«Молись»

Это было слишком жестоко. Чересчур даже для деревенщин, подобных им, которые дергались от страха, стоило только помянуть дьявола. Благо, его не решились сжечь или что-то вроде того, испугавшись, что «святой огонь» не принесет желаемого результата, нет. Его просто повязали по рукам и ногам, с какой-то садистской жестокостью выкинули в ту часть леса, куда никто из местных не ходил, боясь монстров, что по легендам заселяли чащу. Из-за этих самых монстров, к слову, Джордж и был обречен на голодную смерть. Вернее, не из-за них, а из-за того существа, что, если верить детским сказочкам на ночь, управляло ими. Все было настолько глупо, что, не окажись Джордж в этой ситуации, засмеялся бы от абсурдности происходящего, но сил на смех не было, а горло пересохло еще несколько часов назад, пока он лежал на поляне под светом солнца, лучи которого неведомым образом проникали сквозь кроны старинных деревьев. Изначально парень был простым таким лекарем. Собирал всякие листочки-корешки, сортировал их, а после продавал местным жителям, спасая их в сезоны холодов и рискуя, между прочим, ради них своей жизнью! Попробуйте выйти в метель на улицу лишь для того, чтобы принести очередной отвар заболевшей девочке — поймете, сколько усилий приходилось прикладывать парню. А потом… Потом началась черная полоса. Не у Джорджа, нет. У тех, кто к Джорджу обращался. У кого-то неожиданно начинал погибать урожай или скот от неведомого недуга, кто-то ломал себе добрую половину костей, а у одного мужчины, что жил по соседству, и вовсе сгорел дом со всеми жителями внутри, включая того самого мужика. Джордж потом несколько дней не мог выйти из дома, задыхаясь от запаха пепла и жареного мяса. Это уже не вспоминая о детских криках, что раздавались из костра. И, что самое удивительное, огонь не затронул больше ни одного дома, остановившись сразу же, как от домишка не осталось ничего, кроме углей и каких-то фрагментов, которые, кажется, когда-то являлись жителями сего строения. Многие поселенцы хоть и не блистали умением думать, но два плюс два сложить им удалось. Сначала это было чем-то на уровне слухов. Мол: «Слышал, лекарь союз с лесным демоном заключил, тот ему травы в обмен на жизни предоставляет», а после эти слухи стали восприниматься, как что-то, что являлось абсолютной истиной. Заказы после этого упали почти до нуля, а милости просить было бесполезно. На него, «лесного слугу», и смотреть-то лишний раз боялись, что уж говорить о помощи? Дети умирали пачками, так как родители попросту не решались обратиться к нему, пользуясь какими-то своими методами лечения, чем губили жизни, но упорно продолжали твердить, что это лучше, чем идти к проклятому душегубу. Что же, их дело. Он навязывать свои услуги никому и не собирался, гордость в нем еще не окончательно умерла. Что из себя представлял этот «лесной демон», которому якобы служил Джордж, никто точно объяснить не мог. Мол, так и так, есть в лесу существо, управляющее разными тварями. А раз лекарь тоже находится под опекой этого существа, то он тоже тварь, и, говоря начистоту, его бы стоило вернуть в «естественную среду обитания». И это было противно. Отвратно и низко! Было настоящей низостью нападать на сонного, не успевшего даже продрать глаза, парня. Ночью, бессовестно вломившись в чужое жилище. Джордж бился в чужих руках, ругался, пытался стянуть с рук жесткие веревки, тем самым делая лишь хуже самому себе, раздирая запястья в кровь. Рвался, словно пойманный зверь, кричал, пытаясь призвать перепуганных жителей к благоразумию, но тщетно. За это он получил лишь удар ногой в бок, который заставил его, вздрогнув, заткнуться. Было больно. Больно и обидно. Обидно, что какие-то слухи оказались важнее, чем все то, что он сделал для жителей деревни. Важнее всех спасенных жизней холодными зимами, важнее его помощи детям и взрослым. Забавно, он-то честно думал, что его ценят. Быть может недолюбливают за некую отстраненность, но хотя бы ценят. Но, похоже, он ошибался. Заблуждался, как делают это и все остальные люди. Надеялся на светлое, мать его, будущее! Пожалуй, это было даже забавно. Забавно, как наивны могут быть люди, не желая осознать простую истину: «на них всем плевать». И Джордж корил себя за то, что осознал это так поздно. Слишком поздно. Парень знал, что он обречен. Даже если кто-то из деревни, кого Джордж наивно считал своим другом, и решит его спасти, то вряд ли вообще сможет найти. Троица, что затащила его так далеко, хорошо постаралась, путая следы. Причем так, что даже сам парень не смог бы выйти обратно домой, если бы ему все же повезло освободиться. Но ему бы не повезло. Его держали словно не веревки — сам лес, не давая лишний раз рыпнуться, лишний раз попытаться уйти. Природа словно бы ожила, смеясь над Джорджем ветром в кроне деревьев, шурша листвой. И Джордж, лежащий весь день под обжигающими лучами солнца, радовался этой прохладной насмешке, что ерошила его волосы, дарила пусть и небольшую, но прохладу обгоревшей коже. Еще бы дождь… Хотя бы немного, несколько капель. Парень сухо сглатывает, когда, закрыв глаза, вспоминает глиняный графин с водой, который он вчера оставил стоять наполненным на комоде. Сейчас прохладная вода, настоявшаяся в посуде, казалась настоящим даром свыше, чем-то заоблачным. Недосягаемой мечтой обезвоженного организма. Сухая, выжженная на солнце трава противно колет кожу, забирается под одежду, заставляя парня перекатываться с боку на бок, тратя оставшиеся драгоценные силы, лишь бы принять чуть более удобную позу. Конечности занемели еще давно, несколько часов назад, напоминая о себе лишь неприятным покалыванием, и Джордж лишь молился, чтобы путы не оказались слишком сильными, не хотелось оставаться инвалидом до конца своей жизни, получись у него выбраться. Выбраться… Смешно. Он потерял надежду на освобождение еще в первые часы. Когда метался, пытаясь стащить с себя веревки. Орал, срывая горло, зовя на помощь, теряя собственное достоинство. Не до него! Сейчас хотелось просто свободы. Хотелось пить. Хотелось, мать его, жить! Просто выжить. Просто встать на ноги и, стряхнув прилипшие комки грязи со штанов, пойти домой. Домой, где приятно пахнет травами, где есть набранная заранее родниковая вода и теплая кровать. Где помещение пропитано каким-то домашним, привычным уютом и теплом, в котором, кажется, ты растворяешься. Становишься с ним одним целым. Цельным организмом. Естественной и нормальной частью здания. Хотелось просто оказаться дома. Резко сорвался, громко каркнув, с ветки ворон, взмывая в небо, которое медленно, но уверенно затягивалось тучами, и Джордж уже даже понадеялся, что, возможно, Бог смилостивится над ним и обольет водой, но чуда не произошло. Лишь потемнело небо, а ветер усилился, раненым зверем завывая среди деревьев. Хлопнув крыльями, на ветку вернулся надоедливый ворон, который привел с собой еще несколько представителей своего вида, и теперь с интересом, свойственным только этим птицам, они изучали парня, лежащего на помятой траве. — Кыш! — громкий возглас, впрочем, не возымел эффекта. Напротив, один из пернатых, почувствовав беспомощность парня, слетел на землю, прыжками подбираясь к человеку. Становится как-то не по себе от понимания, что на него уже обратили внимание вороны и грачи, которые считались теми еще любителями поесть мертвечины. До таких падальщиков, как грифы, им, конечно, далеко, но смерть эти птицы чувствовали неплохо. Чувствовали и преследовали умирающее существо, дабы поесть свежатины, которая еще не начала кишить личинками насекомых, пожирающих плоть. Джордж отчетливо видит картину, как стая черных птиц, окружив его, пробивает его черепушку массивными клювами. Он не уверен, способны ли те на такое, но почему-то слишком ярко в сознание мелькает картина, где птица, перемазанная в крови, вытаскивает из его головы розоватые кусочки мозга и, закинув пернатую голову к небу, жадно глотает, блестя глазами-бусинками. — Прочь пошел, сказал! Джордж резко дергается, чем, похоже, даже не пугает наглеца, лишь вынуждает его отпрыгнуть, склонив голову и щелкнув клювом. На ветках галдят, словно подбадривая, его товарищи, перескакивая все ниже, все ближе к изнеможенному человеку. От этой сцены, невольным участником которой он стал, парню как-то не по себе. Не по себе, слыша гомон десятков птиц, понимать, что те ждут его погибели. Она настанет не так скоро. Через несколько дней, может — недель. Но настанет. Его тело обмякнет, сжарившись под палящим солнцем, глаза закроет белой дымкой, делая их похожими на глазища мертвой рыбины. Хотя, пожалуй, смерть не успеет совершить это — глазные яблоки, скорее всего, будут выедены самыми первыми. Вырваны птицами или дикими животными, покусившимися на его труп. Наверное, в тот момент парню будет на это плевать, но сейчас от ощущений, что поглощают его, ему было неприятно. Интересно, а умирать больно?

***

Темнеет, и Джордж, лежа на остывающей земле, в какой-то момент даже жалеет о том, что когда-то жаловался на обжигающее солнце. Приятная прохлада постепенно превращалась в жуткий, липкий холод, что обвивал не только Джорджа, но и сам лес. Луны не было, скрылась за плотными облаками, а потому парень лежал в полной темноте, гадая, что приготовила для него на ночь шуршащая листвой чаща. Парень пытался несколько раз уснуть, с мыслью о том, что может попробовать протереть веревки о кору дерева завтра утром. Возможно, ему повезет, те окажутся неустойчивы к такому воздействию извне. Но сон не приходит. Скребется где-то на задворках сознания, бьет темнотой и обрывками сна в глазах, но не приходит, и Джордж ворочается, пытаясь устроиться поудобнее на животе. Где-то неожиданно ухает сова, вылетевшая на охоту, и парень испуганно распахивает глаза, оглядываясь по сторонам, что, впрочем, не дает никакого результата. Даже если бы в метре от него кто-то безмолвно стоял, то он, наверное, не увидел бы его. А потом он слышит их, и сердце начинает биться, как сумасшедшее, пытаясь выбраться из клетки ребер. Волки. Джордж никогда не видел их вживую. Нет, не так. Он никогда не видел их живыми. Однажды, лет пять назад, парню довелось увидеть убитую тварь, притащенную из леса охотником. Исхудалую и, судя по виду, больную, но все еще достаточно большую. А какими тогда должны быть здоровые особи? Под ложечкой у парня неприятно засосало. Язык того животного, что принесли в деревню, был вывален из пасти, глаза закатились, а брюхо было вскрыто. Клыки зверя потом были бесцеремонно вырваны и пущены на украшения, шкура содрана, а мясо выброшено от греха подальше. Мало ли какую заразу эта воющая тварь могла принести даже после смерти. Тогда Джорджу было не страшно. Тогда он равнодушно смотрел на то, как с животного срезали шкуру, пущенную потом на мягкий ковер. Ему не было страшно или жалко животное. Увы, таковы законы природы — сильный пожирает слабого. Но сейчас… Сейчас он, Джордж, был этим самым «слабым». И он был уверен, что стая оголодавших зверей с удовольствием закусит человечинкой, что валялась буквально у них под носом. Он слышит, как животные, подвывая, приближаются. Представляет, как перекатываются мышцы под шкурой, когда те бегут, учуяв запах страха, что окутал всю полянку. Они близко, очень близко. Джорджу даже кажется, что он слышит, как те касаются лапами холодной, пахнущей влажностью земли в лесу, как ломаются сучки, на которые те наступают, устремившись к своей добыче. Раздается ужасающий, раздирающий барабанные перепонки рык, и Джордж понимает, что животные уже на поляне. Он замирает, не дышит. Надеется, что те примут его за какую-нибудь большую ветку и отстанут. Вернутся к своим, волчьим, делам. Но одно из животных, утробно рыча, подходит ближе. Джордж спиной чувствует, как оно, оскалившись, приближается. В какой-то момент чувствует, как оно, поняв, что жертва никуда не убегает, начинает медленно его обнюхивать. От спины, выше, по позвоночнику к лопаткам и… Шее. Парень чувствует, как морда замирает рядом с его шеей, обжигая дыханием, и животное вновь начинает рычать, готовое впиться в человеческую плоть. Еще секунда, и… Джорджа захлестывает страхом. Хочется заорать, попытаться отогнать зверя, но он не дурак, и прекрасно понимает, что ничего этим не добьется. Уже не добьется. Он уже слишком близко, он уже учуял мясо и страх, что исходит от человека, а потому и зверь, и его стая уже не уйдут. Не уйдут, пока не отведают сочной и свежей человечины. Наверное, вороны, так и сидевшие на ветках деревьев, будут счастливы полакомиться объедками. Хоть какая-то польза от него, Джорджа, для природы будет. Парень тяжело сглатывает, морально приготовившись к самому худшему. В голове бьется лишь одна мысль: Он не хочет умирать. Он не хочет умирать! Он, мать его, не хочет прощаться с жизнью! Не так! — И что ты будешь делать? — Джордж не уверен, показалось ли это его паникующему мозгу, или он действительно услышал шуршащую, словно ветер в листве, человеческую речь. Насмешливую и неторопливую, словно тот, кто говорил, издевался над парнем, что находился на пороге смерти. Джордж слепо, словно бы забыв о живности, что окружила его, оглядывается в поисках источника звука, но тьма, облепившая, кажется, каждый сантиметр его кожи, не дает ему увидеть абсолютно ничего. — Что ты будешь делать, осознав, что умираешь? — О чем ты гово… — парень уже хочет уточнить у загадочного голоса, что за срань вообще происходит, но слова замирают в горле, вместо них в груди, готовый вот-вот выплеснуться наружу, зарождается вопль. Тучи, что загораживали некогда луну, сейчас сползли по небосклону куда-то ниже, а потому теперь на поляну лился холодный, голубоватый свет. И, черт возьми, лучше бы Джордж не видел, что скрывала тьма! Сначала он не понимает, что происходит, когда, лежа на траве, осознает, что его руки и ноги не только развязаны, но даже и не ноют, словно не были связаны чуть ли нe двадцать четыре часа. Он уже хотел было спросить об этом загадочный голос, как, подняв голову, вдруг видит ужасающую картину, что явно будет являться не раз ему в кошмарах. Он видит себя. Себя, так и лежащего связанным в центре поляны, но волки никуда не делись. Стая здоровых животных, окружив тело, жадно чавкала, вырывая из человека сочные куски мяса. Кровь стекала по их мордам, глаза горели голубым огнем в свете луны, а судя по тому, с какой прытью они рвали человечину, та явно пришлась им по вкусу. Джорджа сковал ужас. Картина вызывает в парне приступ тошноты, но тошнить нечем. Да и как, если его тело прямо в этот момент пожирает стая обезумевших от голода хищников? Хочется закричать, попытаться прогнать зверей, но крик так и застрял в груди, наотрез отказавшись вылетать, и все, что остается Джорджу сейчас — это бить себя по лицу, царапать кожу, приказывая себе проснуться. Это сон! Это сон! Это, мать его, сон! Но почему тогда у него не получается проснуться? — И каково это? — вкрадчиво уточняет голос, вынуждая Джорджа, крутанувшись на месте, взглядом искать его обладателя, но вокруг лишь темнота да стволы столетних деревьев, ветки которых облюбовали проклятые вороны, внимательно следящие… Не за пиршеством волков, нет. За ним, за «живым» Джорджем. — О чем ты? — парень не узнает свой собственный голос. Он звучит странно, надрывно, и Джордж корит себя за такую слабость. Трус! Слабак! — Кто ты вообще такой?! Что происх… — Не так громко, — смеется неизвестный, и Джордж чувствует, как его рот бесцеремонно закрывают ладонью, приказывая заткнуться. Как вообще можно заткнуть кого-то, кто уже мертв? Какого хрена он вообще может слышать, видеть, чувствовать чужие прикосновения? Разве он не должен не чувствовать больше ничего, коль его труп уже обгладывают голодные звери? — Мало ли кому еще приглянется потерянная душонка в лесной глуши. Ты же не хочешь умереть окончательно, так ведь? Я спрашиваю: каково это? Каково умирать? — Я… Я действительно, ну, того? Это не сон? — Джордж головой понимает, что сны не могут быть такими долгими и реалистичными, но крохотная надежда все еще бьется в груди, и парень сразу уточняет полушепотом у незнакомца вопрос, который мучал его больше всего, вырвавшись из чужих рук. — Я действительно умер? — Хм, ну как тебе сказать, — насмешливо тянет загадочный голос, обладателя которого Джорджу так и не посчастливилось увидеть. — Скорее да, чем нет. В смысле, твое тело умерло, как ты можешь видеть, и стало кормом для моих псинок. Они давно не ели человечины, знаешь ли. Джордж морщится от издевательской интонации, но слушает, так и не отрывая взгляда от своего тела, от которого уже почти ничего не осталось. Ему хочется повернуться к загадочному собеседнику, посмотреть на того, кому настолько плевать на происходящее, кого забавляет его, Джорджа, смерть, но не может. Хочет, но не может, тело (если его вообще можно было так назвать) категорически отказывалось слушаться, и все, что оставалось парню — это внимать чужим словам, закусив от волнения губу. — Но твой духовный облик никуда не делся, как ты можешь заметить. Так что, если не вдаваться в детали, ты жив. Частично, но жив. Есть лишь одна проблема, — голос неожиданно становится каким-то опасным и вкрадчивым. Тихим, заставляющим прислушиваться, ловя каждое слово, сжавшись всем телом. К чему он… — Некоторые твари, обитающие в лесу, могут покуситься на твои, кхм, остатки. — Например? — Джордж ощущает себя странно, нереально. Он должен орать от ужаса, метаться, пытаться добраться до деревни и рассказать, что случилось с его телом, но заместо этого он, как зачарованный, замер, слушая рассказ незнакомца, пытаясь хоть что-то понять из его запутанных речей. — Например? Хм, например, духи умерших, потерявшие человечий облик, очень любят ужинать заплутавшими полупризраками, а еще… Еще… — голос становится таким холодным, что Джордж невольно ежится. Он бьет, словно кинжалом, выбивает слова из глотки, не дает лишний раз дернуться. — А еще ими люблю лакомиться я. Джордж резко дергается, оборачиваясь, стряхнув с себя проклятое оцепенение, дабы наконец-то увидеть загадочного собеседника. Откровенно говоря, смотря на… Кхм… Существо, он не знал, как его назвать. В смысле, оно было похоже на человека. И рост, и комплекция человечьи. И руки самые обыкновенные, и ноги, обутые в какие-то странные ботинки. Он был почти обыкновенным. Почти. Почти, если не считать странной маски, что закрывала все лицо таким образом, что нельзя было увидеть даже глаз, и отростков по бокам, напоминающих уши какого-то животного. Какого, правда, Джордж не вспомнил, его паникующий мозг вообще сейчас не был способен на воспоминания. В нем билась лишь мысль о побеге, но голос разума быстро пресек ту, напоминая, что бежать куда-то без тела — глупая идея. Глупее только, наверное, попытаться наброситься на странного незнакомца в маске. Джордж быстро мазнул по нему взглядом, прицениваясь. Человек, если его можно было так обозвать, был выше его, и, брюнет был готов поклясться, сильнее. А еще он явно улыбался. Улыбался под маской, по-птичьи склонив голову, чем-то напоминая того ворона, что днем не давал Джорджу покоя. — Ты убьешь меня? — как бы между прочим интересуется парень, словно этот вопрос для него ничего не значит, является неважным и глупым, простой формальностью, которую нужно произнести хотя бы для вида. Словно от вопроса его сердце, уже выжранное зверьем, не билось в грудной клетке с сумасшедшей силой, а изо рта не пропадала липкая слюна. — Ты сказал, что любишь… — Как ты мог обо мне так подумать, Джордж? — театрально всплеснув руками, собеседник делает рывок вперед, оказываясь чуть ли не на середине поляны, осматривая, судя по всему, кости, которые еще совсем недавно были парнем. Приседает на корточки, и стая, обступившая останки, пятится, прижав уши к затылку и оскалившись, словно бы испугавшись подошедшего к ним существа. Словно бы оно являлось чем-то более страшным и опасным, чем свирепые санитары леса. — Как ты мог предположить, что я могу убить такого интересного человека, как ты? — О чем ты… Матерь божья! — крик непроизвольно вырывается из груди, хоть Джордж и пытался его сдержать. Слишком уж неожиданна картина, происходящая перед ним. Собеседник аккуратно, можно сказать даже ласково и как-то лукаво касается чужих костей, с которых тряпками свисают ошметки кожи и белеют мышцы, которые волки не успели выдрать, испугавшись подошедшего к ним… Существа. Да, так правильнее. Не человек, именно существо. Не мог человек, коснувшись трупа, словно бы нарастить вырванные куски плоти, залатать мышцы, которые в ловких руках связывались друг с другом, образуя прочные узлы. Он видел, как восстанавливались, наливаясь кровью, как яблоки летом соком, его органы. Как, вздрогнув, забилось сердце под чужими руками. Как восстанавливалась, облепляя красную плоть, кожа, а за ней и одежда. Джордж видел себя. Видел себя, лежащего на поляне без сраных веревок. Видел, как вздымалась его грудь, говоря о том, что его живой клон дышит, как подрагивали веки, будто бы «он» видел плохой сон. — Ты… Оживил меня? — Оживил? — хмыкнув, переспрашивает создание, повернувшись спиной к чуду, которое оно только что совершило. — Ты ощущаешь себя живым? Я оживил твое тело. Но без души, боюсь, оно не проснется. — А я могу… — парень как-то замялся, словно боялся показаться невоспитанным, словно говорил что-то неприличное. — А я могу вернуться в него? — Можешь ли ты? — вкрадчиво интересуется существо, и Джордж моргнуть глазом не успевает, как оно, дернувшись, приближается к нему и, с интересом схватив за подбородок, рассматривает лицо, освещенное лишь голубоватым светом полной луны. — Я думаю, что смогу вернуть тебя, только вот что я получу взамен, согласись я вернуть мертвое в мир живых? Ты ведь понимаешь, что плата должна быть огромной за такую услугу, да? — Какая? — настороженно интересуется парень. — У меня нет денег, но есть разные травы и настойки, они могут быть полезны тебе для чего-нибудь. В голове Джорджа проскакивает мысль, что, пожалуй, ему бы стоило обращаться к этому созданию на «Вы», но язык не поворачивается его так назвать. Слишком уж молод голос существа для «выканья». Брюнет, задумавшись, как-то пропускает, в какой момент его собеседник начинает смеяться. Даже не так. Начинает ржать, сложившись пополам, с присвистом выдыхая воздух, словно услышал самую смешную шутку в жизни. — То есть, ты на полном серьезе предлагаешь мне травы, которые ты бесцеремонно украл из моего леса, хах? — отсмеявшись, все-таки интересуется этот странный парень, и сердце Джорджа падает куда-то в пятки. Из его леса? — А ты забавен, Джордж. Но давай-ка мы поступим по-другому, ладно? Я выполняю твое желание — дарую тебе жизнь и вывожу отсюда, а ты… Кхм… Ну… Существо картинно опирается о ствол дерева и, откинув голову назад, смотрит на чистое от туч звездное небо, словно стараясь там что-то прочитать. Оно молчит несколько минут, внимательно рассматривая небосвод, прежде чем посмотреть на Джорджа. Как-то внимательно, словно изучающе. Джордж понятия не имеет, как может почувствовать эмоцию на лице, скрытом за белой маской, на которoм чем-то черным криво нарисована улыбка, но он готов поклясться чем угодно, что он чувствует. Чувствует липкий взгляд, который медленно скользит по его телу, вгоняя в дрожь. Чувствует, как в чужой голове роем пчел бьются мысли. Неужели у таких существ, как он, тоже бывают сложности? Странные, животные уши собеседника дергаются в сторону леса, и он замирает, настороженно прислушавшись. Джордж тоже пытается что-то услышать, но ничего, кроме ветра, что бьется о стволы деревьев, различить не может. — Хорошо, давай так. Я предлагаю тебе сделку, — Джордж замирает, настороженно прислушиваясь. — Я возвращаю тебя домой живым, а ты должен мне три услуги. — Услуги? — удивленно переспрашивает парень, и собеседник утвердительно кивает. — Ага. Желания, если тебе угодно. Всего три, и ты свободен, — весело смеется существо, аккуратно подходя ближе, настороженно прислушиваясь к ветру, что играет в глуши. — Знаешь, Джордж, я бы не хотел тебя торопить, но помнишь, что я говорил о существах, которые любят лакомиться такими, как ты? Так вот, они идут сюда. Джорджа словно водой окатывает, и он, обернувшись, смотрит в чащу. И слышит. Слышит десятки голосов, которыми говорит, стонет ветер. Десятки голосов. Которые смеются, отдаваясь эхом, спешно приближаются к поляне. Еще чуть-чуть, и они будут тут! Еще чуть-чуть, и они схватят его! Выбора нет. — Я согласен! — быстро произносит Джордж, резко разворачиваясь к собеседнику, и ему почему-то кажется, что тот хищно усмехается, когда брюнет берется за протянутую ему для рукопожатия руку. Перед глазами темнеет, и Джордж чувствует, как его призрачное существо подхватывают на руки, а над ухом раздается смех. Джордж хочет возмутиться, рыпнуться, но веки смыкаются, а тело отказывается двигаться. Становится как-то все равно. Правое предплечье разрезает холодная сталь кинжала.

***

Джордж помнил старое напутствие, что ходило среди верующей части населения: «ни в коем случае не оставайся один в глуши ночью. Остался? Разворачивайся и беги назад, не отвечая на голоса, что зовут тебя по имени. Ответил? Тогда будь вежлив, аккуратен и учтив, но не соглашайся на сделки, какими бы манящими они бы тебе не казались. Согласился? Что же, тогда тебе остается только одно…» Джордж, вздрогнув всем телом, просыпается, распахивая глаза. «Молись»