на нежный от крема подбородок и заставляет захлопнуть варежку, продолжая перекрывать все карты Антона собственным веером указаний: — Отключи на сегодня в себе курицу-наседку и насладись одиночеством. Я даже разрешаю тебе вечером с начальником в ресторан сходить. — Ой, Макар, не начинай. — Рот свой молчи и вали уже, — фыркает единственный вхожий в дом Антона — но не в его жопу — альфа, переключая наконец всё внимание на заинтересованного перепалкой ребенка, — у нас сегодня девичник, поэтому, папа, не мешай нам. Антон наконец выдыхает и, мысленно воспев святость Макарова, наклоняется и целует дочь в лобик: — Мышка, слушайся дядю Илью и хорошо кушай, я скоро вернусь — ты даже не заметишь. Люблю тебя, солнышко моё. — Папа! — смеётся в ответ девочка и, подняв ручку любимым и единственно пока верно изученным жестом машет, прощается с папой. И только оказавшись в такси Антон немного расслабляется. Он кивает таксисту на уточнении пункта доставки его царской жопы, неловко и суетно расправляет провод от наушников, что не доставал с последней такой поездки на работу. Антон, не знающий себя без музыки, на два года выпал напрочь из музыкального мира. Да и не только из него. Если бы его спросили: «как ты?» — он бы без промедления ответил: «в вакууме», потому как абсолютно точно разучился функционировать в обществе. Ему неловко в местах массового скопления людей, почему он перестал жалеть деньги на такси, предпочел интернет-шоппинг обычному и даже посиделки с друзьями начал проводить по зуму. Сколько он не был в кино? Два года. Сколько он не был в любимом кафе? Два года. Сколько он не был один? Два года. Сколько он не слышал самого себя? Ответ все тот же — два охренеть каких длинных года. Затворничество в страхе оставить ребёнка одного мутировало в итоге в страх оказаться ненужным никому, что только подогревалось равнодушием извне. Но, если бы не Кьяра с Макаром, Антон бы однозначно не справился и давно бы закончил всё. Но даже в том положении, что существовало сейчас, Антону казалось, что он не справляется. Антон роется в приложениях на телефоне, хмуро пытаясь заставить себя кайфануть от музыки, что обновлял последний раз до родов, и в итоге сдаётся и переключает на то, что слушал ещё раньше — хуй знает, что за помутнение рассудка привело его в тот момент к Фараону. Антон закусывает губу и смотрит невидящим взглядом на циферблат магнитолы водителя — что-то неумолимо близится к нему, заставляя ладони потеть, а горло першить желанием закричать «быстрее». Какое-то здравое зерно в голове прорастает на мысли, что он просто хочет, чтобы день поскорее закончился, и он наконец снова оказался в родных четырёх стенах с маленькой дочкой. Вне суеты, чужих оценочных взглядов, пустых разговоров и вне показной деловитости. Но вариантов, увы, не много, как и путей к отступлению нет и вовсе. Парень проходит в офис, отмечаясь на КПП и здороваясь с каждым знакомым, торчащим возле курилки, он обменивается любезностями с уборщицей, что работает в компании так же давно, как и Антон, и проходит сразу в сторону переговорки, забронированной для встречи с Павлом. Антон закрывает за собой стеклянную дверь, усаживается за овальный стол ближе к доске с проектором (на случай если придётся для нового начальника шарить экран со своими наработками и программами) и достаёт мобильный с возникшим сообщением «перевернули на Люка тарелку с кашей, пришлось на завтрак варить пельмени». Антон закатывает глаза и усмехается — кто бы удивился, что Кьяра снова устроит представление вместо спокойной приличной трапезы. Вся в своего, блин, отца, которого даже в глаза не видела. Тот тоже вечно на бегу пихал в себя какие-то чебупели и выглядел при этом, как господь бог. Хотя, если столько пить его, Антона, пусть и не девственной крови — вообще неудивительно сохранять тело и молодость в его пятьдесят шесть. Ладно, тридцать шесть, но при разнице в восемь лет Антон все равно был готов поспорить на все свои деньги, что его альфа — дед. Антон слабо улыбается себе под нос и непроизвольно трёт свою метку — он слишком часто начал вспоминать о бывшем муже, но при растущей маленькой копии дома это делать не так сложно. И в условиях полнейшего одиночества сие удивительно совсем не раздражает, а наоборот зудит беспечной мыслью попытаться узнать хоть через старых общих знакомых, как он, где он. С кем он. Голоса в коридоре становятся громче, а приближающиеся шаги гулко отдаются волнительным стуком сердца в ушах. Дверь в переговорную открывается тихо, но Антону даже оборачиваться не нужно, чтобы знать, кого же привёл Павел. — Арсений Сергеевич, знакомься, наше местное светило и просто человек, который не даёт моим проектам утонуть в чане с дерьмом, твой, кстати говоря, тёзка, Антон Попов. Антон через силу всё же оборачивается на коллег в дверях и ловит такой же растерянный ахуевший взгляд своего бывшего мужа, направленный ровно в глаза Антону. — Приятно познакомиться, — все же кивает Антон, выдавливая из себя подобие улыбки и нарушая странную тишину. Он готов был абсолютно ко всему, но никак не к встрече с Арсением. Не здесь и не сейчас. И кажется, Арсений аналогично не ожидал увидеть здесь Антона. Однако, ничего кроме взгляда и оставшейся привычки при смятении поджимать и без того тонкие губы, не выдаёт в альфе абсолютную неподготовленность к такой встрече. — Взаимно, — так же коротко кивает Арсений, не сводя глаз с парня, пока у последнего откровенный инсульт жопы проявляется краснеющими, как рябина на морозе, кончиками ушей. Стойкий яркий запах свежемолотого кофе въедается в одежду, щекочет ноздри, как заветная дорожка кокаиновому наркоману, и всё, чего хочется вотпрямщас — это уткнуться носом в сгиб шеи своего истинного и скулить соскучившимся зверем, да только время, место и обстоятельства прошлого массивными корнями удерживают на месте. Но Антон уверен — внутренний альфа Попова сейчас просто в бешенстве и так же сильно хочет свою омегу назад. Если, конечно, у него нет уже другой пары. Безвкусные бесцветные мысли, так вовремя налетев, разрушительным цунами поверх расцветающей радости встречи возвращают в реальность быстрее, чем Павел заканчивает свою очередную хвалебную речь во имя лучшего своего разработчика и, отвесив Арсу «приду через десять минут с продактом и заберу на следующую встречу, а пока познакомьтесь», испаряется словно его и не было все это время в кабинете. Антон дёргано открывает крышку лэптопа и тапает на пробел — перевести тему на работу это самое логичное, что он может сейчас сделать, поэтому дублирует экран на проектор и открывает джиру, планируя посвятить своего нового руководителя в свои основные задачи. У него в запасе пятнадцать минут, пока Паша занят своими продактами, чтобы выдать Арсу всё по максимуму и сбежать назад к себе домой. Сам Арсений же наконец отмирает и плавно вышагивает к столу, грациозно опускаясь на стул прямо напротив Антона, перед этим лёгким движением выдавив пуговицу на приталенном чёрном пиджаке из петлички. Он как обычно весь из себя с иголочки, альфа-самец, но по гороскопу все ещё обоссанный напыщенный индюк, с хитринкой, как на жертву, смотрит прямо за усыпанную разноцветными наклейками крышку ноутбука Антона. — Хорошо выглядишь, — наконец сообщает Арсений, внимательно осматривая парня перед собой и шумно втягивает воздух по-собачьи по запаху изучая омегу. Он читает парня, как раскрытую книгу, пока в Антоне борются разом все демоны, наконец позволяя хозяину выдавить из себя хрипловатое: — Ага, ты тоже. — Я серьезно вообще-то, — ведёт бровью новоиспеченный начальник, на что Антон фыркает, поднимая взгляд ровно в синие глаза: — И я, — коротко бросает он, добавляя, — Тебе идёт такая причёска. Попов в своей актерской манере ухмыляется и в игривом жесте поправляет и без того идеально уложенную чёлку: — Правда так считаешь? — Угу. Так твои залысины хотя бы не бросаются в глаза. Сказать, что Арсений выпадает в осадок, — не сказать ничего. Он явно отвык за два с лишним года от характера Антона и помочь отреагировать на это заявление не в состоянии даже его внутренние каскадёры. Однако он все равно прыскает и растягивает губы в веселой улыбке, словно они обосраться какие старые приятели и нет между ними никаких проблем. И Антона это откровенно начинает бесить. — Давай по делу, да я пойду работать, — парень прямо на глазах начинает обрастать невидимой броней, пытаясь отгородиться от запаха, от такого родного, но уже не своего альфы и в первую очередь, естественно, от собственных мыслей, — у меня серверное приложение обновилось и теперь сраки горят. — Сроки? — уточняет Попов, выгибая дугой правую бровь, но Антон отрезает коротким: — Нет. Арсений хмыкает. — Хорошо. Расскажи мне в общих чертах, чем ты занимаешься, чтобы я был в курсе, но думаю, что я в любом случае ещё не раз у тебя все переспрошу, пока буду погружаться в тему. Надеюсь, ты меня за это не проклянешь. — Конкретно за это — нет, — уже более спокойно парирует Антон. — А за что проклянешь тогда? — зачем-то пытается уточнить Арсений, продолжая развивать пустую на взгляд Антона тему. Парень бегло стреляет в мужчину напротив хмурым взглядом и честно не знает, что ответить. «За прошлое, за то, что ушёл, за то, что не вспоминал, за то, что до сих пор не вернул назад сердце». «За то, что предал». И из всего набора возникших в голове «за то, что» Антон выбирает единственно верное «ничего». Он просто возвращает взгляд назад в монитор и, прочистив горло, начинает: — На данный момент у меня в работе в среднем на спринт задач пять, но зависит от сложности. Например, когда мы фиксили фронт в спринт, решалось максимум две задачи. Антон сосредоточенно рассказывает Арсению о своём функционале, вскользь упоминает об основных проблемах продукта и что он вообще планирует с этим делать, тогда как сам Арс находится практически в прострации, расфокусировано всматриваясь то в лицо омеги, то на экран. И Антон уверен — сейчас Попов не понимает ни дыры, но оно, может, даже и к лучшему. Парень тараторит, не давая возможности бывшему мужу вставить и вопроса, максимально четко обозначая своим поведением границы их нынешних отношений. К моменту, когда в переговорке вновь возникает Воля, у Попова едва различимо пухнет мозг и все же он стоически высиживает всю лекцию, изредка даже делая пометки в текстовом документе на телефоне. — Ну как, все успели обсудить? — дружелюбно улыбается директор, осматривая поле боя своих сотрудников, и обращается непосредственно к Арсу. — Антон тебя тут сильно загрузил? — О да, — не скрывая масштабов пиздеца отзывается тех лид, — в сравнении с банками, где я раньше работал, в вашей сфере есть достаточно заметные отличия, но не думаю, что мне потребуется много времени, чтобы вникнуть в детали. — Не переживай, Арсений Сергеевич, это вполне обычная история при смене сфер деятельности, в твоём распоряжении вся наша документация и, конечно же, все мы, особенно Антон. Попов-младший только слабо кивает в поддержку слов Павла и отсоединяет ноут от проектора — сейчас Арсений уйдёт, и он наконец-то выдохнет. И уебет отсюда на пару месяцев уж точно. Антон бесшумно собирает шнуры и закрывает крышку лэптопа, в то время как альфы перебрасываются какими-то незначительными фактами о своих мыслях по выстраиванию рабочего процесса, пока краем уха Антон не слышит Пашино: — … и условия трудового договора Антона включают в себя стопроцентную удаленку. Холодок рысью пробегает вдоль позвоночника, и Антон почти что молится на то, чтобы Воля не сказал ничего лишнего, а именно — про его дочь. Антон не готов сейчас раскрывать все карты, ему как минимум нужно очень серьезно все обдумать и только после этого посвящать Арса в детали своей жизни. Если, конечно, ему вообще до этого есть дело. — Хорошо, а как часто я могу выдергивать Антона в офис? — Ну, вообще я приезжаю раз в месяц, — начинает Антон, но Павел обрывает. — По производственной необходимости, но старайся заранее в пятницу обдумывать план для следующей недели и от него отталкиваясь приглашать Антона. В любом случае, в условиях пандемии вообще лучше решать все вопросы по мере возможности по скайпу, и это касается всех наших удалёнщиков. Арсений понятливо кивает и поднимается из-за стола, после чего, придерживая полы распахнутого пиджака, протягивает Антону руку: — Спасибо за небольшой ликбез, было очень интересно послушать тебя. И рад был встрече. Антон опасливо осматривает мужчину перед собой, своего, блин, мужчину, и в ответную аккуратно вкладывает одни только пальцы в широкую ладонь несвойственным для себя утонченным движением. Но и этого хватает чтобы от солнечного сплетения в разные стороны по всему телу прострелили горячие электрические импульсы, еле заметной дрожью поднимая волоски на всех конечностях. Метка горит, собственный запах наверняка усиливается, что лишь подтверждают догадку раздутые ноздри Арсения и его же увеличившиеся зрачки. И только вовремя кашлянувший Павел хоть как-то рассеивает наваждение: — Антон, если ты торопишься, то можешь ехать домой, с завтрашнего дня дейлики проводит с тобой Арсений. Антон не без труда одергивает руку и, скомкано попрощавшись с директором, наконец нетерпеливо сбегает из переговорной. В голове каша, сил на что-то осмысленное нет и вовсе, кроме каких-то первобытных инстинктов и такого же первобытного несформулированного толком «эуаоэээ», что в переводе на человеческий значит «памагите». И только бережно оберегаемый и сохранённый в груди Кальцифер, каким-то чудом двигающий поломанный замок из костей и плоти, кусучим пламенем ласкает запылившееся сердце.

***

— Доброе утро, Антон. Приветливый голос и, вроде как даже, искренняя улыбка нового начальника лишь сильнее сжимают и без того крохотное очко до такого состояния, при котором меж плотных анальных мышц даже при усиленном старании не пролезет и инсулиновая игла. Антон, не включая камеры, смотрит с самой своей приличной фотографии на самого себя с немым укором и, живи он сейчас не в мире магглов, изображение точно бы покачало головой не только на внешний вид парня, но и на ситуацию за его спиной. В гардеробной метр на метр, согнувшись в три погибели над рабочим ноутбуком на полу и подогнув под себя длиннющие ноги, Антон накрывает рубашкой голову с надетой на уши гарнитурой, как будто бы грохот и визги психующей Кьяры из-за закрытой двери прямо перед вздёрнутым носиком сможет хоть что-то скрыть от чувствительного микрофона. Он периодически отключает последний на особо истеричных вскриках и сильнее сжимается, моля всех известных богов только лишь о том, чтобы Арсений не подумал ничего лишнего. — Привет, — коротко отвечает Антон прокашлявшись и снова жмёт на значок с зачеркнутым микрофоном, вздрагивая от стука прилетевшей в дверь какой-то тяжелой вещицы, до которой добрались ручки-липучки. Нервов уже почти нет, собственные истерики от усталости и невозможности решить подобные ситуации с дочерью мирно под самым кадыком смешиваются с тошнотой, каждым ударом тяжелой волны ловя резонанс на подрагивающих кончиках пальцев. Выхода нет как и идей лучше, чем прятаться от собственного, не понимающего ничего ребёнка, который и не виноват вовсе в происходящем, а просто хочет назад к папе. Совесть обгладывает кости, нетерпимость к самому себе отравляет бурлящую в жилах кровь, желание скорее завершить разговор накладывается на бездумную безумную необходимость упиваться голосом бывшего мужа и похуй, что говорит он только о работе — Антон ведь так безумно скучал. — Ты камеру не включишь? — Извини, не сегодня. — Хорошо, — спокойно отзывается собеседник, не пытаясь, на счастье Антона, что-то выпытать о причинах. В конце концов, на рабочие показатели включённая камера не повлияет. Арсений тем временем продолжает, — Давай тогда быстро пробежимся по твоим задачам, да я пойду на следующий созвон. И ещё Паша вкратце описал основную задачу по правообладателям, нам нужно будет с тобой дополнительно, наверное, лучше завтра, созвониться и детально всё обсудить. На этой неделе дергать я тебя в офис не буду, но на следующей подбери себе удобный день, чтобы приехать, мне не принципиально какой. — Дóговор, — отвечает извращенным Арсением словом и ловит усмешку на видео экрана. В груди что-то с упоением нагревается, и Антон прикусывает язык. Флиртовать с бывшим мужем вообще ни разу в его планы не входило. Но, на удачу, Арс двигает разговор дальше, очевидно планируя уложиться в отведенные календарём десять минут дейлика. Он задаёт какие-то общие вопросы о каждой открытой на спринте задаче, внимательно изучает внутренности комментариев под ними под тараторящий голос Антона и, пожелав хорошего дня, отключается. В горле клокочет сердце, за дверью катастрофа приобретает статус абсолютного апокалипсиса, и Антон крепко жмурится до цветастых мушек — он в огромном беспросветном дерьме. Выходить из своего бомбоубежища ссыкотно до одури, но вариантов иных, кроме как начать рыть среди пыльных чехлов с пуховиками путь до Нарнии нет, как и нет шансов, что уже навзрыд плачущая дочка сможет успокоиться сама. Вдох-выдох и отцовский омежий инстинкт берет своё, толкая дверь, кажется, вперёд собственных рук, сгребая испуганную одиночеством малышку к дрожащей от отравляюще кислой вины груди. Острый нос Антона утыкается в заплаканную щечку и, если бы у Антона были силы на слёзы, он бы тоже сейчас разревелся, моля ребёнка простить его за глупость. Девочка громко всхлипывает на руках, прижимаясь крепко-крепко, пока Антон тихо нашептывает ей, что все хорошо и папе надо было просто немного поработать. Он бредёт с малышкой на руках вглубь комнаты, чисто интуитивно перешагивая через сваленные на пол подушки и подранные куски каких-то бумаг — похуй, если честно, даже если это что-то важное. Это заняло ребёнка на пять минут, а потому Антон может только сказать одно душевное спасибо павшим на поле боя листкам. Антон буквально на секунду равняется с книжным шкафом и тащит с полки запасную пустышку, после чего, сует розовый силикон точно между маленьких зубок, все ещё успокаивающе покачивая Кьяру на руках. Он ненавидит себя, так сильно ненавидит за каждую детскую слезинку, продолжая удерживать Кьяру на руках, даже когда девочка окончательно успокаивается, потому что швыркающий носик-кнопка каждым булькающим вдохом напоминает «ты плохой отец». Ноутбук продолжает нагревать кафель на полу в гардеробной, привлекая Люка к своей клавиатуре, когда Антон, немного выдохнув, опускает Кьяру на кровать и сам укладывается рядом — девочка по-другому засыпать, да и существовать просто не умеет. В голове у парня до зуда черепушки роятся тревожные мысли о работе, о срочных задачах, что он обещал коллеге кровь из носа доделать сегодня, но на сегодня счётчик родительских проступков зашкаливает, почему Антон без зазрения совести позволяет себе пару лишних минут на то, чтобы проследить, что Кьяра всё-таки уснула, даже не притронувшись к бутылочке со сцеженным молоком. Когда дочка, всё же удобно устроившись, разваливается на половину двуспальной кровати и дыхание ее становится размеренным, у Антона самого начинают закатываться глаза — от вечного недосыпа любое горизонтальное положение тела автоматически запускает процесс мгновенного засыпания, но Антон борется с этим из последних сил. Ему некогда, у него задач хоть жопой жуй, kpi, обещающий хорошую премию за переработку, накладывается на желание не оказаться в секте сыроедов и прановцев, благодаря чему он, переваливаясь на бок, фактически стекает с кровати на пол. Антон крадучись скрывается за дверью, гонит с рабочей техники наглого кота и, уместившись за кухонным столом, тяжело вздыхает. В голове сонливый вакуум, тело морозит, но на то, чтобы подняться и элементарно поставить чайник, заряда жизненной батареи очевидно не хватает. Посему, парень, прикинув сколько по времени он сможет посидеть в тишине, снимает блокировку с ноутбука.

***

— Ну пожалуйста, Кьяра, ну, солнышко, ну спи ты уже, а, — Антон силится говорить спокойно с присущей ему родительской нежностью, но выходит на абсолютную троечку. Девочка заливисто смеётся и, кажется, и вовсе забывает о том, что ещё каких-то полчаса назад клевала носом прямо в тарелку с супом. У ребёнка с режимом дня происходит какой-то невиданный для Антона пиздец, поскольку только приучив дочь к одному сну в обед, взамен двух-трёх её ещё младенческих, папа получает в ответ заметно увеличивающийся график бодрости, сместивший вечернее укладывание аж под самые одиннадцать часов. Он нервно поглядывает на часы в телефоне и не может унять нервоз от того, что за день совсем не притронулся к работе. Девочка, взрослея, с каждым часом требовала больше внимания и общения, играть самостоятельно ещё не научилась, и всё, что приходилось делать Антону — послушно выполнять требования маленькой террористки. Антон, потратив день на беготню по квартире, разбор кубиков и совместный просмотр какого-то уродского мультика по телеку, поддавшись искренне любящим объятиям дочери, отрубился вместе с ней в честно предназначенные для работы часы после обеда. И, что ещё хуже, такой распорядок дня начинает входить для него в норму, когда, отпахав день в качестве родителя, ночь он не поднимает головы из работы. В голове перманентный шум, перспектива остаться с голой жопой с малышкой на руках рождает невероятного масштаба страх, сковывающий всё тело, ведь старое начальство в лице Паши ещё готово было мириться с редкими в прошлом, но всё же работами по ночам, а что скажет новый начальник на подобные приколдесы, он в душе не представляет. Арсений хоть только и сел на должность и пока осваивается, но уже довольно строго строит остальную команду на общих летучках. А Антон о манере работы своего альфы знает не понаслышке. С самого их знакомства, занимая только руководящие позиции, Арсений со скоростью гоночного болида мог из родного придуривающегося кота превратиться в адского цербера, лишь получив письмо или звонок о провинившемся сотруднике, почему ощутить сей праведный гнев Антон никак не вписывал в свои планы. — Давай, зайка, ну, хочешь спою тебе, да? — заинтересованный взгляд упирается прямо в отцовский лобешник, и Антон судорожно вспоминает хоть одну мелодичную песенку и, не обдумав план до конца, запевает первое всплывшее на языке, — Тихо в лесу, только не спит барсук… Премия «родитель года» по версии всех журналов всего мира уже ищет себе место на полке возле коробки с помесячными фотками первого года жизни малышки, пока Кьяра, ухватив папу за длинный указательный палец, умещается всем тельцем на старой подушке Арсения, привычной позой наконец демонстрируя Антону свою готовность ко сну. Девочка причмокивает пустышкой на особо интересных моментах, когда папа поясняет, почему все же не спит ещё и оса, а Антон молит Бога о том, чтобы недавно начавшая говорить дочь не запомнила даже мотива Красной Плесени. Засыпает Кьяра довольно быстро, ещё как минимум два куплета не отпуская руки парня, но в итоге расслабляется окончательно, возвращая затёкшую конечность её полноправному хозяину. Тихая безоблачная ночь, окутавшая город, танцует свой победный вальс в квартире Поповых и манит хозяина в тёплые объятия сладкого сна, но тревожность сегодня бдит как никогда, обещая носителю сон сразу после закрытой минимум одной задачи. Кофе в кружке растворяется быстрее, чем из коробки на столе исчезает последнее печенье, купленное ещё Ильей, чем портит настроение Антону до состояния «суицид — выход», но Антон на это лишь встряхивает немытой пару дней головой. Он загружает программы, проверяет сотню писем на почте, с остервенением нажевывая губу, понимая, что проебался с ответом для директората, что ждал его сегодня до конца дня максимально срочно, но все же сочиняет нужное решение с припиской «сорри, днём не работала почта». Ну а че? Вдруг прокатит. Когда часы на заваленной фантиками микроволновке показывают половину четвёртого утра, у Антона даже почти готова нужная задача. Он запускает код и, поднявшись со стула, разминает уставшую спину. Спать хочется сильнее, чем жить, ещё и Люк, как назло, сладко развалившись на своей подстилке в коридоре, буквально насмехается над каждой попыткой хозяина быть бодрее. Антон проходится по кухне взад-вперёд и в итоге опускается на пол, распластавшись по холодному кафелю. Ему так сильно хуево, что хочется простого человеческого передышки, но он не вправе её просить. Он справится, справлялся же как-то два года, значит, это не предел. Макар: Ты чего не спишь? Сообщение вспыхивает на экране лежащего рядом телефона слишком неожиданно, даже заставляя в необъяснимом танце закружиться мурашки на худощавых руках.

Антон: Работаю, а ты?

Макар: Встал поссать А че работаешь так поздно? Начальник свирепствует? Антон усмехается. Он, если честно, даже очень рад, что друг написал так неожиданно и, как всегда, словно чувствуя, что нужен. Может, это альфа Макара спустя столько лет общения уже настроилась на его собственную омегу — неизвестно. Главное для Антона, что Илья рядом, и похуй, какой магией вне Хогвартса он для этого пользуется, и потому он не кривит душой, честно признаваясь другу:

Антон: Хуже. Кьяра.

Макар: Что-то случилось?

Антон: Нет Я просто не вывожу нихуя

Макар: Поясни И Антон тяжело вздыхает. Тревоги, копившиеся столько времени внутри, уже давно обрели в голове конечную форму, да только раньше произнести вслух об этом он почему-то не решался. Боялся прослыть трусом, слабаком и вдобавок плохим отцом, но лучше он скажет об этом Илье, чем так и будет упиваться собственной никчемностью.

Антон: Ей со мной скучно, у неё энергии — пиздец просто, и она её тратит только вполовину. Я совсем не знаю, чем её занимать, потому что она хочет только громить шкафы и рисовать на обоях. Я так заебался, Макар, я не могу. Я не могу сходить в туалет в одиночестве, блядь, не могу в душ сходить уже неделю, потому что Кьяра истерит, если я закрываюсь от неё шторкой, а ночью идти я боюсь, потому что могу не услышать её. Но по сути, мне и не хочется нихуя. Я сплю так мало, что меня уже глючит, что за мной кто-то постоянно наблюдает. У меня никогда так крыша не ехала, даже в универе. У меня срач в квартире, раковина на кухне уже прям воняет. Я отвратительный отец, отвратительный хозяин и как итог ещё и говно сотрудник. Меня нахуй уволят скоро и не посмотрят ни на какие заслуги, потому что руководство новое, а я в проебе. Теперь зато я наконец-то начал понимать, почему Арс от меня ушёл.

Руки ходят ходуном, на последней строчке еле попадая по клавиатуре. Антон так жалок и так сильно хочет жалости к себе, он невыносимо хочет своего Альфу назад. Альфу, который бы решил всё, облегчил жизнь. Обнял бы, в конце концов. Но на плечах огромный груз ответственности возвращает с небес на землю, припечатывая, как нашкодившего кота, носом прямо в наделанную лужу проблем. У него колючее холодное одиночество неполноценной семьи и простое такое реалистичное понимание, что лучше уже не будет. Будет сложно, невыносимо и без соответствующей моральной подготовки пахнет, как инсульт в тридцатый день рождения. И только маленькая дочка массивным якорем удерживает Антона на своём месте, каждый день напоминая, как сильно её папа ей нужен. Быть слабым в тени глубокой ночи не позорно, позорно быть слабым под прожектором детских глаз. Макар: Я приеду завтра, как только сдам проект Не накручивай себя, ты не виноват в том, что не являешься сверхчеловеком. Да, и ещё Арс от тебя ушёл, потому что он еблан конченый, а никак не из-за тебя самого

***

Сегодня удача на стороне Антона. Сначала фича, выкаченная в ночи, встала так, как надо, не навалив Антону багов полную башку, чем порадовала не только автора, но и самого заказчика, плюсом Кьяра, стащившая со стола карандаш, почти на полдня залипла, разрисовывая белый кухонный гарнитур и плитку на полу какими-то непонятными каракулями, позволяя папе спокойно сначала посетить душ, а потом и вовсе позалипать в кружку крепкого сладкого чая. В кучу к этому, Арсений перенес дейлик на двенадцать часов, и Антон, уложив дочь без каких-либо истерик, в абсолютной тишине смог подключиться даже с камерой. Макар, обещавший приехать с минуты на минуту, и вовсе грозился окрестить текущий день лучшим за последний год. Это если не брать в расчёт сутки без сна, конечно. — О! Ты включил камеру! — Растягивает радостную улыбку Арсений, появляясь наконец на экране ноутбука. Он взъерошенный, с густой щетиной, в серой футболке на фоне неизвестной Антону квартиры такой, блядь, домашний, что хочется скулить подстреленным оленем. И Антон совсем не хочет думать, что за две недели ежедневных созвонов он впервые на удаленке и, видимо, поэтому сдвинул все встречи, чтобы… побыть утром со своей новой омегой? Парень трясёт головой, создавая видимость, что просто поправляет мокрую после душа челку, и все равно не может не улыбнуться в ответ. — Да, но ты не привыкай, это у меня так просто звезды совпали. — Может, мне вообще перенести дейлик на это время, чтобы твои звёзды совпадали чаще? Это или истинность обоссаная, или у Арса мозг заклинил? Или у самого Антона из-за недосыпа, раз он слышит между строк самый настоящий флирт? Да ну не, бред какой-то. — Я тогда вообще из кровати не буду вылезать до обеда, — фыркает Антон, — оставляй всё как есть, если тебе правда нужно моё жевало, то я постараюсь что-нибудь придумать, чтобы включать камеру чаще. Бывший муж, похоже, совсем забывается, заискивающе ухмыляясь: — А что тебя в принципе останавливает? — Не хочу опять надоесть. Арсений даже вперёд подаётся, будто Антон — это не набор пикселей на плоском мониторе, и он вот тут прямо сейчас сидит перед альфой в растянутом белом свитшоте, ворот которого дизайнерски разодран по швам на плечах, и, завернувшись вниз, совсем не скрывает тонкие ключицы и яркое пятно Арсеньевской метки на изломе трапеции. Пауза повисает в воздухе слишком заметно, но открывший рот начальник так и не успевает сказать хоть что-то — Антон в кадре отворачивает голову и, расплывшись в яркой улыбке, кому-то машет рукой. — Проходи, только тихо, я на созвоне, — и тыкает пальцем в гарнитуру на всклокоченной голове. Он кивает на чей-то знакомый Арсению голос и снова возвращается к разговору, заметно тускнея. При посторонних продолжать вскрывать нарывы нет никакого желания, потому Арсений, немного откашлявшись, начинает: — Я видел, что ты добил задачу для продактов, какие-то сложности возникли? Мне следует на что-то обратить внимание? — Нет, — слегка задумавшись, отвечает Антон, — я много времени на документацию убил, но в остальном проблем не возникло. — ТЗ неправильно поставили? — Я бы сказал, что его просто составили на отъебись. Начальник в кадре кивает и, подняв со стола ручку быстро пишет какие-то пометки. — Я уточню вопрос по унификации ТЗ-шек. И ещё, Антон… Мужчина осекается. Рядом с Антоном появляется массивная мужская фигура, что, наскоро проведя по оголенному плечу, вновь пропадает из поля зрения, а после, вновь появившись за спиной у плиты, замирает, смотря ровно на лицо, которое никак не ожидал увидеть: — Антон, какого хуя? Антон даже не сразу понимает, кто именно из его собеседников произносит вопрос. Арсений по-волчьему скалится, и парень уверен, что Илья за его спиной полностью зеркалит это инстинктивное действие. Антон машет себе за спину, как бы демонстрируя «давай потом», и не может оторвать взгляда от начавшего беситься Попова, потому что… Потому что пиздец, какой он красивый. — Арсений Сергеевич, давайте по существу, — голос подрагивает, но отрезвляет начальника, — Макар, а ты ешь садись и не мельтеши. Мужчина за спиной вытаскивает тарелку из запищавшей микроволновки и садится рядом молча, но слишком провокационно, что Антону даже приходится сдвинуть ноутбук, только чтобы оба альфы больше не видели друг друга. — Я сегодня начну прописывать костяк для задачи по правообладателям и тогда назову тебе сроки по реализации. Пока что я даже не знаю, за что именно там хвататься, — он опускает взгляд на свои руки, не выдерживая даже на видео зрительный контакт с бывшим мужем, после чего продолжает рабочую тему, — ты ещё говорил, что нам надо будет в офисе пересечься с заказчиками, но так и не назвал день. Я так понимаю, что… — Завтра, — грубо осекает мужчина тоном, не терпящим возражений. — Я завтра буду в офисе, поэтому жду тебя у себя. У Антона ухает что-то внутри под самые пятки. — Блядь, как завтра? Почему ты не сказал раньше? — А у тебя есть планы на рабочий день? — выгибает бровь Арсений, на что Антон сильнее стушёвывается. — Нет, но… я не могу срываться… я… — Павел сказал, выдергивать тебя по необходимости, так вот у нас самая настоящая производственная необходимость, — чеканит Попов, совсем стирая флёр дружелюбного настроя, царившего ещё каких-то десять минут назад. — Может, тогда ты не будешь тратить свой рабочий день непонятно на что и начнёшь наконец исполнять свои обязанности не посреди ночи, когда у нас по серваку кроны ебашат. — Я не задеваю функции кронов никаким образом, я работаю согласно своему плавающему графику, прописанному в трудовом договоре, — Антон весь подбирается. Руки ходят ходуном, а на глазах разве что слёзы от обиды не наворачиваются. Он ведь старается, он ведь правда, сука, старается. — Тебе надо завтра в офис? — спокойно отзывается с наслаждением нажёвывавший макароны Илья рядом, на что Антон переводит на него щенячий взгляд. — Езжай. — А… а твой проект? — Я сдался сегодня, завтра выходной, — друг спокойно кивает, успокаивая своей непробиваемой аурой, но Антон уверен, что будь у того возможность, Попову бы сейчас вызывали скорую. — Но передай Арсению Сергеевичу, — показательно громче выплёвывает ядовито имя Попова Илья, наклоняясь к микрофону на гарнитуре Антона, — чтобы он заранее предупреждал о своих заёбах. Ах, блин, я же и забыл, что «предупреждать» и «Арсений» — это слова антонимы. — Илюх, хорош. — Соблюдайте субординацию, Антон Андреевич, — сквозь зубы шипит Арсений, — и парню своему передайте, чтобы не отвлекал вас в рабочие часы и не срывал совещания. — Я вас услышал. — Не вынуждайте меня усомниться в вашем профессионализме. Антон не перечит и не говорит больше и слова — вся обида комом застревает в горле. Попов же бросает сухое «до встречи завтра в офисе» и отключается раньше, чем Антон успевает попрощаться в ответ. Детский плач разрезает загустевший воздух квартиры, и Антон резко подскакивает на ноги. Его маленькая дочурка даже и не догадывается о том, какой же козел ее родной отец.

***

— Я весь внимание. Безалкогольное пиво, даже несмотря на свою элитную марку и наверняка охуенную цену, всё ещё похоже на плод инцеста Золотого Ключика из девяностых и Балтики девятки всё тех же лет, совсем не радуя Антона ни вкусом, ни отсутствием промилле. И в целом-то уже давно можно налегать на алкоголь, но трахаться с тем, чтобы спустить молоко после выпитого, Антону вообще ни разу не упало, поэтому он только завистливо вздыхает, улавливая аромат ипы, шипящей в бокале Ильи. — А что говорить? Бля… ну… хуй. Разрядить обстановку не выходит и вовсе — оба заебанные, так ещё и Илья, планирующий получить хоть какое-то разъяснение ситуации вынужден был вариться в собственных мыслях, пока у Антона кипела работа, а его дочь гоняла любимого дядюшку по всей детской площадке, требуя катать её то на горке, то на качелях. В итоге еле уложив бесоебину спать, Макар метнулся до ближайшей алкашечной и поставил Антона перед фактом — или подробности, или завтра же совместная поездка до офиса ради небольшого мордобития. И хоть последнее прельщало слишком сильно, Антон всё же согласился начать с малого. — Я так охуел, Илюх, когда Паша привёл его в прошлый раз, что мне до сих пор всё это кажется какой-то ебаной галлюцинацией. — А почему сразу мне о нём не рассказал? — Знал, как ты отреагируешь, и хотел для начала прозондировать почву, — сглатывает, подбирая слова, — ну, чтобы понимать, что вообще происходит. Илья кивает, но желваки на его лице все ещё заметно проступают под помятой бородой. Друг ждёт, знает, что тяжело, и потому не торопит, хотя рой вопросов в его голове разве что не высыпается из ушей. — Судя по его лицу, в первую встречу он сам не ожидал меня увидеть. Не знаю… Мы кроме работы не обсуждали ничего, поэтому мне вообще что-то сложно сказать. — Ты работаешь здесь ещё с момента, как вы только за развод перетирать начали, он не мог не знать, где ты. — Забыл, может. А, может, и не запоминал. Он ведь тогда ну… не сильно моей работой интересовался. Фрилансю по фану и черт со мной, доход основной все равно на нём держался. — Мудаком был, мудаком и остался. — Илья, — с укоризной бросает Антон, — не надо. — Что не надо? Ты на цырлах перед ним ходил, в жопу целовал, а ему всегда мало было. Давно мне надо было вмешаться и пиздов ему вломить, еблан обоссанный. Че он тебе сегодня втирал? Что ты работаешь плохо? — Почти. Он вообще до того, как тебя увидел, флиртовать со мной пытался, прикинь. То, как у Ильи вытягивается лицо, Антон готов смотреть вечно — мимика непробиваемого и вечно спокойного друга от одного бесючего человека за пару минут превращается в настолько артистичную, что хоть сейчас в Голливуд звони — без проб на роль Джокера пролезет. — То есть, он реально думает, что это норма? — Я не знаю, что он думает. Но ревнует меня к тебе до сих пор, судя по всему. — И пусть ревнует, — разве что кулаком по столу не стучит, активно жестикулируя. — Пусть хоть немного в твоей шкуре побудет, а то он забыл, по всей видимости, как нервы тебе мотал своими постоянными тусовками и корпоративами по случаю и без. Было и такое. Всякое было. Молодые, глупые, ненагулявшиеся, решившие поиграть в семью, понадеявшись на вселенскую судьбу. Упавшие в омут чувств с головой, даже не притеревшись толком. — Я надеюсь, он тебе не изменял хотя бы? — Нет. Хуебесил, приползал под утро на бровях, но всегда говорил, что я его всё, и других омег ему не надо. Да и не пах он никем кроме нас, — Антон слабо улыбается себе под нос, — и я бы, если б он изменил, может, и не рассказал бы тебе, но уж точно подал на развод в тот же день. Илья кивает, мысленно вычеркивая Попова из списка конченых ебланов, но не трогая в списке пидорасов. — То есть, развелись вы в итоге только из-за переезда? — В том числе, — Антон уже и сам забыл, что в том аду, который переживал из-за разрыва, толком ничего не объяснял лучшему другу — не до этого было, да и Илья так радовался избавлению от раковой опухоли по имени Арсений, что не вдавался в подробности «почему». — Это снежный ком: сначала его пьянки, потом на мои вопросы о детях ничего внятного сказать не мог, даже бесился иногда. В итоге, когда ему предложили переехать в Питер, он просто… решил за нас двоих. Я, может, и согласился бы, поговори он обо всем со мной нормально, но он не поговорил. А, когда я встал в позу, сказал, что вселенная ошиблась, и мы вообще не подходим друг другу. Антон сникает, прокручивая обручальное кольцо на пальце, что так до сих пор не удосужился снять, и отхлебывает большой глоток пива, заливая старую нарывающую рану. Он столько лет винил себя в том, что не попытался что-то сделать для сохранения брака, и столько же винил Арсения за сказанные им слова. — Ты любишь его, — не вопрос, а констатация факта, который Илья знал и до этого. Видел своими глазами, как иногда подвисает Антон на единственном не спрятанном фото на стеллаже возле кровати, где счастливая супружеская пара только-только поклялась быть вместе до самой смерти и искренне в это верит. Да и кольцо, которое однажды надел на него Попов, говорило сильнее любых признаний. Антон молчит. Варево из воспоминаний отравляет весь организм, ведь против ссор, забитых по углам этой квартиры, и этой кухни, оттуда же прямо на омегу смотрят счастливые дни, украшенные заботой, красивыми ухаживаниями и пылкими признаниями в любви. Объятия, поддержка общих интересов и звонкий смех, покрытый тихим в самую грудь «дурачина». В гардеробной неубранная полка с домашней одеждой и странными брендовыми футболками, на шкафу в комнате коллекция виниловых пластинок и какой-то заумной прозы, на кровати его подушка, присвоенная дочкой, впитанные в каждый клочок нетронутой мебели страстные стоны. И не потому, что «он вернётся», а потому, что жить консервированным прошлым — это всё, что умеет Антон. — Я просто сведу общение с ним до самого минимума, — на грани отчаянья произносит парень, пытаясь больше уговорить самого себя, чем действительно найти решение. — Буду работать больше, только чтобы график себе забить и быть недоступным для звонков. Макар на это только закатывает глаза. Он явно хочет сказать очень много и явно повышенным тоном, но вырыкивает только: — Блядь, Антох, это вообще не выход нихуя, ты же понимаешь? — А какие варианты? — искренне не понимает парень, — Я не могу видеть его и знать, что всё. Что никогда не будет, как раньше, что он счастлив с кем-то другим, а я — вот. Отец одиночка, меченый истинным, который даже из дома выйти не может. Я не интересен окружающим, а ему не стану интересен никогда уже тем более. Если раньше я хоть как-то его веселье и шило в жопе поддержать мог, то теперь никак. Я не пью, я не знаю даже киноновинки, а новости в мире и то узнаю только из тиктоков, что ты мне присылаешь. У меня круг общения сузился до тебя и Ирки, которая звонит раз в пять лет и в инстаграмме Люку сердечки в сторис отсылает. Я слишком одомашнился, чтобы даже сделать вид, что мне интересно что-то, что не связано с новым видом памперсов для девочек. Илья, кажется, вдох пропускает, потому что всё это — впервые вскрывшийся нарыв, танцы на костях самого шумного и затейливого парня, которого он когда-то знал. — Антох, прекращай, — выдавливает из себя Макаров, протягивая руку и в тихой поддержке сжимая острое плечо. — Ты хоронишь себя раньше времени. — Да я ж правду тебе говорю, — поджимает губы Антон, следя за углубившейся складкой меж рыжеватыми бровями. — Ты и сам это прекрасно всё знаешь. — Кьяра скоро подрастёт, и я тебе обещаю, ты все эти часы в своей башне одиночества ещё наверстаешь. И с ней, и со мной, и с другими людьми. Антон горько улыбается — не верит. У него прямо за окном каждый день бурлит яркая сочная жизнь с какими-то новыми свершениями неизвестных Антону людей, пока он сам, застряв в дне сурка, может только ломать свои старые привычки, маленькими детскими пальчиками перерисовывая собственную картину мира. И возникший в жизни бывший муж только усугубляет накопленные страхи. Он швыркает своим беспонтовым пивом и облизывается, продолжая делиться с немного окосевшим другом новыми планами: — Мне бы только доработать этот год, чтобы Кьяра в садик пошла, и тогда я уволюсь отсюда нахуй. Если он не уволится раньше или не уволит меня. Илья же нажевывает собственные щёки изнутри и переваривает новую информацию. Под его копной светлых волос настоящая война миров, и Антон даже мимолетно догадывается на какую тему, но из последних сил надеется, что табуированная ещё два года назад тема не всплывет между ними вновь, но… — Я ненавижу мысль, которую сейчас тебе скажу, но сейчас я вижу её, как единственно верный выход. Антон хмурится, чуть надувая губы, и внимательно следит за каждым словом друга, тогда как сам Илья, растерев лицо своей огромной ладонью, наконец произносит: — Ты должен ему рассказать. — Нет, — твёрдо осекает Антон, — нет, и это не обсуждается. — Если он будет знать, почему ты работаешь в таком режиме, он перестанет ебать тебе мозг, — пытается говорить спокойно, но видно, что самому от себя тошно. — Мне не нужна жалость, плюс, он начальник и имеет право требовать работу по регламенту. — Да, но он может делать поблажки на тему того же посещения офиса. Он всё равно узнает, что у тебя ребёнок, если уже твои коллеги ему не донесли. — И что? Его не должно ебать это. — Антон. — Что, «Антон»? Он не хотел детей от меня и не любил детей никогда. И тут вдруг поблажки? Я только в очередном унижении искупаюсь, поэтому нет. Не-а. Это моя дочь и только моя, — омега с каждым сказанным словом тыкает пальцем по поверхности стола, как будто пытается фактически поставить точку после каждой произнесённой фразы. Пытается всеми силами подчеркнуть провальную перспективу всей макаровой идеи. Только вот друг не уступает. — И его дочь тоже. Не повторяй его ошибку и не решай всё сам за всех. — Я уже решил. — Антон. Ты должен меня послушать. Я ж говна тебе не посоветую. Аргументы весомые, но вдумываться в них не хочется. Не хочется снова окунаться в несбыточное, надеяться на что-то сказочное, где Арсений, услышав о дочери, оттает, забыв о всех своих старых устоях, потому Антон брыкается до последнего, признаваясь наконец в ещё одном надуманном страхе: — Я боюсь, что он разозлится. Но на это Илья почему-то и вовсе оттаивает уже, улыбаясь так, будто Антон сказал абсолютнейшую глупость. — Ребёнок для альфы, что бы он там ни пиздел, есть его потомство, его продолжение рода. А ребёнок от истинного — это святое. Знать об этом он обязан, а что он уже будет делать с этим знанием — не твоя забота. Не признает — ты не потеряешь ничего, признает — ты, может, тогда хотя бы спать по ночам начнёшь. И это действительно помогает отпустить свою броню хоть немного: — Ладно, я подумаю над этим. — Только думай резче. Часики-то тикают. Антон прыскает и усмехается. Слава богу, что хоть какие-то его часики уже оттикали.

***

Антон нервничает так, что трясутся и поджилки, и браслеты на руках. Он оббивает порог кабинета Попова минут десять, соображая, с чего вообще следует начать разговор и нужно ли пытаться прояснить ситуацию по ночным работам. А по Илье? Так не придя ни к чему конкретному, он просто поправляет на себе белую рубашку и, постучав в дверь для проформы, толкает её от себя. И будь, что будет. Кабинет типовой — панорамные окна, большой стол с парой кресел перед ним, вместо картин на стенах с правой стороны большой неоновый логотип компании, а слева — маркерная доска, расчерченная какими-то продуктовыми метриками. Арсений в классическом чёрном костюме уже без вчерашней домашней потрепанности, гладко выбритый и презентабельный до зубного скрежета нервно печатает что-то на ноутбуке. Он даже не поднимает взгляда, чтобы понять, кто к нему пожаловал, потому что Антон видит, как расширяются ноздри альфы — запах Антона он наверняка слышал, ещё пока тот ковырялся за дверью. — Привет, — не поднимая головы, здоровается Попов, — погоди три секунды, я письмо допишу и пойдём. — Окей, — только и отбивает Антон, не имея привычки мешать, хотя вопросов «куда и зачем планируется путешествие» у того хоть отбавляй. Сердце все ещё всполошено колышется в груди, а ладони мерзотно потеют так, что кольцо на безымянном пальце держится на одном честном слове. Антон озирается по сторонам, продолжая топтаться на месте, потому что приглашения пройти он не получал, а наглеть с учётом вчерашнего конфликта не хочет. Густой запах, заполняющий все пространство вокруг, такой родной и чужой одновременно выбивает всю почву из-под ног, но Антон честно старается держать лицо и не разгонять в голове причины, почему именно начальник взбешён. — Пиздец, — тяжело выдыхает Арсений и подскакивает на ноги, вихрем подлетая к двери, открывая её для Антона, — у нас сервак упал, айос навернулся, пойдём со мной, нужно разобраться, что случилось. — А… — По задаче позже, надо с этими кретинами разобраться, — и кивает на кресло возле своего стола, — можешь оставить здесь рюкзак, все равно ты сегодня весь день со мной будешь. Антон встречается со взглядом уставших синих глаз и мысленно выдыхает — Арсений не держит на него зла. Антон быстро кидает вещи на указанное Арсом кресло и снова равняется с ним буквально в секунду, не желая тратить ничьё время на размусоливания. Мужчина уставший, хотя от начала рабочего дня прошло буквально полчаса, галстук сбился, а ворот голубой рубашки небрежно замялся под пиджаком. Антон без задней мысли на каком-то внутреннем автомате протягивает руки и поправляет на Арсении одежду, не отдавая отчета о том, что ему такая вольность совсем не позволительна, однако Попов почему-то не противится и молча принимает этот жест щемящей заботы. Они не говорят друг другу и слова, когда Антон отстраняется и, только получив короткий кивок, разворачивается и первым выходит из кабинета. Он послушно плетётся в нужную переговорку, занимает своё место возле Арсения и активно участвует в обсуждении, всё время находясь под незримой защитой начальника. Он даже не замечает, как почти вжимается в чужое плечо своим, когда коллега из дэвопс пытается наехать на последнюю антоновскую фичу, хотя и сам прекрасно понимает, что не в его разработке дело. Когда общими усилиями вопрос оказывается более-менее решённым, стрелки часов уже показывают двенадцать, а Арсений, шепнув «заканчивай без меня», извиняется перед собравшимися по причине следующей встречи и исчезает за дверью широким шагом. Окончательно расходятся коллеги только в час, обменявшись обещаниями держать друг друга в курсе по малейшим изменениям, и Антон, оказываясь в коридоре, не сильно понимает, можно ли теперь валить домой. Илья шлёт отчёт о делах Кьяры, почти каждые полчаса заваливая взволнованного папашу фотографиями перемазанной супом дочери, и даже честно обещает отмыть кухню к его приходу, на что Антон только фыркает. Отмоют эти двое что-то, ага, как же. Он пересекается в коридоре с ещё парой своих заказчиков, недолго обсуждая статус задач, и планирует показаться Паше, как… По животу под самой рубашкой скатывается контрастно тёплая капля, и Антон в ужасе вспоминает, что не взял с собой никаких грудных прокладок. Грудь же тем временем набухает сильнее, и струящееся с удивительной силой молоко пропитывает белую рубашку почти насквозь за считанные секунды. — Сука, черт, черт, черт. Антон обхватывает себя руками и жалеет, что не взял в переговорку свой ноут — так хотя бы можно было бы прикрыться от чужих взглядов, но на удачу, разбежавшийся на обед офис совсем не нервирует парня ненужным вниманием. Он практически бегом долетает до кабинета Попова, планируя только забрать свои вещи и сбежать, мысленно надеясь, что мужчина либо не вернулся со своей встречи, либо, как и все, объедает местный кафетерий. Антон вихрем залетает в кабинет начальника и, не обнаружив того у рабочего стола, рывком раскрывает свой рюкзак перебирая его внутренности. Ручки, бумаги, ежедневник с ноутбуком и шнуром питания с укором смотрят на хозяина из кожаной чёрной пасти, не пытаясь даже подсказать, в каком из отделений лежат салфетки. — Блядь, ну пожалуйста, — через чертыхания выстанывает омега, даже не замечая, как за спиной, помешивая только что сваренный аппаратом кофе, из самого угла кабинета на него с неподдельным интересом пялится его альфа. — У тебя что-то случилось? Антон от неожиданности подпрыгивает на месте, но не оборачивается. Шея от напряжения покрывается красными пятнами, переползая ярким смущением на самые уши. — Пожалуйста, не смотри, — пищит омега, отбрасывая на соседнее кресло найденные наконец упаковки бумажных носовых платков, — и закрой дверь! — Что? Антон, я не… — Пожалуйста, — Антон оборачивается с нескрываемой мольбой в голосе, с блестящими от паники глазами, и это срабатывает. Арсений быстро отставляет в сторону нетронутый кофе и резко проворачивает ключ, торчащий из скважины. Он осторожно, почти что крадучись, подходит ближе и буквально врастает в ковролин, напрочь забывая обо всех рабочих проблемах — Антон дрожащими пальцами дёргано выталкивает пуговицы на промокшей насквозь рубашке из петелек и рвано дышит. — Антон… это…. Парень весь сжимается, но не перестаёт бороться с дурацким предметом одежды, наконец распахивая рубашку, и, выдернув из упаковки салфетку, не разворачивая её, прижимает по очереди к каждому покрасневшему соску. Парень стоит полубоком, но Арсению хватает такого ракурса, чтобы осмотреть потяжелевшие полы белой ткани и блестящий от влаги, дрожащий на вдохах живот. — Прости. Пожалуйста, прости меня, я проебал время и не успел добежать до туалета, — тараторит Антон, не поднимая глаз на начальника рядом, неспособный хоть что-то внятно объяснить. — Я сейчас быстро закончу и уйду. — Подожди, стоп. Не надо никуда идти, — наконец отмирает Арсений, начиная суетиться и подхватывая салфетки с кресла, — чем помочь? Что принести? — Достань ещё салфетки. И подай ведро. Арсений послушно обходит свой стол, вытаскивая из-под столешницы мусорку, и, вернувшись, устанавливает ведро возле омеги. Он подаёт необходимое Антону, завороженно рассматривая, как белёсые крупные капли, появляясь из груди парня, впитываются в плотную ткань салфеток. В голове вопросов столько же, сколько и панического сожаления в зелёных глазах, потому Арсений не спешит давить, давая Антону нужное ему время, за что Антон ему действительно благодарен. — Спрашивай, — наконец поднимает взгляд на растерянного начальника Антон, морально готовый уже, кажется, к любому исходу. Пусть не так он планировал посвятить бывшего мужа в правду, но раз вселенная решила всё за него, то бегать дальше кажется уже бессмысленно. — Вы с Ильей…? — Нет, — коротко, но нихуя не ясно, — разве от меня пахнет им? Арсений машет головой из стороны в сторону, на всякий случай принюхиваясь, и снова в подтверждение выясненного повторно машет головой. Антон подхватывает свой рюкзак и, уместив его на полу, плюхается в кресло, откидываясь на его спинку. Голова идёт кругом, но он уверен, что у Арсения дела с кукушечкой обстоят не лучше, и та просто в ахуе мечется под копной чёрных волос. — Садись, — кивает он на кресло начальника, — я ещё минут пять доиться буду, а тебе лучше на ногах не слушать мои новости. Но Арсений пренебрегает собственным местом и, повернув кресло возле Антона так, чтобы сесть ровно напротив, расстегнув пиджак, уваливается на него, широко расставляя ноги. — Если ты замужем, почему оставил мою фамилию? — Арсений кивает на поблескивающее в неоне обручальное кольцо Антона и хмурится, все ещё не складывая в голове нужный пазл. Антон же криво усмехается, отправляя в корзину мокрый ком салфеток, и прижимает к соскам уже свежие. — Когда мы женились, ты был на порядок сообразительнее. — Че? — Запах, — вновь напоминает Антон, — если бы я был замужем, то носил бы другой запах. — А кольцо? — А ты не узнаешь его? И взгляд Арсения наконец проясняется. Белое золото с маленьким бриллиантом откатывает его воспоминания назад к тому моменту, когда он, стирая колени, просил эту руку и это сердце себе. С этим ебаным кольцом. — Я ношу его, чтобы ни у кого не было вопросов и желания подкатить. Надеюсь, ты не против этого. — Это твоё по праву, ты можешь делать с ним, что хочешь, — Арсений ведёт раскрытой ладонью над коленом, как бы демонстрируя искренность своих слов. — Спасибо. Не то чтобы Антону прям нужно было это разрешение, но снимать обручалку ради поездки в офис в его планы не входило вообще. — Но у тебя есть ребёнок? — наконец произносит самый главный свой вопрос альфа, пытливо уставившись в глаза собеседника. И Антон сглатывает. — Есть. Время останавливается в кабинете и наверняка на всей планете, пока Антон, набравшись смелости, выстреливает прямо в морщинистый лоб: — Моей дочке год и шесть месяцев. Она ещё не ходит в садик, с ней некому оставаться, поэтому я вынужден работать из дома, не появляясь в офисе. Она маленькая и требует постоянного внимания, из-за чего я не всегда укладываюсь в рабочее время. Паша об этом знает, поэтому у меня сейчас такие условия трудака. Это временная мера, пока у меня чисто теоретически должен проходить декрет. Но Арсения совсем не заботит ни трудовой договор Антона, ни какие-то договорённости и уж точно совсем не заботит график Антоновой работы. Он крепко сжимает кожаные подлокотники и хрипит последний, самый животрепещущий вопрос: — Кто отец, Антон? — Мою дочь зовут Попова Кьяра Арсеньевна. — Что? — бледнеет мужчина, кажется, готовый из положения сидя вот-вот ебануться в обморок. — Ты хотел, чтобы так звали твою дочь. Арс, ты отец моего ребёнка. — Но… — Когда ты подал на развод, я был на втором месяце. Я не хотел привязывать тебя к себе таким образом, потому что сам помнишь, какие у нас тогда были отношения, и поэтому промолчал. Я не требую от тебя признания отцовства, тем более какие-то там алименты, как и не сильно хотел раскрывать эту правду, но как видишь, — кивает на свою начавшую успокаиваться грудь, — так сложились обстоятельства. — Это точно мой ребёнок? Ты уверен? — Ты мой первый и единственный альфа. Никого до и после у меня не было. — А Макар? — не унимается Арсений, бегая взглядом по лицу Антона, видимо, пытаясь найти в нем подсказку о том, розыгрыш это все или нет, но почему-то все ещё хищно обнажая клыки при произнесении имени другого альфы. Антон же спокойно поясняет в тысячный раз, успокаивая застаревшую ревность: — Он единственный не отвернулся от меня, когда накрыл весь этот пиздец. Он мой лучший друг, каким был, таким и остался. Ирка и он. Арсений спокойнее выдыхает и, прикрыв глаза, откидывается на спинку кресла левой рукой ослабляя галстук — ему сейчас пиздец как нужно подышать. Он трёт ладонями лицо, пытаясь осознать всё сказанное и привести себя в чувства, пытается поверить: — Я все ещё не понимаю… почему, Антон, почему ты не сказал? — Ты говорил, что не готов к детям. Ты уехал в другой город и не вспоминал обо мне до этой встречи. И если бы не она, ты бы и не вспомнил. Антон наконец откидывает последние использованные салфетки в урну и поднимается на ноги. Он морщится, застегивая на себе холодящую кожу, лишь слегка подсохшую на животе, рубашку, и тянет к себе рюкзак. Арсений, всё ещё подвисая в своих разрозненных мыслях, молча выпутывается из своего пиджака и протягивает его омеге. Он наблюдает за тем, как парень, благодарно кивнув, ныряет в неподходящую по размерам одежду и кутается своим отощавшим тельцем в неё, как в какую-то растянутую кофту, накидывая рюкзак на плечо. Он кидает на растерянного Альфу спокойный нечитаемый больше взгляд, и Арсений, понимая, что это всё, пытается вдогонку вымолвить хоть что-то ещё. — Я… — Расслабься, — поджимает губы Антон, поправляя пальцами надоедливую челку. — Я все ещё не требую от тебя ничего, кроме небольших поблажек во времени работы. У тебя своя жизнь, у нас своя, так пусть это так и остаётся. Когда за Антоном закрывается дверь, по всему коридору раскатистый рык отдаётся дрожью, кажется, во всех случайно затерявшихся прохожих сотрудниках. И только Антон наконец спокойно расправляет плечи в чужом тёплом пиджаке и выдыхает.

***

Весь следующий день проходит… странно. Арсений, не появившись ни на одном общем созвоне, отписывает короткое «всё сам» и тут же выходит из сети. Антон подумывает сначала, что начальника завалили какой-то менеджерской ебалой, но тот, со слов Паши, просто взял отгул. Антон, может, и не хочет сращивать их вчерашний разговор и этот внезапный дэй-офф Арса, но эгоистичное «я» наоборот на этом упорно настаивает. — Да бухает он, ногу на отсос ставлю, — только и твердит Илья, мерзко посмеиваясь, — если бы мне кто-то вывалил такую новость, я бы дней пять в запое под забором валялся, поэтому — не осуждаю. Антон на это закатывает глаза — слабовольные альфы, что с них взять? Но все же даже без Попова пятница в итоге проходит более чем продуктивно, поскольку льющий стеной за окном дождь задаёт излишне сонливое настроение, обвивая им всех обитателей маленькой однушки. Люк, преисполнившись каким-то, очевидно, лунным затмением, впервые не боясь отхватить люлей по мохнатой жопе от главного квартирного оккупанта, запрыгивает на своё законное место на хозяйской кровати, прямо параллельно развалившейся на ней Кьяре, и довольно посапывает в унисон ребёнку добрые полдня. Илья сваливает ближе к обеду, удостоверившись, что Антон не загоняется хотя бы на тему бывшего, и просит не страдать хуйней. Какой именно — Антон не уточняет, и потому только повторно благодарит за помощь, всё же закатив глаза, на всякий случай, поклявшись на открытой на смартфоне Ильи Библии не пиздострадать зазря. Подозревать странное в поведении дочери Антон начинает ближе к вечеру, когда малышка отказывается от еды и сама не может понять, чего хочет. Она плаксиво жмётся к папе и не отпускает его от себя ни на шаг. Канючит, хнычет, но ответы мэил.ру совсем не проясняют внятно по перечисленным симптомам, что же не так с его девочкой. Антон проверяет температуру, осматривает ротик на наличие очередных зубов всё же успокаивая себя, что Кьяра наверняка реагирует на погодные изменения за окном, хотя мама по видеочату все же советует вызвать врача, если и на выходных Кьяра не оклемается. Плюсом ко всему, Люк, впервые не отходящий от девочки ни на шаг, не на шутку тревожит впечатлительного родителя. В четыре утра Антон просыпается от того, что к его спине прижимается по ощущениям кипящая грелка, и только со второй попытки отползти подальше, понимает, что действительно происходит. Он вскакивает быстрее, чем голова перестаёт магнититься к подушке, отчего из-за помутневшего на долю секунды взгляда чуть не летит носом в телевизор на стене. Антон наскоро измеряет температуру у неспокойно мечущейся во сне Кьяры и с ужасом видит пиликнувшие тридцать девять и четыре. Он ураганом залетает на кухню, вываливая на стол все лекарства, и, обнаружив на удачу детский Нурофен, несётся назад, быстро вливая его девочке в ротик. Она просыпается, кричит, вынуждая испуганного папу схватить малышку на руки, и, как в раннем младенчестве, прижимая к себе, укачивать. Руки устают из-за потяжелевшего, подросшего ребёнка слишком быстро, но Антон не может пошевелиться и переложить назад в кровать, чтобы не потревожить только-только начавшую успокаиваться дочку. Он сидит с ней так больше часа, причитая и мурлыкая тревожным голосом очередную всратую мелодию из, кажется, «Следствие вели». Он совсем не понимает, где малышка могла простудиться, и винит себя в том, что не досмотрел. К шести утра температура падает до тридцати восьми, но тельце девочки всё так же напоминает маленькую печку. Антон перекладывает её на прохладную простынь и прижимает к лобику такую же прохладную ладонь, пытаясь хоть немного облегчить состояние. Он засыпает поверхностно, сморенный переживаниями, и не может перестать трястись от нарастающей паники за кьярино здоровье. Врача Антон вызывает сразу, как только поликлиника становится доступной для звонков, практически умоляя прислать врача как можно скорее — температура снова скачет до изначальной ночной отметки, вдобавок приглашая на вечеринку нехилую такую диарею. Кьяра капризничает с новыми силами, в истерике бросаясь в Антона игрушками, отказывается лежать, а при попытке покормить, опрокидывает бульон на Антона. У папы тем временем просто сдают нервы. Он поднимается из-за стола и молча скрывается в ванной, захлопнув за собой дверь и провернув щеколду. Громкий истеричный крик разрывает сердце, пока Антон меняет домашнюю футболку и дышит, как учил какой-то йог в Инстаграме, но… нихуя не помогает. Он сам бы так хотел проораться, потопать ногами и перевернуть нахуй весь стол, потому что тупо не выдерживает. Антон элементарно не понимает, что делать, как угодить ребёнку и как так удивительно сработали гены, что ангел во плоти превращается в невыносимого эгоиста, когда болеет, совершенно точно, как её отец. Антон умывается холодной водой и мочит этой же водой платок, возвращается назад на кухню и, придерживая психующую дочку за плечо, вытирает ей личико от слёз и соплей. Он делает всё молча, не желая слушать ещё и свой голос, осторожно поднимая её с детского стульчика, и прижимает к себе, начиная покачиваться из стороны в сторону, успокаивая сразу обоих. Кьяра стихает быстро и, показав папе на соску на столе, получает желаемое, принимаясь с остервенением нажевывать силикон. Антон нервничает, понимая, что наверняка это состояние передаётся и малышке, но справиться с собой никак не может — ребёнку плохо, а он так ублюдочно бессилен, что даже в магазин отбежать не может, ведь Кьяру и оставить-то не с кем. Он уносит дочь назад в комнату, укладывая на её привычное место поверх арсеньевской подушки, и долго-долго гладит её по шелковистым волосикам, нашептывая, как сильно перед ней виноват. Выворачивает от собственного неуравновешенного состояния, выворачивает от слабости, и, когда дочь наконец засыпает, Антон, крепко обвивая себя руками, кривит лицо в немой истерике, чуть не упуская за шумом внутреннего голоса глухой стук в дверь. Он резко подскакивает на ноги и опрометью несётся к двери, даже не думая взглянуть в глазок — уверен, что наконец-то пришёл врач. — Здравствуйте, мы вас очень ждали, прохо… дите… Огромный плюшевый белый медведь, ростом чуть меньше самого Антона, еле помещается в дверной проем. Глазки-бусинки с не меньшим удивлением пырятся на ошалевшего хозяина квартиры, который только и может что ловить собственное сердце, сползшее куда-то под желудок. — Привет, — басит знакомый до боли голос из-за плюшевой башки и над медвежьим плечом показывается человек, которого Антон не ожидал увидеть здесь больше никогда, — я хотел сюрприз сделать и, ну, с дочкой своей познакомиться. Можно? — Арс… — в смятении выдавливает Антон. — Чёрт, ты так не вовремя. Арсений опускает руки с игрушкой ниже, собирая его большими мохнатыми лапами песок на коврике перед дверью, и непонимающе уточняет: — Что-то не так? Мне, наверное, следовало бы тебе позвонить перед этим, но я, если честно, просто не могу сидеть на месте, зная, что… — сглатывает, смакуя на языке, — я отец. Антон качает головой и устало ерошит и без того растрепанные кудряшки: — Кьяра заболела и тебе лучше прийти в другой день. Я врача жду, извини, я не могу тебя сейчас принять никак. — Заболела? — испуганно повторяет Арсений, — Что-то серьезное? — Температура с ночи не сбивается, не знаю. Говорю же, что жду врача. В обоих эмоций столько же, сколько и не выясненных проблем, скомкано формирующих дружеское общение. Антон борется с таким ебейшим желанием затащить бывшего в квартиру и надавать ему пиздов за импульсивность, но на штраф за домашнее насилие лишних денег сейчас вряд ли найдётся, поэтому он зеркально переминается с ноги на ногу и просто ждёт ответа. Ждёт, что тот, отбросив несчастного медведя, скажет «ну я пытался» и больше никогда не пожелает даже попытаться наладить отношения, подпустить к себе ребёнка, нуждающегося в обоих родителях. И каждый обязательно плохой сценарий его собственной дальнейшей жизни Арсений перечеркивает уверенным: — Тогда я останусь и подожду его с тобой. — А если заразишься? — Антон зачем-то делает ещё одну попытку вразумить собственную рванувшую по венам надежду. — Похуй, — только подгоняет её же Арсений, усугубляя и без того нестабильную внутреннюю обстановку омеги. Но, прежде чем сделать ещё хотя бы шаг, бросает на Антона потемневший взгляд из-под ресниц, — или ты с Макаром? — Нет, я один, — устало и как-то грустно улыбается Антон. — У Макара всё-таки есть и личная жизнь, не все же время ему со мной тут нянчиться. И Арсений твёрдо решает: — Тогда тем более я останусь. Если врач пропишет какие-то лекарства, которых у тебя нет, я хотя бы в аптеку смогу сходить. Антон в неописуемом шоке совсем не понимает происходящего. Он даже промаргивается на всякий случай, потому что в какой-то момент начинает подозревать жар у самого себя, а происходящее самой простой галлюцинацией больной головы и жалеет, что не может себя ущипнуть — слишком палевно. — Ладно, — наконец отмирает омега, отшагивая в сторону и пропуская Арсения с его плюшевым спутником в коридор. — Только у меня бардак и Кьяра недавно уснула, поэтому постарайся не наступить на лего и, в случае чего, ори в себя. Арсений усмехается и перешагивает порог своего бывшего дома, в котором в общем-то ничего и не изменилось. Он бегло осматривает помещение, освещаемое только дневным светом из окон кухни и, зависнув на закрытой двери в комнату, наверняка ловит ускользающих призраков одной истинной пары, что была здесь так счастлива и так несчастна одновременно. — Ты, конечно, выбрал, в чём к годовалому ребёнку приходить, — выбивает между тем альфу из воспоминаний Антон, кивая на белую рубашку мужчины и его классические серые брюки, — посмотри на меня — это я переоделся в чистое пару часов назад. Арсений послушно переводит взгляд на Антона, и по жалостливому взгляду омега понимает, что его длинная свободная чёрная футболка, не знавшая теплоты утюга, никак не скрывает его усугубившуюся худобу, а заляпанные серые треники аналогично не добавляют образу мужественности. Он устал, он не спал полночи и скрывать это даже не пытается. — Не страшно, — только и отмахивается Арсений, поспешно меняя тему, — А Сатана-то где? Антон же наконец расплывается в настоящей улыбке и наигранно скалится: — Будешь опять оскорблять моего кота, поедешь домой до того, как Кьяра проснётся. Арсений хмыкает себе под нос аналогично светя своими ямочками на щеках и, передав нового мохнатого квартиранта Антону, наклоняется, чтобы развязать ботинки. — Господи, ты где нашёл его вообще? — пыхтит парень, пытаясь поудобнее перехватить ношу, — В магазине все для гигантов? — Ну, я вообще сначала думал куклу какую-то взять, но чёт так и не понял, что сейчас в моде у детей, поэтому взял медведя. — Отзывается откуда-то снизу Попов, отставляя обувь на угол коврика. После чего с надеждой уточняет, — ей же понравится? — Ей сейчас нравятся только пульт от телевизора, расчески и всё, чем можно запустить в кота, чтобы тот смешно мяукал и убегал в поисках бомбоубежища. — Моя девочка, — с гордостью улыбается Арсений и без лишних реверансов по-хозяйски проходит в ванную. Он тщательно моет руки, и выходит, оббивая их об штаны, видимо, так и не поняв, каким полотенцем можно воспользоваться. — Так что случилось-то? Но ответить Антон не успевает — буквально следом в дверь снова кто-то стучит. — Я открою, — бросает Арсений, просачиваясь мимо омеги, все ещё крепко обнимающего игрушку (игрушище), и открывает дверь на этот раз действительно доктору. — Добрый день, — начальственно приосанивается Попов, — проходите. Молодой парень, примерно ровесник самого Антона, поправляет на себе медицинскую маску и наскоро ныряет кедами в принесённые с собой бахилы. Он, не церемонясь, смотрит на встретившего его альфу и уточняет: — Где ребёнок? И где я могу расположить вещи? — кивает на медицинский чемоданчик в руке. — Пойдёмте за мной, — мгновенно суетится Антон и по ошарашенному взгляду доктора понимает, что его изначально здесь даже не заметили (спасибо медведю, заслонившего его практически целиком). — Дочка спит, но я могу разбудить её. — Не нужно. Расскажите, на что жалуетесь. Антон наконец отбрасывает игрушку на диван, выманив на шум заинтересованного Люка с кровати, где кот до этого продолжал нянчить Кьяру. Затем вкратце описывает все последние сутки, не утаивая каждую мелочь в изменении поведения, пока Арсений с щемящей нежностью, затаив дыхание во все оба смотрит на сжавшегося в комочек ребёнка, что во сне слабо сжимает-разжимает пальчики. У него на глазах разве что слёзы не проступают, и Антон, следящий краем глаза за таким бывшим мужем, в откровенном ахуе. Он и в мечтах помыслить не мог, что эта новость, это знакомство сможет так сильно растрогать крепкого морально взрослого мужчину. — Это обычный ротавирус, — резюмирует врач, вытаскивая из чемоданчика блокнот, — я выпишу вам самый простой Регидрон и Смекту на случай, если диарея не прекратится, а по температуре порекомендую свечи. Лучше сходите в аптеку прямо сейчас и как можно скорее поставьте. Это снимет ломоту и стабилизирует общее состояние. Вы не переживайте, — добавляет врач, глядя уже конкретно на взволнованного омегу, — завтра-послезавтра уже все пройдёт. Доктор быстро черкает на листке названия нужных препаратов и суёт его в руки Арсения, подсказывая, что из этого оригинал, а что аналог. Мужчина понятливо кивает, переспрашивая что-то у врача, и провожает его до двери, пока Антон, опустившись на край кровати, с грустью поглаживает начавшую просыпаться от голосов малышку. — Где же ты могла поймать эту заразу? — сокрушается омега, — солнышко моё. — Апа! — улыбается Кьяра и, потянувшись, подползает ближе, требуя взять её на ручки. — Тут тебе подарок принесли, хочешь посмотреть? И девочка заинтересовано меняется в лице: — Дя! — Антон, где ключи? — выглядывает из коридора Арсений, на низком старте готовый вот-вот нырнуть в ботинки, — я сбегаю в аптеку. Но уйти просто так Арсений не успевает. Он завороженно смотрит в такие же синие, как у него самого, глаза, что дочка трёт маленькими кулачками, избавляясь от сонливости, скользит взглядом по её личику, пижамке с какими-то цветастыми единорогами и не может пошевелиться от вновь накрывших его эмоций. — Привет, малышка, — мужчина осторожно ступает в комнату, боясь спугнуть. Антон же наклоняется к детскому ушку и еле слышно произносит: — Кьяра, познакомься, это твой отец. Арсений, кажется, не видит больше ничего вокруг. Он бесшумно опускается на колени рядом с Антоном и ждёт, пока тот спустит девочку на ножки на пол, попросит её не бояться, и та, принюхиваясь к незнакомому пока что запаху, вдруг посмотрев на Антона, ткнёт пальцем в самого Арсения, произнеся: — Папа? — Да, зайка, папа. У Антона самого разрывается сердце от того, как малышка, шагнув ближе, сама тянет к альфе ручки, принимает его. Арсений бережно жмёт ее к своей груди, втягивая запах волос, и, если в его душе ещё оставались какие-то сомнения, то с заложенным волчьим инстинктом все вопросы закрываются сами собой — это его собственный, лишь слегка видоизмененный запах, замешанный с нотками Антонового. Запах его родного ребёнка. Кьяра хихикает от того, как мужчина утыкается носом в её плечико и шумно дышит, пытаясь совладать с собой. Она всё ещё очень горячая и ей всё ещё нужно лекарство, но Арсений просто не в состоянии оторвать девочку от себя. Он отстраняется нехотя, поправляя её замятую во сне челочку, осматривает каждый миллиметр детского личика, после чего смачно целует в щёку: — Ты моя принцесса. Доченька моя. Кьяра на это протягивает ручки к лицу отца и щупает его слегка колючее лицо, заинтересованно тыкая пальчиком в родинку на его скуле. — Не разрешай ей ковырять лицо, она потом не отстанет. — Да пофиг. Пусть делает, что хочет. — Ага, а потом она на мне живого места не оставит, — недовольно фыркает Антон, но всё равно не может скрыть рвущейся изо всех щелей счастливой улыбки — пусть это временно, но он заслужил эти пару минут настоящей полноценной семьи. Он так сильно мечтал об этом моменте, что даже пошевелиться теперь боится. Боится спугнуть и без того ускользающее мгновение идиллии. Малышка же тем временем резко замирает и, покряхтев, расплывается шальной улыбкой, вглядываясь самым невинным взглядом прямо в глаза отца. — Поздравляю с боевым крещением, — склонив голову к плечу, хихикает Антон, но Арсений вообще нихуя не понимает. Он всем своим лицом косплеит один большой знак вопроса, и Антон не задерживает пояснения, — она обкакалась. — И что я должен сделать? — растерянно уточняет Арсений, — искупать? — Иди в аптеку, а я всё сделаю сам. Несказанное «ты всё равно не умеешь» застревает в горле горчащей обидой, и Арсений улавливает это настроение, самостоятельно догадываясь, о чем молчит Антон. Но всё, что он может сделать в текущей ситуации, это кивнуть, нехотя отпустив ребёнка назад к папе, и, получив подсказку, где найти ключи, буквально улететь за лекарствами. Это самое малое, что он может сделать на пути к познанию нового личного статуса, но, главное, что шаг уже сделан.

***

— Ты голоден? — Немного. Прописанные свечи срабатывают лучше Нурофена — Кьяра, почувствовав облегчение, даже умудряется побегать по квартире с Арсением, предварительно показав ему все свои любимые игрушки. Она выматывается настолько, что засыпает на самой середине бутылочки, которую так же заботливо придерживает для неё отец. А Антон этому не может нарадоваться — пара часов настоящей свободы даруют ему возможность спокойно в тишине принять душ и вымыть наконец гору залежавшейся посуды без висящей от скуки на штанине дочери. Он трепетно наблюдает за сверкающим от счастья Арсением и думает, что если бы так было с самого начала, у него самого не было бы перманентного недосыпа, антидепрессантов в аптечке, проблем с питанием и удушающе холодной кровати по ночам. Антон искренне не может поверить в то, как сильно изменились взгляды на семейную жизнь у бывшего мужа, но думать о причинах таких изменений, если честно, он просто боится. Он занимает себя привычной бытовухой, убеждая собственное сердце, что ещё пара часов тепла и все закончится. За Арсением снова закроется дверь, а он так и будет, забытый всеми, жаться к единственному источнику света — к Кьяре. Антон накладывает на тарелку приготовленную ещё прошлым вечером лазанью, передавая её из горячего брюха микроволновки в руки Арсения, и отвлекается на мурчащего у ног кота, что так же требует свой законный ужин. — Ого, очень вкусно, — комментирует Арсений первый прожеванный кусок, на что Антон, хитро улыбнувшись, отвечает: — Ага. Макар готовил. Как Арсений ещё не сблевал — загадка, но скривившееся лицо говорит слишком ярко о неприязни альфы к, как он с какого-то хуя сам решил, сопернику. В повисшей тишине звучно мурлычет Люк, довольно наблюдая, как любимый паштет наполняет миску до краев, пока Антон, немного зависнув на процессе, не отстраняется, кивая котофею «извольте откушать, мистер». Он возвращает остатки консервы в холодильник и, немного подумав, накладывает остатки лазаньи на свою тарелку. Он опускается на стул напротив Попова, выставляя ароматную стряпню на стол и, так и не взяв вилку в руки, почему-то стыдливо признаётся: — Я не успеваю готовить сам, — закусывает губу, — питаюсь или доставкой, или детскими пюре. По праздникам вот Илья меня подкармливает, чтобы я не забывал вкус домашней пищи. — Заботливый какой, — едко отвечает Арсений, даже не думая осуждать Антона за такое, но жевать не перестаёт — Макар ведь действительно готовит охуенно. — А Кьяра к нему как обращается? — Что-то между «тятя» и «Какар». Чаще просто «дай», — тепло усмехается, — ну, что легче выговаривается. Арсений, удовлетворенный ответом, кивает, немного оттаивая. — А тебе вообще кто-то, кроме Ильи, помогает? — Нет, — Антон опускает взгляд на свои руки и привычным движением прокручивает обручальное кольцо на худом пальце, — родители в Воронеже, у них работа. Ездить ко мне проблематично, да и жить всем колхозом в однушке так себе затея. А к ним переезжать не хочется, чтобы не слушать слезливые речи о том, какой же «бедный наш сыночек». — Прости меня, — вырывается быстрее, чем Антон заканчивает предложение. Горькое, тяжелое для обоих «прости», пробивающее сознание до желания взвыть в голос. — Арс, не надо. Но Арсения не остановить: — Я ведь чувствовал, что у тебя что-то не так, но был слишком эгоистичен, чтобы даже написать, хотя, клянусь, думал об этом каждый день. — Мне всё равно. Я научился жить без тебя и справляться в одиночку, — все ещё не смотрит в глаза напротив. — Мне главное, чтобы ты с Кьярой так не поступил. Если для тебя это показуха и ты все ещё не хочешь быть отцом, не давай ей надежду. Она ещё слишком маленькая, чтобы кого-то терять. — Ты думаешь, что, если бы я не хотел стать для неё отцом, я бы приехал вообще сегодня? — немного обиженно поджимает губы Арсений, подаваясь вперёд. Он сжимает кулаки от желания притянуть к себе уязвлённого им же самим омегу и твердить лишь о том, как ебейше он раскаивается в содеянном и как же сильно он хочет все исправить. Только Антону это, кажется, не нужно: — Я ничего не думаю, Арс. Я просто слишком четко помню твою злость, когда я сказал тебе, что хочу детей. — Я знаю, что мне нет никакого оправдания, но тогда я просто не был готов, — взволнованно тараторит Арсений, — я хотел встать на ноги, обеспечить нас всем, чтобы дети тоже ни в чём не нуждались. — Ладно, — задушенно вздыхает Антон, отмахиваясь, — это уже не так важно. Просто надеюсь, что ты её не обидишь. — Антон, послушай меня, — Арсений позволяет себе вольность, протягивая горячую ладонь и накрывая правую руку Антона, заглядывая в его красивые, но заметно потускневшие глаза. — Я безумно виноват перед вами, перед тобой. Я не представляю, что тебе пришлось пережить и какими силами ты со всем справился. Я мудак, но я действительно хочу всё исправить. Я очень многое переосмыслил… — Арс, мы сейчас опять поссоримся, — вырывает руку Антон, не желая продолжать эту тему, выставляя колючки, — у меня на это нет никаких сил. Я тебе очень благодарен за помощь сегодня, я действительно рад, что ты хочешь общаться с Кьярой, и я не буду этому мешать, но меня жалеть не надо и извиняться тоже. Скажи мне, сколько я тебе должен за лекарства, я тебе сейчас переведу, и как доешь, можешь спокойно ехать домой. Тебя наверняка уже заждались. — Так, стоп, — отрицательно машет головой Арсений. Он выпрямляется на стуле и серьезно начинает, — Во-первых, я способен оплатить собственной дочери лечение. Во-вторых, мы все равно должны поговорить нормально и прояснить все. Это не жалость или что ты там говоришь, я просто хочу устранить недосказанность, чтобы это никак потом не вспыхнуло, а оно вспыхнет всё равно, и лучше сейчас, чем в работе или при Кьяре. В-третьих, кто, по-твоему, меня ждёт дома? Антон же игнорирует, кажется, все пункты, высказанные Арсом, кроме самого болезненного для него сейчас: — Твоя наконец-то идеальная омега? Сомневаюсь, что все два года ты не наслаждался свободой от, — показывает пальцами кавычки, цитируя, — бестолкового брака. Арсений хмурится пуще прежнего, буквально серея на глазах. Но Антону совсем его не жаль: если альфа и умудрился забыть свои истеричные и до страшного обидные фразы, то Антон готов ему напомнить каждую, с которыми тот душил его чувства несколько уродских месяцев. — Сейчас у меня никого нет и постоянных отношений после развода у меня не было, — честно тянет Арсений, тщательно подбирая слова, только чтобы не усугубить и без того шаткое положение. Очевидно, что Антон бы не бросился ему на шею при первой же встрече после долгой разлуки, но наивно хотелось верить, что воссоединение пройдёт куда легче — истинные же, пара, созданная космосом. Но, увы, даже космос не всесилен перед нахуеверченным Арсом пиздецом, — а за всякую хуйню, что я наговорил тебе сгоряча, мне стыдно по сей день. Антону же это «прости, я раскаиваюсь» до лампочки. Ему под кожу просовывают узловатые грубые пальцы, тыкая прямо в гнойники, так тщательно скрытые рёбрами, и потому раны открываются: — Только это «стыдно» не покроет то, сколько боли я пережил. Я так сильно любил тебя, я так сильно хотел семью с тобой, Арс. Полноценную, настоящую, до самой своей смерти. А теперь не хочу ничего. Я перенёс тяжёлую беременность, потому что на нервах от развода чуть не потерял ребёнка. Я на сохранении лежал почти месяц. Месяц, понимаешь? Лежал, смотрел, как омегам их альфы носят передачки, машут под окнами и как встречают потом на выписке. А меня встретила Ира. Пока ты в Питере наслаждался жизнью, работой, шлюхами, я сидел с грудным ребёнком на руках и не знал, что мне теперь делать. Я не смог уйти в декрет, потому что некому было о нас заботиться, я растерял всех друзей, я сплю в сутки от силы часа четыре, если поесть удаётся, то вообще считай день прошёл удачно. У меня нет ничего, кроме работы и ребёнка и, несмотря на то, что я сам сделал такой выбор, это все ещё охуеть как тяжело. Тяжело осознавать, что, как ты говорил два года назад, вселенная пиздец как ошиблась. — Антон… — Ответь только на один вопрос — что я сделал не так? Парень не замечает, как сильно дрожит его голос, как дрожит он сам и светлые ресницы, с которых срываются тихие слёзы, невыплаканные и разъедающие всю мужскую уверенность Арсения. Он, не думая больше и секунды, поднимается со стула и, в два шага приблизившись к Антону, встаёт перед ним на колени, притягивая к себе и позволяя уткнуться носом в плечо. Если сам жест не успокоит, то запах альфы уж точно сделает своё дело. Антон жмётся к нему всем естеством, позорно для самого себя демонстрируя слабость. — Ты слишком многое мне позволял, а я этим пользовался. Антон, я не знаю, я каждый раз вспоминаю наши ссоры и не понимаю, почему вообще они происходили. — И еле слышно на самое ухо добавляет, — я не знаю, как я вообще смог даже заикнуться о разводе, хотя до сих пор, веришь, нет, я засыпаю только с мыслями о тебе. — Не надо. Антон хватается пальцами за рубашку на груди и давит острыми кулаками, пронизывающими Арсения колкой болью насквозь, до самого позвоночника. Он не может быть таким уязвимым, но и выпутаться из сильных теплых рук тоже не получается. Он просто прячется, наплевав на то, что Арсений может его осудить, потому что отчего-то уверен, Арсений перед ним честен. — Я хочу, чтобы ты знал, — продолжает еле слышно альфа, — что эти два года я безумно ненавидел себя за то, как поступил с тобой, но сил написать у меня не нашлось. Не знаю, говорил тебе Макар или нет, я через полгода после переезда писал ему, спрашивал как ты, но он послал меня и сказал, что ты нашёл своё счастье. Я не лез больше, но и забыть тебя не получалось. Я в Москву вернулся только за тем, чтобы найти тебя, и даже не надеялся найти так скоро. Но приехать сразу сюда не подумал — я почему-то был уверен, что ты из этой квартиры давно съехал. Антон затихает, но не отталкивает, впитывает Арсения по кусочкам: его голос, его хриплое дыхание, его беспокойство. И сидит, притаившись, до тех пор, пока Арсений сам не отстраняется и, взяв в чашу ладоней лицо Антона, большими пальцами растирает остатки соленых разводов на впалых щеках: — Я не имею права просить второй шанс, но позволь мне остаться до завтра и помочь тебе. Я посижу днём с Кьярой, а ты поспишь. Я хочу хоть что-то сделать для вас, чтобы искупить такой огромный свой проёб. Пожалуйста, Антон. Антон не знает, что нужно ответить. У него голова раскалывается от всего сказанного Арсением, он не хочет доверять вот так сразу, всё ещё подозревая, что это просто разовая акция, и он при любом развитии событий просто повторно наступит на те же грабли, в итоге проломив себе череп до основания. Он взвешивает все «за» и «против», но, прежде чем произнести хоть слово, из комнаты визгливый плач разом развивает всю атмосферу единения. Антон подрывается, суетливо снося подготовленную заранее бутылочку с молоком, но коснуться пола та не успевает — среагировавший вовремя Арсений уже вкладывает её назад Антону в руки. — Там на полке остались какие-то твои вещи, — выпаливает на одном дыхании Антон, пять секунд назад ещё готовый выставить Попова из квартиры и забыть этот вечер, как какой-то дурной сон. — Переоденься и, если нужно в душ, иди. Где лежат полотенца, ты знаешь. За место на диване придётся перетереть с Люком и твоим медведем, но это уже без меня. Антон вихрем исчезает в коридоре, пока Арсений облегченно вскидывает лицо к потолку и жмурится до пёстрых светлячков.

***

Арсений засыпает под мирное мелодичное мурчание омеги, доносящееся с кровати, после того как Кьяра, обливаясь горькими слезами, теряет соску в сбившемся комьями одеяле и, после, получив пропажу назад, что-то долго агукает папе, прося, видимо, песенку. Но надолго погрузиться в сон так и не получается — буквально через полтора часа тишины плач вновь поднимает Антона на поиск пустышки, на этот раз угодившей в стык между спинкой кровати и матрасом. И эта колыбельная, завершившаяся усталым судорожным вздохом, тревожно колет сердце альфы, замершего на своём диване. Антон же ни разу не жалеет за эти пробуждения Попова, потому что садистски хочет, чтобы тот действительно осознал масштабы тяжелой родительской участи. Когда крик повторяется в третий раз, Арсений в полудреме лишь краем уха отстлеживает ситуацию, видимо, догадавшись, что Антон сноровисто в секунды способен успокоить дочь и помощь ему, кажется, действительно в этом не нужна. В районе трёх часов ночи зажигается ночник у кровати, но не услышав звуков расстроенной дочери, Арсений даже не сразу очухивается, предположив, что Антон, возможно, просто встал в туалет. Однако, непонятное шуршание и тихий неразборчивый шёпот Антона, всё же привлекают внимание альфы. — Что-то случилось? — садится на диване Арсений, потирая слипающиеся глаза. — Ты в порядке? Антон, лишь бегло взглянув на домашнего Арсения в помятых серых трениках и чёрной однотонной футболке, искусно пытается игнорировать пропустившее пару ударов сердце, взволнованно отнимая градусник от малышки и хмуро протягивая: — Кьяра опять пропоносилась и температура тридцать восемь и пять. — Чем помочь? — мгновенно включается в проблему отец, — свечи принести? — Да, — кивает взлохмаченной шевелюрой Антон, — и захвати чистый памперс из ванной с салфетками. Арсений, вмиг стряхнув с себя жующую его тело сонливость, широким шагом спешит выполнять поручение. Он послушно впитывает каждую просьбу придержать, подать и погладить, пока покрякивающая от недовольства дочка не отползает в свою кроватку на прохладную простынь. Арсений действительно очень сильно выручает, не позволяя Антону даже встать с постели — самостоятельно относит использованные салфетки и подгузник в мусор, возвращает упаковку свечей на своё место в холодильнике и даже заботливо приносит Антону стакан воды, словно считывая недовольство омеги его собственным пересохшим горлом. — Спасибо, — благодарно принимает стакан Антон, — извини, что не даём тебе выспаться. — Прекращай, это моя дочь и её здоровье моя забота тоже, — отмахивается Арсений, с нежностью добавляя, — как и твоё. Антон не отвечает, тихо отставляя пустой стакан на тумбочку, и откидывается назад на подушку, прикрывая глаза. Его моральный и общительный ресурс уже исчерпал себя на сегодня, потому Арсений сам тушит свет и бредёт назад к своему спальному месту. Антон поворачивается на бок лицом к дочери и пропускает мимо ушей вновь зашуршавшие шаги. И даже когда кровать немного проседает, а его самого укутывают тёплые нежные объятия, он в полудреме лишь жмётся ближе. — Твой кошак занял моё место, — зачем-то поясняет Попов, но Антон ругаться за вольность Арсения и не думает, в глубине души даже лелея благодарность пушистому засранцу. Он тянет руку к накрывшей его живот широкой ладони и переплетает с бывшим мужем пальцы. Потому что Антон знает — этот робкий жест принимающей защиты останется только между ними и этой ночью, в этом самом моменте долгожданного покоя.

***

В воскресенье Кьяре действительно становится лучше: отоспавшись, видимо, на год вперёд, она начинает день родителей с того, что в веселом прыжке заваливается сразу на обоих, перепугав этим непривыкшего к таким приколам Арсения. Но он ничуть не сердится, а наоборот зажимает хохочущую девочку между собой и Антоном и щекочет её, заполняя квартиру громким смехом. Антон же чувствует себя так, будто его раскатали асфальтоукладчиком, а сверху на него ещё уронили по меньшей мере боинг — голова квадратная, да и зелёная радужка глаз заплыла лопнувшими капиллярами, ещё сильнее напоминая хозяину, что вся его мужская краса мягко говоря давно уже пошла по пизде. Он недовольно стонет и тянется через кучу малу из альфы с ребёнком к тумбочке, стягивая с неё градусник, но Арсений перехватывает его руку, со словами «отдыхай» и, подхватив ребёнка на руки, пытается ретироваться из комнаты. — Памперс хотя бы смени и свари ей кашу, — мычит в догонку омега, получая в ответ «спи, я разберусь». С чем он там и как разберётся, Антона беспокоит только первые пару минут, но, придя к мысли, что «не маленький, пущай развлекается», он послушно ныряет носом в подушку и счастливо отключается. Антон раздупляется только к обеду, уже действительно бодрый и отдохнувший под тихие поучительные речи «не мешай папе, папа отдыхает». И это даже не пик заботы, которой окружает его альфа сегодня: на кухне абсолютная чистота, на столе какие-то оладьи, а Кьяра, переодетая из пижамы в чистые ползунки и футболочку, сидит, тихо уткнувшись в откуда-то взявшийся в квартире детский мольберт, и чертит какие-то палочки мелками, периодически вручая их Арсению, чтобы тот нарисовал Люка. Художник из Попова так себе, но Кьяра в неописуемом восторге, и по глазам Арсения понятно, что мысленно он уже приравнивает себя как минимум к Пикассо. «Заказал доставку» — только и пожимает плечами Арсений на немой вопрос, откуда взялась новая игрушка, но комментировать подарок Антон не решается — это его дочь, пусть делает, что хочет. В конце концов ребёнок занят и счастлив, а большего Антону и не надо. Арсений уходит только под вечер, когда оба понимают, что дальше Антон справится сам, а Арсению так-то завтра в офис и вообще пора и честь знать. Однако желание остаться перекликается с потускневшим взглядом Антона, что очевидно не хочет никуда отпускать альфу, но из принципа никогда об этом не скажет. Как минимум, не сейчас. Прошедшую ночь или отношения они не обсуждают, оставляя всё как есть, на самотёк, и просто живут моментом. Но всё же эта недосказанность вынуждает обоих мяться на пороге битые полчаса, не находя и подсказки о том, как следует сейчас расстаться, но на помощь вовремя подоспевает Кьяра, уместившаяся на руках омеги. Она недовольно хнычет и совсем не понимает «почему папа уходит». — Принцесса моя, я вернусь ещё, обещаю. Не успеешь соскучиться. — Мы будем тебя ждать, папа. Да, зайка? — сюсюкает Антон, бросая уверенный взгляд в глаза Арсения, и тот понимает, что будут ждать. Оба. Арсений наконец повторно проверяет ключи от машины и бумажник с телефоном в карманах и, наклонившись, целует дочку в лобик, пока та не выдаёт: — А папу? И Арсений послушно тянется к любимым губам Антона, пока тот, проглотив вдох, замирает. Ни один из них не понимает, правильно ли это, уместно ли вообще, отчего в итоге на этот шаг Арсений так и не решается, лишь мазнув по уголку приоткрытого рта, прижимается слегка к гладко выбритой щеке омеги. Он уходит, совсем не подозревая о том, как вся его маленькая семья продолжает ещё пару долгих минут стоять на пороге в надежде, что «передумает», хоть Антон и понимает, что сейчас просто не время.

***

— Илюх, ну че ты от меня хочешь? — страдальчески тянет Антон, вытягиваясь на кухонном полу в полный рост, пока Макаров заискивающе играет бровями, смотря на Антона сверху-вниз со стула, придерживая в руке неизменную бутылку пива. — Говорю же тебе, что ничего не происходит. И нет, изменившийся взгляд, заигравшая на лице мечтательная улыбка, внезапный поход к парикмахеру для приведения гнезда на голове в удобоваримый вид, заметно урезанные пессимистичные разговоры совсем ничего не значат. Это просто терапия помогает с таблетками. И ещё Меркурий перестал ретроградиться — это так вообще самый главный фактор. — Да, конечно, рассказывай, — продолжает хитро подначивать друг, — потрахались же, признайся. — Ой, блять, Макар, конечно, — показушно закатывает глаза Антон, — прям при Кьяре, глядя на ее обосранный памперс. Ты норм вообще или где? И с чего ты вообще взял, что что-то произошло? — По ебалу твоему ожившему вижу, — пожимает плечами друг, и Антон даже привстает на локтях, удивлённо выгибая брови: — И чё ты видишь? — Что тебя, как и дохуя лет назад, опять засосало опасное сосало. Антон на это заявление несдержанно прыскает, но не перечит — знает, что глупо отрицать очевидное. Он всегда был для Макара как открытая книга, и виной тому не столько магическая проницательность друга, сколько годы, пройденные плечом к плечу, с самой школьной скамьи. Потому, когда ещё днём Илья появляется в его квартире, Антон знает по хитрющей морде лица, что друг без каких-либо предисловий и подробностей прошедших дней порознь уже давно сложил два и два, выведя в сумму под чертой зависшей тупой улыбки Антона «влюблённый пидорас одна штука». Ещё и дочка ни разу не облегчает дёргающиеся в подъебах густые брови, не переставая лепетать что-то про нового папу, в итоге вырывая из любимого дяди подсказку, что теперь она может в скором времени обзавестись сестренкой. Смачная оплеуха Макару прилетает быстрее скорости света, но слово не воробей, и Кьяра тут же радостно убегает к коробке с игрушками, принимаясь перебирать свои вещи, откладывая в сторону то, что она планирует поделить с сестрёнкой, периодически уточняя у Антона, скоро ли приедет папа с этой самой сестрёнкой. Антон только вздыхает, надеясь лишь на то, что в силу возраста, Кьяра уже через час забудет эту идею, и ему не придётся разочаровывать малышку отсутствием своих планов по второй беременности. Да только скотина Макар лукаво напоминает, что перед самой свадьбой окрылённый Антон был готов родить от Арсения чуть ли не футбольную команду. «Ой, иди в жопу» резюмирует Антон — он так-то по влюблённой наивности готов был для Арса ещё и не на такое. Когда Кьяра наконец засыпает, сморённая долгой вечерней прогулкой с Ильей, Антон, нажевывая губу, пишет начальнику в мессенджере итог работы за день и глушит в себе сладостную вспышку искрящегося самодовольства. Арс: Охуенно выглядит, не знал, что ты и такое умеешь И, не сдерживая себя, зачем-то флиртует:

Антон: Ты многое обо мне не знаешь

Арс: Я это наверстаю Антон очень хочет в это верить, оставляя реакцию на сообщение в виде пальца вверх и прежде, чем отложить телефон, получает: Арс: Как моя принцесса?

Антон: Задолбала Макара рассказами о новом папе

Арс: Так ему и надо Он сейчас у вас? Я хотел заехать к вам, привезти ужин Антон, удивлённый таким рвением, даже теряется — он хоть и был уже уведомлен о желании бывшего начать сближаться, но подсознательный страх всё ещё сдавливал горло. И он бы и хотел, может, выпроводить Илью, да позволить Арсу приехать, но только сдаваться вот так просто было не в его характере. Пусть Попов побегает, если уж и правда так серьезно решил воссоединиться.

Антон: Да, у нас. Да и Кьяра уже спит, поэтому нет необходимости.

Арс: А завтра? Я могу пораньше освободиться и приехать

Антон: Я завтра сам в офис приеду, меня бухгалтерия вызвала что-то подписать, так что если хочешь, можешь меня подвезти домой.

Арс: Принято. Тогда до завтра и много не пейте)

Антон: Я ребёнка кормлю ещё, поэтому не пью.

Арс: Не подумал. Антон фыркает — ну хоть что-то не меняется в Арсении. Илья, конечно же, всё это время увлечённо бдит, вглядываясь в переписку через плечо Антона, и пошвыркивая при этом своим пивком, совсем не стесняясь быть обнаруженным. Он посмеивается над рассеянным, потерянным в собственной голове омегой, но послушно, с пышущим изо всех щелей интересом, ждёт, когда тот сам начнёт приоткрывать завесу личного: Макар уверен, с таким другом ни один ситком на Нетфликсе не сравнится. — Арс мне просто действительно очень сильно помог с Кьярой, не знаю, как бы я один вывез и не охуел от всего, — начинает наконец Антон, удобнее укладываясь на полу— прохладный твёрдый кафель, настоящее лекарство от затёкшей за сидячий день спины. — Я вообще в шоке был от того, как он очаровал её буквально в секунду, хотя она вот кроме тебя особо никого к себе не подпускает. Типа, даже родители мои только через пару часов в одной с ней комнате могут на что-то претендовать. Макар на это спокойно пожимает плечами: — Ну чё ты хочешь, это альфа-родитель, они со своим потомством на отдельной частоте завязаны. Чтобы охранять и беречь. Я не сомневался, что Кьяра его сразу узнает, но все же меня больше интересует твоя собственная тощая задница. — Ничего она не тощая. — Да я не осуждаю, главное, чтобы Попову нравилась. — Ты чёт слишком много болтаешь для человека, который имя Арса только вчера как красную тряпку воспринимал, — Антон недовольно ворчит, бездумно двинув бёдрами, словно проверяя, действительно ли его (охуенная вообще-то) жопа окостлявилась без должного ухода и воздержания. — Я и сейчас к нему любви огромной не испытываю, просто зауважал за то, что он не зассал и приехал к Кьяре. Причём, я лично ждал, что он как минимум концерт закатит и тест на отцовство потребует. Короче, хоть в чём-то пидор не подвёл, — поясняет Макаров, совсем не цепляясь за движения двухметрового полового червя, и продолжает свою мысль, — и, да, я вообще тут пытаюсь быть с тобой на одной волне. — Обстебать меня хочешь, так и скажи. — Разве что предостеречь не нырять в омут с головой. — Я не ныряю, — стреляет недовольным взглядом Антон. — И, по сути, мы никаких отношений и не начинали, если ты про это. — Но тебе хочется, — настаивает альфа, пробираясь глубже. Антон безоружен и сам это прекрасно понимает, понимает и братское беспокойство друга, понимает, что Макар пытается отрезвить. Понимает все, продолжая обнажать шуршащие без передышки мысли в своей голове: — Ну… да? Но только я вот сначала сильно повелся на все его речи о том, что он вообще ради меня вернулся в Москву, повелся на его вовлечённость, но потом уже, когда пелена спала, появилось лишь больше вопросов и неверия, что ли. Я не понимаю, чего ожидать от него в следующую минуту. — Он всегда был довольно импульсивен, если мне не изменяет память. — Не о том речь, — отмахивается Антон, скользя взглядом по подвесному потолку, толком не цепляясь ни за стыки, ни за люстры. Он мечется всем своим существом в поисках ответов там, где сейчас их найти не может. — Я не понимаю, зачем ему я, не понимаю, с чего его перемкнуло, и не ведом ли он истинностью. Типа, вот увидел и всё. — Ну, в его защиту могу тебе признаться, что он писал мне после вашего развода и спрашивал, как ты. Но я тогда послал его и не стал тебе говорить, тебе не до этого было. Не знаю, было ли это из-за сожаления или яйца зачесались. — Он, кстати, упомянул это, — спокойно кивает Антон вскользь, никак не демонстрируя, что обижен за сокрытие такого, потому что уверен в Илье и его благих намерениях. Потому, не акцентируя на этом внимание, прикрывает глаза и уже с привычной ему грустью в голосе выдаёт. — Но, блять. Ненавижу себя за то, что вот вроде не могу забыть все то говно, которое он наговорил и вообще сделал, и все равно веду себя с ним как сопливый мальчишка, потому что… — Сохнешь по нему как таранка. Антон с грустью растягивает губы, не смея возразить. — Может, я вообще ему не нужен и все его эти речи и ласки — это просто чтобы я с дочкой его не разлучал? — А что он вообще тебе говорил? — Что хочет второй шанс. Илья шумно выдыхает сквозь сжатые зубы и морщится, весь снедаемый противоречиями. — Антох, ну, бля, ну, хуй знает. — Я знаю. Я не хочу повторения, когда он, наигравшись в семьянина, снова захочет тусить. Может, он просто опять же под впечатлением это все предложил или из-за долга и чести, ради Кьяры. Антону кажется по слегка дёрнувшемуся Илье, что тот на грани того, чтобы схватить его с пола и обнимать сто часов, потому что за этой угрюмой огромной мужественностью на самом деле скрывается мягкий человек-пирожочек, практически близнец того плюшевого безобразия, что Арсений припер к нему в квартиру. Жутко тактильный, как и сам Антон, и желающий усыпать комфортом всех дорогих ему людей. — Ты не узнаешь, пока не спросишь напрямую, — тем временем логично подмечает Макар, желая прояснения ситуации ничуть не меньше самого Антона. — Я боюсь разочароваться, поэтому пока что живу тем, что он снова есть в моей жизни, что каждый день пишет, спрашивает о Кьяре и как будто переживает обо мне самом. — Ты должен выяснить всё до того, как эти твои сахарные замки дорастут до размера Вавилонской башни. Но я надеюсь, что он сам отдаёт себе отчет в том, что, если он тебя и в этот раз обидит, я это так не оставлю и откушу ему ебало. Антон понятливо кивает — сам при таком раскладе снесет Арсению оба его яйца и сверху на работе адищи добавит, благо имеется пара рычагов.

***

В офисе Антон появляется только к обеду — смысла ехать с самого утра на целый день не видит, но собраться спокойно все равно выходит с трудом. Кьяра, выспавшись и словив прекрасное настроение, тянет папу играть, смотреть мультики вместе с ней и помятым дядей Ильей и слышать про какую-то там работу не хочет никак, начиная капризничать чуть ли не до горьких слёз. Она ураганом носится по квартире, загоняет кота на шкаф в гардеробной, в итоге устраивая дополнительную истерику, стоит только Антону надеть куртку. И сколько бы ни было таких капризов дочери, у Антона все ещё каждый раз разрывается сердце в желании остаться рядом против желания глотнуть свежего воздуха долгожданного перерыва на себя и свою свободу. Арсения в его кабинете Антон не находит, как и Пашу в своём, и других нужных ему лиц, потому решает понаглеть и, вновь вернувшись во владения Попова, устраивается на облюбованном ранее кресле перед его столом, умещая ноутбук на коленях. Своего места у него в офисе давно уже нет в связи с какими-то перепланировками отделов, выпавшими как раз на период, когда он официально вышел на удаленку, и потому, в каждый свой приезд, он оккупировал или диванчик в кабинете Воли или же просто закрывался в свободных переговорках. Теперь же с появлением Арсения и желанием лишний раз подышать его запахом, Антон решает прикинуться валенком и последовать тупорылому «какие переговорки? не знаю ничего, всё занято». Надолго остаться в тишине у Антона не выходит — буквально через десять минут хозяин кабинета возвращается и с сияющим ебалом утягивает Антона обедать, да не в кафетерий на первом этаже, а в полноценное кафе через дорогу, где забивает ему голову наперебой рабочими и какими-то отвлеченными темами про погоду, кино и козла, который с утра заблокировал Арсу выезд из двора. Антон резво поддерживает беседу, вскользь упоминая, что свою машину пришлось продать, поскольку он боялся просесть в деньгах после родов. Арсений на это стыдливо поджимает губы и тупит взгляд, но после добродушно уверяет, что они сейчас поднимут проект и Антон купит себе машину получше. Антон за эту слабую поддержку ему все равно благодарен. Когда рабочий день подходит к концу, у Антона кипит голова от всех проделанных задач, и всё, на что его хватает — упасть на пассажирское Арсовой обновлённой бэхи и в тишине краем глаза поглядывать, как тот медленно и с наслаждением курит, стоя перед капотом вместе с Волей. Мужчины посмеиваются над какими-то шутками, а Антон завистливо думает, что тоже пиздец как хочет затянуться, но успокаивает себя тем, что как только Кьяра начнёт полноценно кушать обычную еду, он тут же закончит кормить грудью и ка-а-ак покурит. Арсений оказывается в салоне аккурат к моменту, когда Антон, кажется, вот-вот готов нырнуть в объятия морфея, клюя носом от окутавшего его спокойствия и ощущения защищённости. — Устал? — ласково интересуется Арсений, заводя машину. Он внимательно осматривает помятого омегу и кивает в сторону заведения, где они обедали, предлагая, — если хочешь, могу сбегать тебе за чаем. — Не надо, дома попью, — приоткрывает глаза Антон ещё больше растекаясь в кресле и упирая острые колени в торпеду, — поехали домой, я к Кьяре хочу. — Поддерживаю, — кивает Попов, выворачивая машину с парковки. Альфа убавляет звук радио, чтобы музыка не мешала Антону, и, останавливаясь на светофоре, выбирает на навигаторе метку «дом». Почему Арс не переименовал или вообще не удалил эту позицию в картах, Антон в душе не представляет, списывая все на возможную незацикленность Попова на таких вещах. — Хочешь что-то обсудить? — участливо любопытствует Арсений, ощущая щекой пристальный зависший взгляд, — если что-то интересно — спрашивай. — Я всё ещё не понимаю, почему ты вернулся. — Я ведь рассказывал уже, — спокойно отзывается начальник, — мне слишком невыносимо быть далеко от тебя. — Ты ведь можешь разорвать связь, — хмурится Антон, цепляясь за очевидное. — Мне Макар говорил, что альфы как-то это умеют. — Даже омега это может, но для этого нужен врач, — кивает Попов, — да и тут не в связи дело, Антон. Если бы меня тяготила именно истинность, я бы давно обратился к специалисту за помощью. — Тогда что? — Люди вокруг пустые, — вдруг выдыхает Попов, неотрывно следя за дорогой. — В Москве, в Питере, везде. Я не знаю, почему считал иначе, где была моя голова, когда я думал, что тот мир, которым окружал меня ты — это мир за окном. Я думал же, что мне море по колено, что меня везде ждут, но реальность оказалась куда жёстче. Работа, на которую я попал в Питере, выебывала меня до состояния нервного срыва, и вроде бы это нормально, но я возвращался в абсолютно пустую квартиру, где никто не ждал, и это на контрасте с тобой уничтожало напрочь. Антон даже теряется на секунду, всё ещё не улавливая чёткий ответ, но продолжает напирать, хотя следующий комментарий даётся ему с большим трудом: — Нашёл бы себе другого, для тебя это не проблема. Это кажется таким простым и очевидным решением, что Антон совсем не понимает брошенного Арсом на него взгляда а-ля «ты дурак?». — Это ты так думаешь, — тоскливо усмехается Арсений. — Я каждого омегу сравниваю с тобой и понимаю, что второго такого просто не существует. Не потому что мы связаны как-то, а потому что ты действительно любил именно меня. Не мои деньги, внешность, а вот всё, что есть во мне. Мои загоны, привычки, мнение. Даже когда я был совершенно не прав или был близок к провалу, ты все равно был рядом и подсказывал, что нужно делать. Без тебя я как брошенный ребёнок, для которого нигде нет места. И эти слова так сильно резонируют с собственными чувствами Антона, практически полностью повторяя его собственные мысли, что даже тошно становится от того, как они оба всё это искусно проебали. — Зачем тогда всё это было нужно? — еле слышно вопрошает Антон, непонятно даже у кого именно. Он с бешеной горестью смотрит на своё любимое кольцо и уточняет, — развод этот… — Я ненавижу себя, и ты представить себе не можешь, как ненавижу за то, что так себя повёл. Но Антон этого не слышит. Он пережевывает самую болезненную мысль, за которую цеплялся все это время еще даже до встречи, и его просто сносит цунами накопившейся обиды: — Как у тебя всё просто, — кривится он, как от запаха заплесневевшего молока, — натрахался в Питере и теперь вот он я, мне не зашли другие омеги, поэтому люби меня. — Антон. — Нет, давай начистоту, — машет головой парень, прерывая Попова — если он не выскажется сейчас, то уже никогда. — И почему же ты считаешь, что можешь так просто играть с моими чувствами? Приходить, уходить когда вздумается. Думаешь, я тебя с распростертыми объятиями назад пущу, чтобы ты, поиграв в отца, снова меня ни с чем оставил? Тебе вдвоём со мной сложно было, а теперь, я тебе секрет открою, будет не сложно. Невыносимо. Ребёнок — это не так, что поиграли и всё. Это неудобно, это всю твою жизнь переворачивает так, чтобы ты был зависим. Ни побухать до утра с друзьями, ни сорваться в отпуск просто так. Арс, я в кафе сегодня был впервые с момента нашего с тобой разрыва, просто потому что никак. Ты не сможешь даже фильм со мной вечером вдвоём посмотреть, потому что «мультики, папа, мультики». Я оказался не готов ко всему этому, хотя очень хотел ребёнка, что уж говорить о тебе. У него тревожность лупит сердце до колотящихся конечностей, он сжимается так, будто ждёт удара от мужчины, который вообще-то никогда в жизни не поднимал на него руку. Он загнанный маленький зверёк, который просто устал быть сильным, который по природе и не должен быть таким. Одинокий, исколотый обществом, знавший только ласку, а в итоге напоровшийся на предательство человека, которому он без промедлений готов был отдать всю свою жизнь. Арсений эту дрожь улавливает даже не по голосу. Он сжимает руль до побелевших костяшек и шумно дышит, борясь с собой, чтобы не тормознуть нахуй на МКАДе и не прижать к себе любимого, но левый разгоночный ряд, по которому летит машина, сильно останавливает в вольности. — Давай так, — старается держать холодной голову сразу за двоих. — Я действительно искал тебе замену, о чём врать бессмысленно, но, как уже говорил, не смог. Я сделал тебе очень много говна, доставил слишком много боли и даже не подозревал об этом, о чем буду просить прощения до конца своих дней. Я раскаиваюсь, Антон, я не должен был давить на тебя, оставлять. А, что касается дочери, — сглатывает, позволяя себе улыбнуться, — ты не представляешь себе, как я счастлив, что появилась Кьяра и не знаю, что за бесы меня убеждали в том, что дети нам не нужны. Наверняка, я до конца не осознаю ещё всех предстоящих лишений полностью, но я осознаю ответственность. Более того, мне безумно стыдно, что я не видел ее рождения, первые шаги и слова. Не видел и тебя пузатого. Но теперь, когда я познакомился с ней и знаю, что в мире есть эта принцесса, я не могу допустить, чтобы моя дочь росла без отца и дальше. Если ты мне позволишь показать тебе, что я уже совершенно другой человек, но я все ещё так же сильно люблю тебя, если разрешишь показать, каково справляться со всем вдвоём, то мы решим вместе любую проблему. Ты слишком долго тянул всё на себе, позволь теперь мне стать для тебя опорой. — Я не собирался лишать тебя возможности общаться с Кьярой, но насчет себя ничего обещать не могу, — голос все ещё срывается и хрипит, но Антон держится как может. Хочется рвануть на себя чертового Попова и поставить ему метку, да такую большую, чтобы больше неповадно было. — Мне нужно время, и тебе оно нужно тоже. Твоя любовь сейчас — это любовь к Антону прошлому, хотя я тоже успел измениться. И дело даже не в пересмотре жизненных ценностей, у меня элементарно гормоны ебашат сейчас так, что я размахом эмоциональных качелей даже маму в Воронеже умудряюсь зацепить. Мы слишком быстро поженились, и это была наша ошибка, повторять я её не планирую. Я злюсь на тебя очень сильно, и, пока обида не пройдёт, я вряд ли смогу предложить тебе мирное сосуществование под одной крышей. — Я все сделаю, чтобы добиться тебя снова, — мужчина опускает правую руку на сцепленные на коленях омеги пальцы и сжимает их, пока Антон ловит ебейший ахуй от блестящего, до боли знакомого кольца на его безымянном пальце.

***

Больше до самого конца маршрута пара не разговаривает, но Арсений все равно почти не отнимает ладонь от рук Антона, только изредка на поворотах, а, после, вновь возвращает руку на место. Антон не против, наоборот, наслаждается прикосновением и даже осторожно поглаживает чужие пальцы. В квартиру поднимаются тоже молча, словно незнакомцы или случайно столкнувшиеся на площадке соседи, словно в этом же самом лифте три года назад не сталкивались носами, не цеплялись друг за друга в порыве избавиться от одежды прям здесь. Стоят, как школьники, плечом к плечу, пока Арсений снова не вкладывает ладонь в худые пальцы. Когда дверь в квартиру открывается, мини ураган Кьяра с криком «папы» почему-то бросается к Арсению и, подхваченная сильными руками, льнет к нему, обнимая за шею. Антон на эту картину недовольно фыркает — вот так мучаешься, рожаешь, не спишь, а ребёнок все равно выбирает отца. Макаров появляется в коридоре с розовыми резиночками в бороде и мигом меняет возмущённое настроение Антона на приступ звонкого смеха. — Илюх, это надо в инстаграм. — Так уже, — недовольно почесывает спутанную волосню на подбородке Макар, — вы как раз прервали наш мастер класс. — Апа а ке твая орота? — уже ощупывает гладкое лицо Попова Кьяра, видимо планирующая добавить в своё портфолио ещё и ржущего Арсения. Но тот, видимо, ещё не научился понимать нечеткий лепет дочери, вопросительно смотря на Антона. — Она спрашивает, где твоя борода. — Если хочешь, я обязательно её отращу, — улыбаясь отвечает мужчина, и девочка ещё больше расцветает: — А ката? — Ну, через недели две будет тебе борода. — А сетренка? Убийственный взгляд летит промеж глаз Макарова, что начинает ржать в ответную. — Так, Кьяра, дай нам с папой раздеться, потом будешь с ним обниматься, — Антон резво вылезает из кроссовок и откидывает куртку на вешалку, быстро исчезая за дверью ванной комнаты, после чего, наскоро вымыв руки, возвращается, забирая ребёнка с рук прихуевшего Арсения. Девочка с трудом отрывается от отца, но в руках папы все же наконец вспоминает, кто её растил и не спал ночами, прижимаясь уже к Антону и, на его удачу, забывая собственный вопрос. — Арс. — Илья. Мужчины нехотя пожимают руки, обмениваясь этим сухим приветствием, и Антон, видя ревнивый взгляд Арсения, только устало закатывает глаза. — Спасибо, что присматриваешь за Кьярой и Антоном. — Спасибо, что подарил такую возможность, — без тени благодарности скалится Илья, и у Арсения в миг чернеет радужка. — Ну-ка, — осаживает Антон внезапный приток тестостерона в квартире. — Идите на улицу и там отношения выясняйте. Не при ребёнке. Альфы ещё пару долгих секунд прожигают друг друга взглядом, после чего Илья всё же отступает и уходит на кухню, спешно принимаясь собирать какие-то свои вещи. Антона это поведение Макара напрягает — ссора с ним равносильна самоубийству, ведь Илья так много сделал для него, что потерю его Антон просто не вынесет. — Илюх, может, останешься на ужин? — взволнованно уточняет Антон, следуя за другом по пятам на кухню и не унимая мысль в голове, что само появление Арсения на пороге квартиры его просто оскорбило, но тот только отмахивается, гораздо спокойнее оборачиваясь, и отвечает: — Мы уже покушали, да и мне завтра опять хреначить на объект с первыми петухами, так что я лучше пойду. — Макар, — извиняясь всем своим видом, тянет Антон, на что друг только и усмехается: — Расслабь булки. Мне действительно пора, а тебе лучше заняться решением вопроса по сестрёнке. И Антон беззлобно рычит: — Я тебя убью. Он провожает Макарова, получая на повторное уточнение все ли в порядке, что они братаны навек и вообще «ссут в одно море, чтобы не было горя». И пока раздевшийся Арсений вновь попадает под внимание дочери, Антон ухмыляясь думает, что своего друга он действительно выиграл у жизни в лотерею.

***

Арсений действительно изменился. Ветреность пропала, кажется, не оставив и следа, захватив с собой и остатки юношеского максимализма, что слишком долго теплились во взрослом мужике. Арсений всё своё свободное время теперь тратит только на дочку, захламляя несчастную однушку Антона кучами игрушек и детской одежды, которую та не успевает даже надевать — тянется вслед за папами, поражая нестандартным ростом даже педиатров. Попов на это лишь довольно скалится — его дочь так вообще самая охуенная в мире. Он так сильно врастает в свою новую роль, что даже вписывается сводить её на прививку и вывезти малышку в зоопарк вопреки мнению Антона, что ей ещё рано и она может испугаться. Однако Кьяра и в этом не подводит горделивого отца, заставляя по несколько раз проходить между рядами с вольерами и разъяснять, кто из лохматых кто. Арсений послушно рассказывает, не уставая повторять непонятные для ребёнка слова, совсем не раздражаясь капризов. Принцесса ведь, а принцессам положены капризы. Сам Антон заметно расцветает на глазах — начавший периодически оставаться на ночь Арсений заметно разгружает бытовуху, не брезгуя никакими соплями и грязным бельём, лишь изредка вымученно стонет, когда, уложив малышку, не находит сил, чтобы подняться доделать какие-то дела. Но на помощь приходит уже натренированный омега, кидая короткое «отдыхай», позволяя и дальше нежиться на их, в прошлом, супружеском ложе, даже не сгоняя с него альфу на ночь. Антон на Арсения действительно не может налюбоваться. Забота Арса затрагивает абсолютно все пострадавшие после родов сферы жизни Антона, так, что, несмотря на привычный распорядок дня, в течение рабочей недели он начинает даже питаться чаще раза в день — спасибо Арсению, что если и не приезжает вечером с едой, так заказывает ему домой доставку, вопреки концертам на тему «я могу сам себя обеспечить». С едой, может, и да, но с цветами каждую неделю уже прям вряд ли. Арсений присылает курьеров по поводу и без, даже каким-то магическим образом умудряется в выходные самолично договориться с Макаром, чтобы тот посидел с Кьярой пару часов, и выводит Антона в кино на какой-то сильно кровавый боевик, что сам Арсений на дух не переносит, но знает, как от такого фанатеет Антон. И, смотря на недовольное жевало Арса, что предпочитает театры и высокое искусство, Антон понимает, что такой выбор фильма даже куда романтичнее. На что-то большее Арсений даже намекать боится, и потому, когда Антон сам целует его после свидания в машине, Попов откровенно цепенеет. А потом отвечает, да так, что если бы у Антона не был бы нарушен цикл, он бы однозначно намочил весь салон любимой арсовой бэхи. Кусаются, рычат, как дикие оголодавшие звери и больше не могут врать самим себе — любят. Без оглядки на прошлое, без пустых обещаний больше никогда и ни с кем, потому что до выжженных связующих звеньев, вплавляясь целиком друг в друга знают, что порознь — даже не после смерти. Весь космос начинается с них.

***

У Антона голова разрывается с самого утра, и никакой Анальгин не помогает. Он морщится от громких звуков, просит дочку быть потише, но Кьяра папу не очень понимает, пытаясь растормошить и заставить бегать с ней по комнате, наверное считая, что Антон с ней так играет. За ноут садится через силу, но на его удачу Арсений отменяет ежедневную планерку, в связи с каким-то внезапно нарисовавшимся в его календаре совещанием, отписываясь Антону, чтобы тот занимался задачами из спринта, новых срочных на сегодня нет. Но попытка вникнуть хоть во что-то даже уже сделанное проваливается с треском, и парень падает назад на кровать, включая Кьяре мультики. Он грешит на погоду и давление ровно до тех пор, пока боль из головы не перетекает в живот, спазмами скручивая всё двухметровое тело в эмбриона размером с Кьяру. Он дрожащими пальцами гуглит симптомы, но не находит ничего подходящего, принимаясь писать Ире с вопросами о том, было ли у неё такое когда-нибудь. Девушка только разводит руками на записанном видеосообщении и советует вызвать скорую, если Антону совсем невмоготу, но Антон отмахивается — он даже принять фельдшера сейчас не в состоянии. Через час своим ключом дверь в квартиру открывает Макаров, видимо, присланный их общей подругой и, пройдя в комнату, в ужасе замирает. — Кьяра, собирайся, поедешь сегодня ко мне в гости, — зажав ноздри, наконец отмирает Илья и спешно скрывается вместе с радостной девочкой в гардеробной, шустро натягивая на окрылённую весёлой новостью девочку свитерок и колготки — в гостях у дяди Ильи она ещё не бывала ни разу. Он что-то рассказывает ей севшим на порядок голосом в ответ на лепетание, но Антон не разбирает ни слова — он вообще не понимает, что происходит. — Зачем? — только и выдавливает из себя парень, испуганно бросая взгляды на дочку на инстинктивной панике поднимаясь на локте, — не забирай. Но Илья не реагирует. Он приносит Антону стакан воды, после чего тянет к уху свой телефон и приказным тоном хрипит в трубку: — Приезжай к Антону. Немедленно. Мне срать как, сейчас же. И, сбросив вызов, кивает уже омеге: — Вечером напишешь, — и уходит вместе с малышкой из дома. Илья девочке никогда не навредит, и эта мысль более-менее успокаивает трепещущее страхом сердце в тяжело вздымающийся груди. Антон откидывается на подушку и воет сквозь крепко сжатые зубы, пока не осознаёт, что помимо прочего, у него, кажется, жар. Он выпутывается из футболки, откидывая ее на пол, и пытается до кучи ещё снять штаны, когда вдруг замирает — вся задница в противной склизкой влаге, да в таких масштабах, что ещё вот-вот и насквозь промокнет матрас прямо под ней. Все лекарства и подавители в аптечке давно просрочены, и Антон в этом уверен на все сто, потому даже не лезет их проверять, судорожно ища в интернете доставку необходимых препаратов. Последняя течка была ещё при Арсении, следующую он ждал сразу после родов, но из-за общего нервного состояния чуда не произошло, и врачи сказали просто «ждите». Антон ждал месяц, два, шесть, а потом и вовсе забыл о её существовании до, видимо, востребования. Теперь же он в ахуе ловит сильнейшие в его жизни боли, соизмеримые со схватками, и слезящимися глазами смотрит на дверь — если Илья звонил Попову, остаётся только ждать, когда тот наконец появится здесь. Арс: Что случилось? Почему не отвечаешь? Что-то с Кьярой? Блять, Антон, я сейчас с ума сойду Антон сбрасывает третий по счёту входящий и пишет короткое «течка», после чего, забив на поиск лекарств, откидывает телефон в сторону и сжимает горящий огнём член через бельё. Он не готов анализировать, правильно ли поступает поддаваясь порыву, но думает, что Илья бы не вмешался, будь это всё неуместным. Если бы сам не доверял Попову. Антон вытаскивает всего себя из одежды окончательно лишь с третьей попытки и, широко расставив ноги, пытается хоть немного притупить возбуждение пальцами, размазывая собственную смазку по головке, но вспышки воспоминаний о вдавливающем в него свой увесистый член Арсении лишь ухудшают состояние. Он елозит задницей о простыни, просовывая в себя пальцы глубже, мечтая насадиться чуть ли не на всю кисть, и за собственным скулежом не слышит, как наконец в замке резко проворачивается ключ. Арсений захлопывает за собой дверь и, уронив тяжелую сумку с нихуя не дешевым ноутом прямо на пыльный коврик, там же оставляет и куртку, и пиджак, и даже галстук, в итоге, чуть не навернувшись о возникшего в коридоре кота, влетает в комнату, замирая от увиденной картины: растрёпанный, сверкающий фарфоровой кожей пластичного, не скрытого дурацкой тканью тела Антон призывно вскидывает бедра и, глядя прямо в затянутые грозовой пеленой глаза, тянет перемазанные сладкой смазкой тонкие пальцы к пересохшим пухлым губам. Острый язык проходится между средним и безымянным пальцами и, в момент, когда кольцо губ смыкается поверх замутнённой влагой обручалке, Попова перекрывает окончательно. Альфа срывает с себя рубашку, наплевав на жалобно скрипнувшую у пуговиц ткань, выдёргивает руки из манжетов, даже не расстегивая их, и, шагнув ближе, хватает Антона чуть выше коленей, рывком притягивая его к себе, к самому краю кровати. И пока альфа тащит из шлёвок массивный кожаный ремень, со звоном откидывая тот на паркет, Антон, медленно усаживаясь на промокшей уже простыне и уткнувшись носом в очерченные напряжением кубики пресса Арса, мокро лижет впадинку между ними, порнушно поднимая взгляд в самое лицо мужчины, возбужденно, но очень четко шепча: — Выеби меня. Арсений рычит, оголяя верхний ряд зубов, и, впутав грубые пальцы в торчащие на затылке светлые кудряшки Антона, оттягивает его голову от своего живота, но лишь для того, чтобы прямо на игриво высунутый длинный язык сплюнуть собственную загустевшую слюну, и, не дав Антону проглотить ее, буквально вгрызается в подслащённые смазкой губы. Антон довольно стонет, вмиг забывая о дрожащем от боли животе, упиваясь касаниями, запахом и силой истинного. Он тянет Арсения на себя, обхватывая кольцом своих длиннющих ног чужую влажную от пота поясницу, и двигает бёдрами так, чтобы размазать выделяющуюся из задницы смазку о твёрдый горячий пах, пачкая ткань наверняка до пизды дорогих брюк. Нежный ласковый секс с излишне долгими прелюдиями никогда не был их историей. Их пара всегда — это яркое дерзкое противостояние мужской грубой силы, что лежит на поверхности природы альфы и скрыто соответствующим воспитанием его необычной омеги. — Я скучал по тебе пиздец, — хрипит Арсений, стискивая ладонями острые рёбра Антона, царапая нежную кожу ледяным металлом кольца, и скользит губами на изящную шею, вынуждая Антона выгнуться в спине и упереться макушкой в кровать, только бы предоставить Арсу больше пространства для его манёвренного языка. Парень сладко стонет, не прекращая тереться о скрытый тканями член, в итоге получая грубый толчок бёдрами, прибивающий его к кровати и твёрдо, бескомпромиссно фиксирующим его на одном месте, словно крича о требовании подчиняться. Антона откровенно разрывает от эмоций: он так ебейше скучал по этим крепким плечам, жилистым рукам, по рваным вдохам на ухо и кипящему, смешивающемуся между животами поту, ядом страсти, расплавляющим каждую клеточку его тела. Арсений же этим упивается. Он оглаживает точеные бедра, периодически эскизно сжимая их до красных пятен, обхватывает ягодицы и тянет их в разные стороны, открывая сочащуюся дырку сильнее, но не входит в неё даже пальцами, лишь касаясь её по кругу, распаляя Антона ещё сильнее. — Сними свои ебаные штаны сейчас же, — бесится от этих манипуляций омега, впиваясь ногтями в Арсову спину, — или я тебя сейчас изнасилую. Арсений на это заявление только ухмыляется, специально проезжаясь ширинкой по надувшимся яйцам Антона. — Я бы на это посмотрел. Полтора года ежедневного качания на руках довольно крупного ребёнка для Антона даром не проходят, потому Арсений не успевает даже пискнуть, когда оказывается прижатым лопатками к холодной простыни, а довольный собой Антон седлает охуевающего от жизни мужчину. Он наклоняется к припухшим губам Попова и чёрным от жары голосом шепчет: — Смотри дальше. Все ещё сломленные дрожью, но все такие же резвые пальцы шустро справляются с чужой ширинкой, и Антон, проехавшись мокрой задницей вдоль колена Арса, пачкает его брендовые брюки, помечая мужчину и окончательно выводя одежду из строя. Он опускается на колени между крепких бёдер и, уткнувшись носом в тонкую ткань белья, шумно вдыхает мужской густой запах, чуть ли не мурлыча от удовольствия. Если бы Антон был парфюмером, то использовал бы в своих композициях только этот сочный, ни с чем не сравнимый мускус. Широкая резинка боксеров опускается ровно под налитые кровью яйца, а большой толстый член призывно дёргается, требуя к себе внимания. У Арса стоит так сильно, что Антон не понимает, как тот вообще продержался до этой минуты, не загнав в него всю плоть вместе с яйцами. Во рту слюны столько, что хватит на второй библейский потоп, потому, не тратя больше ни минуты, Антон без рук заглатывает каменный ствол до половины. Он стонет в унисон закатывающему глаза от удовольствия Арсению и, дождавшись, когда обе руки альфы примнут его волосы, начинает живо качать головой. Арсений, не сдерживаясь, бесстыдно вбивается в самую глотку до звонкого бульканья, изредка давая омеге вдохнуть свежего воздуха, а затем по-новой развязно головкой оттягивает нежную щеку. Антон отрывается резко, не удосужившись сглотнуть выделившуюся слюну, и наблюдает, как мощный член со шлепком опускается мужчине на живот. За это Арс вновь за волосы тянет парня вверх к своим губам и целует, бестыже проталкивая свой язык туда, где до этого была его эрекция. Антон тем временем, не отрываясь от любимых тонких губ, вновь усаживается альфе на бёдра и, не теряя больше и секунды, просунутой между телами рукой направляет в себя огненную плоть. Желание накатывает с новой силой, а чувствительные после родов ткани простреливают небывалым удовольствием, пламенными импульсами электризуясь, кажется, даже на кончиках пальцев. Арсений жестко удерживает дрожащие бедра, пропихивая член до самых яиц, и крутит собственными бёдрами так, чтобы ствол внутри проехался по кругу, надавливая на влажные узкие стенки, растягивая их. У Антона от этих забытых ощущений наполненности просто кружится голова и сил на стоны почти не остаётся. Он неосознанно втягивает живот, будто пытаясь окутать плоть внутри себя всем своим существом и стать ее продолжением, единым организмом с самим альфой. Первый полноценный толчок подбрасывает на месте, второй уже движется навстречу ненасытно опускающемуся вдоль омеге, с третьим — побелевшие от удерживающих рук узоры на бёдрах претендуют на полноценные синяки уже к вечеру, но обоим на это наплевать. Тонкие ладони опускаются на складную безупречную грудь альфы, и Антон, получив упор, сам привстает и опускается, заливая выплескивающейся смазкой яйца и слабый пушок жёстких лобковых волос Арса. Он прикрывает глаза и полностью отдаётся ощущениям и лопающимся в животе салютам, рассеивающим окончательно утреннюю боль. Арсений подмахивает собственными бёдрами, несильно разгоняясь до слабых пока что шлепков, но вдруг неожиданно замирает. Антон даже не сразу понимает, что смутило его мужчину, как из его припухших клубничных сосков, привычно для него самого начинают скатываться молочные речушки к пошло вздыбленному собственному члену. — Порядок? — только и уточняет раскрасневшийся Арсений, взволнованно оглядывая размазывающего по животу молоко Антона. На что тот бесстыдно усмехается: — Только если тебя самого это не смущает. Арсений в ответную хищно скалится и, придерживая Антона, садится, сталкиваясь носом с его острым подбородком. Арсений, запрокинув голову, выдыхает ровно в родные губы: — Ничуть, — и утягивает парня в очередной собственнический поцелуй, улавливая слабые полувздохи при каждой попытке напрячь член внутри. Долго эту пытку Антон не выносит, отстраняя от своего лица Попова и, уложив порядком вспотевшие ладони на его плечи, вновь начинает двигаться на члене, пока Арсений принимается слюнявить хрупкую шею. Белёсые капли продолжают заливать животы обоих, но это только добавляет остроты процессу, хотя Арсу, видимо, кажется, что недостаточно. Поэтому следующим своим движением, он тянется ниже и широко лижет чувствительный сосок, слизывая горячее сладковатое молоко. Антон впивается ногтями в арсовы плечи, почти разрывая кожу в мясо, и задушенно стонет, откидывая голову назад. Арсений самодовольно ухмыляется и вновь, и вновь дразнит сочащуюся плоть. Он скользит правой рукой по узкой талии вверх, щекоча рёбра, накрывает налившуюся грудь Антона чашей и сжимает пальцы. Молоко брызжет на язык, вынуждая Арса глотать жидкость, а Антона ещё резче, со шлёпками, опускаться на чужие яйца. Кончить хочется сильнее, чем жить, потому Антон сам вжимается в лицо Арсения и жесткими рывками скачет, всем своим видом умоляя «ещё». Альфа сам уже на грани, потому резво опрокидывает омегу на кровать и, нависнув, спустив наконец ненавистные штаны до середины бедер, рывком входит, до жалобного скулежа вдалбливая член между до предела разведённых дрожащих ног. Арсений обхватывает жаждущий его внимания ещё с самого начала аккуратный омежий член и, проведя по нему всего пару раз, ловит в кулак выстрелившую горячую сперму. Антон сжимается внутри так сладко, что мужчина даже не успевает вытащить, и Арс с утробным рыком сам изливается, заполняя задницу до самых краев, по привычке добиваясь ещё и сцепки. — Если я опять забеременею, я тебя убью, — сорванным голосом шепчет Антон, но с наслаждением упивается растягивающим живот узлом. Попов ситуацию ни разу не упрощает, наваливаясь сверху, смачно чмокнув Антонову щеку, и со словами: — Я готов от тебя даже к двойне, — врезается острыми клыками в свою же метку, окончательно скрепляя и без слов рисуя на чужом уставшем теле узор разрывающего душу «я тебя люблю».

***

Макар недовольно пыхтит, показывая свой нихуевый между прочим дизайн-проект прорабу, и, следом, тыкает пальцем на криво повешенную люстру, вообще не вписывающуюся в интерьер из-за пары сантиметров влево от намеченной точки. Мужик что-то лепечет на ломанном русском и оборачивается на Антона, мол, хозяин, помоги. Антон же тупо разводит руками и пытается ретироваться куда-нибудь на кухню, где из-за строительной пыли, всё ещё висящей в воздухе, громко чихает. — Буть дароф, — откликается Кьяра с рук Арсения и, не дожидаясь ответного «спасибо», вновь возвращает заинтересованный взгляд на рабочих, собирающих обеденный стол. Арсений же оборачивается на мужа, несколько взволнованно окидывая взглядом и после указывая кивком на дверь обклеенную пленкой: — Свали отсюда и не дыши пылью. — Но она тут везде, — недовольно канючит Антон, все же послушно плетясь назад к Макару — никакого уважения в собственном доме. Все происходящее в жизни после воссоединения с мужем Антон сначала мнит то бредом сумасшедшего, то сном, то ещё хуже, каким-то удивительным видением коматозника — так хорошо просто не бывает. Макар, конечно, на все подобные речи закатывает глаза и напоминает, что по закону песенки из 2007-го после дождя будет радуга, а его лучшего гейского друга радуга ведёт по жизни с самого начала. Антон на это фыркает — закон зебры, закон вселенной, да хоть шариата — он наконец-то действительно счастлив и просто боится это счастье проебать. Но ведь правда: возвращение истинного, повторная роспись (спасибо, что без ебучки со сменой фамилии), теперь ещё и расширение жилплощади для растущей семьи. — Чё как тебе, колобок? — поворачивается Илья, наконец убедив своего прораба в перевешивании люстры, — ща тебе такие хоромы отстроим, ух. — И чё, на футбольную команду хватит? — скалит лыбу Антон, придерживая огромный живот, — бля, мне кажется, я реально разом в этот раз рожу детей десять. С Кьярой такого пиздеца не было. — Зато был другой, — пожимает плечами Илья, — да ты не ссы, у тебя же шугар дэдди, тебе вообще теперь можно не работать. — Я и так планирую все три года на шее у него сидеть. Хватит с меня работы, я заслужил жизнь домохозяйки. — Сам-то веришь в это? Хотя если ты все три года рожать будешь, то даже я верю. Илья гаденько посмеивается, даже не замечая, как Антон уже мысленно вырывает каждую рыжую волосинку с его подбородка голыми руками и загадывает старику Хоттабычу тактичности для лучшего друга. — Ну чё вы тут? — наконец появляется в будущем зале гордый отец семейства, все ещё удерживая на руках дочь, чтобы она, как минимум, не залезла в какие-нибудь разбросанные по квартире инструменты. Макар тут же заваливает Арса своим несчастьем по невыполненным ИДЕАЛЬНЫМ между прочим чертежам и, получив в качестве затычки Кьяру в руки, уносит её для показа её будущей комнаты. — Тебе нравится? — обнимает мужа со спины Попов, немного привставая на носки запылённых туфель, чтобы уложить голову на тощее плечо. Он укладывает руки на живот Антона и медленно поглаживает его, ощущая разбушевавшуюся от долгого хождения папы младшую дочь. — Да, но мне кажется, Илюха перебарщивает с этим своим дезигном. Всю голову забил и рабочим, и мне. — Не, он всё круто делает, — отзывается Арсений, — в конце концов, где ещё мы найдём такого спеца, ещё и за бесплатно? — Ты хотел сказать, за ужин каждую пятницу у нас дома? — В том числе. — Ладно, — смиряется все-таки Антон со своей участью, потому что сложно возмущаться, когда квартира мечты буквально под его ногами. Ещё и с мужчиной мечты. Однако поныть всё ещё считает своим священным долгом, — но я уже устал и хочу лежать. И блевать. А потом опять лежать. Арсений на это самодовольно усмехается: — Зато вспомни, как было хорошо семь месяцев назад. — Я тебя кастрирую, как только рожу. — А почему не сейчас? — Мне тяжело наклоняться. Арсений, не сдерживаясь, смеется и оставляет тёплый поцелуй на любимом плече, а Антон, откидываясь спиной на грудь альфы, думает, что хорошо было не семь месяцев назад. Хорошо вот здесь, прямо сейчас. И так будет теперь навсегда.