Помощь

      Почему он решил отправиться именно к Тохе — не знал.       Да, толком, и не задумывался. Не в характере Ромы было думать о том, что уже произошло. Вспоминать — да, но не анализировать. Хотя, если бы он чуть пораскинул мозгами, то ответ пришел бы сам: он, конечно, мог бы завалиться среди ночи к Бяше, человеку, которого он знал почти полжизни, вывалить ему весь свой ворох проблем, чтоб пожалели, но Бяша бы не понял. Сказал бы, делая вид, что задумался, что-то вроде: «Проблема, на», а в худшем случае рассмеялся над слабостью и малодушием Ромы. Как ни крути, но вываливать на корешей все свои проблемы, будто те вдруг решили податься в психологов, всё-таки не по-пацански.       И поэтому Рома пошёл к Антону. Он знал его от силы недели две, но был уверен в том, что именно Тоха сможет вытерпеть почему-то нахлынувший поток тоски. Завалился среди ночи, даже не подумав, что может разбудить родителей или сестру, и его бы выгнали ссаными тряпками. Предчувствие, что стук услышал только Тоха, было сильнее. Так и получилось. За дверью раздалось тихое: «Кто там?», и Рома, совершенно глупо, ответил: «Я». Открылась дверь. Антон, кажется, совсем не удивился — его лицо не выражало ничего. Рома замялся секунду, успел уже пожалеть, что пришел, но тут же отмахнулся: а чё ему ещё было делать?       — Заходи, раз пришел, — пригласил Антон, пропуская его внутрь.       Рома тогда узнал потрясающую методику ходьбы по серединам досок на полу, чтобы те не скрипели. Антон почти волок его; Рома мешкался, рассматривая дом. Потом он вспомнил, что находится в гостях, и пристроился рядом, глядя на жилище Тохи с высоты своего роста. Собственно, дом Антона был таким же, как и у всех, — как и все, он стоял в посёлке, единственное — чуть отдалённо, и идти до него нужно было через лес; к нему, казалось, не стоило даже приближаться — настолько он был нежилым. Теперь же в нём поселилась семья Петровых, и Роме показалось, что одна только мысль о том, чтобы поселиться в таком месте, уже является проявлением странности. Все оттуда сбежать пытаются, а эти вон — наоборот… Нехорошее это было место. Но Роме отчего-то хотелось здесь находиться.       Сам Антон находился в какой-то детской прострации, покачиваясь вперед-назад и обходя заново весь свой ущербный дом, как обычно бывает у людей, занятых самокопанием. Роме было на него по-особому грустно смотреть. И пусть он одергивал себя — не его дело, да и не по-пацански за ботаников печься — всё равно было грустно. Тоху жалко.       Они прошли в комнату. В комнате Рому поразило окно — огромное и почему-то плотно завешанное чёрными шторами. То, что Антона может пугать вид ночного леса, почему-то даже не забавляло.       — Чего ты хотел? — Антон одёрнул штору и задумчиво посмотрел в окно.       Он опустился на очень узкий, как подметил Рома, подоконник, идеально на него помещаясь. Дом, как бы ни скрипел, казалось, не замечал таких неудобств и продолжал подслушивать, а Антон балансировал на тонкой поверхности, вглядываясь вдаль. Он странно щурился, отводя взгляд то в сторону Ромы, то отрешённо пялясь в пол. Вероятно, виной всему был лунный свет, бивший Антону в глаза. Он отражался от очков, которые тот бережно отложил на край подоконника рядом с собой. И Рома был готов поклясться, что видел, как Антон целиком светится.       — Я чё пришёл-то, — наконец сказал Рома. — Спросить хотел. То есть, посоветоваться. То есть, рассказать.       Антон удивлённо вскинул бровь. Этот жест показался Роме каким-то ужасно изящным.       — Ну давай, говори. Советуйся, рассказывай.       Рома сел на кровать и облокотился спиной о стену. Вздохнул. Кажется, он начинал нервничать. Он и без того всё больше напоминал себе перепуганного пацана. Такого, каким Антон, без всякого сомнения, был.       — Устал я, Тох, — начал Рома издалека, закрывая глаза, — Заебался, что пиздец.       Роме на секунду показалось, что Тоха улыбается. Но, скорее всего, просто померещилось. Его взгляд начал подозрительно блуждать, словно Антон пытался не фокусировать его на чём-то конкретном, а сквозь Ромины мысли пытался пробраться к чему-то ещё. Но Рома, где-то на корке сознания, понимал, что Антон не видел ничего дальше своего носа, а потому не мог ничего оттуда извлечь.       Рома подложил под поясницу подушку и медленно заговорил:       — Сначала ты, как заяц, по лесу носишься; потом Семён этот. Пропал. Да ещё и школа эта грёбаная, физичка валит по всем фронтам. И дома балаган. Понимаешь? Заебался я уже. Не могу. Просто скажи, чё делать-то? Можно ведь жить как-нибудь?       — Жить как-нибудь? — повторил Антон, задумываясь и потирая переносицу двумя пальцами.       На пару минут настала тишина. Антон казался погружённым в свои мысли. Наконец он покачал головой.       — Ты хочешь, чтобы я тебе совет дал или расслабиться помог?       Рома чуть не подавился — это прозвучало так не по-Антоновски уверенно. Будто не его тон. Но через секунду на Рому поднялся привычный холодно боязливый взгляд.       Советы Рому не интересовали, о чём он сразу заявил, а Антон прерывисто вздохнул.       — Я бы помог, но не уверен, что тебе это понравится.       — Валяй, — словно беря на «слабо» усмехнулся Рома.       Антон кивнул, встал на пол и прошагал к шкафу. Покопавшись там, он достал длинный шарф и бросил его Роме.       — На, глаза завяжи.       Роме показалась интересной эта игра, и он выполнил просьбу. Что было на уме у Антона — непонятно, но его голос звучал уверенно и даже чуть агрессивно. Было ясно, что он настроен серьёзно. Завязав узел на затылке, Рома услышал, как закрылась дверь в комнату и щёлкнула щеколда. Скрип половиц исходил из разных мест по мере перемещения Антона по комнате, пока не остановился совсем близко. Рома почувствовал совсем рядом с собой присутствие. А следом вздох Антона. Этот вздох заставил его вздрогнуть. Еле слышный, словно ожидающий чего-то, но такой пронизывающий, что Рома поднял голову.       А затем его будто током ударило. Холодная рука случайно коснулась кожи на животе и проскользнула к резинке штанов. Рома облизнул губы и вздохнул — рвано и прерывисто. Сердце бешено заколотилось в груди, и Рома закрыл глаза. Его рука словно бы пыталась что-то нащупать, мечась по простыне, пока он не ухватил край одеяла.       С него стянули спортивки. В тот же момент что-то влажное, тёплое коснулось его члена. Рома замычал и дёрнулся. Все усилия были тщетны — словно он боролся с собственным телом, а оно так и рвалось навстречу пальцам, холодным и юрким, и его сердце билось о рёбра все чаще. Постепенно Рома перестал дёргаться. Несколько секунд он просто ждал, и сердце успокаивалось. Но тут он почувствовал, как горячее дыхание обдало его член, и влажные губы коснулись головки. Это движение было настолько неуловимым, что он не успел даже вздрогнуть, и зубы впились в прикрывавшую рот руку. Его снова коснулись, и на этот раз прикосновение влажных губ к головке было весьма отчётливым — поцелуй был долгий, влажный, а после язык прошёлся вокруг неё. На лбу выступил пот. Сжав кулаки, Рома тихонько завыл. Его член дёрнулся, словно пытаясь освободиться, но хватка сделалась сильнее — теперь пальцы поглаживали его, а губы скользили мелко по всей длине, обдавая горячим дыханием. Жарко. Губы влажно обхватили головку, и чужой рот заглотил наполовину. Странным образом Ромино тело не протестовало — ему было уже всё равно. Стало неоправданно жарко, Рома зарычал, словно зверь. Чужой рот стал ещё влажнее, и на минуту Рома перестал соображать. Руки тоже перестали что-либо соображать, и он опустил их на чужую макушку.       — Блять, — то ли прорычал, то ли прошипел он.       Руки наконец пришли в себя и выпустили колючие волосы. Рома почувствовал, как краснеют щёки. Антон, казалось, услышал его мысли и улыбнулся. Рома почувствовал это не то головой, не то головкой. Словно угадав его желание, чужой рот продолжил движения, и рука полезла оглаживать нижнюю часть члена, до куда Антон пока не мог заглотить. Это было так приятно — Рома слабо всхлипнул. Он понял, что у Антона совсем мало воздуха, и потянулся рукой до его щеки. На секунду член выскользнул из чужого рта, но затем опять вошёл внутрь, и от этого было совсем уже хорошо. Роме даже стало жаль с ним расставаться. Он зарычал, почти задыхаясь, вновь чувствуя горячий язык и губы.       И как бы он ни заставлял себя представить большегрудую красотку — перед глазами был образ Антона. И, признаться, от этого становилось ещё жарче. Почему-то захотелось узнать, надел ли тот очки. Хотелось сорвать с глаз проклятый шарф и увидеть, но Рома думал, что не просто так ему его дали, и Антон может не продолжить, если Рома нарушит негласное правило.       — Тох… — прохрипел Рома, — Ты в очках?       Послышался чмокающий звук, и скользкий язык прошёл по стволу до головки, а затем на секунду исчез.       — Да.       В очках. Дай посмотреть, коснуться. Рома чувствовал, как быстро разгорается огонь, зародившийся в груди. Голос Антона, с усталой отдышкой, совсем выбил все мысли. Горячо. Жарко. Дикая и мучительная похоть заполонила всё его существо. Нужно ещё. И Антон ещё дал, вновь беря в рот член. Затем ещё. Губы скользили по стволу, с каждым разом всё дальше. Рома чувствовал, как головка снова погружается во влажный и жаркий ротик. Это было невыносимо.       Вдруг перед глазами встал образ Антона. Маленького худенького паренька в круглых очках. И это он способен выбить все мысли из Ромки Пятифана? Ботаник, которого ещё пару недель назад чуть не избил Семён. Рома рычал, задыхался. Это был его приговор. Он потянулся к Антону и оскалился. Антон тоже оскалился — как думал Рома, надеялся, представляя, как горячо бы это выглядело. Он сжал пальцы на Тохином затылке. И вдруг мир вокруг опять исчез, Рома зарычал, глотая воздух, и на секунду ему показалось, что он тонет в чём-то горячем, сладком, липком. Но секунда растянулась и провалилась, а затем мир так же внезапно вернулся. Ромка вздохнул, не разжимая пальцев. Пытался отдышаться. Мысли больше не лезли в голову — осталось только тупое и радостное наслаждение. Чужой язык последний раз прошёлся по стволу и остановился на головке, слизывая сперму. В этот момент Ромка окончательно проснулся и понял, что происходит. Он отпустил Тоху.       Затем от него отстранились и потянули за рукав. Рома быстро натянул спортивки и потянулся развязать шарф, но руки Антона его остановили. Он попытался высвободиться, а Антон сказал тихо: «Ром, подожди…» А затем повёл его, придерживая за предплечья.       Половицы, казалось, решили скрыть преступление и нарочно не издавали ни звука. Дальше была лестница, Рома осторожно перешагивал с одной ступени на другую и чуть не споткнулся, когда не почувствовал под ногой следующую ступень. Подул холодный ветер из открывшейся двери, Роме в руки сунули его куртку, а после толкнули за порог. Рома наконец смог развязать глаза.       Запрокинув голову, он тяжело дышал, мутным взглядом следя за чёрными облаками в небе. Хотелось курить. На крыльце рядом с собой он увидел свои ботинки.       Нужно будет вернуть Тохе шарф.

***

      Утром возле школы Рома первым делом встретил Бяшу. Почему-то перед ним вдруг стало безумно стыдно.       Они раскурили одну сигарету на двоих, пока Рома задумчиво тупил взгляд в землю, делая сильные затяжки.       — Чё ты, на? — поинтересовался Бяша, сминая фильтр сигареты и протягивая её Роме.       Рома молча принял сигарету, дёрнул губами и сунул её в рот. Наконец он сильно затянулся и выпустил дым из слегка приоткрытых губ.       — Понимаешь, Бяш, — сказал он. — Проблемы — вот они! — только что были, а теперь — похуй. Дурак я.       Бяша понимающе кивнул. Роминого настроения было достаточно для того, чтобы выкурить ещё одну. На двоих.       — Тоху не видел? — внезапно спросил тот.       — А чё? — вопросом на вопрос отозвался Бяша, удивлённо пялясь на Рому.       — Шарф отдать ему надо.       — А откуда у тебя его шарф-то, на?       Рома промолчал. Бяша открыл рот, собираясь ещё что-то сказать, но промолчал и посмотрел на Рому с таким видом, как будто решал в уме сложную задачу по физике. В физике не разбирались они оба, поэтому вид этот можно было скорее счесть за неозвученное: «Чё?» Так и не дождавшись ответа, Бяша хлопнул Рому по плечу и заявил:       — Ща выцепим твоего очкарика, на!       Бяша выхватил у Ромы замусоленный бычок и бросил его в снег. Пока Рома лениво тушил его носком ботинка, Бяша потянул его к школе, в надежде найти Тоху где-нибудь в раздевалках. Рома механически плёлся следом, вяло размышляя о природе тех различий, которые существуют между человеком и дворовой собакой. Вернее, нет, он думал о том, что псиной быть круто. Но после решил — что нет. Ни закурить, ни шавухи поесть. Зимой холодно и Тоха не отсасывает.       Осознание того, что вчера произошло, пришло почему-то в этой странной череде мыслей. Рома почувствовал, как щеки становятся красными. Рядом замедлял шаг Бяша, указывая в толпу. Там с Полиной болтал Антон. Кулаки невольно сжались. Как бы в ответ на этот непроизвольный позыв, Полина отшагнула от Антона в противоположную сторону от наступающего Ромки.       «Вот сука…» — думал он, изо всех сил стараясь не раскраснеться еще сильнее.       — Твой шарф: вернуть хотел. — Рома протянул Антону сжатый в кулаке шарф, и настала очередь краснеть Антона.       Он аккуратно взял его и, как ни в чем не бывало, пошел в сторону кабинета. Рома пришел в себя, обернулся к Бяше, но того уже след простыл.       Прозвенел звонок, и Рома даже не успел ни о чём подумать. Была физика. Физичка валила по всем фронтам. Но ему было всё равно. Потому что ему нужно будет придумать другую проблему, чтобы обратиться к Тохе за помощью. Чтобы не заподозрил.       И тогда Рома написал внутри, на задней обложке тетради по физике: «Причины обращаться за помощью к Антону…» Он никогда не делал записи и списки, но это почему-то хотелось записать. Нет, было необходимостью. Главное — чтобы Антон не увидел.