Чайная ложечка

— Ты убил их всех! Мисс Гигантскую суку, стрёмную куколку и водяного дебила! — Хайзенберг чуть не взвыл, пиная железный стул. Тот со скрипом улетел в стену и рассыпался. А Итан никак не мог понять, почему тот, кто совсем недавно был полным похуистом и мнил себя новым Лениным, сейчас печалился из-за судьбы своих соседей. — Боишься кончить так же? Правильно, бойся. Моя рука не дрогнет. — Он поднимает глаза и видит этот потерянный взгляд даже сквозь призму очков, но затем это сменяется гневом и злорадством. Шестерёнка врезается в стену в сантиметре от его шеи, но он даже не вздрагивает, наблюдая за своим врагом. — Ты так и не понял, или не захотел принимать? ОНА жаждет увидеть тебя рядом с собой! Хочет тебя в свою коллекцию! — А тебя так расстраивает то, что она уже нашла тебе замену, Хайзенберг? Может ты и хочешь вырваться из-под ее гнета, но тебя задевает то, что она так легко позволила избавиться от всех вас. Ей надоели ее старые игрушки, она захотела новых. — Он так спокойно говорит это, что у Карла кипят мозги от злости. А может, потому что он все понял... — Заткнись, тупой идиот! Ей нужна Роза, чтоб воскресить свою дочь! — И это похоже на крик отчаянья, нежели на угрозу. Но не сказать, что Уинтерс удивлен, он уже давно предполагал нечто похожее. — Вот как, честно, не удивлён. Эвелина ведь тоже одно из ее детищ? Могу сказать, самое удачное. Но я все равно не могу понять, зачем нужно делить на разные части мою дочь! — Его рука в нервной манере съехала по лицу, обнажая его бессилие. Он устал, правда устал. — Ты ведь думал, почему твой ребенок такой особенный? От осинки не родятся апельсинки, Итан. — Он поддался невиданному порыву и аккуратно присел рядом. Хватит Итану играть, время начать это делать Карлу. — Конечно, хотя, я бы удивился, родись она простым ребенком. Двадцатого июля две тысячи семнадцатого я был убит Джеком Бейкером, а после возродился с помощью плесени. После этого я являюсь полностью бессмертным, но ты и так об этом знаешь, да? Я такой же монстр, как ты, за исключением того, что во Вторую Мировую я не был на стороне Гитлера. Я тогда даже не родился. — Он играючи тронул военный жетон на груди белобрысого, а затем горько ухмыльнулся, видя его растерянность. — Ты ведь мое сердце проткнул насквозь балкой еще в самом начале. Неужто не задавался вопросом, почему я жив? — Этого не может быть... — Почему нет? Мой разум, как и твой, оказался сильней заразы и успешно взял верх, полностью впитывая всю плесень и прочую хрень. Роза унаследовала все это, но в более легкой форме. Думаю, Мия также была заражена этим, но, видимо, сыворотка успешно нейтрализовала все это на первых стадиях, в таком случае она бы не умерла. Хотя даже в этом я не уверен, меня с Розой забрали почти сразу... — Он смотрит в растерянные серые глаза и улыбается, словно его совершенно не тревожит та хрень, что случается с ним вновь. — Как ты планируешь жить дальше? Зная, что ты бессмертен и, скорее всего, твоя дочь тоже. Что ты собираешься делать? — И этот вопрос поставил в тупик. Он не планировал жизнь после спасения дочери, потому что даже в этом он не был уверен. И уж тем более, он даже не знал, как будет жить потом, поэтому ответил также: — А ты? Предположим, убьешь Миранду, а дальше? Станешь послушным горожанином и заведешь пять собак? Наденешь костюм и будешь спасать Готем? Или предпочтешь оставаться и править «двумя калеками», которых я не убил? Карл, мы слишком похожи, и оба не знаем, что будет дальше... Хотя у меня есть пара идей. — Блять. И какие же? — Услышав этот вопрос, он с нетерпением вскочил с дивана, а затем резко развернулся, разглядывая своего оппонента. Тот был здорово насторожен резвостью Итана, но терпеливо молчал, позволяя тому спокойно начать. — Ну, думаю, я хотел бы уничтожить ту компанию, которая испортила мою жизнь. Дважды! Выращу Розу, а затем найду людей и уничтожу любое упоминание об Амбрелле! А затем, лично убью Криса Рэдфилда! Я сотру его в порошок! За смерть Мии, за похищение Розы, за все... — Он никогда не чувствовал себя так кровожадно, но, озвучив свои мысли вслух, ощутил чужую горячую кровь на своих руках. Он убьет его медленно, заставляя прочувствовать все то, что сейчас испытывал Итан. Он пройдёт все круги ада, а только после этого встретит смерть от рук бывшего друга. — Ты изменился. Мне нравится, продолжай. — Его голос полон сладостного предвкушения. Вскочив, он тянет руку, чтоб похлопать Итана по плечу, но его руку перехватывают, и Карл смотрит в холодные зеленые глаза, излучающие только осторожную злобу и слабый интерес. Так вот, кто ты такой, Итан Уинтерс. Вот, из какого теста сделан... — Нравятся властные мужчины, Карл? — Насмешливо тянет блондин, сильнее сжимая чужую руку. Из-за близкого нахождения к «деду» он улавливает сильный запах коньяка вперемешку с никотином и машинным маслом. На удивление, сочетание неплохое, но не хватает чего-то нежного. И тогда он улавливает запах мужского одеколона. — Нравится? — Ухмыляется немец, но в ответ лишь получает насмешливую улыбку. — Как ты в этой дыре нашел хоть что-то похожее на парфюм? Здесь даже с шампунями беда полная, местные их сами варят! — Резко отпустив чужую руку, но не обращая внимание на отборные маты и шум падающего тела, лохматит волосы, чувствуя еще не высохшие пряди. Да, он решил принять ванну, все-таки пару недель уже немытый бегает. И пришлось экстренно искать нормальную баню в мертвой деревне. А после этого побегать по другим домам, ища средства личной гигиены. И нашел. Странно пахнущий ягодами и мятой «мазут». Благо, его знание румынского подсказало, что это что-то для головы, значит уже волосы не выпадут. — Да тебя любой оборотень в радиусе километра чувствует. Маленький прокол, папочка? — Ты ведь и без супернюха удачно находил меня, где бы я ни был. Неужто думал, я не замечу? Признаться, поначалу это даже пугало, а затем наскучило. Ты так опечален смертью своей семьи, что даже не вмешался, когда я убил каждого из них. Лишь наблюдал. Почему? Нет, мне правда интересно почему. — Он уверенно расхаживает по комнате, даже не смотря на Карла, но тем не менее оглаживает дробовик, снимая предохранитель. Так, на всякий случай. — Ну, выходит, что я растерял всю свою человечность. Смешно, ведь этого я и добивался все эти годы. — Спокойный тон удивляет, но затем сменяется на ухмылку, стоит Карлу крикнуть в люк, чтоб его оставшиеся игрушки заткнулись и не мешали. — Тебе настолько не хватает живого общения, что ты готов терпеть издевку? — Ему правда нравится выводить того из себя. — Может я и безумный ученый, но все еще человек... Без человечности. — Который управляет железом. — Кивнул Итан. — Который управляет железом. — Согласился Карл. — Который делает армию модифицированных трупов. — Тянет Уинтерс. — Который делает армию модифицированных трупов. — Вновь кивает Хайзенберг. — И которого лишили достоинства. — С улыбкой заканчивает он. — И которого лиш... Подожди, что блять? — Вскрикивает иксмен и резко хватает Итана за воротник. Тот не сопротивляется, показывая пальцами ножницы, и слегка нервно хохочет. — Так было написано в записке. — А на заборе хуй написано, но это не значит, что он там есть! — Успокойся, я все понимаю. Ты пытаешься заменить свою потерю огромным молотом. Как его там, комплекс неполноценности, во. Окстись, я не осуждаю. — Увидев лицо немца, он уже не сдерживаясь смеется, прижимая к лицу тыльную сторону ладони. — Ладно. Я пошутил, все-таки я не над инвалидами смеяться сюда пришел. — Да пошел ты нахер! — Вскрикивает Хайзенберг, пряча смущенное лицо. Каким боком этот мальчишка смог довести его до такого состояния? Когда он вообще чувствовал хоть что-то отдалённо похожее на это состояние? — Как жаль, что не на твой. Ладно, чего это я разошелся. Над ущербными не смеются. — Подавив новый смешок, он достаёт флягу и делает глоток. Горячий напиток успокаивающе течет по горлу и, судя по ощущениям, затекает в самое сердце. Флягу с силой вырывают из рук, и Итан удивлённо смотрит, как Карл жадно глотает жидкость. — Мать твою, что это за херня? Это не бурбон? — Это не бурбон, это чай! — Он вскакивает, отбирая флягу и тут же прячет ее в карман. Он тут, видите ли, между атаками ликанов ходил, искал траву всякую, откопал в старом доме сахар и даже украл горелку, чтоб сделать божественный напиток, а его за раз выпили, так еще и недовольны остались. Ирод! — Пьешь херню какую-то, вот коньяк. Напиток богов! А не эта твоя трава... — Махнув рукой, он поймал железный сосуд из шкафа. — Как насчет того, чтоб испить его, а после этого обсудить то, зачем ты ко мне приперся, вместо того, чтоб бежать и не оглядываться? Немного подумав над этим предложением, он кивнул, и в его руки сразу прилетела железная кружка. Итан озвучил свои мысли: — Не хотел бы умереть от железной кружки. — Если будешь хорошим мальчиком, я убью тебя чайной ложечкой. — Итан стыдливо смеется, понимая, какой их диалог глупый, и похож скорее на разговор подростков во время пубертата, пытающихся задеть друг друга исподтишка. — Еще одно двусмысленное предложение, и я подумаю, что ты ко мне подкатываешь. — Отшучивается он, понимая, что нихрена не отшучивается. — А если это был бы он, что ты сделаешь? —Серьезно спрашивает Карл, наливая в кружки пойло. — То же, что и сейчас? — Их беседа набирала опасные обороты, поэтому, посмотрев на дно, он слегка взбаламутил напиток. Наблюдая, как Хайзенберг неспеша опустошает свою кружку, смотря прямо на него, делает несмелый глоток. Вроде не отравлено, да и вкус знакомый. И только после этого опустошает все. — Что-то знакомое. — Не помню фирму, я пью просто чтоб... пить. Да. — И это звучит достаточно грустно. Вряд ли он находит с кем побеседовать на своем заводе. Ночью ворует трупы, а днем, вероятно, напивается вдребезги. Так который час? Вновь усевшись на диван, он с интересом оглядывает теперь уже собутыльника. Такая простая одежда... Неброско, но интересно. Словно он не надевал первое попавшееся под руку, а специально выбирал и подбирал наряд, чтоб все между собой сочеталось. Кот Базилио. И эти его очки с темными линзами, несмотря на то, что они в помещение с тусклым светом. И шляпа. Зачем ему шляпа? Комплексует из-за седины? — вряд ли. Скорее потому что лень мыть голову, а шляпа прекрасно это скрывает. Он был красив, но не ариец. Может немец румынского происхождения? И служил он во время Второй Мировой скорее всего где-то недалеко отсюда, да и акцента нет. Сколько ему лет? Если учесть, что Вторая Мировая закончилась примерно 75 лет назад, а на службу, вроде как, брали с 18, то 75 + 18 = 93. Какой он старый, и в правду дед. Хотя выглядит хорошо... — Что-то ты притих. — Ухмыляется белобрысый. — Задумался. Бывает. Так как насчет твоей социализации? — Снова съехал он с важной темы, которую никак не может поднять. — В плане...? — Ты хотя бы представляешь, как выглядит мир за стенами деревни? Знаешь, что Третий рейх проиграл? — Знаю-знаю, вообще-то до сюда иногда доходят газеты. Но ты прав, я совершенно не представляю, как выглядит современный мир. — Он с игривой ухмылкой подливает алкоголь в чашки, а дальше осматривает Итана с ног до головы. Почему он носит ярко-жёлтую куртку, зная, что он сверкает, как фонарик в темноте? Неужто настолько бесстрашен и глуп? Может он и бессмертен, но боль-то чувствует. А этот взгляд, всего пару минут назад чуть не обжег холодом, а сейчас с интересом смотрит прямиком в душу. Ну не идиот ли? Опасный идиот... Играет словами, жаждая узнать, как легко довести до кипения. Сменяя сладостный тон упоминанием смертей. Он убил трех лордов ножом, пистолетом и дробовиком, и убьет Карла так же, но тем не менее, не спешит это сделать. Почему? Он отказал и унизил Хайзенберга, когда тот предложил сотрудничать, уничтожил кучу его игрушек и остановил производство новых. А затем просто сбежал, оставляя Карла со смешанными чувствами. Парень вызывает уважение, но неимоверно бесит. Всего за пару дней он из маленького отчаявшегося щенка стал матерым псом, и это пугает. Люди не меняются так быстро, но он не человек. Он убьет всех, вновь пройдется по куче голов, но вернет свою дочь и вновь спрячется, ожидая новое дерьмо, которое обязательно случится. Видимо, он неправильно проанализировал этого юношу, не стоило его дочь называть оружием, и тогда бы он непременно согласился. Но его человечность так бесит! Итан – это буквально все то, что Карл давным-давно предпочел спрятать глубоко в створках собственной мертвой души. И это бесит... И завораживает. Сколько еще продержится Итан Уинтерс, прежде чем окончательно сломаться? И Карл хочет запечатлить это в собственной душе, напоминая, до чего доводит человечность. — Я не хочу убивать тебя. — К своему удивлению произносит Итан. И это дает явный намек, что пора действовать. — Что блять? Только не нужно меня жалеть! — И не собирался. Никто не достоин того, чтоб я его жалел. — Слишком резко рявкает блондин, но затем недовольно вздыхает. Нервы не к черту. — Ты сильный, у тебя своя армия. Ты хочешь убить Миранду. И ты мне нравишься. Так что, что насчет союза? Мы убьем эту суку и разойдемся по разным сторонам. Можешь остаться здесь или куда-либо уехать, мне похер. А я спасу свое дитя и сделаю ноги куда подальше. И мы больше никогда не встретимся. Итан завораживающе смотрит на разжигающийся в Хайзенберге гнев. То, как он стремительно сначала бледнеет, а затем краснеет. О, это великолепно. Он определенно довел его до кипения, остается надеяться, что обещанная ложка не полетит прямиком в сердце или куда-нибудь еще похуже... — Ты, блять, серьезно?! Я тебе это же предлагал пару дней назад, и ты отказался! А сейчас мне предлагаешь это снова? — И он кричит так громко, что глаза закатываются сами, что только больше злит. Ударив по спинке дивана, где сидел Итан, он сильно подрагивает, находясь в паре сантиметров от его лица, но даже сейчас блондин насмешливо тянет: — Тахикардия, старичок? — Завали ебло! — Но гнев вмиг исчезает, когда Итан тянет его на себя. И он осознает, что сидит непосредственно на чужих коленях. — Удобно? — С легким смущением тянет Уинтерс, смотря в чужие глаза. — Я здесь не причём, ты сам. — Дальше тянет руку в сторону, забирая чашку с пойлом и спокойно отпивает, глядя в интереснейшие серые глаза. — Хочешь сказать, что я сам? — И он ерзает, пытаясь встать, но вмиг останавливается и весело тянет: — Надеюсь, это пистолет? — Конечно пистолет, думаешь, у меня встанет на деда? — Он насмешливо вытаскивает из штанин револьвер и откладывает его в сторону. Карл недовольно вдыхает. — У меня никогда не встанет на малолетнего юнца. — У тебя нечему вставать и мне тридцать семь. — Все еще издевается он. Но тут же затыкается, когда чужие сухие губы накрывают его. Блять, ну он явно этого не ожидал! Какого хрена вообще это вышло? И он отвечает, насмешливо доминируя и снимая чужую шляпу. Он определенно заберет ее себе как трофей, но чуть позже. Этот трофей, который сидит на его коленях, кажется куда более интересным, чем какая-то драная шляпа. Это неправильно, порочно, нечеловечно и грязно. Ну и похер. Он не святой, и тем более не человек. Уже не человек... Кинув на пол чужую шляпу, он зарывается в седые волосы и оттягивает голову назад, обнажая шею. Покорность Хайзенберга настораживает, но тем не менее возбуждает. Сильнейший из лордов сейчас сидит на его коленях и слегка подрагивает, послушно обнажая шею. Но даже в такой ситуации он умудряется пошутить. — Эй, если у тебя там инсульт, то ты предупреди, не хочу трахать труп. — Закройся! — И его снова утягивают в поцелуй. У Карла губы на вкус как сигары самокрутки. Слегка терпкий, но при этом с нотками мяты и горького шоколада. И это сносит крышу, ведь Итан ожидал почувствовать вкус смерти и крови. — Какого хрена ты вообще так изменился? — Просто осознал, что я бессмертный. — И он спускается ниже, несильно прикусывая податливую шею и слыша сдавленный полувздох-полустон. Сколько у этого иксмена не было нормального секса, что он стонет от простых прикосновений? Но этот вопрос остается неозвученным, стоит Итану потянуться к очкам. — Не стоит. — Он и не настаивает, спокойно снимая чужое пальто. Сам же он не торопится раздеваться, все еще оставаясь в теплой курточке, на улице между прочим не месяц май! — Вообще, я пришел сюда, чтобы убить тебя, либо же предложить сотрудничать. — В ту же секунду железные пуговицы на рубашке разлетаются в разные стороны, и Итан ухмыляется, видя чужой нетерпеж. Огладив чужую грудь, он медленно спустился вниз, оглаживая член сквозь ткань брюк. Карл тут же вздрогнул и прижал ладонь ко рту, стараясь скрыть стон наслаждения. — Насколько давно у тебя не было чего-то настолько серьезного? Трупы не в счёт. — Настолько, что я оседлал симпатичного полумертвеца. И я не трогал трупы! — Он снова застонал, стоило вновь огладить его член, а затем затрясся в приступе оргазма, а Итан весело свистнул: — Так вот насколько все плохо... — Но Карл игнорирует его издевку и, запыхаясь, тянется за новым поцелуем. По-хорошему, стоило бы уже свалить в туман и вернуться завтра с этим же предложением, но что-то ему подсказывало, что его так просто отсюда не выпустят. — Даже не думай. — Словно прочитав его мысли, рычит Хайзенберг, а затем в дверь летит чайная ложечка. И Уинтерс чувствует нарастающую угрозу. Видит бог, не этого он хотел. Вновь целуясь, хотя правильней будет сказать, кусаясь, он позволяет стянуть с себя куртку, а затем и кофту. Пока сам шарил рукой уже по обнаженному торсу, оглаживая шрамы и избегая куски метала, которые, видимо, заменяли кожу. Их немного, но Итан уже несколько раз удостоверился, что его партнер – напрочь отбитый безумный ученый-инженер. Карл стянул с себя брюки, и с долей нетерпения втиснул в руки блондина железный бутылек. Удобно, однако. Но он не торопится, растягивает момент, оглаживая чувствительные места, и почти физически ощущает, как Карл проклинает его за медлительность. Ну уж нет, теперь они играют по его правилам. — Трахни меня уже! — Вопит тот, сжимая чужие плечи, и Итан готов кончить только из-за его нетерпения. — Нужно еще тебя растянуть, нам незачем торопиться, дорогуша. Признаться, бегать по твоему заводику было сущим и долгим адом. — Он аккуратно прикусывает мочку уха и урчит, чувствуя, как вздрагивает патлатый. — Мстишь мне, гаденыш? К черту, я хочу здесь и сейчас. — И с него достаточно грубо стягивают трусы. — Эй, тебе может на старости лет память отшибло или что-то еще, но без подготовки будет, мягко говоря, неприятно нам двоим. — Но его быстро затыкают простым движением руки. — Завали ебло. — И это действует, потому что Итан откидывается назад, позволяя Карлу руководить процессом. У того руки трясутся от нетерпения. Быстро обмазав член смазкой, он, облокотившись об Итана, неспеша насаживается, но не дойдя до половины, порывисто выдыхает, болезненно хмурясь. Блондин тут же обхватывает его, аккуратно придерживая и целуя в ложбинку у шеи. — Я же говорил. Инициатива наказуема. Завидев, что металлические предметы начали парить, Итан вновь проводит рукой по его члену, размазывая природную смазку. Хотя у самого уже нить самообладания вот-вот лопнет, и тогда несдобровать немцу. Карл сам тянется к губам, намереваясь приглушить боль, ну или скуление, которое он точно издаст, если не отвлечется. И Итан целует сладко, нетерпеливо, показывая, что еще чуть-чуть, и он кукухой поедет, если Карл не сподобится что-либо сделать. И он делает, полностью насаживаясь, что только больше раззадорило. И видя горящий пыл зеленых глаз, он хмыкает. А после в блондинистую головешку прилетает его же железная фляжка. Несколько матов, и Итан в отместку только сильней тянет того на себя и слабо толкается, из-за чего седой слабо шипит. Наплевав на все, он опрокидывает его на диван, а после хищно нависает. Старая добрая миссионерская, одна из самых удобных, но при этом скучных поз. Для первого и, вероятно, последнего раза сгодится. Хотя признаться, заключать их союз сексом – одна из худших, но действенных идей. Карл лег под него, доказывая, что никаких подлянок с его стороны не будет, и он готов повиноваться. И Итан не может определится, что из этого больше возбуждает. — Аккуратней, я железный лишь на треть! — Скалится Хайзенберг, но его тут же затыкают новым толчком, и он откидывает голову, ударяясь об подлокотник дивана, на котором они расположились, но молчит, не собираясь хоть как-то это комментировать. Ему больно, и Итан это понимает, поэтому медлит, пусть и пытается показать, что ему всё равно. Карл хватается за его волосы, сжимает руку, оттягивает их. Одним словом, хочет причинить боль. Приятную боль, это странно, но действенно, потому что зеленные глаза вспыхивают с новой силой. Толчки становятся все более смелые, а боль уходит на второй план, и он позволяет себе по-новому взглянуть на партнера. Итан действительно красивый: выразительный взгляд, поджарое тело и эти чудесные и мягкие пепельные пряди. Он осторожен и властен, и кажется все еще думает, выпустить в четвёртого лорда парочку шальных пуль. Возможно из дробовика или револьвера. Тут уж по настроению. Стоит слегка поменять угол толчков, как Карл, крупно вздрогнув, с явным наслаждением стонет его имя, и это так будоражит, что он вновь и вновь толкается, и попадает по простате, попутно массируя член. Но как назло, тот молчит, лишь громко вздыхая и постанывая. — Назови меня по имени еще раз. — Требует он, останавливаясь. — Иди нахер. — Отвечает немец, толкаясь на встречу, но Итан специально отстраняется, властно смотря на умоляющий взгляд. — Ты чего это? — Ничего. — Коротко отвечает блондин, с улыбкой наблюдая за недоумеванием партнера. — Ах ты маленькая властная сучка с пунктиками! — Он дуется, а затем недовольно ежится. — Ну Итааан? — Но не видя эффекта, сам встает и довольно грубо седлает того. Вот уж нет, будет он еще просить трахнуть его. Пусть спасибо скажет, что он вообще согласился на это! Проведя ногтями по чужой груди, он вновь целует его, полностью седлая его член. На этот раз все куда легче, и теперь он может полностью ощутить его в себе. — Так бы и сразу, но нет, тебе же надо делать все по-своему. — Итан по-своему мурчит, когда чужая рука сжимает его шею. Лишь предупреждающе сжимает задницу, намекая, что этого делать не стоит. И это действует потому что рука вмиг огладила затылок, а затем сжала волосы. Карлу определенно нравилось видеть беззащитную шею своего уже бывшего врага, эдакий акт доминации. Пунктик, как сказал он ранее. Они вновь целуются, когда Итан вновь берет инициативу на себя, постепенно наращивая темп. И даже не пугается летающих предметов, Карлу хорошо, а раз ему хорошо, то вряд ли Уинтерсу светит опасность. Хотя он все же вздрогнул, заметив чайную ложечку, благо это было незаметно, ну, или по крайней мере, он надеялся, что это было незаметно. Карл выглядел потрясающе. Эта раскрасневшаяся бледная кожа с кучей шрамов и металлическими вставками будоражила, заставляя прикоснутся. Его руки были везде где только можно и нельзя, и они были более нежные и настойчивые, стоило Хайзенбергу выкрикнуть его имя, и тот просек эту фишку, поэтому не брезговал повторять это несколько раз подряд. Толчки становились рваными, что неудивительно. За пару недель он пережил столько, что быстрая разрядка его тревожила меньше всего. Огладив член партнера, он быстрыми движениями, в такт своих толчков, начал массировать его, наслаждаясь громкими стонами. Определённо это можно было считать достижением. — Итан, Итан, Итан! — Сокращает он расстояние между их телами, что теперь не понятно, где чье. И этот симбиотический союз скорее можно назвать паразитическим. Ведь с силой Хайзенберга он практически непобедим. Рядом с человеком, умеющим управлять металлом, он со своим бессмертием и парой пушек, словно пылинка, но Итану определенно нравится, что это человек сейчас во всю кричит его имя. Поцелуй, и он с громким вздохом изливается в чужую руку и дрожит в сильном экстазе вперемешку с истомой. Пара толчков, и Итан кончает тому на живот, обнимая уставшее тело. Впрочем, тело не сопротивлялось, лишь громко дышало, забившись в чужую шею. Видимо, пришло время тяжёлого осмысления, поэтому, откинувшись, он аккуратно положил Карла на диван, а сам голышом прошелся по комнате в поисках одеяла и нашел. Накрыв иксмена, он потянулся за собственной одеждой, дабы втихаря свалить и перекочевать в деревне денек-другой, как рядом с рукой в бетонный пол воткнулась чайная ложечка. Ойкнув, он медленно развернулся. — Полагаю, ночую я здесь? — Тянет он, косясь на дверь. — Совершенно верно, а то как мы пойдем убивать эту суку, если ты уставший. — И Уинтерс смущенно улыбается, залазит под одеяло и добавляет: — И спасем Розу! — И спасем Розу. — Подтверждает тот. — И не будем использовать ее как оружие. — И не будем использовать ее как оружие. — Соглашается Карл, удобно елозя носом по чужой шее. — Спи спокойно, Итан Уинтерс. — Сладких снов, Карл Хайзенберг.