***
По результатам ПГД выявляется лишь 5 зигот с необходимым генетическим материалом, позволившим бы зародышу в будущем стать прелестной девочкой. Трое из пяти зародышей успешно срастаются с клетками Каду. Этого мало, критично мало, но это уже не ничего и Миранда довольна результатом. Дело оставалось за немногим — позволить суррогатной матери выносить дитя. — Прошу Вас… Отпустите меня… Я не сделала ничего плохого… Пожалуйста… — девушка плачет, смотрит на нее замученными глазами сквозь пелену слёз. Она не местная, её привезли из внешнего мира. И она уж точно никогда не слышала о матери Миранде. Но её вера в неё и не требуется. Теперь. Матерь усмехается, смотрит на неё с какой-то сожалеющей лаской, мудро и немного грустно. В какой-то момент кажется, будто вот-вот в виновнице всего этого ужаса проснётся жалость, а вместе с ней отыщется и спасение для несчастной пленницы. Но всё это только кажется. Миранда хорошо умеет обманывать людей. Собственно, как и все боги. — Возрадуйся, дитя. Небо послало тебе великую благодать, — лжебогиня хорошая актриса. Её голос хорошо поставлен, елеем льётся на уши, обволакивая, точно тягучий мёд. Девушка будто бы успокаивается, глаза её подёргиваются дымкой. Миранда чуть улыбается под маской, кончиками пальцев проводит по овалу лица будущего сосуда, в котором будет расти её ненаглядная Ева. Игла шприца поблескивает в свете приглушенных ламп. Миранде абсолютно не нужно, чтобы девушка начала дёргаться в самый неподходящий момент. Когда тонкие пальцы лжебогини больно сжимают мышцу, пробравшись под полу лёгкой ночной рубашки, а острый металлический конец касается кожи, несчастная вздрагивает, дёргается, заставляя свою мучительницу раздражённо поморщиться под маской. — Что Вы делаете?.. Что Вы мне колете? Не надо, прошу. Пожалуйста, не делайте мне больно! — Замолчи! — Миранда наконец теряет терпение, её губы сжимаются в тонкую полоску, а глаза, видимые в прорезях маски, превращаются в две горящие щелки. — Тебе выпала великая честь стать матерью необычайного ребёнка, так будь благодарна за то, что тебе её подарили. — Не надо… — та мотает головой и слёзы текут по вискам, оставляя на ткани подушки темные пятна. — Я не хочу… — Господь не спрашивает, он лишь дарует честь! — отрезает Миранда. Чуть прижимает ее бедро локтём к койке, не давая дернуться снова. Резко вводит иглу в мышцу и впрыскивает раствор. Девушка надрывно кричит, рыдает, лохматая, страшная, опухшая от слез. Лжебогиня мотает головой, стряхивая со лба выбившиеся из тугого пучка на затылке прядки. — Все будет хорошо, дитя, — Миранда едва успевает схватиться за ускользающий образ милостивой госпожи. Её прохладная ладонь опускается на ледяной, покрытый испариной лоб. Дыхание девицы становится все реже, спокойнее, она уже не дёргается, не плачет. Лишь изредка вырывающиеся из груди всхлипы доказывают, что она всё ещё жива. — Вот так… — Матерь наконец выдыхает и кивает двум подмастерьям, почтительно держащимся в тени. Амбрелла всё-таки умеет держать свои обещания. — Отвезите её в операционную… Миранда сама подсадит эмбрионов в матку. Слишком дорого для неё это дитя…***
Отчёты не радуют глаз. Миранда хмурится, щурится сквозь прорези в маске. — Все указания по поводу содержания соблюдены? — сейчас она звучит совсем не как добрая богиня матерь. Каждого, кто находится в этой лаборатории, она готова разорвать в клочья, если вдруг что-то случится с сосудом. Дежурный медик смотрит на нее исподлобья, словно провинившийся щенок — даже будучи ниже него на голову, Миранда умудрялась смотреть на него сверху вниз. — Все, вплоть до регулировки температуры в комнате. Но с каждым днём ей все хуже. Похоже, тот тип Каду, что развился в эмбрионе, плохо совместим с материнским организмом. Мы не знаем точно, отчего это, возможно, из-за изменений в гормональной системе и плохого взаимодействия Каду эмбриона с гормонами в крови матери… Миранда зло рычит, перехватывает медика за горло, давит так, что тот начинает хрипеть. Острые когти лжебогини вгрызаются в мышцы, заливая ворот белого медицинского халата кровью. — Да ты хоть понимаешь, — её голос взлетает на пару октав от ярости, — насколько ценно это дитя?! Что я прошла ради него?! Тело в ее руках дёргается в конвульсиях. Кровь из пробитого горла заполняет ротовую полость несчастного, стекает по подбородку, растекаясь по белому халату отвратительными алыми полосами. Миранда морщится и наконец разжимает когти. Ощущение чужой крови на своей коже вызывает в ней отвращение, как будто она окунула руку в грязь. Женщина стряхивает кисть и уже сама направляется в палату. Стефани — а именно это имя значилось в медицинской карточке, которую матерь крепко сжимала в побелевших пальцах — лежала на постели, завернувшись в одеяло с головой. От той прелестной молодой леди, какой она попала в это адское место, осталось лишь имя да милая фотография на заглавной странице её медкарты. Навязанная беременность медленно убивала ее, превращая в жуткое нечто. Адский ребёнок тянул из нее силы так, будто никогда не сможет насытиться. Несмотря на все те горы таблеток, которыми ее пичкала Миранда, её организму все равно не хватало кальция и минералов. Волосы вылезали пучками вместе с луковицами, на покрасневших дёснах уже образовались проплешины из выпавших зубов. Стефани выглядела так, будто была больна акне. Ужасные скачки гармонов уродовали её с каждым месяцем всё больше. Но самым страшным в облике несчастной женщины был живот. Миранда подселила в матку двух эмбрионов, прижился один. И сейчас живот Стефани раздулся до невероятных размеров и потемнел. Кожу изрезала сетка тёмно-синих растяжек и вен. Пупок распух и выпирал. Сквозь тонкие стенки кожи и брюшины было явственно заметно, как двигался ребёнок внутри. Стефани ненавидела это дитя и каждую ночь молилась о том, чтобы поскорее умереть. Поначалу она пробовала падать, бить себя в живот жестяными тарелками из-под еды, подносами или дверными ручками. Все это привело к тому, что суровые санитары убрали из ее палаты все, что могло бы причинить ей вред и даже сняли с двери несчастную ручку. Миранда заходит в палату, присаживается на стул рядом с постелью. Её прохладная ладонь ложится на покрытый испариной бледный лоб. Стефани вздрагивает, приоткрывает глаза и сразу же пытается отползти, понимая, кто перед ней. — Ну-ну-ну, детка… — лжебогиня смотрит ласково, и хищные искры в ее глазах почти и не заметны. Она гладит ее по круглому лбу, стирая с него пот. — Как твоё дитя? — Лучше бы я умерла… — хрипит уже не девушка — женщина. И вдруг хватается отекшими пальцами за рукав Миранды. — Убейте… Прекратите мучить меня… Все эмоции Стефани отражаются на ее лице. Это её личный ад, который она, непонятно, как и непонятно, чем заслужила. Средств коммуникации ей не давали. Условиями содержания не баловали. И женщина очень сомневалась, что сможет вернуться к прежней жизни после родов. Если эта жизнь вообще будет. Миранда без лишних церемоний задирает подол её ночно́й рубашки и неприятный запах ударяет в ноздри. Мерзкое ощущение пробирается в грудь. Она живо ощупывает живот и её брови взлетают на лоб: — Сначала на УЗИ её, потом на мазок и анализы. У меня нехорошее предчувствие, — шепотом приказывает Миранда санитару, а Стефани ощущает, как внутри всё холодеет.***
— Значит, у нее начался некроз тканей вследствие смерти плода… — тон Миранды казался спокойным, но голос гремел так, что в лампах позвякивало стекло. Ярость переливала через край. Лишь чудеса самовыдержки удерживают её от очередного убийства. Стоящий перед ней стажёр прикрывает лицо папкой. Хозяйка этой лаборатории хорошо известна среди персонала своей жестокостью. Миранде не жаль пускать их под нож. Амбрелла всегда будет нуждаться в свежих образцах Каду, который им может предоставить лишь она — Миранда. А в обмен она всегда может попросить новых людей. Но сейчас ей не до этого. Ей досадно, обидно, будто ребёнку, чья прекрасная затея в новой поделке обернулась крахом и кучей производственного мусора. Миранда просчиталась. Не учла стольких факторов, и проект, которому она сама саркастично дала имя «Дева Мария», провалился. Но когда все получалось с первого раза? Матерь отходит к холодильнику. Достаёт оттуда чашку Петри, смотрит на нее долго и как-то задумчиво. Осталась одна положительная зигота, прежде чем все придется начинать заново. Как же Миранде хочется сделать все правильно, чтобы всё вышло сейчас, чтобы поскорее удалось соединиться с дочерью. Но она живо одёргивает сама себя. Если поспешит — эта ситуация повторится снова.***
В этот раз к поиску суррогатной матери она подходит тщательнее. Через свои каналы разыскивает девушку, готовую за приличные деньги выносить нужное дитя. Сама, лично проверяет все её анализы. Всё чисто и то, что произошло со Стефани не должно было произойти снова. Но оно происходит. Однако, эта протянула до 7 месяцев, прежде чем мутировавший плод умер и начался необычайно быстро развившийся некроз. Миранда почти в отчаянии. Становилось ясно, что обычная женщина не сможет выносить то дитя, что ей нужно, а заражение Каду переживали немногие. А те, что переживали, становились монстрами, лишенными всякого человеческого. Сидя за столом, она бесцельно трепала в пальцах ручку, задумчиво глядя в никуда. Неужели и эта идея обречена на провал, как и многие другие до? Миранда перебирала в памяти все, что произошло с ней за последние 90 лет. Почти век, почти целый век она ищет способ вернуть Еву к жизни. Уже и сама не уверена в том, что делает это из-за любви к погибшей дочери. Ева стала ее навязчивой идеей, наркотиком, безумием, от которого нельзя избавиться. Миранда окончательно тронулась умом, и, что страшнее всего, сама это понимала и не стремилась к исправлению ситуации. Она выстроила свою империю всего лишь за один век. И все это, весь этот огромный механизм был бесполезен без одной крошечной детали. Женщины, способной выносить идеальный сосуд для Евы. Миранда уходит из лаборатории с настроем чернее тучи. Крылья трепещут на ветру, роняя на следы хозяйки жёсткие черные перья. В этом был свой особый символизм. Стая воронов часто символизирует смерть… Она бесцельно бродит по деревне. Даже не обращает внимания на глазеющих на неё крестьян и опасливые шепотки за спиной. Чаша гиганта вырастает перед ней настолько неожиданно, что Миранда едва успевает затормозить, чтобы не напороться в нее животом. Она выставляет перед собой руки, ткнувшись ладонями в грубый, холодный камень. Пустые взгляды статуй вокруг давят немым осуждением. Миранда сжимает виски, растирает кожу, морщится и хмурится, будто само наличие статуй приносит ей физическую боль. Четыре владыки. Четыре Дома. Димитреску, Бинивиенто, Моро и Хейзенберги. Старая легенда о великих лордах нашла отражение в настоящем не без помощи Миранды. Эти четверо неплохо спасали её, когда дело касалось контроля над территорией и было бы неплохо, чтобы спасли и сейчас… А ведь и могли бы… Лжебогиня судорожно вытаскивает из-за пазухи папку со всеми материалами по своему проекту. Живо пролистывает и снова хмурится. Решение складывается в ее голове, словно кусочки цветного стекла в красивый витраж. — Что ж, настало время отплатить за все, что я им дала…***
В последнее время собрания стали особенно редки. Миранда почти не показывалась на глаза своим детям, позволяя им заниматься всем, что придет в голову. Но при этом, конечно, не забывая удовлетворять потребности их лабораторий в новом биологическом материале. Не сказать, чтобы кого-то сильно расстроило это отсутствие внимания и контроля со стороны Матери. Исключая, конечно, одного Моро, для которого каждый жест равнодушия был равносилен удару бича. Потерянным птенцом он таскался вслед за Мирандой, а каждая ее просьба больше не беспокоить вызывала в нем приступы истерики. Немудрено даже, что все четыре лорда, единственной связкой между которыми была Матерь Миранда, отдалились друг от друга и практически перестали видеться. За исключением, по правде, леди Димитреску и герра Хейзенберга, чьи стычки по поводу делёжки территории и проживающего на ней населения, кажется, были вечны, как и тучи в карпатском небе. — Паршивая сука, ты всё никак не нажрёшься! — Карл вскакивает со своего кресла, чтобы обличающе тыкнуть пальцем вверх по направлению к лицу Альсины. Леди хмыкает, чуть сморщив элегантный носик, покрытый белой пудрой. Она почти спокойна, улыбается немного едко, а от того ещё более бесяче. — По крайней мере, они хотя бы умерли благородной смертью, а не во время твоих игр в солдатиков. — Благородной? — язвительно хмыкает Хейзенберг и тяжело опускает молот на камни, так, что каменная крошка разлетелась во все стороны. — Твоё самомнение растёт ещё быстрее, чем твой зад, если тебе в голову приходит считать смерть в твоём необъятном желудке благородной! Да я лучше сдох бы, как паршивый пёс на операционном столе Менгеле, тем в твоих клыках! — Не волнуйся, ребёнок, — Альсина елейно улыбается, приподнимает подбородок, но Карл не без удовольствия отмечает, сколько всё-таки ярости в её глазах. — Единственное, что светит тебе — это умереть под чьим-нибудь прогнившим забором. В точности, как паршивый пёс. У Карла дрожат крылья носа. Между губ проблескивает оскал, неожиданно белый. Крепкая, мозолистая рука крепче сжимает рукоять молота до побелевших костяшек. — Нас ждёт зрелище! — слышится неподалёку мерзкий, тонкий голосок Энджи. Молот с трудом отрывается от пола и тут ворвавшаяся через окно стая воронов распускает крылья, открывая лордам бледное, благородное лицо Миранды. — Почему всякий раз, когда я собираю вас всех вместе, мне приходится разнимать вас, чтобы вы не перегрызли друг другу глотки? — Начинает она даже не с приветствия. Матерь смотрит на виновников свысока, строго сложив руки на животе. И оба, как ни странно, умолкают. Альсина повинно склоняет голову, прикрыв лицо полами шляпы, чтобы не было видно огня в глубине её глаз. Хейзенберг, шикнув и сплюнув на пол, возвращается в своё кресло и падает в него, широко раскинув ноги. — Ну? — долго молчать он не может. — За каким чёртом ты нас собрала в этот раз? Миранда предпочитает игнорировать его грубость. Она окидывает собравшихся взглядом. Вдыхает побольше воздуха в лёгкие. — Мои дорогие, наконец я нашла способ исполнить то, к чему мы так долго шли, — с трудом, но она всё-таки возвращает контроль над собой. — Я нашла способ создать идеальный сосуд для Евы. Но для этого мне нужна помощь… Миранда выдерживает интригующую паузу, с удовольствием отмечая сразу возросший уровень напряжения. И продолжает уже плавнее и звонче: — Женщина, достаточно сильная, чтобы выносить дитя, в которое переселится моя дорогая Ева. Я уже нашла подходящую кандидатуру… — Лжебогиня, чуть прищурившись, переводит взгляд на массивную высокую фигуру, прикрывшуюся полами огромной черной шляпы. — Альсина, мне необходимо твоё тело…