Педик

С каждым днём всё тяжелее смотреть в зеркало. «Отвратительный. Мерзкий. Жалкий», — кричало оно. Зубы скрипели от злости, ладони до боли сжимались в кулаки. Чёртово зеркало разлетелось на осколки по всей комнате. — Блять, — про себя причитал я, перематывая бинтами окровавленные костяшки. На следующий день, уже после школы, когда мы остановились за чьим-то гаражом для перекура, Антон снова посмотрел этим взглядом. Голубые глаза слегка сощурились и с укором в перемешку с искренним волнением посмотрели прямо в глаза, несколько раз переводя взгляд на руку. Губы слегка поджались. В таком виде он точно похож на зайчика, только белых пушистых ушек не хватает, тесно прижатых к голове. От такой картины перехватило дух. Не успел я достать сигарету, как тут же в меня прилетела куча вопросов тихим взволнованным голосом: — Ром, что-то случилось? Ты в порядке? И почти не скрывая правды, я ответил: — Да так, по мелочи. Просто одному педику морду давно пора было начистить, — а про себя добавил: — мне. На этих словах Тоша свёл светлые брови к переносице и как-то затравленно отвёл взгляд вниз. Злится. Обижается. Но на что? Желая избежать конфликта, я быстро заверил его: — Да не парься ты так, Тох. Живой он. Не дав мне закончить мысль, Антон внезапно поменял тему разговора: — Почему ты их так ненавидишь? — Кого? — Педиков. Я недоумённо посмотрел на друга. Шутит что ли? Да нет, вон как злобно на меня зырит. — Потому что они мерзкие. Ответил я святой истиной. Быть педиком — это мерзко. Влюбляться в парней — это мерзко. Любоваться слегка подрагивающими светлыми ресницами; всматриваться в каждую родинку и еле заметные веснушки; рассматривать своего друга в свете солнца, будто какое-то лесное божество; ласково звать зайчиком; мечтать о нём почти каждую ночь — мерзко. Лицо само по себе скривилось в гримасе отвращения. — И чем же они такие мерзкие? — не унимался Антон. Какого хуя он пристал с этими расспросами? Ему какое дело до таких как я? Неужто жалеет? Я начинал закипать. И, уже не скрывая раздражения в голосе, практически прорычал в ответ: — Да всем, блять! Это отвратительно! Просто подумай, они же, блять, дрочат на мужиков. Не как нормальные пацаны — сиськи, жопа, пизда, а на ёбаные хуи. Иронично говорить это вслух. Как бы он не злился, не отрицал, и как бы его не тошнило только от мысли об этом… Да блять, Рома Пятифан — чёртов пидорас. Конченный педик, что передёргивает на своего лучшего друга. Сенсация, от которой Катька ещё неделю светилась бы, как только что начищенный пятак, с садистским удовольствием перемывая ему все кости. Понял, что «опидорасился» я совсем недавно, резко и без каких-либо предисловий просто осознал. «Это была просто улыбка. Я как обычно провожал Тоху домой, так как было уже темно, а ему, как бы он не утверждал и не храбрился, было страшно. И снова я слегка придерживал его под руку. Куриная слепота даёт о себе знать, да и повторения той истории в первый день их знакомства не хотелось. Даже спустя четыре года воспоминания были свежи, как Антон тогда резко вырвался и побежал в самую чащу. Помнится, я тогда сильно пересрался, уж было хотел побежать за ним, но вовремя остановился. Правильно сделал. Вспомнив о времени давно ушедших дней, я неосознанно крепче прижал к себе Тошу. Тот слегка вздрогнул. Замёрз что ли? Я посмотрел на него. И всё понял. Понял, что за чувство овладевает мной с нашей первой встречи и до сих пор. Почему сердце замирает, когда во время урока ловлю его взгляд. Чувство, что я носил с собой четыре года. Четыре, мать его, года! А Антон просто улыбнулся — в немного расширенных зрачках, отражался я сам, в них было столько тепла, что я уже забыл про снег вокруг и погоду в -30°. Просто улыбка и взгляд голубых глаз. Вспышка осознания. Но, к сожалению, она не принесла с собой хоть какого-нибудь облегчения. Лишь усугубила ситуацию. Улыбка сама по себе слетела с губ и я, поддавшись эмоциям, осторожно взял Антона за руку. И тут же из-под линз очков на меня уставились два, широко раскрытых в немом шоке, глаза. Я резко опомнился. Что я вообще творю?! Идиот! Резко дёрнул руку, но она не поддалась, её крепко держала чужая тёплая, несмотря на погоду, ладонь. Она не была похожа на женскую. Немного грубая, мужская, крепкая, хоть и ужасно тонкая и костлявая, но никак не аккуратная, маленькая ручка девчонки. Я смотрел как Петров опускает голову. За светлыми волосами не было видно его выражения лица. Но зато были заметны ужасно красные кончики ушей… От смущения? Или я лишь хотел выдать желаемое за действительное? Я хотел что-либо сказать, но голос так и не прорезался. Пришлось молча открывать и закрывать рот, словно рыба, выпущенная на сушу. Как это вообще понимать?! Я покраснел непонятно от чего — смущения или злости — и резко заорал: — Отвали! Я тебе не педик! На что Антон лишь испуганно вздрогнул и отпустил мою руку. Утратив маленький источник тепла, я лишь больше разозлился и впервые за столько лет убежал от проблем. Оставил Тошу одного. В лесу. Дома я мог лишь схватиться за голову и кричать во всё горло. Пока мать злобно не крикнула заткнуться», Вернувшись из воспоминаний, я окунулся в насущную проблему. Антон видимо решил, что если не сможет переспорить, то испепелит к чертям собачьим. И правильно, блять, сделает. Такие как я не должны рождаться. Это противоестественно. Почему всё не может быть как раньше? Когда мне просто нравилась Полька, и не было этого маленького и несуразного, но очень отважного зайчонка. — Чё ты вообще прицепился ко мне? Педики — это мерзко. И это факт. Ты разве и сам так не думаешь? На мой выпад Антон не растерялся и твёрдо ответил: — Нет. И зажмурился, будто готовый к удару. Я с удивлением посмотрел на Антона, который походил на маленького зверька, сжавшегося в комочек. Нет? Хах, он видимо не знает, о чём говорит. Я по-звериному улыбнулся. Будто волк над зайцем, навис над Антоном, что тут же вжал голову в плечи. Мозг отключился, рациональность давно застрелилась. В голове было лишь желание доказать как отвратительно быть тем, кем я являюсь. Показывать свои истинные желания. Исполнять их. От этого всего дыхание перекрывалось, а сердце стучало где-то в висках, заглушая голос разума. Я наклонился к красному, от смущения и непонимания происходящего, уху и, опустив голос до томного шёпота, почти что по-волчьи прорычал: — Нет, говоришь? А сможешь ли ты ответить за свои слова, зайчик? Тела были близко прижаты друг к другу. Антон оказался зажат между мной и стеной школы. Его било сильной дрожью. То-то же, нечего тут строить из себя невесть кого. Не боится он, не мерзко ему, как же. Не успев закончить мысль, я обратил внимание на изменения в поведении друга. Его тело перестало дрожать, а он сам будто вытянулся и решительно смотрел прямо в глаза. Стало как-то неуютно и неловко. Я потихоньку отстранялся. Но мне не дали этого сделать, лишь чуть появилось свободное пространство между нами, Антон резко схватил меня за воротник кожаной куртки и притянул к себе. Моими губами. К его. Я замер от шока. Мы будто поменялись местами. Оцепенев от изумления, я продолжил просто стоять в том же положении, пока Антон безуспешно пытался проникнуть в мой рот языком. Потерпев неудачу, он немного ослабил напор, а позже и вовсе отстранился. Смотря на меня с напускной уверенностью, хотя даже слепой бы заметил наворачивающиеся слёзы. Блять. И как это вообще понимать?! Наконец отвиснув, я резко отпрянул от Антона, как от прокаженного. — К-Какого?! — истерично и зло крикнул я. — Такого! — резко вдохнув, словно набираясь с этим действием смелости, он продолжил: — видишь, я могу ответить за свои слова! Его будто прорвало, он крепко сжал кулаки и начал громко кричать, выливая на меня брань, в перемешку со своими чувствами. — Да твой друг — чёртов педик, которых ты так ненавидишь. Ёбаный пидорас, что не может отвести от тебя, гандона, взгляда. Ну что, мерзко? Неужели ты просто забьёшь на нашу дружбу после этого, и я стану одним из тех «педиков, которым давно пора начистить ебальник»? Ну что ж, вперёд, давай, ударь меня! Предай, как когда-то свинью! Он тяжело дышал, а глаза блестели, будто вот-вот заплачет. Но этого не происходило, он лишь озлоблено смотрел на меня. Взгляд и смысл сказанных слов резал не хуже ножа. Я поджал губы и, не находя куда выплеснуть эмоции, с силой ударил стену и так уже раненой рукой. Забыв про эту мелочь, тихо застонал от боли. Я мгновенно пришёл в себя, как и Антон, что буквально минуту назад смотрел будто дикий зверёк, а теперь снова взволнованно забегал глазами от больной руки к моему скривившемуся лицу. Будто только сейчас осознав, что и кому вообще наговорил, Антон медленно, но верно начал бледнеть от страха. И запинаясь залепетал: — Р-Ром, я… — Завались. Нахуй, — буквально сквозь зубы сказал я. Послушно замолчав, Антон аккуратно взял меня за пострадавшую руку и начал разматывать окровавленные бинты. Я все так же молча наблюдал за ним. И в полной тишине мы начали латать меня. Сначала, размотав испорченный бинт, выбросили его в ближайший сугроб. Потом Антон полез в свой рюкзак, чтобы достать оттуда заранее приготовленные бинт и перекись. Из-за вечных разборок Антону часто приходится заботиться обо мне, так что такая маленькая аптечка стала просто необходимым атрибутом в школьном и повседневном рюкзаках. Дальше проходила уже знакомая схема: смыть кровь с рук снегом, залить всё перекисью и крепко перебинтовать. Я думал, что после такой громкой ссоры, Антон и не вспомнит о таких мелочах, как, например, слегка дуть на ранки, пока щиплет перекись. Он всегда так делал, чем вызывал у меня невозможный приступ нежности, непривычный для меня. Но вопреки моим ожиданиям, когда я почувствовал покалывающую боль, сразу вслед за ней пришёл лёгкий ветерок. Антон, как и прежде, низко наклонился к моей руке и, складывая губы в трубочку, слегка подул на открытые ранки. Нежность от такой неприкрытой заботы снова утопила меня с головой. «Чёрт с ним, будь что будет», — подумал я и решил на этот раз не слушать мерзкий голос общества в своей голове и наконец сделать так, как хочу сам. Я мягко вытащил раненую руку из тонких бледных ладоней и было уже потянулся к щекам Тоши (почему-то очень хотелось немного потрепать его за щёчки), как одёрнул себя. «У меня нет права. Я и так достаточно накосячил перед ним». Антон видимо заметил мои потуги и, недолго думая, немного вытянул голову вперёд, будто сам подставляясь под ласки. Приняв это за приглашение, я всё же осмелился прикоснуться к горячим от смущения щекам Тоши, слегка ущипнул одну из них. И результат превзошёл все ожидания. Клянусь, я никогда не трогал ничего более приятного на ощупь. Мягкие, слегка покрытые подростковой щетиной, создавали просто удивительный баланс. С удивлением я попробовал ущипнуть ещё раз и, не встретив сопротивления, начал попросту нагло мять их в своих ладонях. Антон лишь зажмурился, всё больше и больше становясь похожим на спелый помидор. Будто заворожённый, я неосознанно прошептал: — Мягкие… — Спасибо… — так же тихо ответили мне. Воцарилась неловкая тишина. Осознав ситуацию, я, наконец, отпустил краснючие щёки Тоши. На меня Антон не смотрел, уперев взгляд куда-то в землю. Я взял его лицо в свои руки и поднял вверх, так, чтобы мы встретились глазами. Не знаю сколько мы так простояли — пальцы давно онемели от холода — когда я всё же решился. Я никогда не был трусом, но сейчас мне правда было страшно. Приблизившись к лицу Антона так, что я чувствовал его горячее сбившееся дыхание на себе, я зажмурился и прикоснулся к его губам. Поцелуем это было назвать сложно, скорее просто прикосновение губ, но для меня это было очень важно. Отвращение к себе и своим действиям перемешалось с любовью и радостью. Но даже плохие чувства постепенно отошли на второй, а то и третий план, когда я почувствовал робкое движение губ и попытки углубить поцелуй, исходящие от Антона. Сердце, казалось, сейчас просто разорвётся, так часто оно стучало. Я отстранился первый, побоявшись что ещё чуть-чуть и точно умру. Развернулся и пошёл прочь. Антон так и остался стоять там, где я его оставил, но через какое-то время всё же очнулся и поскакал за мной. Немного поодаль, будто боясь что я на него нападу. Глупый, так и не понял? Я резко схватил его за руку и переплёл наши пальцы. Увидел как он краснеет, но всё равно подходит ближе, почти что прижимаясь ко мне. Да и я сам не лучше, точно рак хожу: весь красный, мысли скачут в голове, а рука неосознанно слегка поглаживает чужие костяшки, всё крепче сжимая холодные пальцы. — Только не подумай, что я педик какой-то! — стыдливо отвёл я глаза, продолжая крепко сжимать руку Антона, пробираясь через лес. На этих словах блондин поник и слегка дёрнул руку на себя, в попытках высвободиться из моей цепкой хватки. Естественно, ничего не получилось, но это меня слегка разозлило. — Да блять, дослушай сначала! Я хочу сказать… — Я выпустил пар из своего рта, тяжело выдыхая, собираясь с мыслями. Никогда не любил говорить о чувствах. — Я хочу сказать, что мне не нравятся парни… — Я понял, Ром. Отпусти, — и снова начал вырываться, но уже более активно. — Завались! — не выдержав, крикнул я. — И так с мыслями хуй соберёшься, ещё ты тут лезешь! Короче, я не педик — запомни это раз и навсегда. Но ты — исключение, ладно? Мне мерзко представлять себя с другими парнями, но я хочу быть с тобой. Понял?! А теперь пошли уже домой, если я ещё простою тут на холоде у меня просто хуй отвалится. Чтобы скрыть ужасное смущение, я отвернулся и почти что бегом потащил Антона до его дома. — Рома, я тебя тоже… — Завали. Ебальник. Я понял. Молчи и не делай ситуацию ещё более пидорской, ладно? — Ладно… — В его голосе слышалась счастливая улыбка, а пальцы крепко сжали мои.