Теперь я буду тебя спасать, Поттер

Согревающее одежду заклинание уже ослабило силу. Гарри не хотелось тянуться за палочкой к бедру, чтобы продлить эффект. Вместо этого его взгляд устремился на красивейший закат, который скрывался за полосой тёмного леса. Здесь, в воздухе, когда от земли его отделяли несколько десятков метров — спокойнее. Лёгкие работали на износ, забиваясь свежим морозным воздухом. Он заметил, как из раздевалки вышли последние игроки и, взметнув головы вверх, махали ему на прощание. Он видел, как смущенно натягивал на голову шапку Тревис Маккензи, скрывая под ней отсеченное на войне ухо. Сектумсемпра прилетела в него по касательной от пожирателя смерти, который совершенно беспощадно бил заклятиями по детям, пока его не пронзила чья-то авада. Гарри крепче сжал рукоятку метлы, ощущая, как дрожь от рук передавалась дереву. Зубы сводило до скрипа. Ему до сих пор больно обо всём вспоминать. Слишком большая ответственность. Слишком много потерь. Слишком много боли. И настолько это слишком огромное. Облетев стадион ещё пару раз, он застыл в воздухе и глянул вниз, туда, где обычно появлялась она. Но белой куртки не было на горизонте, и Гарри показалось, что она не придёт. Так странно. Странно, что всё происходило с бешеной скоростью после того, как руку обожгла метка соулмейта, и фраза, произнесённая Паркинсон, отпечаталась на внутренней стороне век. Пенси Паркинсон. Девушка, что подарила ему первый поцелуй, девушка, что вызывала в нём противоречивые чувства. До недавнего времени… «Теперь я буду тебя спасать, Поттер». Сидя тогда, в библиотеке, с вложенным в руку фломастером, Гарри старательно вычерчивал кривую линию туловища оленя, совершенно ошарашенный от такого внезапно пришедшего к нему спасения в виде неё. «Я люблю оленей». А ещё она любила мятную жвачку, которую вытягивала языком и прокатывала по красным губам. Любила смотреть на него во время этого действия, пока Гарри первый не отводил взгляд. Дьявол. Пенси Паркинсон… Он никогда о ней не думал как о девушке. Глупо и смешно рассуждать так, но всё же. Тогда, на четвёртом курсе, когда он стоял в ванной, оглушённый произошедшим минутами ранее поцелуем, и глядел на размазанную красную помаду на своих губах, Гарри предположил, что это могла быть Паркинсон. Ведь в тот вечер только она красила губы. Он запомнил это, потому что пару раз ловил на себе её взгляд и улыбку, обрамлённую алой помадой. Но всё казалось бредом, к чему ей ловить его в тёмном коридоре, прижимать к стене и впиваться в злом, отчаянном поцелуе? А потом как-то было не до этого… Потом начался ад с возвращением Волан-де-Морта. Гарри поставил метлу в шкаф, и как только рука отделилась от деревянной ручки, пальцы свело дрожью. Он прикусил язык и, не шевелясь, смотрел на свои руки. Вот они, наглядно описывающие последствия войны. С бесконечным тремором, уродливо напоминающие обо всём. Горячая вода ошпарила кожу, он впивался ногтями в плечи, скрёб по мышцам, которые после тренировки сводило судорогой приятной боли. Отмыться бы и от тяжести мыслей… Ему страшно оставаться в этой точке жизни. Оставаться там, где война ещё перед глазами, где всё ещё пахло кровью и пеплом. Страшно, господи, страшно. Как идти и жить дальше, если он не умел. Боялся и больше стыдился за это. Стыдился жить дальше, когда близкие люди, которые сражались за него, мертвы. Ему стыдно. Очень и горько. Гарри неохотно выключил воду, взъерошил мокрые волосы, разбрызгивая воду. Схватил полотенце, насухо вытер тело и обмотал им бёдра. Ещё один день подошёл к концу… Он вышел из душевых, прищуривая глаза, чтобы не наткнуться на скамейки. Без очков сложно разглядеть перед собой предметы. Шкафчик со скрипом открылся, Поттер облегченно выдохнул и нацепил на нос очки, думая, что сейчас придётся идти в общежитие и делать домашнее задание. И как только он хотел потянуться за одеждой, кожа покрылась мурашками от предчувствия какой-то опасности за спиной. Резкий оборот и вытянутая вперёд палочка. Прямо на Пенси. Она и вправду опасна. Сидела на скамейке, оперевшись о неё рукой. Не издавая ни одного звука. Паркинсон даже не смотрела на него. Жевала жвачку, качая ногой, нагло и криво улыбалась, будто травила. До Гарри только сейчас дошло, в каком он неприглядном положении. Тонкое полотенце, обвивающее бёдра, не самый удачный наряд для приёма «гостей». — Это мужская раздевалка, — сказал он и мысленно ударил себя по лбу от этой очевидной тупости. Отвернувшись, неловко натянул на себя белье, придерживая полотенце, чтобы оно не грохнулось на пол. — Я думал, ты не придёшь… Её молчание бесило. С ней всегда так. Как на американских горках. Так «далеко» Паркинсон ещё не заходила. Она почти каждый день приходила на поле под конец его тренировки, чтобы, как она говорила, «порисовать». Странно, но каким-то волшебным образом их уроки рисования успокаивали тремор в руках. Правда, ненадолго, но всё же… Но сейчас она перешла все границы. Она пришла в раздевалку, господи… Пряжка громко клацнула, когда Гарри пытался дрожащими руками застегнуть её. Как же, чёрт возьми, не вовремя она появилась. Он совсем не ожидал, что Пенси застанет его врасплох. — Мне нужно было помочь Макгонагалл, поэтому я задержалась, — наконец ответила она. И пока Гарри тянулся к свитеру, он услышал шорох позади, слишком долгий. Как будто бы кто-то стягивал с себя одежду. Он сглотнул, чуть отодвинул дверцу шкафчика, на которой было закреплено маленькое зеркальце, чтобы в отражении увидеть… — Что ты делаешь? — моментально обернувшись, он уловил каждое её движение. Она стягивала с себя рубашку, открывая вид на чёрный кружевной бюстгальтер. — Мерлин, Паркинсон! Какого чёрта? Гарри застыл на месте, пытаясь сглотнуть ком в горле. Не выходило. Здесь душно и жарко. Он стоял, наблюдая, как Пенси поднялась на ноги, совершенно по-хамски игнорируя его возмущение, как подошла ближе и остановилась у соседнего шкафчика, прижавшись к нему спиной. Лучше не смотреть. Но кого он обманывал. В нос ударил запах дорогущих духов. — Держи, — улыбнулась она, протягивая фломастер. Бред. Полный бред и абсурд. Но его будто кто-то вёл. Его мысли, его чувства. Его действия. Всё делали за него. Гарри посмотрел на её вытянутую руку, на предплечье, где были выгравированы слова, и забрал из рук фломастер. Пенси любила красный цвет. Это он тоже знал. Это всё проклятье соулмейтов. Это оно. Так Гарри скинул с себя ответственность за своё возбуждение рядом с ней. За свою похоть и прихоть нуждаться в постоянном присутствии рядом с Паркинсон. Это всё из-за соулмейтов, не так ли? — Я давно поняла, что ты просто отвратителен в ухаживаниях, и посчитала, что конфетно-букетный мы уже прошли… заочно, конечно. Сказанные ею слова давались ему с трудом. Он старался смотреть только ей в глаза, но как же контрастировал чёрный бюстгальтер с бледной кожей. Рот наполнился слюной. Проще захлебнуться, чем выдавить из себя хоть слово. — Рисуй, Поттер… Она смотрела на него в упор, как, мать её, прицел. Выглядела надменной и потрясающе уверенной, хотя у неё просто такое лицо — всегда вздёрнутый подбородок, маленькая складка между сведённых бровей и пафосное выражение. И он не выдержал. Из него полилось, как из проржавевших труб, всё то, что когда-то не успел спросить, а потом уже было поздно. Но не сейчас. Не здесь, чёрт возьми. — Почему ты поцеловала меня тогда, на четвёртом курсе? — спросил он, сжимая в руке красный фломастер. Пенси растянула губы в улыбке, потянулась рукой к его кисти и крепко сжала её. Второй рукой сняла с фломастера колпачок и направила руку Поттера на себя. Блядство… — Я всегда первая, — сказала она, касаясь кончиком фломастера своей ключицы. — Забыл? Я просто хотела стереть с твоего лица это дебильное выражение надменности. Он никогда таким не был… Это была ложь… — Это неправда, Паркинсон, — Гарри храбрился, делая чёрточку прямо на её коже, наблюдая, как дёрнулся внутренний кадык у неё на шее. Боже… — Я тебе нравился? — Нет, — ответ был слишком быстрым. Ложь. Поттера это бесило. Она рулила ситуацией, не позволяя ему решать самому. Всегда так с ней. Рядом с Пенси всегда хотелось какой-то игры за первое место. В пекло. В пекло всё. Резкий шаг к ней, ближе, лицом к лицу. Она чуть приподняла подбородок, чтобы встретиться с ним глазами. Вжалась спиной в холодную дверцу шкафчика, а он… а он напирал всё больше. Надоело терпеть. Надоело бежать. Надоело ничего не делать. Гарри повёл фломастером по ключице, даже не понимая, что хотел нарисовать. Волшебный фломастер дрожал от его рук. Картинка в голове для рисунка совершенно не складывалась, потому что в мыслях только то, как хотелось впиться в этот красный рот и вытравить языком всю её спесь. — Я всё жду, — сорвался шёпот с её губ. Он провёл взглядом по её шее, вверх, к скулам, к глазам, таким зелёным, что, казалось, пахло весной только от взгляда на них. Холодной, ранней весной. Его вопрос — чего она ждала — так и остался невысказанным. Паркинсон ответила сама. — Когда ты меня поцелуешь… Салазар, Поттер, ты такой идиот… ты прос… И её сорванное дыхание вползло в вены Гарри вместе с мокрыми губами, которые он так отчаянно сейчас вылизывал. Просто сорвался вперёд. Просто в неё. Просто… Он хмелел, мучаясь от навалившейся на него фантазии — как задирал её юбку, как заражал ногтями кожу белых бёдер. Как… — Поттер… — она с громким выдохом отстранилась и посмотрела вниз, на то, как между ними ещё зажат фломастер в его кулаке. — Поцелуй там, где нарисовал… Мерлин, поцелуй там… Божеправый. Наверное, правильно было бы вгрызться в ключицу зубами. До хруста сжать челюсти. Отыграться за всё. Но ему хотелось не так. Хотелось медленно, раскачиваясь, травя её ожиданием. Точно так же, как травила она. Гарри нарисовал на ней кривой круг, представляя в голове облако, прямо под ключицей. И увидел, как зачарованные линии от воображения приобретали форму по-детски пушистого облака. Как это всё неправильно правильно. Под его губами бархатная кожа. Горячая, почти раскалённая от его несмелых поцелуев. Ему страшно смотреть вверх, в её глаза, он боялся увидеть в их отражении себя. Свою обречённость ею. А она — как назло. Впивалась разгорячёнными пальцами в его волосы, тянула на себя. Они грохнулись о шкафчики раздевалки и, кажется, засмеялись под нос, как дураки. Это всё похоже на помутнение. Он спал. Он точно спал. Гарри осмелел. Ему давно не было так легко. Он чуть отстранился от неё, наконец прямым выстрелом глядя в глаза. И не успел. Паркинсон просунула палец в ремень его штанов, как крючок, и вновь потянула на себя. — Боже, что мы делаем? — шепнул он сквозь улыбку. — Трахаемся, Поттер… это называется так… — Мерлин, Паркинсон, ты невыносима. И вновь её губы. Вновь вкус мяты во рту. Вновь закружило голову. От мягкости её тела под ладонями. Он смел в движениях, именно так он всё и представлял долгими ночами, сжимая член в кулаке, кончая с её именем на устах. Господи. Теперь всё наяву. Кажется, клацнула пряжка на его штанах. Кажется, торс обожгли её ногти, оставляя длинные царапины. Кажется, фломастер давно упал и закатился куда-то под шкафчик. Плевать. — Прямо здесь? — его вопрос заглушил её стон. Прямо когда Гарри отстранился, чтобы посмотреть, что натворили их губы, размазывая её помаду на двоих. Вкусная… И, кажется, он попался. Пенси поймала его неуверенность и растерянность. — Ты что, девственник? Её вопрос ударил под дых. Сильно. С оттягом. У него не доходило с Джинни дальше смелых поцелуев и горячего петтинга под одеялом в её кровати. Боже, как сейчас от этого блядски прямого вопроса стало стыдно. Гарри боялся разочаровать её, боялся, что через несколько секунд за ней хлопнет дверь раздевалки, и всё лопнет, как мыльный пузырь. — Мерлин, — засмеялась она и тем самым сильнее его убивала. Но следующее, что произнесла Пенси, сорвало Поттеру крышу. С корнем. — Тогда я буду сверху… Блядскийбоже… Толчок в его грудь и шаг назад. Паркинсон вела его к скамейке. Прямым вызовом в глазах. Стеклянным и гладким, как лезвие. Спину прошибло мурашками. В паху стало больно, член давил прямо в ширинку брюк. Гарри приземлился на скамейку, заворожённый зрелищем впереди себя. Хотелось кончить только от взгляда на то, как Пенси подошла ближе, как поставила одну ногу слева от его бедра. Господи. Только сейчас он увидел в руках тот самый фломастер, который он потерял. — Я буду тебя учить, Поттер. Это выстрел. В голову. Прямой очередью авад. Самая мокрая его фантазия. Такая глубокая, как дно океана. И Паркинсон раскусила её пополам. Гарри видел, как она чуть нагнулась к своему колену, занося фломастер над кожей, что-то начертила… хрен знает, что она там делала… у Поттера срывало петли. Он облизнул губы под её слова: — Здесь… — её голос дрожал. — Целуй прямо сюда… Ему почти больно от всего того, что сейчас происходило. Он увидел крестик на её острой коленке и потянулся к нему. Господи, потянулся прямо туда, оставляя лёгкий поцелуй под её громкий выдох. Блять. Она нетерпелива. Она больна этой ситуацией настолько же. Пенси начертила крестик выше, на бедре, и ещё выше, чуть приподнимая юбку. Хотелось стереть эти красные линии. Языком, слюной. Облизать, чтобы оголить её кожу, чтобы она осталась чистой, белой, мягкой. Это он и сделал. Поцеловал бедро, высунув язык. Ещё и ещё. Столько раз, пока красный фломастер не стал еле заметным. Поттер вытянул руки и обхватил её за задницу, подтягивая ближе к себе. Теперь на уровне его глаз вздымающаяся юбка. Он склонил голову в бок, касаясь щетиной бедра. Провёл щекой по коже, вызывая у Пенси стон. — Рисуй дальше, Паркинсон… — Салазар… — хрипло, мокро. Гарри нашёл волчок её юбки и резко дёрнул вниз. Юбка потеряла форму и скатилась к бёдрам. Пенси убрала ногу со скамейки, позволив ткани упасть к ногам. Она сделала шаг назад, совершенно не стесняясь своей почти наготы. Она явно шла сюда не просто так. Он желал так думать, потому что, дьявол, это чёрное сетчатое белье невыносимо прозрачное. Паркинсон, глядя ему в глаза, наугад оставляла чёрточки по всему телу. Его гасило её положение. То, как она смотрела на него сверху вниз. То, как она беспощадно пачкала кожу фломастером. Он сотрёт всё. Он пообещал себе это. Гарри потянулся к карману, слишком нетерпеливо выхватил палочку и произнёс заклинание. Он повалился назад от того, что твёрдая скамейка под ним превратилась в огромную двухметровую узкую подушку. — Двадцать очков Гриффиндору за смекалку, — улыбнулась она и шагнула навстречу, останавливаясь у его голых ступней. Он просто обезоружен. Он не знал, с чего начать. Он не мог даже сделать глубокий вдох. Настолько эта обстановка давила. Пенси поставила колено сбоку от его бедра, второе — с другого, и просто села на него сверху, вырывая из себя сытый выдох, когда своим пахом потёрлась о его твёрдый член. — Пенси… На его рот тут же опустилась её ладонь. — Никаких имён, Поттер… Он невольно толкнулся бёдрами вверх, ощущая под тканью её белья жар. Просто не мог не сделать этого. Просто хотелось движения, разрядки, хотелось трения. Она нависла над ним сверху, ехидной улыбкой замораживая его движения, убивая всем своим видом. Красивая, до чего красивая змея… — Мне нравится твоя шея, — шепнула она и коснулась фломастером кожи у кадыка. — Ты хоть видел себя со стороны? Хочу укусить… И она укусила. А Гарри просто задрал голову, подставляя ей шею. Пусть хоть горло вскроется от её острых зубов. Он всё ей позволит, чёрт возьми. Кожа у кадыка оттянулась, Пенси всасывала её с блядскими причмокиваниями. Невыносимая… Гарри положил руки на её бедра, сжимая их до мелких морщинок, с силой топя свои пальцы в её теле. Провёл вверх, к талии, пока она была занята его шеей и плечами. Его пальцы остановились у застёжки лифчика, и он чуть было не застонал от досады. Полнейший дебил с крюками вместо рук. Поттер боялся всё испортить. Она распрямилась и сделала пару движений на его бёдрах, нагло глядя ему в глаза. И завела свои руки назад, помогая ему справиться с застёжкой. Боже… — Здесь… — шепнула она. — Поцелуй меня здесь… Поттер привстал сначала на локтях, а потом, оперевшись ладонями о подушку, потянулся к её груди, поцеловал ложбинку, и затем вобрал в рот сосок, чуть прикусывая, чувствуя, как она выгибалась навстречу. И всё это резко, грубо, нетерпеливо. В его волосы вплетались пальцы Пенси. Она осторожно оттянула его голову назад, чтобы вновь коснуться его губ, аккуратно, а потом с нажимом. В ней агрессия и нежность сменялись быстрее, чем вдох на выдох, и Гарри тонул в этом. Он хотел жить в этом. Просто потому что его руки, блуждающие по её телу, совсем не дрожали. И это спасение. Он нашёл его в ней. Он почувствовал, как она просунула одну руку между ними, к его брюкам, чтобы нащупать ширинку, чуть привстать, не отрываясь от губ, и потянуть брюки вниз вместе с бельём. Член освободился и ударился о живот. Это немного смутило, совсем чуть-чуть — то, насколько он возбуждён. И Поттер хрипло застонал, опрокидываясь назад, когда пальцы Паркинсон обхватили плоть. Она сделала пару движений вверх и вниз, большим пальцем собирая смазку, размазывая её по головке. — Паркинсон… — Поттер… Острый кончик её языка леской разрубил ему артерию, когда Пенси нагнулась. Он терял рассудок. С ней только так, потому что у уха растворилось её блядски пошлое: — Ты мой… — прямо под стон, под её резкое движение, когда она села на член. Желваки на челюстях напряглись, так же, как мышцы в теле. Его пронзила нега до самых кончиков ногтей, до корней волос. Это было несравнимо ни с чем. Ни с одной дрочкой в кулак под сухое воображение. Это было безумно. На грани. До хрипа из лёгких под её влажные стоны. — Чёрт, — он даже не пытался скрывать животное желание, накрывшее его с головой. Он подмахивал бёдрами навстречу её движениям, давясь от её вздохов. Громкие шлепки разносились по раздевалке. Их дыхание стало одним на двоих. Синхронным. Гарри смотрел на неё, оглядывал, сдерживаясь из последних сил. — Дьявол, Паркинсон, ты такая… Поттер вовремя замолк, не позволяя себе озвучить предложение до конца, потому что последнее, что ему сейчас нужно, так это потешить её самолюбие. Он и так сдавал по всем фронтам. Гарри чувствовал её пальцы на своём лобке, как они касались волос от того, что Пенси старалась «догнаться», перескочить его быстрее. Это заводило. Это убивало. Она, закрыв глаза, трогала себя, трогала грудь, стонала, выгибалась, задыхалась. И он сдался. Схватил её за кисти и потянул на себя, врываясь языком внутрь её рта, горячего и сладкого от жвачки, глотая её стоны и вязкую слюну. Согнув ноги и изменив наклон толчков, теперь он вдалбливался с остервенелой скоростью. Жёстко, с рваным дыханием. Он чувствовал, как её мышцы всё сильнее стягивали член. Как становилось узко. — Гарри, я сейчас… — захныкала она. И блять… — Никаких имён, Паркинсон… Он стянул её волосы в кулак, оттягивая голову назад, и сам устремился к её шее, оставляя ответный укус. Прямо у венки. Именно так. Именно как он хотел… Она кончила первой, падая ему на грудь, сжимая в пальцах ткань подушки, пропитанной их потом. Гарри зарычал на последнем дыхании, сильно вбиваясь бёдрами. Ещё пара мгновений. Ещё один вдох. И раздевалку затопил его хриплый вскрик. Он топил в ней свой оргазм, кончая с отдышкой. В первый раз в женщине… Первый раз с ней… Паркинсон молча одевалась, игнорируя его взгляд. — Ты же не будешь меня избегать? — спросил он, всё ещё лежа на подушке. Она молчала. — Пен… Паркинсон? — Не буду, — грубо ответила она. — Просто давай не афишировать. Он улыбнулся. По-детски. Глядя на потолок, вытянул к нему руки. Они не дрожали. Дрожало теперь только сердце, бьющее о сколы рёбер. Она бесшумно ушла, точно так же, как и пришла. Не прощаясь. Ему всё равно. Гарри знал, что Паркинсон придёт и завтра. И послезавтра. И после… Стало тепло от ощущения какого-то внутреннего восторга. Какой-то предстоящей (наверное) новой жизни для него. Когда Гарри вернулся в общежитие Гриффиндора, его поймал Дин. — Сейчас только что видел Невилла. Он проверял очки факультетов и сказал, что Паркинсон начислила тебе двадцать очков. Что ты сделал? Вдох. Выдох. — Просто проявил смекалку…