«Лале-хатун, надеюсь, вы в добром здравии. Пишу вам сообщить, что я прибыл в Валахию. Сегодня состоится мое венчание. Прошу меня простить и понять, это необходимо для моей страны, вы, как племянница падишаха должны это осознавать. Простите меня, Лале-хатун, но знайте: вы навсегда останетесь в моем сердце.»
Откинув от себя письмо, девушка подтянула к себе ноги и уткнулась в них. Почему он так поступил с ней? Зачем он дал ей надежду на их будущее, если знал, что это невозможно? — Какая же ты глупая, Лале, — тихонько проговорила девушка себе под нос, — Если о твоем позоре, кто-либо узнает, не посмотрят на то, что ты племянница Султана. Выгонят — и живи как хочешь. Неожиданный стук в дверь вывел хатун из мрачных мыслей. Стерев дорожку слез, девушка гордо распрямила плечи. — Войдите. Дверь раскрылась, и в комнату вошла Нурай. Обе девушки постарались друг другу улыбнуться, хотя каждую терзало свое личное горе. — Садись, — положив руку рядом с собой, Лале заметила пергамент лежавший на полу, но не успела его поднять, как подруга уже взяла его. — От Влада? О чем пишет? — Не хочу говорить об этом, — забирая из рук подруги письмо, девушка подошла к камину, кидая его в пылающий огонь. Бумага моментально почернела, языки пламени беспощадно уничтожали единственное, что могло напомнить о поступке возлюбленного. Как Лале хотелось также сжечь свои чувства и воспоминания, а оставшийся пепел от них развеять из окна. — Если вас что-то тревожит, госпожа, вы всегда можете мне об этом сказать. — Конечно, Нурай-хатун, — Лале постаралась максимально мягко улыбнуться, но сил на это почти не было, — Как у тебя дела с Явузом-пашой? Рыжеволосая красавица тут же поджала губы; синяки покрывавшие все ее тело невольно заныли. — Все как всегда. Молчание воцарилось в комнате. Каждая девушка думала о своем. Нурай, мечтающая выйти замуж, быть украшением мужа, хозяйкой и матерью, желающая соблюдать традиции предков, была разбита. Лале, всегда идущая против установленных порядков, влюбившаяся в раба, готовая нарушить любой запрет, была потеряна. Они обе не знали, как справиться с болью в их сердцах. — Говорят, Шехзаде Мехмед превосходно руководит своим санджаком, жители довольны и молятся Аллаху о его благополучии. — Я уверена, что Шехзаде вынес урок из своего правления и станет тем падишахом, которого почитать будут все потомки, — Лале не считала своего родственника хорошим человеком, но слухи отрицать нет смысла. Люди действительно были довольны юным Шехзаде. Неожиданно всплыло одно детское воспоминание: она сбежала от дворцовых слуг и других детей и попала под ливень. Ни крона деревьев, ничто не спасало девушку, лишь Мехмед, что появился совсем неожиданно. Она не помнила, что он ей говорил, но помнила, как он накинул на девушку свой кафтан и, взяв за руку, повел в дворец. «Как такой светлый ребенок смог вырасти в такое чудовище?» — Нурай, прости, но я сегодня себя неважно чувствую, давай на днях я сама приду к тебе? — взяв руку подруги в свои, Лале слегка сжала их и мельком посмотрела на дверь, давая понять, что сегодня она точно не готова к дружеским беседам. Стоило двери захлопнуться, и девушку снова поглотили воспоминания: она танцует в объятиях Влада, он перебирает ее волосы и вдыхает их аромат, их первый поцелуй, скрытый за водопадом, его мягкие и нежные прикосновения, горячие губы на шеи и ключицах, мягкие поглаживания ее талии и ног. Горячие воспоминания заставили девушку тут же покраснеть, эти моменты все еще были слишком яркими. Как же она желала снова оказаться в объятиях Влада… Нет. Надо гнать прочь эти мысли. Ей надо думать о чем-то другом. О чем угодно, о ком угодно, но не о том, кто посмел разбить ее невинное девичье сердце. «А ведь вам бы пора уже замуж выйти, Лале-хатун,» — неожиданно всплыла фраза Шахи-хатун, брошенная ей во время утреннего разговора. Подойдя к зеркалу, Лале придирчиво себя осмотрела. Угловатые плечи, но тонкая талия; слегка курносый носик, придающий её задорность; болезненно-бледная кожа, но яркие карие глаза, словно мед, стекающий с ложки; пухлые губы, которые пытались улыбнуться своей обладательнице. — И что же во мне нашли Влад и Мехмед? Я как все девушки, — перекладывая волосы с одного плеча на другое, Лале мотнула головой. Опять она думает о нем. Нельзя думать о Владе. Нельзя. Отвернувшись от зеркала, девушка вновь увидела камин. Огонь. И только сейчас хатун поняла, что ее захлестывает ненависть и ярость. Не просто обида — она готова рвать и метать. Лале отпустила себя, отпустила свои эмоции. Схватив поднос с посудой, девушка кинула его на пол. Звуки бьющейся посуды заглушали ее тягостные мысли. За посудой полетели книги, подушки и драгоценности. Ее стихи полетели в огонь. Лале даже не обратила внимание на ворвавшуюся Шахи-хатун. Слезы и ярость затмили ее взор, но теплые, чем-то напоминающие материнские, объятия вывели ее из беспамятного гнева. — Девочка моя, что случилось? — Шахи-хатун заботливо заглянула в глаза воспитанницы. — Он… он предал меня, Шахи-хатун, оставил одну, а я ведь все для него, вся его была, — Лале больше не могла молчать, она должна была доверять свою грешную тайну хоть одному человеку, хоть с кем-то разделить свой груз. — О Аллах милостивый покарает его, — страх и ужас поселились в душе уже не молодой женщины, — Не плачьте, Лале-хатун, все обязательно образуется, мы скроем это ото всех, никто никогда не узнает, а ваш муж полюбит вас любой, вы будете его единственной, и ни на одну женщину он не посмотрит, кроме вас, я вам обещаю. — Шахи-хатун, я такая дурочка, лучше бы я слушалась вас, — всхлипывая, Лале осела на пол, словно тряпичная кукла. Клокочущая в груди ненависть не отпустила, она все еще затмевала ее разум. Как же девушка хотела, чтоб Влада также сейчас пожирало это мерзкое чувство, чтоб он также мучался в агонии ненависти, как и она, но что она могла сделать? Абсолютно ничего. Лале просто женщина, у которой нет никакой власти. — А я вам говорила: Шехзаде Мехмед для вас лучший вариант был. Неожиданно девушка подняла голову. Шехзаде Мехмед. Единственный наследник султана, рожденный от рабыни. Стоит появиться Шехзаде от знатной девушки, как все высокопоставленные лица государства захотят видеть его, а не Мехмеда, на троне, и тогда ее кузен всю жизнь проведет в ссылке и войдет в историю, как взбалмошный мальчишка, которому доверили престол. Никто из потомков и не вспомнит, что он стал превосходным наместником в Санджаке. Шехзаде определенно не захочет остаться именно таким в истории. — Шахи-хатун, мне срочно нужен пергамент и перо.***
Девушка вышла из кареты. Яркое солнце тут же ослепило ее. Стоявшая охрана поодаль смотрела на войско Шехзаде. Воины словно по щелчку резко расступились, пропуская вперед Мехмеда. — Добрый день, брат, благодарю, что разрешил приехать, — она слегка склонила голову, приседая. — Не ожидал, что ты когда-нибудь захочешь, ко мне приехать, Лале-хатун. Что же тебя так в спешке заставило приехать ко мне? — Мехмед холодно смотрел на свою кузину. Чувства к ней все еще пылали в нем, но отныне он больше не поддастся соблазну, как бы ему не хотелось съесть этот лакомый кусочек лукума. — Нам следует поговорить наедине, Шехзаде. Несмело посмотрев в глаза, Лале увидела короткий кивок и уже через время оказалась в покоях кузена. Невольно девушка напряглась. Неприятные воспоминания отголосками отзывались в ней, но сейчас ей надо их подавить. Сев на мягкие подушки, хатун отпила холодного чая. — Я слушаю, Лале-хатун. — Это прозвучит немного грубо, но позвольте прежде сказать. Тебе нужна я, а ты мне, поэтому… Заключи со мной никях.