Two of us

Тени струятся по светлому потолку, трепещут вместе с пламенем одинокой свечи, которая гаснет от лёгкого дуновения ветра, и Алина вздрагивает, чувствуя, как тело готовится к атаке. Напряжённый до предела слух не улавливает ничего, кроме сумасшедшего стука её собственного сердца, но страх уже растекается по телу, не позволяя сделать вздох. Беспокойный взгляд скользит по комнате, впивается в каждый тёмный угол, в каждое неразличимое пятно, но всё это остаётся неподвижным, спокойным, безопасным. Он здесь? Этот вопрос болью стучит в висках и удушающим комом застревает в горле. Она предала своё сердце, пересекла море, отказалась от своего имени и даже свою силу, свой дар наглухо заперла в своём теле — всё ради того, чтобы сбежать от него. Всё напрасно. После смены стольких стран, городов, имён он всё равно нашёл её, всё равно вернул на единственно верное, по его мнению, место — подле него. Старые часы медленно отсчитывают минуты, и Алина старается подстроить своё дыхание под их размеренный счёт. Одна минута — комната тонет в тишине и спокойствии; вторая — руки Алины перестают дрожать; пятая — подушка с тихим шорохом проминается под тяжёлой головой. Но стоит ей лишь закрыть глаза, как его образ возникает под веками так, словно Алина видит его вживую. Сколько ещё он будет сводить её с ума ожиданием? Сколько ещё бессонных ночей и удушливых дней она проведёт, запертая в комнате без связи с внешним миром? Дарклинг не приходит сам и слугам запрещает даже говорить с ней, заставляя её безумство расти с каждым новым днём, часом. Пощадил ли он Мала? Пощадит ли он её? Какую судьбу он приготовил для гришей? От вопросов Алину уже тошнит. Проклятый Дарклинг. Можно подумать, что сама его сущность выжжена на её душе скверной, будто он навсегда останется её тёмной частью, но мириться с этим не хочется. Вот это уж точно будет предательством. «Зато каким сладким, каким желанным» — издевается внутренний голос. Алина в ответ лишь вымучено стонет. Она ведь не призывательница Луны, она призывательница Солнца, а разве у последнего есть тёмная сторона? Похоже, у Алины есть. Она жмурится до слёз, вдавливает короткие ногти в ладони, стараясь отрезвить себя болью, но Александр лишь улыбается из темноты её сознания — так, как умеет только он, растягивая свои прекрасные жёсткие губы и освещая красивое лицо лучиками морщинок от бездонных, чёрных словно его тени глаз. Тяжёлый вздох срывается с губ Алины. Она видела мужчин красивее, видела мужчин обходительнее и хитрее, видела и более очаровательных, мягких, и более властных, почти жестоких. Так что же такого особенного есть в Дарклинге, что позволяет ему так беспардонно властвовать в её ночных мыслях? Руки невольно тянутся к ключицам, ведут по коже, которая обтягивает кости. Может, всё дело в связи? Алине до дрожи в руках хочется убедить себя в том, что их связывает лишь чёртова магия, но врать себе в таких количествах опасно для здоровья. Убегая из Равки, она клялась выкинуть его из своей головы, запретить себе вспоминать вкус его губ и жаркие прикосновения его ладоней, она убеждала себя в том, что он манипулятор, убийца, всего лишь честолюбивый мерзавец, который мечтает подчинить себе её силу, присвоить всю власть исключительно ради своего эгоистичного желания возвыситься над всеми и править. Сколько времени Алина провела, методично стирая из памяти все тёплые моменты, сколько часов убеждала себя в том, что вся его нежность — это лишь манипуляция, лишь игра, сколько бессонных ночей придумывала Дарлингу самые ужасные мотивы из всех возможных? Всё, лишь бы задавить в себе эту вязкую, тяжёлую, нездоровую тягу к нему. Что ж, сейчас ей очевидно, что всё было напрасно. Ноги касаются холодного пола, и Алина едва слышно шипит, но заставляет себя выбраться из тёплой кровати, чтобы дойти до оставленного на столе графина с водой. Из-за приступа паники у неё сушит горло — именно в этом Алина убеждает себя, когда пользуется возможностью пройтись по комнате и ещё раз убедиться в том, что она здесь одна. Все тёмные углы предательски пусты, а двери и окна наглухо заперты. Это должно успокаивать, но Алина едва может задушить беспокойство и ноющую в груди… обиду? Если признаться себе сейчас только мысленно, только под покровом ночи, то это ведь не будет считаться предательством? Алина скучает. Она тоскует не только по самому Александру, но и по тому, какой могла быть с ним. Она чувствует силу, что течёт в ней и просится наружу, изматывая и истощая. С Александром такого не было, с Александром, под его покровительством, за его плечом она могла показать миру всё, на что способна, она могла затмить само Солнце, если бы только этого пожелала, и сила отзывалась на эту возможность всеми возможными дарами, меняя её тело под свой идеальный облик. Сейчас же сила, казалось, мстит своей хозяйке за то, что та заперла её в такой слабой клетке, как простое человеческое тело. Александр, Александр, Александр. Почему именно это имя крутится в её голове? Алина почти готова заплакать, почти позволяет себе сделать это, но только почти. Может быть если…? Нервно прикусив губу, Алина возвращается к кровати и мнёт вспотевшими от волнения руками одеяло. Она так давно не делала этого, так давно не позволяла своему телу ощутить это, что сейчас от желания сладко сводит живот, а сердце заходится беспокойным ритмом. «Я совсем немного, никто даже не заметит, не узнает» — мысленно уговаривает себя Алина. Свет, родившийся в её руке, слабый, даже слабее того, который она могла вызвать на первых уроках Багры, и тело протестует, отзывается нехотя, привыкшее подавлять и скрывать в себе этот дар. Дрожь в пальцах злит, но Алина старается взять эмоции под контроль, старается вспомнить то, чему успела научиться за время пребывания в Малом Дворце. Не могли же эти уроки, всё это время пропасть зря, не могла же она действительно уничтожить свой дар. «А что, если от прошлого остались лишь воспоминания? Об Александре» — задаёт предательский вопрос внутренний голос. Алине хочется ударить себя чем-нибудь тяжёлым, но вместо этого она прячет свой свет и грузным мешком валится на кровать. Это невыносимо. Ей хочется спрятаться в тенях, хочется… Рука вновь скользит к ключицам, слегка давит, напоминая, а после поднимается к шее. У Александра другие руки, его пальцы грубее и горячее, но если закрыть глаза, если очень постараться, то можно вспомнить, воскресить из памяти те ощущения. Горячее дыхание скользит по коже, а нежную щёку колет щетина — это приятно настолько, что Алина тянет руки выше, чтобы зарыться пальцами в волосы Дарклинга, разворошить всегда идеальную причёску, путая смоляные пряди. Искры света вновь начинают плясать на её пальцах, Алина поднимает руки выше, слегка освещая пространство над своей широкой кроватью, играет едва ощутимыми нитями, позволяя себе вспомнить, каково это — быть призывательницей Солнца. Свет успокаивает, дарит душе уверенность и даже тело в этот раз не особо сопротивляется таким манипуляциям. Громкий смех на улице в мгновение разрушает всю иллюзию, заставляя Алину опомниться и выругаться на саму себя. Комната вновь погружается в темноту. К Александру всегда хочется прикасаться, его всегда хочется ощущать рядом. Он восхищает, заставляет сердце трепетать и болезненно сжиматься от такого спектра чувств, для которого Алина и слов подобрать бы не смогла. Это происходит и сейчас, хотя Александр из её фантазий даже близко не стоит с реальным, сколько бы сейчас Алина ни пыталась — образ расплывчатый из-за вездесущих теней, лицо то и дело скрывается за ними, Алине не хватает запаха и жара его кожи, но собственные руки всё равно скользят ниже, сминая лёгкую ткань ночной сорочки. «Берегись властных мужчин» — говорила Женя и тогда Алина не нашла, что ответить. Что ж, сейчас у неё есть несколько возражений. Она сама, кажется, никогда не сможет быть такой настойчивой, никогда не сможет прикасаться даже к себе так смело и уверенно, так горячо, как это делал Александр. Её щёки жжёт стыдом, а в груди растёт желание завернуться поплотнее в одеяло и забыть об этой жалкой попытке обмануть саму себя. Пальцы Алины невесомо скользят по бёдрам и, открой она глаза, то знала бы, что тени неотступно следуют за ними. От комнатного воздуха веет прохладой, и кожа покрывается мурашками, стоит только сдвинуть ткань ночной сорочки выше. Нужно постараться вспомнить, каково это было, как ощущалось… Тогда их разделяла плотная ткань кафтанов, а не лёгкая ночная сорочка, но только ли из-за этого пальцы Александра с такой силой и жадностью впивались в её тело? Тогда от одежды хотелось избавиться, хотелось кожей ощутить его желание, а не холодный шёлк, но приходилось довольствоваться лишь — «лишь» это слишком слабо сказано, но… — горячими поцелуями и всепоглощающими ощущениями. Александр пахнет выделанной кожей, старой вощёной бумагой и лёгкой смесью цитрусовых — кажется, именно эти духи были в моде при дворе, так что их запах оседал на каждом, кому «посчастливилось» оказаться в толпе придворных. Алине хочется уткнуться носом в его шею, хочется, чтобы её дыхание, её стоны оседали на его коже и заставляли её покрываться мурашками так же, как на неё саму действуют те вздохи и слова, которые Александр выдыхает ей на ухо. Мурашки действительно бегут по коже, стоит ей только попробовать — пальцы вжимаются в бедро, ведут выше, задирая сорочку, пока вторая рука зарывается в и без того растрёпанные волосы. Ему так нравилось прикасаться к лицу Алины, когда они целовались, так нравилось держать её как можно ближе к себе, а она в эти моменты становилась податливой и мягкой, словно свечной воск под огнём. — Александр! — неожиданно срывается с её губ, и Алина распахивает глаза, но видит перед собой лишь темноту. Она поспешно отнимает руки от собственного тела, но прикосновения после этого не исчезают, они тёплой, ласковой волной скользят по её коже, и Алина не может различить среди всех ощущений чужие руки, хотя старается изо всех сил. — Разве ты не звала меня, моя святая? — голос Дарклинга сладким шёпотом разливается из темноты, и Алина готова обложить его всеми известными ей ругательствами, только бы различить в кромешной тьме хотя бы его силуэт. «Это лишь сон, лишь одно из видений» — уговаривает себя Алина, вновь до боли зажмуривая глаза. Интересно, если она очень-очень сильно захочет, то сможет оказаться где-нибудь за морем, где Дарклинг не сможет найти её? «Даже если бы это было возможно, ты бы всё равно не смогла захотеть этого достаточно сильно» — издевается её сознание. Как долго ещё она сможет врать себе? Тьма скользит по её коже, вьётся вокруг пальцев, и Алина вздрагивает из-за того, что ощущает её физически. Она мягкая и лёгкая, словно густой туман, но на коже после её прикосновений не остаётся неприятно холодной влаги, только мурашки и желание, отчаянная жажда получить больше. От осознания перехватывает дыхание, и Алина хочет дёрнуться в сторону, но тьма предусмотрительно свивается в плотные щупальца, обвиваясь вокруг её рук до самых плеч и удерживая на месте. Сердце заходится беспокойным неровным стуком, а с губ срывается поспешное: — Не трогай меня! Тьма в ответ издаёт смешок. — А разве я трогаю? — Алина ждёт, что его голос будет звучать насмешливо, но веселье в нём настолько мягкое, настолько располагающее, что на мгновение она теряется, позволяя себе забыть о сущности Дарклинга, поддаться его чарам. Ей так хочется верить этому голосу, так хочется окунуться в тени, довериться его рукам и своим желаниям, прекратить бежать и бояться его… своей сущности. Для невесомых теней нет преград, лёгкая ткань сорочки даже не сдвигается от их прикосновений, но Алина чувствует их прекрасно. Они пускают волну мурашек по коже, дразнят слишком слабыми ощущениями, опутывают всё тело, словно погружая Алину во тьму. Алина бы сказала, что это вовсе не похоже на прикосновения Александра, но память услужливо подкидывает ей то, как всё начиналось — с какой осторожностью, с каким трепетом он прикасался к ней, как боялся навредить, причинить хоть каплю боли. Будто она действительно была святыней. Будто? — Так зачем ты звала меня, моя дорогая? — словами обжигает шею и с губ Алины срывается неожиданный стон. На фоне эфемерных, но вездесущих прикосновений теней дыхание Александра на коже ощущается ещё острее, и Алина спешит вскинуть руки, но находит над собой лишь густую пустоту. — Ну же, не только ты любишь поиграть в прятки. — Почему ты не пришёл раньше? — спрашивает Алина, не раздумывая. Говорят, что у лишённых зрения обостряются все другие органы чувств — прямо сейчас она ослеплена тенями Дарклинга, но безумствуют почему-то не только чувства физические, но и её эмоции. Смесь почти детской обиды, собственных сомнений и страхов тает под тоской и желанием всего лишь прикоснуться к Александру, всего лишь снова почувствовать запах его кожи и в его объятьях растворить все свои тревоги. — Раньше ты бы не захотела говорить со мной, — спокойно отвечает голос из темноты. Тени вновь шевелятся, скользят по её телу тёплыми змеями, но Алина не чувствует ни отвращения, ни страха — только жажду. Мягкие прикосновения к волосам заставляют Алину прикрыть глаза, позволить себе расслабиться и провалиться в воспоминания хотя бы на несколько секунд. Александру всегда нравились её волосы, а Алина, хоть и не терпела чужих прикосновений к ним, позволяла его пальцам подолгу перебирать пряди, настолько ласковыми и правильными ощущались его руки для неё. — Обними меня, — шёпотом выдыхает Алина. Что-то рушится в ней от этих слов, но она вовсе не чувствует себя сломанной — лишь секунда сомнений, лишь мгновение страха, который исчезает тут же, стоит только чужим рукам коснуться её тела. Александр горячее и реальнее любой тени, он из плоти и крови, реальный, настолько близко и… доступно. Чёрная ткань его ночной рубашки легко сминается под пальцами Алины, короткие ногти вдавливаются в крепкие плечи, а прерывистое дыхание оседает на воротнике. Он всё так же пахнет кожей и воском, а ещё теплом и душистым мылом, его руки такие же заботливые, как она помнит, ладони удобно и правильно устраиваются на её пояснице, прижимая ближе, и его дыхание путается в её растрёпанных волосах. Это похоже на сон, на одно из тех бесчисленных видений, что мучили её всё это время, но на этот раз Алина знает, что он не исчезнет, если она попробует открыть глаза. — Я… — Алина, прижавшаяся к груди Александра, прекрасно слышит, как его сердце пропускает удар. Оно ведь не может врать? — Я не хочу больше играть в прятки, — дрожащим голосом признаётся Алина, боясь поднять взгляд и вслушиваясь в беспокойное, неровное биение чужого сердца. Пальцы Александра ощущаются родными на её щеке, от его рук едва заметно пахнет чернилами, и Алина подчиняется мягкому прикосновению, поднимая голову, но ответа так и не получает. Вместо него — поцелуй. У Александра шершавые, немного обветренные губы и колючая щетина, но Алина жмётся к нему так отчаянно, как никогда в жизни, податливо размыкая губы и позволяя углубить поцелуй. В прикосновениях Александра, в его порывистых движениях угадывается скованность, и Алина не сразу понимает, в чём дело — только когда изгибается выше, выдыхая полустоном в его губы, только когда жмётся отчаянно и откровенно, давая доступ к своему телу, и Александр в ответ приникает жадными поцелуями к её шее, теряя контроль всего на несколько мгновений и прижимая её к себе до боли и рефлекторного шипения. — Прости, прости, — теплом оседает на коже Алины. Тени, словно извиняясь за своего хозяина, ласковым шёлком струятся от ног Алины выше — обвиваются тёплыми нитями вокруг бёдер, лёгкими прикосновениями щекочут бока и шуршат тканью сорочки, поднимая её выше. Холода Алина не чувствует, потому что Александр тут же прижимается ближе, вновь ведёт губами по её шее, согревая дыханием, и смыкает зубы на мочке её уха, дразня и заставляя дрожать под его телом. Он действует медленно, изучает её, словно диковинного дикого зверя, которого так легко спугнуть, и Алине так хочется вдавить ногти в его плечи, подстегнуть к более активным действиям, чтобы перестал относиться к ней, как к хрупкой вещице. Знает же, порочный мерзавец, не может не знать, что вынести, вытерпеть Алина может многое, но может быть даже и не догадывается, что и наслаждение её не ограничивается одними лишь мягкими ласками. Рубашка Александра завязана на одну широкую ленту, за которую Алина поспешно тянет — ей хочется ощутить его кожа к коже, хочется почувствовать биение его сердца, хочется испепелить все свои сомнения в том, что это реально, убедить себя окончательно в том, что на этот раз Александр — это не видение. В ответ следует не усмешка, а сорванный вздох — прохладные пальцы Алины скользят по его ладному телу, по узкому поясу и выше, на горячие рёбра и напряжённые мышцы. Стыд завладевает ей лишь на секунду, но после Алина гонит его прочь и позволяет лёгким искрам света сорваться со своих пальцев. У Александра прекрасное тело, кожа мягкая и светлая, но по боку тянутся шрамы от когтей волькры. Алина поспешно поднимает взгляд, надеясь увидеть его лицо, но Александр мгновенно топит комнату в тенях. — Пожалуйста, — просит Алина, её пальцы скользят выше и лёгкий шёлк рубашки падает вниз. У Александра напряжённая шея, колкая щетина, но тьма не мешает Алине почувствовать плотную рубцовую ткань на его щеке. — Я… — свет вновь искрится на её пальцах, и на этот раз Александр позволяет ей смотреть, хотя сам глаза отводит. — Я хочу смотреть на тебя, Александр. Всегда. Вместо ответа вновь поцелуй, в котором Алина тонет окончательно и бесповоротно. Сорочка отправляется куда-то в густую темноту вслед за рубашкой Александра, и Алина с готовностью изгибается, подставляясь под его жадные губы. — Моя святая, — оседает на ключицах Алины, но вопреки словам у Александра совершенно нечестивые прикосновения. Его горячий язык скользит по оленьему «ожерелью», его собственному подарку, и хоть его голос замирает от трепета, но поцелуи обжигающей болью ложатся на кожу — горячие, торопливые, жадные. Его руки вслед за тенями ведут по бёдрам, сжимают нежную кожу и без особых церемоний разводят её ноги шире. Александру хочется присвоить её, хочется отметить ещё сильнее, чтобы не сбежала больше, чтобы осознала и приняла — свою силу, свою судьбу… и его, своего Александра. Кровь вскипает от услышанных слов, от глубины голоса, который их произносит, Алина жмурится до цветных кругов перед глазами и, отчаявшись вернуть своё благоразумие, жмётся губами к запястью Александра, заставляя пальцы его второй руки сильнее сжаться в её волосах, скользит языком по горячей солёной коже и неотрывно наблюдает за тем, как тени окончательно поглощают его глаза. От одних лишь пальцев Александра уже можно кончить, они длинные, жилистые, безумно изящные и, Алина знает, смертоносные. Короткий взгляд вниз заставляет Алину заскулить: тени оплетаются вокруг рук Александра, оттеняют своей чернотой проступающие вены, жадно никнут к её коже, на красивых длинных фалангах блестят дорогие массивные кольца, включая то самое, которое едва не оставило шрам на её руке в их первую встречу. Кто бы тогда мог подумать, что Александр будет неиссякаемым источником её тёмных желаний. Алина сдавленно стонет, прекрасно чувствуя, как пальцы Александра проникают внутрь и гладят её изнутри. Хочется больше, хочется до сорванного голоса и дрожащих — прямо как в тот раз — коленей, хочется глубже, хочется захлёбываться стонами и ощущениями, но он не торопится, то ли наслаждаясь её откровенной беспомощностью и, наконец, покорностью, то ли и вправду заботясь о её нежном теле. В глазах Александра легко можно прочитать восторг напополам с тёмным, тяжёлым желанием, и Алину словно горячей волной обжигает этим взглядом. Так не смотрят ни на святых, ни на желанных любовниц, это нечто куда более глубокое, куда более порочное и крепкое. Мягкими поцелуями Александр вновь касается плеча Алины, бросает короткий взгляд на её застывшие словно от гипноза глаза, которыми она неотрывно следит за ним, и ведёт языком по разгорячённой коже, спускаясь ниже, к груди. Тонкие змейки его теней следуют туда же, касаются её соска даже быстрее, чем это делает его язык, и Алину выгибает с очередным плохо сдерживаемым стоном. Она теряется в ощущениях, тонет в собственном возбуждении, беспорядочно шаря руками по его спине, и позволяет Александру осыпать своё тело жадными поцелуями, сжимаясь на его пальцах. Удушливой волной возбуждения накрывает с головой, и Алина прикрывает глаза, стараясь хоть как-то взять под контроль своё тело, но Александр буквально везде: то кусает шею, то целует живот, то пальцы толкает глубже и быстрее, пуская волну дрожи по её телу. Алине жарко и хорошо, она распаляется, сдаётся и тянется вслед за влажными губами, чтобы сплести их языки, дрожащими пальцами ведёт по шрамам на его лице и почти скулит от того, как это ощущается. Она не должна сгорать от желания, не должна поддаваться ему, не должна всей душой желать стать его — пленницей, любовницей, царицей, неважно — принадлежать ему. — Пожалуйста, Александр, пожалуйста, — выдыхает Алина, прижимаясь губами к его щеке. Её ногти сильно, наверняка до боли впиваются в его плечи, но Александр даже не шипит в ответ на это. — Пожалуйста, я не хочу… не могу больше ждать. К Александру хочется прикасаться всё больше и больше, и Алина ведёт ладонями по его плечам вниз, на напряжённые руки, чтобы подразнить немного короткими ногтями, а после притягивает его ближе, с готовностью подставляя губы под очередной поцелуй. Дыхание Александра сбито, как и её, он отзывается тихим стоном, когда наконец толкается внутрь, проникая медленно, аккуратно, осыпая её ключицы мягкими поцелуями, пока Алина не тянет его за волосы, чтобы украсть ещё один поцелуй — наглый, глубокий и горячий. Они бесстыдно сводят друг друга с ума и осознают это прекрасно, видят в тёмных глазах друг друга, чувствуют в беспокойном биении сердец и телах, что жаждут большего. Воздух больше не холодит кожу, он обжигает горло и душным потоком течёт в лёгкие, что совсем не помогает держать себя в сознании. Это, впрочем, и не нужно, когда Александр вдавливает пальцы в напряжённые бёдра Алины, притягивая её ближе, помогая скрестить ноги за его спиной и дать ему полную свободу. Горячее влажное дыхание обжигает ухо Алины, заставляет кусать губы, чувствуя на них солёный вкус пота. Алина готова метаться под Александром, готова беспорядочно стонать, прикрывая глаза трепещущими ресницами, но он удерживает её не только руками, но и тенями, толкается внутрь совсем медленно, позволяя ей прочувствовать, как он заполняет её своим членом. Смазка постыдно пачкает бёдра, течёт вниз и хлюпает, заставляя Алину хныкать, но Александра сводит с ума её желание, её возбуждение и его безраздельная власть над её телом в этот момент. Ей остаётся лишь безнадёжно уткнуться носом в изгиб такой красивой шеи и беспомощно стонать, принимая его член. Алина хнычет, зажимая себе рот ладонью, боится до дрожи, что бесстыдные и громкие стоны вырвутся из её горла. Из глаз текут слёзы, потому что эмоций и ощущений через край. Александр двигается медленно, даёт прочувствовать сполна, жадными руками шарит по телу, будто желает утопить Алину в своей тьме. Она чувствует себя слишком открытой, слишком растянутой, слишком горячей там, внутри, и очередной толчок, более резкий и грубый, заставляет её оглушительный стон разнестись по комнате. — Не смей, я хочу слышать, — Александр буквально рычит в её ухо. — Так, как ты хочешь, как можешь. Пускай и громко, плевать, если они услышат. Алину трясёт от этих слов. Александр толкается резче и звуки его движений влажные и абсолютно бесстыдные. У Алины пальцы на ногах чуть не сводит судорогой, потому что все мышцы крутит от удовольствия, когда Александр срывается с контроля, вжимает её в постель своим весом и вбивается внутрь. Настолько правильно и хорошо, что тело отказывается подчиняться чему-либо кроме желания получить как можно больше и быстрее. В жестоких руках Александра, под его жадными губами Алина ощущает его желания всей своей кожей — присвоить, забрать, заклеймить. Желания, что до этого момента оттолкнули бы, ни за что не отозвались бы такой горячей волной, сейчас сводят Алину с ума и наполняют её тело силой. Ей хочется большего, хочется вложить сердце в руки Александра и ощутить себя свободной от всего на свете — от прошлого, от жестоких слов и злых взглядов, от страхов и обязательств. Ей хочется только на Александра, в его тьму, смотреть и чувствовать его везде, всем телом. Алине кажется, что это длится целую вечность, и, ради всех святых, она не против зациклить свою жизнь на этом моменте, когда начинает задыхаться из-за сухого горячего воздуха, насквозь пропитанного их силой. От поцелуев Александра болит кожа, он жесток и напорист, но в той же мере отзывчив и податлив — следит чёрными влажными глазами, к рукам ластится, всем телом прижимается ближе, будто стараясь стать одним целым. Александр впивается в её губы, и весь остальной мир растворяется в темноте и свете. Крупной дрожью бьёт тело, Алину ломает в позвоночнике, моментально вышибая из лёгких весь воздух вместе с измученным стоном, и тело, поглощённое удовольствием, обмякает в руках Александра, позволяя ему сделать ещё несколько толчков прежде, чем излиться в неё. «Больше не святая» — проносится в мыслях Алины. Александр, кажется, готов поспорить. Он целует её ключицы с трепетом, осторожно покидает её тело — Алина дрожит и хнычет, чувствуя, как его семя вытекает, но у неё не хватает сил даже свести ноги — и заботливо укутывает их в мягкое одеяло, обнимая так крепко и бережно, будто Алина — весь его мир. Поборов дрожь и слабость, Алина ёрзает под его боком и кожей чувствует, как взволнованно замирает его сердце, но она вовсе не собирается уходить, лишь поворачивается на другой бок, чтобы удобнее было пристроить пальцы на его рёбрах и огладить плотные шрамы. — Почему не убрать их? — тихо спрашивает Алина, её голос хриплый и сорванный, за что она тут же получает лёгкий поцелуй в нос, после которого не может перестать улыбаться. — Подумал, пускай напоминают, — после недолгого молчания отвечает Александр. Его пальцы приглаживают растрёпанные волосы Алины, и она смущённо прячет лицо у него на плече. — Пускай напоминают, что мне не стоит пытаться побороть тебя. Алина едва слышно выдыхает и приподнимается, чтобы прижаться поцелуем к губам Александра, на этот раз невинным и нежным, тем, который сотрёт печаль из его голоса и вину из его глаз, тем, который ей так хочется повторять снова и снова, каждое утро на протяжении следующих сотен лет. Таких же поцелуев удостаиваются и длинные шрамы на его лице. — Как и мне — тебя, Александр, — тихо выдыхает Алина, открыв глаза и встретившись с его чёрным взглядом. — Ведь что может быть могущественнее, чем ты или я?